Крошечная капелька воды, предвестница летнего дождя, упала с темного полуночного неба на лист кокосовой пальмы, прежде чем коснуться земли. Освежающая прохлада растекалась по венам иссохшей почвы от мягкого касания каждой капли в таинственной ночи. Дождь лил все сильнее, и земляной аромат усиливался и заполнял открытый дворик. Этот дождь был добрым знаком, означавшим, что ангелы счастливы. Аламелу-перима (тетя) с благодарностью посмотрела на небо, и нежная улыбка скользнула по ее лицу. Внимание остальных было сосредоточено на глубоких вздохах и стонах, которые доносились из-за массивных дверей из тикового дерева, ведущих в маленькую комнату в родительском доме моей матери в Папанасаме. Мало кто мог представить, чей прекрасный жизненный путь вот-вот начнется.
В моих воспоминаниях Папанасам – милая деревенька, безмятежная и в то же время очень оживленная. Она расположена в двадцати пяти километрах от города Танджавур в штате Тамилнад, и ее название означает «уничтожение грехов». Ее пыльные узкие улицы были застроены рядами домов в стиле, характерном для региона Четтинад, с его типичными верандами и колоннами. Пороги домов украшали замысловатые орнаменты из рисовой муки, так называемые ранголи, демонстрирующие творческий талант хозяек. В рисовой муке пировали маленькие белки, снующие туда-сюда, и цепочки муравьев старательно тащили крупицу за крупицей.
Наш дом, как и большинство домов в деревне, представлял собой длинное невысокое строение с каменными полами, внутренним двориком, черепичной крышей и побеленными известью стенами с треугольными выступами для масляных ламп. Дом принадлежал четырем братьям и трем сестрам – семье нашей матери, Аммы[1]. Аламелу-перима была старшей из семерых. Все мои дяди и тети были худощавыми, среднего роста, с золотисто-смуглой кожей и острыми чертами лица и говорили на выразительном тамильском языке. Они дружили между собой, и Амма их очень любила. Семья младшего брата моего деда тоже жила здесь. Приехать в Папанасам для всех них означало приехать домой.
Узкая галерея снаружи дома, где принимали большинство гостей, вела к двустворчатым массивным входным дверям из бирманского тика с затейливой резьбой на верхнем брусе, изображающей богиню Лакшми. Пройдя внутрь, гость попадал в широкий холл, украшенный колоннами, со входами в жилые комнаты. Свет и свежий воздух вливались в дом через открытый внутренний дворик. Дальше по коридору располагалась кухня, центр утренней активности, где гармонично сочетались звуки шинкования овощей, пения мантр и непринужденной болтовни. Утро обычно было наполнено домашними хлопотами, когда приходили Сваминатхан, смотритель рисовых полей, торговец овощами с корзинами свежих продуктов и цветочник. Последний приносил прекрасные гирлянды из цветков жасмина, искусно связанные банановым волокном. Мы каждый день проводили пуджу[2], и в наш обычный распорядок входило посещение близлежащих храмов. Затем подавался обед, обычно на банановых листьях, а во второй половине дня мы сидели вместе и болтали, попивая горячий кофе. Классическая музыка в стиле карнатик[3] и игра на вине[4] во дворике были частью обычного вечернего времяпрепровождения.
Амма происходила из ортодоксальной семьи браминов с глубоко укоренившимися традициями и ценностями. Она была религиозна, исключительно педантична во всем, что бы она ни делала, и взвешенно подходила к разнообразным запросам всех членов семьи. Амма носила чистейшее, до хруста, сари, которое тщательно гладила сама, ее длинные волосы были всегда аккуратно убраны в пучок. Я считала ее олицетворением совершенства.
Мама рассказывала, как однажды почувствовала, что в нее проник луч света, и вскоре после этого она забеременела. В Индии принято, чтобы женщина во время беременности жила в доме своей матери. Срок был уже несколько месяцев, и вот однажды, отдыхая после обеда, Амма услышала голос ребенка, обратившийся к ней: «Мама, у тебя все в порядке?» Она сразу же рассказала об этом старшей сестре. Аламелу-перима считала, что раз каждая будущая мать может чувствовать, как ребенок пинается в животе, то, наверное, пока у нее обострена чувствительность, с малышом можно и пообщаться. Эти женщины, несмотря на свою прагматичность, верили, что все возможно.
Тринадцатое мая 1956 года. Наступил знаменательный день, и мои дяди, перима, Ситалакшми-паати (моя бабушка), Савитри-аттхайпаати (сестра моего деда) и ее семья – все были дома. Маленькую комнату справа от входа, служившую обычно кладовкой, где хранились коробки и разные нужные в хозяйстве вещи, прибрали и приготовили для рождения малыша. Помогать при родах позвали акушерку по имени Тангам.
Вся семья с большим волнением ждала появления на свет ребенка Вишалам[5]. Паати была в комнате с роженицей и помогала акушерке. Дяди, немного нервничая, расхаживали туда-сюда в нетерпеливом ожидании и наблюдали, как Аламелу-перима входила и выходила из комнаты, которая была центром всего происходящего. «У ребенка большая голова», – сказала Тангам, побуждая Вишалам еще немного потужиться.
