Глава 4

– Кто! Ты! Такой?! – М-да, возбудился Ваня. Только с чего вдруг? То чудной, то – кто такой…

Когда после «контроля» я вернулся к Ивану, тот уже лупал глазами и вертел в руках… мою, сука, майку. Которую я сбросил в пещере, а кто-то, не будем тыкать пальцем, прихомячил ее. И даже добрался до бирки с годом производства.

– Как мы повоевали, тебе неинтересно?

– И так ясно, что победили. Иначе пришел бы совсем не ты. – Иван присмотрелся ко мне. – У тебя кровь на щеке.

Я провел рукой по лицу, ладонь окрасилась красным. Зацепили все-таки. Скорее всего, осколком гранаты. Как ни хоронился за стволом, все одно прилетело. Я достал американскую аптечку, покопался в ней. Нашел пластырь. Потом из трофейной фляжки промыл разрез, залепил его.

– Где Чунг?

– Шмонает убитых.

– Я повторяю свой вопрос. Что это за хрень?! – Майка отправилась мне в лицо.

Я ловко ее поймал. Притопил в луже.

– До тебя, кажется, начинает доходить, правда?

Иван поиграл желваками, попытался сесть поудобнее. Судя по лицу, его здорово так прострелило от боли. Я еще покопался в аптечке, нашел таблетки «Биноктала». Глянул описание.

– Походу, это морфин. Дать тебе?

– Не надо. – «Рязань» тяжело вздохнул. – Потом хрен слезешь с них. Давай, колись.

– Ну ты же и сам все понял, не? Читал в школе Марка Твена? Янки при дворе короля Артура?

– Читал… Так из какого ты года?

– Две тысячи двадцать второго.

– И кто ты там? Ученый? В будущем создали машину времени?

– Даже близко нет. Сам не знаю, как все это случилось. Ехал в метро, объявили ядерную тревогу, туннель тряхнуло – и вот я стою в какой-то подземной норе.

– Вот же… – Иван опять выругался. Длинно и с фантазией. – У вас там дошло до ядерной войны? С кем?

– Сам как думаешь?

Рязань мрачно посмотрел на мою американскую форму.

– Ага, они самые.

– Ладно, тезка, допустим, я тебе верю. А ты сам кто там? Ну, в будущем. С автоматом обращаешься ловко.

– Воевал во вторую чеченскую, потом служил в ОМОНе. – Я достал из подсумка патроны, начал набивать пустые магазины.

– Вы там что, с чеченцами начали войну? Да еще по второму разу? А что за ОМОН?

– Слушай, а ты сам про себя ничего не хочешь рассказать?

Меня подзатрахал этот допрос, я достал планшетку Дамбо, кинул ее на колени Ивану. Тот неловко, одной рукой достал из нее документы, карты. Быстро просмотрел. Потом недобро так на меня зыркнул, задумался.

– Я полковник Главного разведывательного управления Минобороны СССР Иван Гурьев. Возглавляю специальный отряд трофейщиков[4]. Точнее, возглавлял.

– Почему в прошедшем времени?

– Потому что вчера вечером в юго-западном тоннеле «железного треугольника» мы попали в засаду «зеленых беретов». Трое моих подчиненных погибли. Еще один пропал без вести.

– А тебя взяли в плен. Кстати, как?

Иван тяжело вздохнул.

– Граната рядом взорвалась, оглушило. Очнулся уже в пещере. Вместе с сопровождавшими нас вьетконговскими товарищами. Они пропали чуть ранее.

– Ладно, про задачу вашу не спрашиваю, – кивнул я на стопку документов. – И так все ясно. Трофеев вы не нашли.

– Просто не дошли до захоронки. Так что такое ОМОН? И откуда ты так хорошо знаешь английский?

Глядя, как Чунг складирует на поляне рядом с нами пулемет М60, потом ленты к нему, я негромко начал вещать Ивану про специальные подразделения России, про свою подготовку на «голубую каску». И про поездку за границу с миротворческой миссией, которая так и не сложилась, но я добросовестно отучился год на курсах, а потом увлекся и добавил еще год.

– Какой такой России?! – вычленил главное полковник. – А СССР?!

– Ты, это, Вань… отдыхай. Я вон, пойду Чунгу помогу, – новость о развале СССР вполне могла добить полковника. Пора было валить.

* * *

Болота позади, но идти легче не стало. Трофеев значительно прибавилось. Затарились запасными рожками, гранатами, да и громоздкий ручной пулемет весил килограмм десять, не меньше.

