Клим шёл впереди, молчал и ничего не объяснял. Да Трофим ни о чём и не спрашивал. Не до Клима ему тогда было. Трофим думал о своём: о том, что вот же как бывает, вся беда от баб, потому что если бы не Гапка, не ночевал бы он дома. Да он и не думал ночевать! Приходил же Котька Вислый, говорил, айда, Трофим, со мной. Чего не пошёл? Пошёл бы, они сунулись, а Гапка бы сказала: его нет, где его черти носят, я не знаю, – и отстали бы они, взяли бы кого-нибудь другого, а Трофим бы с Вислым посейчас гулял бы у Демьянихи, а они здесь пусть бы хоть…
А вот и нет, тут же подумалось, не унялись бы они, а пошли бы искать дальше, и всю Москву бы на рога поставили, пока его не нашли, потому что только он им нужен, потому что опять, как тогда, когда царская кровь…
Ну и так далее. Вот примерно о чём тогда думал Трофим. Клим остановился и сказал, что они уже пришли. Открыл дверь и посветил.
Трофим вошёл. Это была очень тесная коморка. Даже стола там не было. Вместо него стояла лавка, а на ней кувшин.
– Квасу налить? – спросил Клим.
Трофим мотнул головой, что не надо.
– Может, поешь чего?
– Я не голодный, – ответил Трофим.
Клим пожал плечами, поставил свет на лавку, которая была вместо стола, а сам сел на ещё одну лавку, у стены. Трофим сел на другую, у другой стены. На ней уже было постелено – снизу сенник, сверху сшитые овчины, а в головах тюфяк. Трофим снял шубу, сунул шапку под тюфяк. Клим спросил, гасить ли свет.
– Как хочешь, – ответил Трофим. А после уже сам спросил: – А ты чего не ложишься?
– Мне, – сказал Клим, – не велено. Мне надо за тобой смотреть.
– Куда я денусь?
– Кабы это знать!
Трофим усмехнулся, не спеша снял сапоги, не спеша лёг, укрылся и сказал:
– Чудно у вас.
– Да уж! – отозвался Клим. – Куда чуднее. Человеку говоришь: «Поешь!», а он: «Нет, не хочу!» Боится, что отравят.
И замолчал. Трофим закрыл глаза и громко хмыкнул. Клим сразу сказал:
– Смейся, смейся! Завтра будет не до смеху.
Трофим промолчал. И даже глаз не открыл. Но Клим всё равно спросил:
– Сколько тебе на розыск дали? Один день?
Трофим не ответил. Клим недобро хмыкнул и продолжил:
– Да я и так знаю: один. Зюзин говорил. И вот завтра вечером Зюзин опять придёт и спросит: «Как дела?!» А ты что ответишь? Опять будешь молчать? И что тебе за это будет? Дыба. А после за уши вот так возьмут, вот так крутанут – и голова долой.
Трофим невольно поморщился, потому что он видел, как это делается. И в самом деле есть такие мастера, которые могут за один раз оторвать голову. Трофим открыл глаза и посмотрел на Клима. Клим усмехнулся и сказал:
– Вот так-то! Да ты не робей. До завтрашнего вечера ещё вон сколько! А что надо? Всего ничего! Назвать человека. Вот есть Савва, государев истопник…
– Зачем ему это?! – сердито спросил Трофим.
– Как зачем? А если попросил кто и отвалил задатку? А здесь задатки – это не у вас в Москве. Сколько тебе твой князь Михайло на дорогу дал?
Трофим молчал. Клим усмехнулся и сказал:
– Двадцать рублей, не больше. А у нас, да на такое дело, сразу сотню отвалили бы. А за царевича и того больше можно было попросить. И дали бы!
– Кто? – не стерпел Трофим.
– Ну, я не знаю, – сказал Клим. – Я не давал. Нет у меня ста рублей. А за других я не ответчик.
Тут Клим подался вперёд, дунул на огонь и загасил его. Подождал немного и продолжил, теперь уже чуть слышным голосом:
– Ежели старший царевич помрёт, кто у царя станет наследником? Младший, Федюня. А на ком младший женат? На Борисовой сестре. Смекаешь?
Трофим молчал. А чего тут, думал он, смекать, это и так ясно, и по закону: за Иваном наследует Фёдор. Ну а Фёдор, как все говорят, да это и так видно, слаб умом, а жена его, Ирина, цепкая, она Фёдора будет вот так держать, а Борис, её брат… Да, Годунов Борис, вчерашний выскочка, как говорили. Да только это не совсем так: кроме Бориса, молодого, ещё два старых Годунова сидят в Думе, дядья его, и кто против них тогда посмеет пикнуть?! Да и чего тут пикать? Может, Борис ни в чём не виноват, а просто свезло ему: царь ткнул в царевича – и прямо посохом в висок, посох железный, острый…
И Трофим зажмурился. Клим, было слышно, усмехнулся. Трофим подумал и сказал:
– А почему вдруг Фёдор самый младший? Царь же опять женился, взял себе молодую жену, чего бы ей тоже не родить?! И будет ещё один царевич…
– Га! – громко сказал Клим. И тут же опять чуть слышно зашептал: – Так это же ещё нужно родить! А от кого рожать? От этого? – И тут Клим опять усмехнулся. – Хотя тут помощники всегда найдутся. А молодая царица, как все говорят, на это очень охочая. Вот я и думаю…
Клим вдруг опять замолчал. Трофим прислушался. Было совсем тихо. Но Клим прошептал:
– Слышишь?
