Вчерашний день выдался туманным и зябким. Я едва не решился провести его в кабинете у камина вместо того, чтобы тащиться на «Грозовой перевал» по слякоти среди вересковых пустошей. И все же, отобедав (примечание: обедать приходится между двенадцатью и часом дня, поскольку экономка, почтенная дама, которая прилагается к дому, не может или не желает внять моим просьбам и подавать обед к пяти часам пополудни), поднявшись по лестнице с этим праздным намерением и войдя в комнату, я увидел стоявшую на карачках служанку в окружении щеток и ведерок для угля – негодница тушила пламя пригоршнями золы, поднимая адскую пылищу. Зрелище заставило меня отпрянуть; я схватил шляпу и, прогулявшись четыре мили, добрался до садовых ворот Хитклифа как раз вовремя, чтобы избежать первых пушистых хлопьев начинающейся метели.
Землю сковал мороз, стылый воздух заставил меня дрожать с головы до ног. Поскольку отодвинуть цепь я бы не смог, то просто перемахнул через калитку, взбежал по мощеной дорожке, обрамленной разросшимися кустами крыжовника, и тщетно стучался, пока не заныли костяшки и не подняли лай собаки.
«Окаянные обитатели! – мысленно воскликнул я. – За свое скаредное негостеприимство вы заслуживаете вечного одиночества вдали от рода человеческого! Я-то хотя бы не запираю двери дома средь бела дня. Да гори все огнем – я войду!» Преисполнившись решимости, я схватился за щеколду и яростно ее затряс. Из круглого оконца сарая высунулась кислая физиономия Джозефа.
– Чего надо? – заорал он. – Хозяин в загоне для овец. Хотите с ним поговорить – обойдите вокруг житницы.
– Неужели дома никого, кто открыл бы дверь? – громко прокричал я в ответ.
– Есть хозяйка, и она не откроет, хоть до ночи ломитесь.
– Почему? Джозеф, разве ты не можешь ей сказать, кто я?
– Ну уж нет! Сами разбирайтесь, – пробормотала голова, исчезая.
Повалил густой снег. Я схватился за ручку, и тут с заднего двора вышел молодой человек без верхней одежды, с вилами на плече. Он велел следовать за ним и, пройдя через прачечную и мощеную площадку с сараем для угля, насосом и голубятней, мы наконец очутились в том большом, теплом, прекрасном помещении, где меня принимали в прошлый раз. В очаге приятно пылал огромный костер, сложенный из угля, торфа и дров; возле стола, накрытого для сытной вечерней трапезы, я с удовольствием увидел «хозяйку», о чьем существовании прежде не догадывался. Я поклонился и подождал в надежде, что она предложит мне сесть. Она молчала, откинувшись на спинку кресла, и смотрела на меня.
– Суровая погода! – воскликнул я. – Боюсь, миссис Хитклиф, на двери остались отметины – ваши слуги не спешили отворять, и пришлось изрядно потрудиться, чтобы меня услышали.
Она и рта не раскрыла. Я уставился на нее – она уставилась в ответ и смотрела холодным, равнодушным взглядом, крайне конфузным и неприятным.
– Сядьте, – угрюмо бросил молодой человек. – Он скоро придет.
Я подчинился, хмыкнул и позвал негодяйку Юнону, которая при второй встрече соизволила дернуть кончиком хвоста в доказательство того, что мы знакомы.
– Красивая собака! – сделал я второй заход. – Намерены ли вы расстаться с малышами, мадам?
– Щенки не мои, – огрызнулась любезная хозяйка, способная дать фору самому Хитклифу.
– Ах, так ваши любимицы вон там? – продолжил я, кивнув на подстилку в углу, где вроде бы лежали кошки.
– Странный выбор для любимиц! – презрительно заметила она.
К несчастью, я принял за кошек мертвых кроликов. Я смущенно хмыкнул и придвинулся к очагу, повторив свое наблюдение о ненастной погоде.
– Напрасно из дому вышли, – проговорила она, поднимаясь с кресла, и сняла с каминной полки две раскрашенные банки.
Прежде она сидела вдали от света, теперь же я наконец разглядел и фигуру, и лицо. Стройная, почти девочка – восхитительно сложена, с самым изумительным личиком, какое мне доводилось видеть: черты мелкие, очень правильные; белокурые или скорее золотистые локоны свободно падают на нежную шейку; и глаза, гляди они приветливее, были бы совершенно неотразимы. К счастью для моего влюбчивого сердца, единственное чувство, которое они выражали, колебалось где-то между презрением и отчаянием, несколько противоестественным для столь юных лет. Банки стояли почти вне ее досягаемости, и я дернулся помочь; она напустилась на меня, словно скряга, занятый подсчетом своих сокровищ, к которому сунулись с непрошеным участием.
