Эта выскочка с красивым гордым профилем снова торчала возле своего окна, прихлебывала чай, и снова ее безмолвное спокойное созерцание приводило Александру в тихое глухое бешенство.
Что она возомнила о себе, интересно? Эта девка без роду и племени, достоинством которой была одна-единственная смазливенькая молодость, что она о себе возомнила?!
Ходит по их двору, с достоинством королевы таская на плечах дорогие шубы, никого и ничего перед собой не замечает, здоровается так, будто одно ее слово стоит целого состояния! Без особой нужды трясет левым запястьем, посматривая на часы, для чего?! Для того, чтобы все видели три ее бриллиантовых кольца и золотые часики на золотом браслете?! Целует своего мужика на виду у всех возле его машины, для чего?! Для того, чтобы ей все завидовали? Для того, чтобы уколоть кого-то?
А вот смотрите, как я счастлива, смотрите, как у меня все отлично, смотрите, как мы любим друг друга…
Так, что ли? Для этого, что ли, весь этот дешевый театр под их окнами в их общем дворе разыгрывается?
Господи, какое дерьмо! Какое откровенное дешевое дерьмо!
Она – эта девка – откровенно полагает, что заполучила такого удачливого мужика себе в мужья на всю оставшуюся жизнь?! Что они станут жить долго и счастливо и умрут в один день?! И что и в радости и в горе будут вместе, пока смерть не разлучит их?! Она – эта дешевка с красивым гордым профилем – в самом деле думает, что так всегда и будет?!
Идиотка!!! Пустая напыщенная идиотка!!! Идиотка, не способная понять, что… что так не бывает в этой говенной жизни! Не было еще ни с кем и никогда ни у кого не будет! И Сереженька ее не станет всю оставшуюся жизнь тискать в своих сильных красивых ручищах только одно тело! Тискал до жены сотни других и столько же станет тискать после! Нет, может, он ее и не бросит – девку-то свою. Может, и проживет с ней до старости, и будет спать и пердеть с ней под одним одеялом еще много-много лет, но…
Но что изменять своей молодой жене он станет уже очень скоро, Александра не сомневалась.
Ну ладно, может, и не очень скоро, когда-то еще на личике его Надьки появятся первые признаки увядания. Но вот когда появятся, и когда он впервые обратит на них внимание, тогда берегись, симпатичная молоденькая тварь. Тогда-то и придет конец твоему счастливому щебету.
Года два-три, максимум четыре нужно на все это дерьмо.
На какое?
Да на такое, когда у мужика вдруг обнаруживается сонливая пресыщенность одним телом. Когда ей из кожи вон надо вылезать, чтобы у него на нее встал. Тут много всяких средств бывает нужно: от ажурного белья до плетки. И приходится выдумывать, изворачиваться.
Вот вылезает она, стало быть, вылезает из кожи вон, стараясь расшевелить его окаянный отросток, бьется над ним, бьется, а того не знает, что и это исчерпает себя уже очень быстро. Что и кружево ее надоест ему, и что задницу под плетку всякий раз подставлять ему западло станет, и что напиток ее любовный наутро изжогу вызывать будет. И захочется ему простую дешевую девку прямо в коридоре на подоконнике, прямо в кабинете на столе, прямо все равно где, лишь бы ЧУЖУЮ и МОЛОДЕНЬКУЮ!
А после понеслось, поехало, возрастной ценз на секс давно уже опустился до самого нижнего предела. Стало быть, моложе той молодой будут еще моложе, и так далее, и так далее, и так далее.
Все это Александра уже проходила и пережила. Обо всем этом знала не понаслышке. А ведь и старалась, и мудрила, и хитрила, и ужом извивалась, все бесполезным оказалось! Все равно выселил свою начавшую дряхлеть и покрываться морщинками супругу ее муж с модного шоссе в эту пускай и элитную, но трехкомнатную квартиру.
– Муся, ты же умненькая девочка, – бормотала лысая скотина, периодически заваливая к ней под утро после девок. – Ты же понимать должна, что в доме тебе не место! Там мои цыпочки день и ночь ножками дрыгают. Они станут тебя раздражать, мешаться. Живи тута, Муся…
Она и жила. Не роптала. И стол к его приходу накрывала. И даже спать укладывала, когда лысая скотина вдруг способна была ее возжелать.
