Мой крысал по кличке Мамлюк с трудом вписался в крутой поворот, отчего я едва не задел головой грибной нарост на потолке низкого тоннеля. Зашипев, я сжал пятками поджарые бока твари и вонзил пальцы в его жабры, выражая недовольство. Но Мамлюк ждал своего победного часа слишком давно, чтобы обращать внимание на мои человеческие вопли. Он уверенно лидировал, оставив позади других сто тридцать крысалов, участвующих в сегодняшних гонках.
До сих пор в Подполье не было одного мнения, кто получал больше удовольствия от бешеных скачек по катакомбам – люди или крысалы. Эти мутанты ростом с лошадь водились в подземных тоннелях задолго до того, как наверху стал строиться Маргут. По мере того как столичные трущобы разрастались и спускались вниз, в подземелье, крысалы постепенно занимали место в человеческом мире. Во время голода их пробовали есть, но лучше было нажраться плесени со стен, чем грызть крысалье мясо, которое в любом виде так сильно горчило, что смягчить эту горечь не могла ни одна приправа.
Со временем подпольщики крысалов почти обожествили. У нас говорили, что мир держит крысал, и когда он шевелит лапами, земля трясется.
С крысами у этих тварей оказалось мало общего – разве что силуэт, напоминающий увеличенного в размерах грызуна. Огромная задница с парой сильных, мускулистых ног нарушала равновесие фигуры, но не мешала им развивать огромную скорость. Короткими передними лапами с огромными когтями во время бега крысалы почти не пользовалась. Ими они рвали добычу, состоящую из грызунов, кошек, собак и людей – больше в катакомбах никого не водилось. Самой примечательной частью тела этой зверюги была вытянутая треугольная башка с маленькими красными глазками и подвижным носом. У крысала имелись чувствительные жабры, которые люди использовали во время их дрессировки. Крысалы прекрасно чувствовали себя в канализационных стоках, способные оставаться под грязной водой по несколько часов. Они были покрыты короткой шерстью, которая впитывала в себя все зловония подземного мира. Стоит ли говорить, что крысалы источали такую вонь, что после гонок все участники скребли и терли себя до крови лишь бы справиться с мерзким запахом, который въедался в кожу. Но самым отвратительным в крысалах был хвост – метра три длиной, покрытый слизью, на которую налипала вся грязь Подполья. Док говорил, что с помощью хвоста крысалы спариваются, но я ни разу не видел крысальих самок.
Гончих крысалов в Подполье разводил и продавал Железный Барон, местный авторитет, с которым никто не спорил. Почти никто. Я своего крысала отловил и надрессировал сам, купив на него фальшивый документ, что он якобы был «выращен» в яслях Барона. Я был в своем уме, чтобы открыто не вставать на пути у главного подпольщика.
Высокородные о наших развлечениях, разумеется, знали и даже выпустили закон, запрещающий крысальи гонки, однако вампир Алистер был прав: законы, которые мы соблюдали, можно было пересчитать по пальцам.
За год в Подполье проводилось четыре гонки – одна на сезон. Из-за последних потопов летнюю гонку мы пропустили, перенеся ее на сентябрь. Нынешняя трасса пролегала по четвертому уровню, который состоял сплошь из тупиков и лабиринтов. Из-за скоплений туманного газа, которые встречались хаотично, представляя серьезную опасность, люди здесь не жили, заселившись на первом, втором и третьем ярусах. Ниже четвертого уровня тоже обычно не спускались. То была территория диких крысалов и тех нижних, которых мы называли демонами. Жандармы в Подполье совались редко. Если и проводили облавы, то разве что на первом уровне. Поэтому за безопасность люди платили таким бандам, как моя, ну, а мы старались, как могли. Хотя, если нижние лезли наверх, без жертв никогда не обходилось.
Я оглянулся и увидел черного крысала, наседающего на моего Мамлюка. Такая зверюга имелась лишь у одного гонщика, и я заскрежетал зубами от досады. Богатая Ада не скупилась сорить деньгами своего отца и купила у Барона редкого крысала с черной шерстью и синими глазами. Она назвала его Вороном и на весенней гонке едва не обошла Мамлюка. Да пусть бы и обошла. Проиграть Аде было незазорно, тем более что за те три года, что она провела в нашей компании, гонщицей она стала хорошей. Да вот только цели у нас были разные. Если Мамлюк хотел прибежать первым из крысальего упрямства, а я – ради кучи денег, которую получал победитель от Железного Барона, сумасшедшая Ада участвовала скуки ради, потому что на своей половине Маргута она уже испробовала все доступные виды развлечений и хотела сравнить их с теми, что предлагало Подполье.
