Конечно, теперь невозможно узнать, какой именно отрывок из «Scivias» Папа прочитал перед синодом, собравшимся в Трире. По крайней мере, известно, что речь идет о первых главах книги, которые к 1147 году были уже написаны (весь труд был завершен в 1151 г.). «Scivias» состоит из трех книг. Первая представляет шесть видений Хильдегарды с ее собственными комментариями; вторая – семь, третья – тринадцать. Последнее из видений этой третьей книги заканчивается своего рода театральной пьесой или, скорее, оперой. Добродетели в ней персонифицированы и претерпевают нападки бесов. Позднее Хильдегарда вновь вернется к этому сюжету в музыкальном произведении, названном «Ordo virtutum».
Поскольку невозможно определить, какой именно отрывок прочел Папа, мы предпочли выбрать третье видение из первой книги «Scivias», характерный тон которого автор сохраняет и в дальнейшем, во всех своих сочинениях.
«Я увидела огромную сферу, исполненную тьмы, овальной формы, менее широкую у вершины, более пространную в середине, сужающуюся к основанию, во внешней части опоясанную крýгом света, а внизу окутанную мраком. И в этом огненном круге был охваченный пламенем шар, такой большой, что вся сфера озарялась им. Сверху – расположенные в ряд три звезды, которые поддерживали горение шара, чтобы огонь мало-помалу не угас. И шар этот то поднимался выше и источал больше света, распространяя свои огненные лучи дальше; то опускался ниже, где было холоднее, из-за чего пламя угасало.
Но из этого сплетения огненных языков, окружавшего сферу, исходил вихрь, а из оболочки тьмы, окружавшей сплетение огненных языков, – другой вихрь, который издавал могучий рокот и распространялся по сфере во все стороны. В самой оболочке был темный огонь, столь ужасающий, что я была не в силах на него смотреть, и, полный бурь и возмущений, острых камней, больших и малых, он сотрясал эту оболочку всей своей мощью. Когда же слышен был его треск, светящийся круг, и вихри, и воздух содрогались так, что раскатам предшествовали молнии, ибо этот огонь прежде в себе самом ощущал сотрясение, производившее смуту, но поверх оболочки небо было чистейшим и без единого облака.
В небе же я различала шар, горевший огнем, довольно большой, и над ним – две целенаправленно расположенные там звезды, удерживавшие сам шар, чтобы он не вышел за пределы своего следования. Там же, в небе, повсюду находились многие другие светоносные сферы, среди которых тот шар, слегка переливаясь, изредка испускал свет; и, касаясь пламени горящего шара, дабы подкрепить горение своего огня, вновь направлял его к тем сферам.
Из самого неба исходили могучий свист ветра и вихри, распространявшиеся по всей небесной сфере. Под небом же я видела влажный воздух, над которым – облако, и оно, расходясь во все стороны, источало свою влагу по всей сфере. А когда влага собралась, внезапно с шумом пролился сильный дождь. Когда же она иссякла, он сменился мелким дождем, который падал с легким шумом. Тогда возникли свист ветра и вихри, которые распространились по всей сфере. Посреди всех этих стихий был песчаный шар огромных размеров, и сами стихии окружали его таким образом, что он не мог скрыться ни в одном направлении, ни в другом. Пока же эти стихии с разнообразными ветрами пребывали в борении, они своей силой вынуждали песчаный шар понемногу двигаться. И между Севером и Востоком я видела словно высокую гору, отбрасывавшую в сторону Севера много теней, а в сторону Востока излучавшую много света. (…)
И вновь я услышала голос с небес, говоривший мне: “Бог, сотворивший все вещи Своей волею, сотворил их для познания и чести имени Своего. Не для того лишь, чтобы показать в них земное и преходящее, но чтобы через них явить вечное и незримое. Сие и открыто тебе в видении, которое ты созерцаешь”».
Затем Хильдегарда разъясняет свое видение. Предмет, который она описывает вначале – круглая и темная сфера, – является для нее знаком Бога. Вот комментарий: «Первоначально люди были грубы и просты нравом; затем, при Ветхом и Новом Законе, став более просвещенными, они начали вредить друг другу и друг друга терзать. Но в конце веков, – прибавляет она, – им придется из-за своего ожесточения претерпеть многие скорби».