А как возмутишься-то, если она целиком и полностью от него зависела? Просрала в свое время состояние отца, передоверив мужу – этой лысой скотине – ведение всех семейных дел. Он и подгреб все под себя. И оставил ее пускать слюни на глупое молодое прошлое: могла бы в руках его держать, как бы не была такой дурой, упустила шанс, теперь чего же…
Об этом всегда говорил ей его отвратительно проникновенный взгляд, когда он совал ей в руки конверт с содержанием на неделю. Об этом в один голос говорили ей ее подруги.
Хотя какие к хренам подруги! Суки одни рядом, а не подруги. «Ты, – говорят, – Санька, сама виновата. Ни к чему было тебе, – говорят, – так перед ним стелиться да любовь свою ему дарить всю без остатка. Пресыщаются, мол, они очень быстро – мужики-то».
Нет бы поддержать ее в тяжелую годину. Нет бы поныть так же да поскулить, сидя рядышком с ней на ее мягких кожаных стульях в ее столовой.
Что ты! Им только дай заклеймить да на путь истинный направить. Тоже еще наставницы! У одной мужик – в четвертом поколении алкаш, пропивает почти все, что зарабатывает. Кому такой нужен? Кто на такого позарится? Только одной жене и маяться и век доживать с ним.
У второй – уже шестое дело открывает, да всякий раз разоряется. На такое счастье тоже не много желающих.
Вот им и всласть ее поучить, как с мужиками надо управляться, а за глаза-то небось злорадствуют, что ее благополучию конец наступил. Одно дурам невдомек, что она из своего поражения вышла если и не с достоинством, то, во всяком случае, не нищей. А они что? Они по-прежнему копейки считают и мужей своих с попоек ждут до утра до самого. А ее скотина лысая…
Будто услышав, он тут же позвонил на мобильный и зажурчал, гад, зажурчал:
– Муся моя, привет.
– Привет, любимый, – приглушив скрежет зубовный, кротко ответила Александра.
– Чем занимаешься?
– Чем я могу заниматься, душа моя? Жду тебя!
– Ждешь? – он недоверчиво хмыкнул, что-то сострив тут же про деньги.
– Конечно! Я всегда тебя жду. Тебя и только тебя, ты же знаешь!
Здесь она мало врала даже самой себе. Кроме ее муженька, ей вряд ли теперь кто был нужен. С ним было привычно, удобно, и если приходилось притворяться, то тоже привычно, без особых изысков. Он, хоть и понимал прекрасно всю игру жены, принимал ее и ценил по-своему. Считал, что лучше уж пускай своя выкручивается, чем чужая.
– Слушай, Муся… – лысый хрен отвратительно замолк на минуту, не иначе пакость какую-то очередную для нее уготовил. – У тебя какие планы на новогоднюю ночь?
– Ох, ну какие у меня могут быть планы, любимый? – она коротко хихикнула, тут же насторожившись и соврав: – Дома сидеть буду возле телевизора с бутылкой шампусика.
На самом деле она собиралась кое-куда наведаться, и даже платье уже приготовила и записалась на прием к косметологу и парикмахеру, выложив за предварительную запись неслыханную по ее теперешним доходам сумму.
– Ага, – муженек тут же обрадовался. – Коли никаких планов у тебя на встречу Нового года нет, хочу тебе кое-что предложить.
– И?
В душе заныло, ох как в душе тут же заныло! Неужели свершилось?! Неужели пресытился старый кот молоденькими кисками? Неужели захотелось домашнего уюта в домашних тапках и пижаме под ее обворожительный треп про его необыкновенные достоинства? Да она…
Да она прямо хоть сейчас! Прямо сию минуту в сапоги впрыгнет и пешком до дома попрется, куда ей теперь путь был заказан.
– Есть один человек, он… Как бы получше высказаться… – муженек замялся, не зная, как подступиться и поделикатнее изложить ей свою просьбу. Потом со вздохом сказал, как есть: – Короче, мне нужно, чтобы ты взяла на праздник шефство над ним.
– Оп-па! – не хотелось, да просквозила в ее возгласе насмешка. – Что так, милый? Ему что, сто два года?
– Почему сто два? Нет. Ему даже чуть меньше, чем мне. На пяток лет даже, пожалуй.
– Ну!
– Чего «ну», Муся?! Чего «ну»?!
И он тут же с раздражением начал выговаривать ей, что не так часто просит ее о чем-то. Что за те блага, которыми он ее осыпает, она могла бы и не рассуждать.