Про Аду я ничего не выдумывал – она сама мне все рассказывала во время наших откровенных разговоров. Таких было много. Я с маниакальным упрямством отсылал ее обратно наверх, она так же настырно всегда возвращалась. Я знал, что тем самым лишь больше разжигаю ее любопытство, но поделать с собой ничего не мог. Мерзавка Ада запала мне в сердце, а я не привык терпеть занозы в теле. Огромная социальная разница между нами сжигала меня дотла и не давала покоя. Быть ее временным развлечением я не собирался. Давно бы отправил негодницу с глаз долой, если бы она не задружилась с Бароном, ему же и нажаловавшись о том, что я не хочу принимать ее в банду. Мне сломали пару пальцев, а потом вежливо объяснили, что таким девушкам, как Ада, отказывать нельзя. С тех пор гремучая смесь химии, образовавшаяся между нами, грозила взорваться в самый неподходящий момент.
Впереди уже маячила арка из светящихся кристаллов, которая обозначала финиш. Зрители располагались в начале и в конце трассы, на безопасных участках, а сам путь мы проделывали самостоятельно. На этом невидимом для зрителей участке разрешалось все – драки, обман, подставы. Гонки на крысалах с честной победой ничего общего не имели. Сначала я переживал за Аду, когда она заявила, что хочет стать гонщицей, однако, получив от нее пару тумаков на закрытой трассе, а потом увидев, как она порезала гонщика из банды Горбунов со второго уровня, убедился, что подготовка у нее получше, чем у некоторых моих ребят. На своей половине Маргута Ада времени не теряла, овладев и навыками рукопашного боя, и приемами поножовщины. Разговаривать с ней тоже было все равно, что на ножах махаться. Такого острого языка я еще не встречал, поэтому в ее компании чаще помалкивал.
Мамлюк не понял, почему я начал его притормаживать. Я знал, что на полном скаку крысал сразу не остановится. До финиша еще оставалось метров пятьсот, но уже и так было понятно, что я пришел бы первым. Не каждая гонка заканчивалась для нас с Мамлюком удачно, но последняя обязана была быть победоносной. Крысал что-то заподозрил, однако изменить что-либо не мог. Решение было принято.
– Тормози, родной, – прошептал я, наклонившись к треугольной башке моего друга.
Наконец Мамлюк осознал неизбежность проигрыша, одновременно почуяв перемены в моем голосе. Таким тоном я к нему еще не обращался, и это крысала заинтриговало. Мимо с торжествующим воплем пронеслась Ада, а за ней еще два гонщика, наседающие ей на пятки.
Дождавшись, когда они промчатся, я дернул уздечку, заставляя Мамлюка свернуть с трассы. Четвертый уровень был непредсказуем, но, кому надо, тот найдет. Именно на этом отрезке пути, незадолго до финиша, в одной из стен за бородой столетнего лишайника скрывался лаз, ведущий в нижние уровни. Содрав часть нароста ножом, я подвел Мамлюка к зияющей чернотой дыре, откуда смердело так, что можно было лишь порадоваться, что гонки проводились на голодный желудок.
– Расстаемся, дружок, – я похлопал крысала по загривку, чувствуя, как перчатка наездника намокает зловонной слизью. – Спасибо, что был со мной эти пять лет. Теперь у нас разные пути. Мне тоже грустно, но я собираюсь подняться наверх. Тебя туда нельзя.
С крысалами можно было только так – честно. Пусть Железный Барон и утверждал, что крысалы после неволи никогда не захотят вернуться обратно, но мой Мамлюк все понял. Соображал он всегда лучше других. Ему возвращали волю, а я не знал существа, которое предпочло бы рабство свободе. Прощался он недолго – я даже немного обиделся. Хотя, скорее всего, обиделся он и таким образом выразил мне свое презрение.
Отодвинув башку от моей руки, Мамлюк повернулся задом и исчез в темноте лаза, даже не удостоив меня прощальным взглядом. Можно было подумать, что он только этого и ждал. Вот и верь потом заводчикам, которые утверждали, что крысалы привязываются на всю жизнь. Если я и нанес Мамлюку душевную рану, то он оставил в моем сердце не менее глубокий след. Я долго думал над этим тяжелым решением, но выхода не нашел. Наверху крысалов отстреливали, и не было ни одного шанса спрятать его на правом берегу Маргута. Похоже, к обидам придется привыкать, потому что я не представлял, как отреагируют Свистуны на весть о моем уходе. Скорее всего, для них я тоже останусь предателем.
