Ладно, не все так просто. Сев в машину, я начинаю обдумывать полученную информацию, и мне приходится забыть на какое-то время о Кигане и нашей репутации, чтобы просто… переварить услышанное.
Малышка Зенни-клоп теперь монахиня?
Малышка Зенни-клоп – монахиня, которая слила мою финансовую фирму прессе?
Мысли путаются в голове, пока я направляюсь на своей «ауди» к недвижимости Кигана, чтобы встретиться с Зенни. Зенни – послушница. Зенни – будущая монахиня. Я звоню Элайдже, но звонок переходит на его голосовую почту. Раздраженно бросаю телефон на пассажирское сиденье, пытаясь вспомнить, упоминал ли он что-нибудь о том, что его сестра присоединилась к монашескому ордену.
С некоторой досадой осознаю, что мы мало говорим о наших семьях, своего рода обоюдная негласная договоренность не поднимать тему Великого разлада между Айверсонами и Беллами в две тысячи третьем году. Я даже не говорил ему о болезни своей матери, пока он не узнал об этом от своего отца.
Меня никогда и не беспокоило, что мы не говорим о своих родственниках, но, кажется, я должен был бы знать о том, что Зенни собирается стать монахиней, по крайней мере, ради Элайджи. Его родители достаточно спокойно отреагировали на новость о его нетрадиционной ориентации, хотя я знал, что из-за этого ему пришлось столкнуться со стеной молчания со стороны набожных католиков. Единственное, о чем говорили его родители вслух, – это желание иметь внуков от плоти своей. Элайджа не стал зацикливаться на этом… или, может, просто не показывал, что это его беспокоит. Не знаю, мы не часто обсуждали хрень такого рода, но осознание того, что Зенни все еще может подарить внуков, служило им небольшим утешением.
А теперь она собирается стать монахиней.
Надеюсь, что это не усложнило жизнь Элайдже. Надо будет спросить его об этом, когда он мне перезвонит.
Паркуюсь на улице, неохотно оставляя свою немецкую красотку перед домовладением, а затем мне приходится помотаться среди нескольких старых пяти- и шестиэтажных зданий, прежде чем нахожу металлическую дверь, помеченную простым крестом и местным номером телефона. Она не заперта, и я захожу на узкую, покрытую линолеумом площадку с плохо освещенной лестницей, ведущей наверх. Поднимаюсь на второй этаж по скрипучим ступеням и натыкаюсь на дверь с надписью «Сестры милосердия доброго пастыря Канзас-Сити», за которой располагается импровизированная комната ожидания. Пол в ней тоже застелен линолеумом, а по периметру расставлены красные пластиковые стулья, которые явно использовались в боулинге в восьмидесятых годах или типа того, и корзины со старыми игрушками. В углу стоит пыльное искусственное растение, и откуда-то совершенно неуместно раздаются слова песни Бруно Марса про «Версаче» на полу.
Определенно, когда думаешь о монахинях, первое, что приходит в голову, – это секс и богатство. Правда?
Звоню в оранжевый колокольчик у пустого окошка администратора и жду.
Интересно, как выглядит Зенни спустя столько лет? Я не могу припомнить, чтобы где-либо видел ее фотографии, но это и неудивительно. Элайджа всегда говорил, что настолько устал от социальных сетей, работая в музее, что сил на обновление своих личных аккаунтов уже не осталось. Да и я сам, честно говоря, слишком занят, чтобы просматривать на телефоне что-либо, кроме Wall Street Journal или биржевых приложений, так что практически ничего не знаю о том, что напрямую не связано с моей работой, даже о семье своего лучшего друга.
Особенно о семье своего лучшего друга, учитывая разлад.
Я представляю себе Зенни такой, какой помню ее лучше всего – Зенни-клопом, маленькой девочкой с ямочками на щеках и собранными в хвостики волосами, похожими на одуванчики. Пару раз, еще до разлада между нашими семьями, я присматривал за ней. Если подумать, помню, как в младших классах пытался пробраться в комнату Элайджи, чтобы мы могли немного поиграть в игровую приставку, и моя мама заставила меня прийти на кухню Айверсонов, чтобы сфотографироваться с новорожденной малышкой на руках.
Когда я видел ее в последний раз? В день похорон Лиззи? Да, да, так оно и было; помню, как стучали каблуки ее парадных туфель по полу нашей кухни, когда она гонялась за нашей собакой по дому после отпевания. Как они с Райаном весело играли, в то время как мой папа молча наливал взрослым виски в стаканы.