А ведь совсем забыл, гад, что эти блага изначально были ему ее папкой дадены. И что если бы не отцовский бизнес, который они унаследовали, сидеть бы ему по-прежнему в своем селе под Рязанью. И жрать картошку с бочковыми помидорами и селедкой ржавой из местного сельмага.
Да разве скажешь! Обидится. Она раз сказала, и чем это закончилось? Выселением, вот чем. Выселением ее в эту квартиру. А ведь и сказать-то тогда посмела…
Нет, не сказать. Поставить ультиматум она ему посмела: или я, или твои проститутки! Он ухмыльнулся паскудно и послал ее вон, предпочтя тех самых, о ком она высказаться посмела с презрением.
Так что лучше уж принимать все его условия, причем с благодарностью.
– Да я ничего, любимый, – заворковала она с волнующей игривостью. – Просто удивляюсь…
– Удивляется она! – фыркнул благоверный, перебивая. – Чему удивляешься-то, Муся?
– Ну как… Вам же все молодых и загорелых подавай. А я что?
– А ты что?
– А я – помятый изрядно второй сорт. – Александра с печалью глянула на себя в большое зеркало на стене, потеребила начавшие обвисать щеки. – Причем очень изрядно помятый, милый.
– Да ладно тебе, Муся. – Супруг заметно расслабился, хохотнул утробно. – Ты в полутемной комнате да на кроватке еще очень даже ничего.
– А мне что, с ним спать придется?! – снова ахнула она, изменив их общим правилам.
– А ты против? – изумился лысый хрен, совершенно, причем, искренне. – Чё такого-то, Муся? От тебя убудет, что ли? Давно уже без мужика, а тут так подфартило. Чё ты?
– Нет, ну ты ваще… – горький комок жгучей обиды встал в горле, хоть реви в голос.
Дожила, что называется! Ее муж, который даже не удосужился с ней развестись до сих пор, хочет положить ее в чужую постель!
– Ты же знаешь, что я ни с кем, кроме тебя, любимый! – проникновенным шепотом соврала она. – Как я могу?! Он что, извращенец?
– Почему?
– Нет, ну мне сколько лет?
– Не так уж и много, сорок пять всего лишь.
– Ну! И ему столько же, если верить тебе. Почему тогда ему с молодыми кокотками не трахаться?! Чего его на старух потянуло?! Извращенец, я спрашиваю?
– Ну ты и сказала, – неуверенно рассмеялся ее муж. И тут же начал выкладывать карты на стол. – Понимаешь, мне его нужно во что бы то ни стало заполучить как компаньона. А он неприступен! Выпал случай вместе отметить Новый год. Он вроде не против, только при условии, что для него пригласят женщину-ровесницу. Говорит, от молодых жоп оскомина. А у меня никого из знакомых твоего возраста. В том смысле, что никого, кто так шикарно для своих лет выглядит, Муся! Ну выручай!
Подобный комплимент от него дорогого стоил. Артачиться дальше значило поссориться. А этого допускать было нельзя.
– Черт с тобой, старый хрен, – проворчала она, вспоминая былую манеру их общения, когда еще можно было назвать так друг друга в шутку, ничуть не обидев. – А чего же дожили-то до такого, мужики? Почему так молодухи-то надоели? Глуповаты или уже не получается с ними ничего, нужно, чтобы тетушка постаралась?
– У меня все получается, – тут же надулся он. – И мне не надоели. Но тебя прошу об услуге. Поверь, озолочу!
– Кстати, насчет озолочу. А в чем мне идти? И куда? Куда мне отправляться в гости?
– Насчет в чем, не беспокойся. Заеду через час, завезу деньги и визитку оставлю одного модного нынче стилиста, подберет что-нибудь тебе по вкусу и возрасту. А насчет куда?… – муженек подозрительно помедлил с ответом, потом огорошил: – Придется тебе, милая, в свой бывший дом в роли гостьи пожаловать.
– В дом?! Бывший?! Гостьей?! – огромное зеркало тут же подло поймало глубокие скорбные складки вокруг ее рта. – А… А как же… А кто же там в роли хозяйки выступит, милый?!
– Нет, ну какая тебе разница, Муся?! – так заорал ее муженек, что у нее ухо тут же заложило. – Кто в роли хозяйки?! Мне без разницы, чей подол будет возле моих коленок трепаться в эту ночь, поняла?!
– Поняла.