– Помогать ни к чему! – отрывисто бросила она. – Сама достану.
– Прошу прощения! – поспешил извиниться я.
– К чаю вас звали? – осведомилась она, повязав фартук поверх аккуратного черного платья и занеся ложку заварки над чайником.
– С удовольствием выпью чашечку, – уклончиво ответил я.
– Вас пригласили? – допытывалась она.
– Нет, – улыбнулся я. – Кому как не вам приглашать гостей!
Она швырнула заварку и ложку обратно в банку, с досадой села в кресло, насупилась и выпятила алую нижнюю губу, словно ребенок, готовый разреветься.
Тем временем молодой человек накинул потрепанную куртку и, встав напротив жаркого пламени, смерил меня таким взглядом, словно нас разделяла смертельная вражда. Я усомнился, что он слуга: несмотря на убогую одежонку и грубость манер, полное отсутствие чувства собственного превосходства, которое отличало мистера и миссис Хитклиф, несмотря на нечесаные, кое-как обкромсанные каштановые кудри, косматые баки во всю щеку и загорелые, словно у деревенского батрака, руки, проскальзывало в нем некое вольнолюбие, почти надменность; к тому же он ничуть не выказывал перед хозяйкой дома усердия слуги. Не имея прямых доказательств статуса юноши, я счел за лучшее игнорировать его странное поведение. Минут через пять появился Хитклиф, отчасти положив конец неловкости моего положения.
– Вот я и пришел, сэр, как обещался! – воскликнул я, напуская на себя бодрый вид. – Боюсь, мне придется искать у вас пристанища от непогоды в ближайшие полчаса!
– Полчаса? – повторил он, стряхивая с одежды белые хлопья. – Как вам вообще пришло в голову бродить тут в пургу? Неужели не знаете, что рискуете заблудиться среди болот? В подобные вечера и старожилы часто теряют дорогу, и я вас уверяю, что в ближайшее время погода вряд ли изменится.
– Возьму в провожатые одного из ваших работников, потом пусть заночует в усадьбе… Ну как, отпустите кого-нибудь?
– Нет, не могу.
– Ах вот как! Что ж, придется как-нибудь самому…
Хитклиф хмыкнул.
– Чай сегодня будет? – требовательно обратился он к молодому человеку в потрепанной куртке, переводившему свирепый взгляд с меня на юную леди.
– Ему наливать? – уточнила она у Хитклифа.
– Заваривайте, да поскорее! – рыкнул он так гневно, что я невольно вздрогнул. Самый тон выдавал натуру пропащую. Теперь я не назвал бы Хитклифа славным парнем. Когда приготовления завершились, он пригласил меня фразой: «Ну же, сэр, двигайте свое кресло ближе». И все мы, включая юнца-деревенщину, подсели к столу и принялись за еду в полном молчании.
Я решил, что раз уж омрачил их трапезу, то мой долг – попытаться развеять тучи. Не могут же здешние обитатели всегда сидеть за столом с мрачным видом и молчать; какими бы вспыльчивыми они ни были, вряд ли ходят с хмурыми лицами каждый день.
– Удивительно, – начал я, осушив свою чашку и дожидаясь, пока мне нальют снова, – насколько сильно обычаи сказываются на наших вкусах и убеждениях: многим и не представить счастье, которое способна подарить та жизнь в глуши, каковую ведете вы, мистер Хитклиф, и ваша любезная госпожа. И все же, осмелюсь заявить, в окружении семьи, под чутким руководством доброго гения, владеющего вашим домом и сердцем…
– Моя любезная госпожа?! – взвился он с дьявольской усмешкой. – Где же она, моя любезная госпожа?
– Я имею в виду миссис Хитклиф, вашу жену.
– Полагаете, ее дух, словно заботливый ангел, печется о благосостоянии «Грозового перевала» даже после того, как тело истлело?
Осознав свою ошибку, я попытался ее исправить. Мог бы и сообразить, что разница между ними в летах слишком велика для мужа и жены! Ему под сорок – возраст расцвета ума, в котором мужчины редко питают иллюзии, что девушки идут за них по любви – эту мечту они приберегают для утешения на склоне лет. Она же выглядит не старше семнадцати.
И тут я сообразил: клоун сбоку от меня, который пьет чай из ковшика и берет хлеб немытыми руками, может быть ее мужем – Хитклиф-младший, ну конечно! Вот к чему ведет жизнь в глуши – она отдалась простому мужлану по незнанию, потому что даже не догадывалась о существовании экземпляров получше! Весьма прискорбно… Представляю, как бедняжка пожалела о своем выборе, увидев меня! Последнее соображение может показаться тщеславным, но это не так. Мой сосед производит почти омерзительное впечатление, про себя же по опыту знаю, что довольно хорош собой.