А я заперся в ванной наверху и вцепился в край раковины так, что побелели костяшки пальцев, уставившись на использованные тюбики туши и полупустые блески для губ, которыми Лиззи больше никогда не воспользуется. Не знаю, как долго там пробыл, глядя в одну точку и ни о чем не думая, прежде чем услышал осторожный стук в дверь. Тихое, похожее на шум дождя постукивание бусинок, вплетенных в косички маленькой девочки.
– Шон? – позвала она. Тогда ей было семь лет. Ее голос только начал превращаться в голос взрослого ребенка, теряя детский щебет и шепелявость.
Будь это кто-то другой, я наорал бы на них, чтобы оставили меня в покое, швырял бы в дверь что попадется под руку, пока они не уйдут, но с Зенни я так поступить не мог. Она была младшей сестрой Элайджи, поэтому я просто ответил:
– Да, я здесь.
– Мама сказала, что мы должны говорить что-то вроде «сожалею о вашей потере», но мы с Райаном подумали, что ты захочешь узнать, что по телевизору в подвале показывают «Парк юрского периода».
И чудесным образом единственный раз за день я улыбнулся.
– Спасибо, Зенни-клоп.
– И я нашла книгу, чтобы ты почитал. – Раздался глухой стук и шуршание бумаги, словно книгу просунули под дверь ванной. – Она была в комнате миссис Кэролин, но я подумала, что тебе, возможно, она нужнее. Мой папа тоже всегда подолгу читает в туалете.
Я даже немного рассмеялся над этим, когда потянулся за дешевой книгой в мягкой обложке, которая торчала из-под двери. Ею оказался один из исторических романов моей мамы с золотым витиеватым шрифтом и парнем в старомодной одежде, обнимающим за плечи женщину, на обложке.
«В постели пирата: первая книга Саги об Уэйкфилдах».
– Спасибо, малышка.
– Я пойду смотреть «Парк юрского периода», – объявила она, и я услышал шуршание ковра под ее ногами и постукивание пластиковых бусин в ее волосах, пока Зенни удалялась от двери. Это был единственный человек в доме, которому удалось остаться в здравом уме во всем этом хаосе, связанным со смертью Лиззи.
Я просидел в ванной еще час, потому что был слишком взвинчен, чтобы общаться с кем-либо внизу, и чересчур взволнован, чтобы отправиться в свою комнату и лечь спать. И только первые пятьдесят страниц «В постели пирата», которые, как ни странно, были довольно захватывающими, смогли по-настоящему успокоить меня, отвлечь от боли и вызволить из ванной комнаты. Прочитав главу, в которой леди Уэйкфилд была похищена таинственным королем пиратов, я, наконец, почувствовал себя достаточно нормально, чтобы спуститься вниз, и, конечно же, попал прямо в разгар скандала – повышенные голоса, миссис Айверсон дергает доктора Айверсона за локоть, моя мать плачет, Элайджа выглядит потрясенным.
И прежде чем я полностью осознал происходящее, помню, как обрадовался, что Зенни находилась в подвале и не видела той мерзости, в которую были вовлечены наши семьи. И я держался за эту книгу в мягкой обложке, как будто в ней содержались ответы на вопросы самой жизни, пока спускался по лестнице навстречу тому, что стало последним уродливым шрамом, оставленным самоубийством Лиззи.
Черт.
Ненавижу вспоминать тот день.
Отогнав воспоминания, я снова звоню в колокольчик у окна, в груди уже разгорается огонек нетерпения. Бросаю взгляд на свои часы. Да, сейчас определенно десять часов, и, судя по изображению Девы Марии, висящему над дешевыми пластиковыми стульями, я определенно нахожусь в нужном месте.
– Привет? – кричу я в окно. – Есть кто-нибудь?
Слышу приглушенный смех, как будто за дверью, и пару голосов в оживленной беседе, и, кажется, голоса приближаются, слава богу.
– Эй? – снова кричу я более оптимистично. – Я здесь, чтобы увидеть Зенни!
Я слышу, как где-то открывается дверь, слышу шаги по линолеуму, и внезапно меня переполняет огромная уверенность. И оптимизм.
Потому что это малышка Зенни, которая любит «Парк юрского периода» и которая однажды принесла мне книгу, просто чтобы меня развлечь. Это ее мне приходилось качать на качелях в парке и отгонять от моего попкорна во время семейных вечерних кинопросмотров. Это младшая сестра моего лучшего друга, и все сложится удачно. Она увидит своего старого друга Шона и поймет, что все это было просто недоразумением, а потом уступит и позволит мне все уладить.
Как я уже говорил, проще простого.
Шаги приближаются, и я отхожу от окна, натянув на лицо свою лучшую улыбку старшего брата, когда в поле зрения появляется Зенни.
Только. Только. Вот дерьмо.
Это вовсе не Зенни.
Это Мэри.