Чунг одну винтовку бросил (их теперь вокруг валялось столько, что можно взвод вооружить), вместо нее на плечо повесил тяжелый М60. За спину закинул рюкзак с боеприпасами. В руках держал «эмку». Нагрузился, как ишак. Как он еще ноги передвигал? Но ему всяко проще, чем мне. Рюкзак мой, конечно, полегче, и из оружия только винтовка с «кольтом», но из рабства волокуши меня никто не освобождал.

Иван пришел в себя и больше не отрубался. Я спиной ощущал, в каком напряжении находится ГРУшник. Вот поганец, я его из такой задницы вытаскиваю, а он смотрит на меня как на прокаженного.

Ну естественно… Полковник разведки по рангу ко всем с подозрением относиться должен. Интересно… Поверил он мне или нет? Или думает, майку на заказ сделали? Для внедрения, так сказать.

Только он мужик грамотный, раз до полковника дослужился, и невзгоды службы в висках белизной уже отпечатались. Должен понимать, что если это легенда, то самая наихреновейшая в мире. В такую никто не поверит. И он, наверное, не поверил. А пофиг! Пусть не верит, лишь бы доверял. Это важнее. Пока я ему нужен (тягловый ослик из меня отменный), пулю в спину не всадит. А дальше будем посмотреть…

Низины остались позади, и земля стала заметно суше. Даже джунгли поредели. Твердь под ногами придала сил, которых и так почти не осталось. Одно радовало, скоро ночь. А в это время суток пехота за нами не сунется. В тропиках ночи темные, как в заднице у некоторых американцев с приставкой «афро». Искать нас в темноте точно никто не будет.

Я попытался напрячь мозг и что-то вспомнить насчет Вьетнамской войны. Американцы тут сидят по своим базам, действовать пытаются больше с воздуха. Чему противодействуют советские зенитчики. В статусе военных советников. Что еще? Ну, напалм, позорная эвакуация. Впрочем, кажется, американцы тут проиграли не столько из-за вьетконговцев, которые, конечно, бились отважно, но особыми победами похвастать не могут, сколько из-за того, что американское общество банально не хотело тянуть на себе все тяготы войны.

Иногда мы останавливались и сверялись с картой. Чунг хоть и местный, но каждую тропку в лесу не запомнишь. Я вертел трофейный компас – вроде правильно идем. Где-то впереди должна быть крестьянская деревушка Бесанг. Надеюсь, там не окопались зеленые береты. Судя по карте, поселение небольшое и ничем не примечательное. Местные, скорее всего, бананы выращивают или рис. Хотя для риса местность неподходящая – слишком сухо.

Тропинка расширилась и превратилась в проселок. Деревья неожиданно отступили, и мы очутились в живописной долине. Солнце клонилось к закату, готовясь завалиться за макушки пальм. В воздухе висела ложная безмятежность и чуждый запах дыма.

– Тезка! – окликнул меня Иван.

Чунга рядом не было. Он опять оторвался немного вперед, решил прошерстить обстановку, узнать, как там его сородичи в деревне. Не «приютили» ли кого из джи-ай.

Я остановился и положил «оглобли» на землю, повернулся к раненому. Голова его напоминала гипсовый бюст, белая и глаза стеклянные.

– Ты чуешь? – прохрипел полковник и закашлялся. – Дымом пахнет?

– Тихо слишком для деревни, – добавил я. – Даже собачонка не тявкнет.

– Плохо дело. – Иван поморщился, то ли от боли, то ли от дурных предчувствий. – Давай в обход. Не стоит через поселение идти. Что-то там не так.

Кровавый закат окропил багрянцем зеленый океан бескрайних джунглей, что сливался с ним на горизонте. Тишина и правда стояла мертвая. Даже цикады перестали трещать, будто опасались чего-то.

– В обход крюк получится, – задумчиво проговорил я, разглядывая измятую карту. – Времени до хрена потеряем. Чунг пошел на разведку. Подождем…

Набежавший ветерок донес мерзкий запах. Я сразу узнал его. Так пахнет война… Сука, будь она неладна. Много лет я пытался забыть эту вонь и вот, теперь запах мертвечины снова рядом. Не хочет меня отпускать война…

Чунг вернулся часа через пол. Его лицо напоминало посеревший камень. Безжизненное и без эмоций. Что он такого там увидел? Вьетнамец коротко бросил:

– Идти можно. Деревня пустая.