Мимо пробежал крысал, на котором сидела половина человека, все еще привязанная креплениями к седлу. От гонщика остались ноги да часть торса, откуда вываливались внутренности. Я прислонил ладонь к сердцу, провожая в последний путь невезучего игрока. И такое случалось. Скорее всего где-то на потолке трассы проснулся живун. Обычно устроители перед гонками проверяли лабиринт, но предсказать появление живуна было невозможно. Их личинки передвигались внутри грунта с невероятной скоростью, и даже каменные блоки, которые защищали человеческие жилища на верхних уровнях не могли быть гарантией безопасности. Я решил считать мертвеца на крысале знаком того, что я поступаю правильно. Я редко обращался к чужому мнению в вопросах, касающихся меня лично, но сейчас остро нуждался в ободрении. Ведь знал, что среди товарищей его не найду. Так пусть хоть Святой Кава поможет мне не упасть духом.
Постояв еще какое-то время у лаза и убедившись, что Мамлюк не вернется со мной прощаться, я направился к запасному выходу – для тех, кто во время гонок потерял своего крысала и сошел с дистанции. К счастью, компании у меня не было. Пока не отпустил Мамлюка, я не почувствовал, насколько это больно – прощаться с тем, что занимало огромную часть тебя. На крысала посадила меня мать в первый месяц нашей жизни в Подполье. После кровавой резни, которую мы с ней пережили наверху, я боялся всего, шарахаясь от каждого звука. И тогда она привела меня в крысиные ясли Барона, заплатив немалые деньги за то, чтобы мне разрешили посидеть на крысале.
– Страшное кажется нам страшным, потому что мы стоим перед ним на коленях, – сказала она. – Поднимись, а потом стань еще выше.
Теперь эти слова вспоминались мне чаще. Ведь я собирался подняться в буквальном смысле.
Я нашел своих в кабаке «Гнилье и отребье» – самом популярном питейном заведении нижнего Маргута, которое находилось под покровительством Железного Барона, процветало и занимало едва ли не четверть второго яруса, включая в себя гостиницу, баню и тюрьму для недругов Подполья.
Свистуны заняли наше излюбленное место на верхнем балконе, напоминающим гриб. Таких грибов, наросших на стенах, уходящих в темную высь первого уровня, было множество. Они тяжело нависали над главной залой, где располагалась стойка Синего Джо – неизменного хозяина кабака, мутанта с двумя головами, в котором текла кровь настоящего мавари. Так утверждал сам Джо, хотя колдовских способностей у него не было. По крайней мере, никто их не видел. Если бы в Джо имелась хоть капля крови мавари, он не позволил бы отрубить себе ногу. Левой ступни Синий Джо лишился во время одной из драк, которые в «Гнилье и отребье» никогда не заканчивались без жертв.
На весь кабак гудели Жутосы – наши собственные доморощенные музыканты, мечтающие о славе во всем Маргуте. Они играли на барабанах и дудках, подпевая в четыре глотки. На мой взгляд, выходило немелодично, но другим людям нравилось. Внутри кабака всегда пахло жареной крысятиной, лишайниковой брагой, рвотой и лавандовой сиренью. Аромат последней контрастировал со зловонием, не в силах его перебить. Впрочем, хозяйка Синего Джо – почти каждый месяц новая – жгла благовонные смести в горшочках совсем не для того, чтобы заглушить вонь.
К зловонию все, кто проводил в Подполье больше недели, постепенно привыкали. Аромат лавандовой сирени хорошо отгонял клопов, которые отличались от своих сородичей из верхнего Маргута. Оказавшись под землей, клопы выросли в размерах и отрастили себе крылья. А так как искусственного света они не боялись, спасу от них не было нигде. Синий Джо считал, что этот вид клопов появился, когда на территории нижнего Маргута сожгли ведьму – настоящую мавари. Ее пепел превратился в клопов и ос. Первые остались у нас, ведь никто из подпольщиков за ведьму не заступился, а вторые полетели мстить обидчикам в верхний Маргут. Вероятно, хозяин кабака говорил о каких-то очень древних временах, потому что в настоящем Маргуте ведьм не водилось – одни маги, все сплошь высокородные дворяне, верные слуги императора.
Наверное, я предпочел бы комаров. Этих хотя бы можно было прихлопнуть, а вот клопов так просто раздавить не получалось. По слухам, оба вида кровососов – комаров и клопов, разводили вампиры, но все их кланы от подобных обвинений отфыркивались. Да и кто бы их стал всерьез обвинять. Железный Барон – единственная сила, которую боялся каждый в Подполье, включая вампиров, был железным, и на летающих кровопийц ему было плевать.
Я принялся проталкиваться сквозь завсегдатаев кабака. Новых лиц не наблюдалось, хотя у Синего Джо и собралось сегодня не меньше сотни человек. На первом ярусе у стойки толпились крепкие жители нижнего Маргута, не замеченные в особом криминале, но и никогда не возражающие против незаконной работенки. Двадцать-тридцать гольдов – обычная цена за участие в массовке. Такие собирали, если задумывали крупный рейд в верхний Маргут или для масштабных разборок между подпольными бандами.