Мягкое постукивание капель дождя и глубокие вздохи смешивались с долетавшими в дом звуками ведических песнопений от полуночной процессии со статуей божества, шествовавшей от близлежащего храма Шивы. Обычно, когда процессия проходила мимо дома, домочадцы вставали и приветствовали ее. В тот момент, как статуя божества поравнялась с домом, мои дяди вышли наружу, и в дверь проник маленький луч света и радости. Вся семья затаила дыхание, когда малыш сделал первый вдох и закричал. Аламелу-перима, первой взявшая его на руки, почувствовала легкий трепет в сердце, глядя на лучезарно-смуглое личико и густые кудряшки ребенка. «Это мальчик», – объявила она остальным членам счастливой семьи. Всем богам вознесли благодарность. Все чувствовали гордость и счастье, приветствуя крошечного сына своей любимой сестры.
Один из моих дядей на следующее утро отправил телеграмму нашему отцу, Питаджи[6], в Бангалор. Поезда были самым быстрым транспортом в те дни. Питаджи сел в поезд до Тиручирапалли и оттуда на автобусе доехал до Папанасама. Хотя он еще не видел ребенка, время его рождения о многом ему говорило. Питаджи обучался ведической астрологии и аюрведе. Он составил гороскоп новорожденного и рассказал другим членам семьи о его уникальности. Четыре планеты находились в восходящей позиции в дополнение к нескольким совершенно особенным конфигурациям. Так что отец с полным основанием мог предрекать, что жизненный путь ребенка будет исключительным.
Дата рождения малыша также совпала с датами рождения двух великих индийских святых-реформаторов – Шри Ади Шанкары и Шри Рамануджачарьи. Ади Шанкара был приверженцем философии адвайты[7], а Шри Рамануджа был представителем философии вишишта-адвайты и одним из важнейших святых вайшнавской традиции. Так как наша семья питала огромное уважение к традициям и благоговейно относилась к святым, такое совпадение всех обрадовало. Разумеется, это также повлияло на выбор имени малыша.
Мать моего отца была ясновидящей и давным-давно предсказала, что у Питаджи будут сын и дочь. «Он принесет свет всему миру. Назовите его Рави», – сказала она. «Рави» на санскрите означает «солнце», и так совпало, что ребенок родился в воскресенье[8]. Позднее она также предложила дать мне имя Бану, что тоже означает «солнце». В знак уважения к ее желанию выбрали имя Рави и добавили Шанкар в честь Ади Шанкара. Возникло предложение добавить Нараяна в знак связи с Рамануджачарьей, но аргументом «против» стало то, что Рави Шанкар Нараяна будет слишком уж длинным именем. В благоприятный день, одиннадцатый после рождения ребенка, отец прошептал ему на ушко имя Рави Шанкар.
Прошло несколько дней, и, как обычно после обеда, Амма отдыхала с сыном в комнате, прилегающей к дворику. Малыш лежал на мягких белых пеленках рядом с ней. Вдруг теплое свечение заполнило комнату. Амма встала, чтобы определить источник света, и тут ее посетило видение, как несколько святых благословляют ребенка.
Спустя несколько месяцев в наш дом нанес визит шанкарачарья[9] Шивганги (из Карнатаки). Амма попросила у него благословения для ребенка. Шанкарачарья посмотрел на милое личико малыша, затем заметил особую родинку на его спине. Его глаза засветились радостью, и он сказал: «Это удача и благословение для тебя – быть его матерью». Позже Амма рассказывала, что шанкарачарья даже сложил ладони в знак уважения к ребенку. Молодая мать такого совершенно не ожидала. Подносить детей к святому для получения благословения – обычная традиция в Индии. Даже самые почитаемые шанкарачарьи из Шрингери и Канчи распознали божественную искру в этом ребенке. Привлечь внимание таких глубокочтимых святых было поводом для великой радости, и, конечно, это вызвало в душе моей матери определенные вопросы: какое же будущее предначертано ее сыну? Питаджи тоже часто рассказывал о нескольких случаях, которые каждый раз становились для него доказательством того, что некое божественное присутствие защищает его сына.
Во многих деревенских домах в те дни были тяжелые подвесные колыбели, в которых могли спать и ребенок, и мать. В широком коридоре нашего дома тоже имелась такая деревянная люлька, привязанная к массивной балке железными цепями. Однажды, когда Амма укладывала малыша спать, пришел домой Питаджи. Как только мама подошла к двери, чтобы его встретить, железные цепи, державшие колыбель, оборвались, и колыбель с ребенком грохнулась вниз. Испугавшись, Амма упала в обморок, Питаджи подхватил ее. Увидев разбитую колыбель, он перепугался за жизнь малыша. Однако он был безмерно удивлен, увидев ребенка в сломанной колыбели невредимым, да еще и в игривом настроении – тяжелые железные цепи, нарушив законы физики, упали по сторонам от люльки. Аламелу-перима бросилась к ребенку, схватила его и громко закричала: «Мальчик не пострадал!» Придя в себя, Амма плакала и смеялась, прижимая к груди малыша, и слезы радости текли ручьями по ее лицу. «Бог спас нашего сына», – сказала она со слезами на глазах, дрожащими руками передавая Питаджи ребенка.
Однажды Амма с малышом поехала на повозке в храм Свамималай. С ней отправились сестры и брат с женой. Ехать надо было десять километров. Они прибыли на место и начали по одному выходить из повозки. Амма выходила последней. Как только она вынесла ребенка, с колесной оси сползло колесо, и повозка опрокинулась. Позже мы узнали, что колесный штифт из оси вылетел еще за три километра до этого! Все были поражены. Как повозка держалась всю дорогу? Почему она перевернулась только после того, как Амма взяла ребенка? Не было никакого логического объяснения. Всех захлестнули эмоции – чувство благодарности божественному. Амма перепугалась, а отец, хоть и испытывал те же эмоции, полностью сознавал, что проблемы – неизбежная часть жизни. И он воспринял это происшествие как знак того, что некая высшая сила защищает их сына.