И опять затих. Трофим ничего не слышал, даже Климова дыханья.
Клим усмехнулся и продолжил:
– Показалось. Так вот. Может, это он устроил, а может, и не он. Чтобы про это знать наверняка, надо сперва дознаться, понесла царица или не понесла. Если понесла, это, руби мне голову, Борис не виноват. Ему же тогда это будет ни к чему, если уже есть ещё один царевич. Но если ещё не понесла… Тут надо крепко думать! Поэтому вот что тебе надо первей всего узнать: понесла царица или нет. А про это можно спросить вот где…
И Клим опять замолчал. Трофим подумал: Господи Иисусе, этот Клим меня до плахи доведёт!
А Клим, откашлявшись, уже опять заговорил чуть различимым шёпотом:
– Но, может, это и не Годунов. Это могло и само по себе приключиться. Царь же сейчас какой? Как порох! Чуть что, сразу «Убью!» кричит. А то и кидается убить. И хорошо, если пустой рукой. А то, бывает, и посохом. Так он и царевича мог посохом… А что! И теперь и сам не рад, а дело сделано.
Клим замолчал. Трофим лежал, не шевелился, старался неслышно дышать и думал: закричать, не закричать? У себя в Москве он закричал бы, а тут мало ли, как бы после хуже не было. И он молчал пока.
Клим вдруг спросил:
– Чего притих? После скажешь, что не слышал, спал? А я скажу: нет, не спал. И я ещё скажу, что ты про это завёл.
Трофим по-прежнему молчал. Клим громко вздохнул и продолжил:
– А может, царь с умыслом бил, и так тоже может быть. Спорил с ним царевич! Раньше никогда не спорил, а тут вдруг начал возражать. А почему бы нет?! Царь же войну королям проиграл, Ливония тю-тю, вот бояре и стали на царевича поглядывать: растёт наша надёжа. Ну, царь и не сдержался, разъярился и убил! А эти… Ха-ха-ха!
Клим стал смеяться негромко, но очень обидно. И Трофим не выдержал! Вскочил и через лавку – на другую лавку! Навалился на Клима и начал душить! Клим извивался, сопел, но Трофим его не выпускал! Да ещё и приговаривал:
– Я тебе, скотина, покажу, как над государем потешаться! Я и без Ефрема обойдусь! Я тебе язык и без клещей достану, пёс смердячий!
Клим стал понемногу сдавать. Он уже не так вертелся и почти не отбивался, а только что-то мычал, ногой подрыгивал…
Трофим разжал руки, убрал с Климовой груди колено, слез с лавки, провёл рукой в темноте и ничего не нащупал.
– Эх! – только и сказал Трофим.
– Чего? – хрипло спросил Клим.
– Лавку обернул! И квас, – сказал Трофим. – А пить охота!
– На окне ещё стоит, – ответил Клим. Усмехнулся и добавил: – Неотравленный.
Трофим повернулся, поискал на подоконнике, нашёл кувшин и начал пить.
– А ты бешеный! – сердито сказал Клим.
Трофим пил квас, молчал. Клим продолжил:
– Дурень! Я тебя испытывал. Мне Годунов велел. А ты меня чуть не убил.
Трофим отставил квас, вернулся к своей лавке, лёг, накрылся шубой и затих. Клим помолчал, потом спросил:
– А это правда, будто бы сам царь тебе чашу мальвазии пожаловал?
Трофим не сразу, нехотя ответил:
– Не чашу, а чарку. И не мальвазии, а хлебного вина. Двойного.
– А! – разочарованно ответил Клим.
Трофим разозлился и сказал:
– Не пожаловал, а сам поднёс! Пожаловал – это когда он через слуг передаёт. А тут сам, из своих рук, мне вот так чарку подал и сказал: «Держи, Трофимка!» И я взял и выпил, с царя глаз не спускаючи, вот!
– Давно это было? – спросил Клим.
– Давно, – без всякой охоты ответил Трофим и поморщился. Не любил он об этом вспоминать, ох, не любил! И не убивал он тогда никого, а отбивался. Не отбился бы – его бы убили. Тогда он сейчас сидел бы где-нибудь на облаке да сверху вниз поглядывал, а тот, которого он не убил…
Нет, тут же подумал Трофим, ничего здесь, внизу, не поменялось бы. Да и чего гадать? Гадание, суть ведовство, есть грех, за гадание положен кнут. Да и давно пора спать. Какой день был хлопотный! Да и когда его в Москве подняли – может, ещё даже до полуночи. Вспомнив Гапку, Трофим усмехнулся, но тут же опять стал строгим и подумал, что пора спать, во сне часто снится, где и кого нужно разыскивать. Поэтому когда он спит, он служит. И Трофим заснул.