Она поясняет, что облако мрака, окружавшее огонь, означает тех, кто не верует. «Шар в этом огне – сверкающий пламенем и такой величины, что он освещал всю сферу, – сиянием своего великолепия открывал, чем является в Боге Отце возлюбленный и неизреченный Сын, Солнце правды, охваченный огненной любовью и обладающий славой столь великой, что вся тварь просвещается сиянием Его света. Огненный шар порой опускался ниже (…): это означает, что Единородный Сын Божий, родившийся от Девы и милосердно уничиживший Себя ради нищеты человеческой, претерпит все телесные скорби и покинет мир, чтобы возвратиться к Отцу. (…) Это значит: поскольку чада Церкви принимают Сына Божия внутренним знанием сердца, святость Его тела возвысится силой Его Божества и, посредством неизъяснимого чуда, ночь сокровенной тайны восхитит Его, скрыв от глаз смертных, ибо Ему служат все силы».
Дальше она объясняет, что одно дуновение ветра есть знак Бога, наполняющего вселенную Своим всемогуществом, а бурный порыв и вихри порождены злобой сатаны, от которого «исходит злонравие (…), распространяющееся по сфере во все стороны, ибо в веке сем все перемешивается между народами на различный манер». Видимо, она имеет в виду, что убийство сочетается с жадностью, пьянством и самыми жестокими проявлениями злобы.
«И все же, – продолжает она, – на этой оболочке небо чисто и без единого облака, ибо за кознями древнего искусителя сияет лучезарная вера. (…) Она исходит не сама от себя, но покоится на Христе. И в небе виден шар, горящий огнем, большой величины, истинно означающий Церковь, собранную верой: о том свидетельствует непорочное белоснежное сияние, образующее ореол славы; над ним – две ясно различимые звезды (…) показывают, что Церковью управляют два Завета – завет ветхого закона и завет нового. (…)
Там же, под небом, ты видишь влажный воздух, а внизу – белое облако, которое, расширяясь во все стороны, орошает влагой всю сферу». Это образ крещения, «являющего всему миру источник спасения для уверовавших. (…) Из него также исходит дуновение с вихрями и распространяется по всей сфере, ведь, как только стало распространяться крещение, принесшее спасение верующим, так посредством мудрых слов стала распространяться и истинная слава; (…) в среде народов, которые оставили неверность и обратились к кафолической вере, она достигла всех».
Наконец, песчаный шар означает человека и мир, сотворенный для него. Здесь комментарий Хильдегарды становится молитвой: «Боже, чудесно сотворивший все сущее, Ты увенчал человека золотым венцом разумения; Ты облек его в дивное одеяние видимой красоты, поставив его, как князя, над совершенными делами рук Твоих, которые Ты праведно и благо устроял посреди твари. Ибо Ты наделил человека достоинством великим и дивным, превышающим достоинство других созданий». В этот миг созерцания Божественного Хильдегарда выказывает чувство, которое мы не раз находим в ее трудах и которое было присуще людям ее эпохи – восхищение красотой творения. То же чувство глубоко испытал и прекрасно выразил Гуго Сен-Викторский: «Богу, – говорит он, – угодно было не только чтобы мир был, но чтобы он был дивно красив и великолепен».
Когда Хильдегарда объясняет значение большой горы, вознесшейся между Севером – местом тьмы – и Востоком – обителью света, открывается еще один аспект: она имеет в виду грехопадение человека «из-за ужасающей лжи лукавого духа, причиняющего осужденным на проклятие многие муки». Она говорит о «людях, которые упорно искушают Меня своим нечестивым искусством, исследуя тварь, созданную для служения им и требуя открыть им все, что им захотелось узнать. Могут ли они ухищрениями своего искусства продлить или сократить время жизни, определенное Создателем? Разумеется, не могут ни того, ни другого, ни на час. Могут ли они изменить Божественное предопределение? Никак. Однако иногда Я попускаю твари открывать вам ваши страсти и их черты, ибо тварь боится Меня, своего Бога (…). О неразумные, когда вы предаете Меня забвению, не желая обратиться ко Мне и поклониться Мне, и взираете на тварные создания, чтобы узнать, что они предскажут вам, вы упорствуете, отвергая Меня, и поклоняетесь жалкой твари, предпочитая ее Творцу». Вероятно, она имеет в виду всякого рода гадания и лжепророчества. И дальше: «Однако иногда, по Моему попущению, звезды являются людям знамениями. О том свидетельствует Мой Сын в Евангелии, говоря: «И будут знамения…». Это означает: люди будут просвещены светом такого рода звезд; а их обращение будет указывать времена времен. В последние же времена по Моей воле наступят бедствия и пагуба всякого рода; порой лучи солнца, сияние луны и свет звезд будут меркнуть, чтобы привести в смятение сердца человеческие».