Мы с полковником с облегчением выдохнули. Хоть одна хорошая новость на сегодня. Но насчет хорошей я жестоко ошибся…

Мы спустились к поселению. Обгорелые остовы хижин торчали как надгробия. По спине пробежал холодок. Вошли в деревеньку… Кругом вповалку лежали трупы местных. В основном дети и женщины. Прямо посреди дороги, свернувшись, лежала женщина, обнимавшая двоих детей. Один совсем младенец. Она накрыла их своим телом, но пуля пробила разом ее голову и голову малыша, что уцепился за ее шею.

Мерзкий комок подкатил к горлу. Млять! Чего я только ни повидал в своей жизни. Думал ко всему готов. Но к такому…

Из убитых ни одного в военной форме, ни у кого нет даже сраного пистолета или хотя бы вил в качестве оружия. Трупы крестьян усеяли поле бойни. В телах копошились мерзкие черные птицы с уродливыми клювами. Они смотрели на нас немигающим взглядом и не торопились улетать. Лишь лениво отбегали в сторону, пропуская нас дальше.

Шли молча. Ненависть, ярость, боль… Скрипя зубами, я давил этот рвущийся остервенелый ком эмоций внутри себя. Знал, что война – грязь. Но такой грязи не встречал… Готов был волком выть и заживо перегрызть горло тому, кто это сделал. Но ярость сменилась бессилием. Я молча шел вперед и старался не смотреть по сторонам.

Точившая меня с самого начала, как я сюда попал, мысль «А моя ли эта война?», сейчас совсем притупилась и растворилась в злости и негодовании.

Какого черта убивать мирных? Устрашение? Устранение поддержки для партизан? Скорее, все гораздо банальнее и страшнее. Пехота отрапортовала о количестве убитых. А враг это или нет, никто не разбирается – сопутствующий ущерб. В зачет идет труп. Много трупов – значит, герои, млять! И насрать, что это трупы детей. С-сука… Как их здесь много. Слишком много.

– Твари… – прошипел Иван. – Это не солдаты. И даже не звери…

Из деревни вышли, когда солнце почти завалилось за горизонт. Наконец я смог вдохнуть полной грудью. Сплевывал, пытаясь избавиться от въевшегося мерзкого запаха смерти. Снова углубились в лес.

Неожиданно Чунг отшвырнул пулемет и юркнул в заросли с винтовкой наперевес. Я положил волокошу и снял с плеча «эмку». Сбоку зашевелились кусты. Там, куда умчался вьетнамец, кто-то шнырял.

Черт! Я пригнулся и стал заходить сбоку, чтобы прикрыть узкоглазого. Но не успел.

Раздались крики. Визг. Я рванул вперед, готовый стегнуть очередью, но выстрелов не последовало. Лишь невнятное лопотание Чунга нарушало тишину. Он что-то тараторил на своем, нервно покрикивая, и ему вторил нервный женский голос. Там кто-то был.

Я забурился в заросли и увидел такую картину: Чунг махал стволом винтовки перед двумя вжавшимися в землю фигурками.

Какого хрена? Это явно не враги. Девушка и старуха стояли на коленях, а вьетнамец что-то с пристрастием у них выяснял. Старуха молчала с каменным лицом. Молоденькая девушка плакала и с жаром объясняла и жестикулировала, вытянув руки вперед и прикрывая от ствола старуху.

– Что здесь происходит? – Я подошел вплотную, сжимая в руках винтовку.

Увидев белого человека в американской форме, девушка застыла с полуоткрытым ртом, вытаращившись на меня, как на привидение. Испещренное морщинами лицо старухи перекосилось, будто от разряда током. В ее впалых глазах блеснул огонь ненависти. Тонкие губы кривились и шептали проклятия.

Чунг убрал винтовку и замотал головой, тыча в меня пальцем. Что-то пытался доказать выжившим. Те оторопели от ужаса и не сводили с меня глаз. Я понял, в чем дело. Бедняги приняли меня за палача.

– Я русский, русский, – бил себя в грудь. – СССР! Брежнев! Не американец! Русский я… Хинди руси бхай бхай!

– Это индийский, – невозмутимо поправил меня Чунг.

Вот же… Опозорился. Но моя ошибка странным образом подействовала. Молодая вьетнамка немного успокоилась. Бабка перестала на меня шипеть. Девушка что-то ей объясняла. Вроде поняла.