– Миссис Хитклиф мне невестка, – пояснил Хитклиф, подтвердив мою догадку. Он бросил в ее сторону странный взгляд, полный ненависти, если только лицевые мышцы его не подвели, ведь, как правило, они отражают движения души человека.
– Ну конечно, теперь я понял! Счастливый обладатель сей благодеятельной феи – вы, – заметил я, повернувшись к соседу.
Стало лишь хуже: юнец побагровел и сжал кулаки, всем видом демонстрируя готовность на меня накинуться. Впрочем, ему удалось себя обуздать, и порыв излился грязным ругательством в мой адрес, чего я благоразумно предпочел не заметить.
– Не везет вам с догадками, сэр, – заметил мой хозяин, – ни один из нас не имеет чести быть обладателем сей благодеятельной феи – ее супруг умер. Я сказал, что она мне невестка – следовательно, вышла замуж за моего сына.
– А этот молодой человек…
– Разумеется, не мой сын!
Хитклиф вновь улыбнулся, словно приписывать ему отцовство этого увальня было слишком смелой шуткой.
– Мое имя – Гэртон Эрншо, – прорычал юнец, – и советую проявлять к нему уважение!
– О неуважении и речи не шло, – ответил я, внутренне потешаясь над гордостью, с которой он представился.
Гэртон смерил меня долгим взглядом, который я едва выдержал, борясь с искушением надрать ему уши или рассмеяться в голос. Вне всякого сомнения, в этом приятном семейном кругу я был лишним. Тягостная атмосфера дома сводила на нет всю прелесть тепла и уюта, и я решил быть осмотрительнее и не соваться под сей кров в третий раз.
С едой мы покончили в полном молчании, и я подошел к окну, чтобы взглянуть на погоду. Мне открылось удручающее зрелище: темная ночь наступила раньше положенного срока, небо и горы слились воедино в снежной круговерти.
– Вряд ли теперь я доберусь до дома без провожатого! – невольно воскликнул я. – Дорогу наверняка занесло, а если и нет, то на расстоянии шага все равно ничего не видать!
– Гэртон, отведи ту дюжину овец под навес, не то в загоне их совсем заметет. И доску положи, чтобы не ушли, – велел Хитклиф.
– Как же мне поступить? – осведомился я с растущим раздражением.
Вопрос остался без ответа. Оглянувшись, я увидел лишь Джозефа, несущего ведро каши для собак, и склонившуюся к огню миссис Хитклиф, которая развлекалась, поджигая спички, свалившиеся с каминной полки, когда она ставила на место жестянку с чаем. Избавившись от ноши, Джозеф придирчиво обозрел комнату и хрипло проворчал:
– Не пойму, как вы можете стоять без дела и даже развлекаться, когда все ушли работать! Но вы – полное ничтожество, к чему тут воздух сотрясать – вовек не исправитесь, угодите прямиком к дьяволу, как ваша матушка!
Вообразив, что отповедь предназначена мне, я впал в ярость и кинулся к старому негоднику, намереваясь вышвырнуть его за дверь, как вдруг меня остановил ответ миссис Хитклиф.
– Старый вздорный ханжа! – воскликнула она. – Не боишься, что дьявол явится за тобой лично, так часто ты его поминаешь? Не вздумай меня задирать, не то призову его по твою душу! Взгляни-ка сюда, Джозеф! – продолжила она, снимая с полки книгу в темном переплете. – Скоро я тебе покажу, сколь преуспела в своем мастерстве: вот-вот я познаю все премудрости черной магии! Рыжая корова сдохла не случайно, и твой ревматизм едва ли можно счесть даром Провидения!
– Вот же дурная! – охнул старик. – Да защитит нас Господь от зла!
– Нет уж, сам ты нечестивец окаянный! Катись отсюда, не то мало не покажется! Я вылеплю всех вас из воска и глины, и первый же, кто перейдет черту… Даже говорить не стану, что с ним сделаю! Все увидишь сам! Прочь!
Маленькая ведьма прищурила прекрасные глаза в притворной злобе, и Джозеф, дрожа от искреннего ужаса, бросился вон, взывая к Господу и восклицая: «Вот же дурная!» Я счел, что она так развлекается со скуки, и теперь, когда мы остались вдвоем, попытался пробудить в ней участие к моей беде.
– Миссис Хитклиф, – серьезно проговорил я, – вы должны извинить меня за беспокойство. Глядя на ваше лицо, я вижу, что у вас явно доброе сердце. Прошу, укажите какие-нибудь ориентиры, по которым я мог бы отыскать дорогу домой. Как туда попасть, я представляю не лучше, чем вы – путь до Лондона!
– Ступайте той же дорогой, которой пришли, – ответила она, устраиваясь в кресле со свечой и толстой книгой. – Совет очевидный, но ничего более дельного предложить не могу.