Дальше Хильдегарда приводит в пример звезду, направлявшую путь волхвов, тем самым говоря: то, что каждый человек имеет «свою звезду», определяющую его жизнь (как верит и учит неразумный и заблудший народ), неправда. Вифлеемская звезда воссияла, «ибо Сын Единородный родился от непорочной Девы. Однако она никак не определяла путь Моему Сыну, а только послужила верным знамением Его воплощения для народа, ибо все звезды и всякая тварь, боящаяся Его, исполняет лишь Мою волю. Никакого другого значения они (звезды) больше не имеют (…)». Так Хильдегарда расправляется с астрологией и гаданием, со всем тем, что уводило человека от веры и искажало восприятие Божественной тайны: «Я не желаю, чтобы ты исследовал звезды, или огонь, или крылатые существа или иную какую-либо тварь, чтобы постичь будущее». Продолжая говорить о пагубных заблуждениях и бесовском колдовстве, она вновь дает слово Богу, Который взывает: «О человек, Я приобрел тебя Кровью Сына, не хитростью или нечестием, но величайшей правдой. Ты же оставляешь Меня, истинного Бога, и следуешь за тем, кто лжив. Я – правда и истина, и Я предваряю тебя в вере, увещеваю в любви и привожу к покаянию, дабы ты, даже будучи уязвлен грехом, мог восстать от бездны своего падения».
Продолжая комментировать видение, она прибавляет слова наставления, которые обратил к ней Свет, открывшийся ее глазам: «О безумные! Для чего вы пытаете тварь о сроках своей жизни? Никто не может знать времени своего, избежать или изменить определенного Мною. Ибо когда твое спасение, человек, будет совершено – будь то в земных вещах или в духовных, – ты оставишь нынешний век, чтобы переступить порог в бесконечное. Ибо когда человек обладает столь великой мощью, что любит Меня превыше всякой твари (…), Я не отделяю его дух от тела, пока в нем не созреют сочные плоды, источающие благоухание. Но того, кого Я сочту немощным, то есть неспособным сносить Мое бремя посреди искушений лукавого, в тяжком порабощении своему телу, Я беру от века сего, прежде чем он иссохнет и увянет его душа, ибо Мне ведомо все. Я хочу дать роду человеческому всякую правду ради сохранения его, чтобы никто не мог найти оправдания, когда Я предостерегаю человеков и увещеваю их творить дела правды, когда наполняю их страхом смертного Суда так, словно они должны вот-вот умереть, хотя бы на самом деле им предстояло жить еще многие дни…».
В следующем видении, четвертом по счету в книге «Scivias», вопрос об участи человека вновь возвращается, и вновь в образной форме, соответственно этапам развития человеческой жизни. «Я увидела ослепительное и безмятежное сияние, исходящее как бы из множества очей, четырьмя углами обращенное к четырем частям света, и сияние это, олицетворяющее высшую тайну Творца, было мне явлено в великой тайне. В этом ослепительном сиянии явилось другое, подобное утренней заре и обладавшее словно пурпурным свечением (…). И я увидела словно образ женщины, имевшей во чреве как бы совершенный образ человека; и вот, по сокровенному предопределению Творца этот человеческий образ обнаружил движение жизни, и огненная сфера, в которой не было никаких черт человеческой плоти, овладела его сердцем, охватила его мозг и пронизала все члены; затем человеческий образ, оживотворенный таким образом, вышел из чрева женщины и совершал движения, подобные движениям людей (…), и уподобился цветом их цвету.
И вот, наступило время скорбей для этого человеческого образа, ибо падение сделало его добычей для всех опасностей: «Где я, чужестранка? В сени ли смертной? Каким путем я следую – не путем ли заблуждения? И какое утешение мне доступно – не утешение ли странников? Ведь я должна была бы иметь скинию из драгоценного камня, сияющую больше, чем солнце и звезды, ибо заходящее солнце и гаснущие звезды не должны были сиять в ней, так как ей приличествовало исполниться ангельской славы; топаз должен был служить ей основанием, а драгоценный камень образовать все устройство ее; ее ступени должны состоять из чистого хрусталя, а галереи – из золота, ибо я должна была быть среди ангелов, ибо я – живое дыхание, которое Бог вдохнул в безводную материю. Потому мне следовало знать Бога и любить Его. Но когда моя скиния (тело человека – хранилище Святого Духа) уразумела, что может очами своими озирать все вокруг себя (знак свободы, дарованной человеку, возможность выбора, его желания и способность самому выбирать то, что для него благо или дурно), она обратилась к Аквилону (месту холода и отчаяния)».