Фу-ух… От одной мысли, что меня приняли за убийцу детей, меня коробило. Всегда считал, что пофиг, что думают обо мне другие. Ан нет. Ошибался… Разные ситуации бывают.

Чунг попытался помочь подняться с колен бабуле. Но та не по годам резво вскочила на ноги. Косилась на меня и щурилась.

Девушка боязливо ко мне приблизилась:

– Тьи рускьий?

– Да, да, – закивал я. – Это не моя одежда. Маскарад, мать вашу!

Кажется, поверила. Чунг опять стал им что-то объяснять на своем. Девушка и старуха в ответ молча кивали. Вьетнамец махнул рукой и направился в сторону тропы. Местные поплелись за ним.

Я подошел к Чунгу и шепнул:

– Какого хрена ты наставил на них ствол? Они и так запуганы.

– Не все мирные – свои, – загадочно ответил Чунг. – Надо было выяснить. Когда деревню казнили, они были в лесу. Прятались два дня в зарослях, теперь вернулись проверить. В живых никого не застали. На нас напоролись.

Мы вышли к тропе. Иван, опершись на локоть, с удивлением уставился на нашу процессию. Девушка и старуха, увидев раненого в советском камуфляже, совсем успокоились. Бабка больше не таращила на меня свои змеиные глаза. А девушка украдкой бросала в мою сторону любопытные взгляды. Только сейчас я ее разглядел. Простенькое платьишко почти до пят скрывало точеную ладную фигурку. Личико без единой морщинки напоминало детскую рожицу, но внимательные пытливые глаза говорили о том, что это давно уже не ребенок. Сколько ей? Двадцать? Тридцать? Хрен разберешь. Такие до старости как студентки.

Я подошел к Ивану, присел рядом на корточки:

– Что будем с ними делать, полковник? Местные из выживших. Гранат вроде за пазухой нет. И деревню знают – значит, правда оттуда. Чунг их потряс слегка. Непохоже на засланцев.

Иван поморщился:

– Только обузы нам не хватало. Ладно. Пусть пока с нами побудут, а завтра поглядим. Ночь почти, надо устраиваться.

Девушка что-то обсуждала с Чунгом на своем, бабуся шарилась по кустам – только ветки трещали. На хрена она туда забурилась, кошелка старая?

– Слушай, что эта бабка делает? – кивнул в ее сторону полковник. – Травки собирает, что ль?

– Ведьма она, командир, – ухмыльнулся я. – Ща будет зелье с жабами варить и добрых молодцев угощать. Но ведьма не черт, если что – справимся. Коли не проклянет. Смотреть за ней буду.

– Смотри, – усмехнулся в ответ разведка. – Только нет здесь добрых молодцев. Повывелись. Злые остались. Очень злые.

* * *

Глухая ночь растеклась чернотой по джунглям. Где-то ухала птица. Убаюкивающе шелестела листва. Небольшой костерок жадно лизал сухие веточки. Много его не кормили, чтобы дыма не было и отблески не засекли. Держали пламя хиленьким, на голодном пайке. В небольшой ямке. Так, лишь бы света чуть добыть, да еду подогреть. Заряд трофейных фонариков тоже экономили.

Я распотрошил упаковки с сухпаем. Лишь сейчас до меня дошло, как дико хочу жрать. Слона бы съел. Может, не всего, но ногу бы отгрыз точно. Ну или прямо бегущего бы завалил и хобот отломал. В детстве читал, что хобот у слона – самое вкусное.

«Суповой набор» состоял из прямоугольной картонной коробки, внутри которой были компактно впрессованы жестяные плоские банки. Вскрывались по принципу пивной. На крышках маркировка: M-1, M-3, B-1, B-2, D-2. Хрен поймешь, что это значит. Сейчас посмотрим.

Вскрыл одну, понюхал коричневую субстанцию. Что-то мясное. Гуд. В другой оказался хлеб. Консервированный, мать твою, хлеб! В следующей обнаружились крекеры и конфеты. Да ну на! Серьезно?! Конфеты на войне? Обожаю конфеты! Даже пластиковая ложка, запаянная в прозрачную пленку, прилагалась.

Таких наборов у нас оказалось немного, учитывая, что ртов теперь прибавилось. Каждому выдал по одному.