– Если мой хладный труп обнаружат в болоте или яме со снегом, неужели совесть не шепнет вам, что отчасти в этом виновны вы?
– С чего бы? Сопровождать вас я не могу. Меня даже за садовую ограду не выпускают.
– Да в такую ночь ради своего удобства я не попросил бы вас и за порог выйти! – вскричал я. – Не надо показывать, просто объясните, как отыскать дорогу! Или же убедите мистера Хитклифа отрядить кого-нибудь в провожатые.
– Кого? Здесь только он сам, Эрншо, Цилла, Джозеф и я. Кого выберете?
– На ферме есть мальчишки?
– Нет, только мы.
– Выходит, я вынужден остаться.
– Сами улаживайте с хозяином. Меня это не касается.
– Надеюсь, вы усвоите урок и впредь поостережетесь гулять по здешним горам! – раздался суровый голос Хитклифа из кухни. – Что касается ночлега, то гостевых комнат я не держу, вам придется делить постель с Гэртоном или Джозефом.
– Могу устроиться в кресле прямо здесь.
– Нет-нет-нет! Чужак и есть чужак, хоть богатый, хоть бедный: никому не позволю бродить по дому, пока я сплю! – заявил сей беспардонный изверг.
После этого оскорбления терпение мое иссякло. Я вскрикнул от негодования, протиснулся мимо Хитклифа и рванул во двор, по пути врезавшись в Эрншо. Стояла жуткая темень, дороги к выходу было не разглядеть, и, бродя между постройками, я услышал очередной пример их учтивого обращения друг с другом.
– Провожу его до парка, – решил юноша.
– Черта с два! – взвился хозяин или кем там он ему приходился. – А кто присмотрит за лошадьми?
– За один вечер ничего с ними не стрясется – жизнь человека важнее! Кто-то ведь должен пойти, – проговорила миссис Хитклиф гораздо радушнее, чем я ожидал.
– Только не по вашей указке! – возразил Гэртон. – Лучше помолчите, если он вам дорог.
– Надеюсь, его призрак будет вас преследовать, и мистер Хитклиф не найдет другого арендатора, пока усадьба не превратится в руины! – резко ответила она.
– Внимайте, внимайте же, как она проклинает! – пробурчал Джозеф, к которому меня занесло.
Он сидел в пределах слышимости и доил корову при свете фонаря, который я и ухватил без лишних церемоний и, крикнув, что завтра пришлю его обратно, помчался к калитке.
– Хозяин, хозяин, он спер фонарь! – завопил старик, кинувшись за мной. – Эй, Кусака! Эй, Волк! Держи его, держи!
Едва я открыл дверцу, ко мне подлетели два мохнатых чудовища, метя в горло, повалили на землю, и фонарь погас. Дружный хохот Хитклифа с Гэртоном стал финальным аккордом, доведшим мою ярость и унижение до предела. К счастью, чудовищам больше хотелось размять лапы, позевать, помотать хвостами, чем сожрать добычу заживо, однако подняться мне тоже не давали, и пришлось лежать до тех пор, пока зловредные хозяева псов не соизволили меня освободить. И тогда, без шляпы, дрожащий от гнева, я приказал негодяям выпустить меня сию же минуту, иначе… Своей беспредельной язвительностью мои бессвязные угрозы изрядно напоминали проклятия короля Лира.
От чрезмерного волнения у меня пошла кровь носом. Хитклиф все смеялся, я все бранился. Не знаю, чем бы закончилась та сцена, не окажись поблизости особы более рассудительной, чем я сам, и более милосердной, чем мой хозяин. То была Цилла, дородная экономка, которая наконец вышла из дома, чтобы узнать причину хохота. Заподозрив, что кто-то из них поднял на меня руку, и, не осмелившись связываться с хозяином, она обратила свою вокальную артиллерию против младшего негодника.
– Ну, мистер Эрншо, – вскричала она, – а дальше что? Будем убивать людей прямо на пороге? Похоже, в этом доме я надолго не задержусь – взгляните на беднягу, он того и гляди захлебнется кровью! Тише, тише, сэр. Пойдемте в дом, я вам помогу. Вот так, не дергайтесь!
С этими словами она резво плеснула мне за шиворот кружку ледяной воды и потащила меня в кухню. Хитклиф пошел следом, и его внезапную веселость быстро сменила столь свойственная ему мрачность.
Меня изрядно мутило, кружилась голова, темнело в глазах, поэтому волей-неволей пришлось приютиться под его крышей. Хитклиф велел Цилле налить мне бренди и ушел во внутреннее помещение; она же тем временем выразила соболезнования по поводу моего затруднительного положения и, выполнив приказ, благодаря которому я немного пришел в себя, повела меня в постель.