За отдельными столиками по углам потягивали пиво профессиональные бандиты, обычно все – члены гильдий убийц и воров. Эти всегда скучали, нередко провоцируя драки, чтобы развлечься. В середине первого яруса, ближе к музыкантам, толпились проститутки, и мне совсем не нравилось, когда Клара ошивалась от них неподалеку. Будучи по своей фейлинской натуре слишком общительной, она завела подруг даже среди наемных убийц.
На балконах-грибах обычно располагались банды, вроде моей. Друг с другом банды враждовали, каждая группировка контролировала свою территорию, или «Яму», как называли такие владения в Подполье, но все мы негласно подчинялись Барону, который был некоронованным королем нижнего Маргута. Рядом с бандами крутились и обычные хулиганы – или хулиганки, – простые горожане, часто из Верхнего города, которые, как, например, Ада, спускались в Подполье ради развлечений.
Я подошел к нашему балкону – всегда третьему слева, и окинул взглядом знакомые лица. «Свистящие во тьме» праздновали. Повода была два: победа Ады на скачках и спасение Алистера. Последний сидел во главе стола в майке с надписью «Я люблю людей» и принимал поздравления с тем, что остался в живых. Пьяный Юрген сидел рядом с ним, делая вид, что план был пустяковым и, вообще, нашли из-за чего переживать, он, мол, и не такие дела проворачивал.
Над столом на целую голову выше других возвышался Гром. На прошлой неделе ему исполнилось двадцать три. Грома выперли из Цирка силачей, который располагался в левой части Маргута, как раз над Подпольем. Фабричный квартал, базары, бани со шлюхами, пара цирков и храм Гроху, богу смерти, – вот, что располагалось на земле левого побережья Мары. Большая часть жилых домов была давно перенесена в катакомбы. Несмотря на нижних, тут, в Подполье, оказалось безопаснее, да и жандармы сюда спускались редко. Гром еще наверху пристрастился к дури, за что ругал его и я, но авторитетов у этого силача среди Свистунов не было. А так как людей с боевыми навыками в нашей банде имелось немного, Грома терпели.
Рядом с ним сидел пьяный Демид, вытянувший в проход искусственные ноги, которые плохо сгибались. Дальше расположились Сидон, Эд, Ланго, Радиус, Натальян и братья Ыган в полном составе из шести человек. Со многими я вырос в Подполье, некоторые спустились под землю уже подростками, пустившись в бега сами или попав в немилость вместе с родителями. В Маргуте было не редкостью, когда в Подполье от опалы бежали целыми семьями.
Девчонок у нас было мало. Гая пошла по стопам брата, который был Свистуном еще при прежнем вирго, но погиб во время скачек на крысалах. Ясна попросила меня выкупить ее из Дома терпимости Белых хризантем, устроилась на работу к Айве и в прошлом году полностью оплатила свой долг.
Айва Две Иглы тоже пришла, прихватив пару своих мастериц. Официально ее в банду не принимали, но престарелая фейлина все равно считала себя одной из Свистунов, называя себя Свистуньей. Увидев меня, уже немолодая, но сохранившая красоту фейлина послала мне воздушный поцелуй и провела в воздухе указательным пальцем круг у своей левой груди. Я не удержался и покраснел от столь прямого намека, что меня хотят. У нас с ней случился то всего разок, еще в прошлом году на пьяную голову, но Айве одного раза было мало. Мой же энтузиазм кончился, когда я узнал о дневнике Айвы, в котором я оказался под номером шестьсот шестьдесят шесть – цифра Гроха, бога смерти. Суеверным я не был, в верности и любви мы с Айвой друг другу тоже не клялись, но быть частью ее гаремника мне не хотелось. Чего не скажешь о Юргене, который открыто завидовал и мечтал, чтобы Айва обратила на него внимание.
Я не любил, когда Клара приходила в «Гнилье и отребье», но, зная, что я устрою ей взбучку за случившееся на площади, моя вредная сестра заявилась в компании с Адой, и теперь эти обе занозы опасно сидели на перилах, потягивая пиво. Клара держала в руках красную кружку с надписью «молоко», но я точно знал, что за напиток она хлебала.
Вскоре меня заметила не только Айва, хотя я замер на пороге, не решаясь войти. Я точно знал, что мне нужно сказать, но правильные слова никак не находились. Сказать нужно было правду, а от правды меня тошнило.
Старики в Подполье говорят, что ночь – дура. Чего ни сделаешь, она не осудит. Внизу всегда было темно, но жили мы по городскому расписанию, и сейчас время близилось к полуночи.
Я выдохнул и решился.