Чунг слупил свою порцию махом. Старуха поковырялась и отодвинула в сторону. Что-то сказала проводнику. Тот, заулыбался, закивал и доел ее пайку. Иван пожевал лишь тушенку. И то не все съел. Это оказался не поросенок, а индейка. Любимая птица янки.

Познакомились. Девушку звали Лиен, а ее бабку (бабку в прямом смысле кровного родства) Нгуен. Хрен выговоришь. Для такой карги как раз самое подходящее имя. Как говорится, по бабке и шапка.

Тыкая пальцем в сторону полковника, «ведьма» что-то безостановочно бухтела. Брызгала слюной и шамкала беззубым ртом. Что ей надо? Порчу, что ли, наводит? Жрачка ей не нравится, теперь на командира переключилась?

Иван был не против, когда я называл его командиром. Не то чтобы мне нравилось подчиняться, и не в высоком звании дело (хотя у меня пониже ранг, с ОМОНа я дембельнулся капитаном). Просто так он мне стал больше доверять.

Чужак из будущего признал его командиром. Это дорогого стоит. Для него… А мне не сложно. Когда погоны носил (хоть и «жали» они мне, сука, иногда до жути), привык к уставным порядкам. «Есть», «так точно», «разрешите идти на…».

Бабка не унималась и что-то доказывала Чунгу. Я уже хотел вмешаться, но Лиен, будто прочитав мои мысли, быстро что-то заговорила, тоже указывая пальцем на полковника. Чунга переводил.

– Она говорит, очень плохая рана. Нужно лечить.

А-а-а. Так бабуля не клянет нас, а желает оказать посильную медицинскую помощь. Вот только на «неотложку» она совсем непохожа. А на хирурга тем более…

– Что скажешь, Ваня? – повернулся я к полковнику. – Доверимся шаманской медицине?

Но Ваня опять ушел в отруб. Черт. Если так дело дальше пойдет, боюсь, до свадьбы не доживет. Мы с Чунгом солдаты, и руки у нас под лекарей не заточены. Единственной санитаркой среди нас, судя по всему, оказалась вьетнамская баба Яга, настойчиво рвущаяся осмотреть больного. Что ж, другого выхода нет. Выбор невелик: либо бабка его добьет, либо сам загнется. Держись, Ваня. И прости, если что…

– Давай, – кивнул я Лиен. – Пусть попробует. Она точно умеет?

За девушку ответил Чунг:

– Говорит, роды в деревне принимала.

– Отлично, – всплеснул руками я. – Жаль только, что командир рожать не собирается… Ладно. Пусть пробует. Но я отвернусь. Не могу смотреть, как над человеком «колдуют».

Отсев на другую сторону от костра, краем глаза поглядывал за действом. Не сдержался. Старуха вскипятила воду в железной кружке, что-то туда растерла. Опять вскипятила. Снова нахреначила полкружки корешков, предварительно вытащив старую «заварку». Движения ее были точны, без суеты и тремора. Будто всю жизнь в лесах красных командиров лечила.

После всех манипуляций получилось две кружки коричневой жидкости. Одна из них была тягучая, как деготь. Вторая пожиже, но на вид не менее мерзкая и вонючая до ужаса.

Чунг размотал бинты на полковнике. Старуха промыла отваром рану. Насовала под свежий кусок марли пожамканную кашицу. Приложила сверху каким-то листом и кивнула Чунгу. Тот мастерски перевязал рану бинтом из новой стерильной упаковки.

На этом бабка не успокоилась. Зажгла лучины из пахнущей почему-то скипидаром палочки, поводила перед неподвижным лицом полковника. Попускала на его нос кольца дыма, что-то побормотала, приподняла ему голову. Иван очнулся и пока соображал, что происходит, Нгуен влила ему в рот отвар из железной кружки. Полковник морщился и фыркал, но выпил до дна.

– Мда… Спробуй заячий помет, он ядреный, он проймет, – всплыло вдруг в памяти. Точно Яга.

После подбросили в костер хвороста и легли спать на ворохе заранее собранных разлапистых листьев. Первым дежурить вызвался Чунг. Ну и хорошо. От усталости я готов был вырубиться даже стоя. Денек выдался долгий и насыщенный.

Не каждый день такое. Попал в прошлое, убил несколько америкосов, устроил засаду, снова покрошил америкосов – так, блин, и во вкус войти можно! Спас советского полкана, подобрал беженцев. Теперь можно и отдохнуть. Только прилег на подстилку из листьев, как сразу провалился в небытие…

Загрузка...