– Так ты согласна или нет? Мне заезжать? – уже чуть тише уточнил он.
– Заезжай.
За час, предшествующий его приезду, она успела вымыть волосы, взбить их и уложить наверх, как он любил когда-то. Хотела подкраситься, потом передумала. Зачем? Ему-то зачем? Переодеваться тоже не стала, оставшись в домашнем халате. Шелк все же, не старый сатин в цветочек. Поставила на огонь чайник, наделала бутербродов с черной икрой. Любил ее лысенький побаловать себя икоркой, считал, что мужских сил с нее прибавляется. И хотя силы эти не на нее были рассчитаны, она исправно потчевала его икрой. На его же деньги было куплено, ей жалко, что ли?
Явился, как всегда, минута в минуту. Швырнул на изящный столик в прихожей свой объемистый портфель, выдохнул с усталостью изможденной в борозде лошади и тут же поинтересовался ворчливо:
– Пожрать есть что-нибудь?
– Конечно, дорогой.
Она пошла в кухню, завиляв по привычке бедрами, хотя знала, что до ее кривляний ему нет никакого дела. Особенно когда он такой вот – смурной и брюзгливый.
Дождалась с его плеч пиджака себе на руки, повесила на спинку стула. Поцеловала в лысую маковку и принялась хлопотать. Чай непременно в стакане и бронзовом подстаканнике, фишка у него такая осталась с нищенских рязанских времен. Бутербродики с икоркой, тонкие ломтики твердого сыра и прозрачные лепестки сырокопченой колбаски. Ничего сладкого либо мучного ее муженек не признавал и признавать не собирался впредь. Говорил, что пирогами с детства у него вся требуха была забита, потчевали мать с бабкой.
Сграбастал стакан, отхлебнул с протяжным хлюпаньем и тут же впился ровными крепкими зубами в бутерброд, замычав и замотав головой от удовольствия.
– Молодец, – похвалил он минут через десять, насытившись. – Кстати, неплохо выглядишь, Муся.
– Спасибо. – Александра села к нему вполоборота, спустив полу халата с коленки, и тут же затрясла ногой, пытаясь сдвинуть ткань еще выше. – Итак, любимый, если ты насытился, может, ответишь мне на пару вопросов?
Любимый набычился сразу, засопел и глянул так, как глядел в прежней жизни наутро после загула. Отвалила бы ты, мол, и не лезла в стонущее с похмелья нутро.
– Чего надо-то? – молвил он наконец, слегка отпустив галстук и ремень на брюках.
– Кто он? Только вот не надо так брови делать, Вить! – прикрикнула она на него, заметив деланое изумление на его лице. – Кто этот хрен, под которого ты собрался подложить свою старую, брошенную тобой жену, ну?!
Витя поморгал белесоватыми ресницами, пожевал полногубым ртом, подергал заматеревшими плечами и проговорил нехотя:
– Между прочим, ты мне потом, может, еще и спасибо скажешь.
– Да ну! Это за что же?!
Все, халатик с ноги сполз окончательно, обнажив ее неприкрытую бельем плоть. Не носила она белья дома, дура, что ли! Кто ее тут видит? А Витька давно уже все рассмотрел и охладел давно. Правда, нет-нет да косился, похотливый козел. Как вон теперь. Стоило телу ее оголиться, тут же глазами и носом повел.
– Так за что я тебе должна спасибо сказать, Витек? – Александра шутливо шлепнула его по протянутой к ее ноге руке.
– Эх, Муся… – он сунул руки себе в карманы брюк. – А спасибо скажешь. Поверь мне. Мужик в порядке. Видный. Правда, усталый какой-то, издерганный. С женой у него, что ли, проблемы.
– У вас у всех с женами проблемы! – фыркнула она весело и подмигнула ему. – И все вы от них устаете со временем. Пока они молоды, так все в порядке…
– Ну, завела ту же песню, – перебил он ее с усталой мимикой. – Да молодая у него жена, молодая.
– Почему тогда? Деньги с него теребит?
– И деньги сама делает. У нее самостоятельный бизнес. И красавица, хоть завтра на обложку. А вот что-то не то! Я однажды при их встрече присутствовал, так со стороны и то заметил, как у него скулы свернуло от ее поцелуев. Я-то тебя, к примеру, до сих пор целую с удовольствием, Муся, – его глаза снова зажглись похотливым огнем. – Может, чего придумаем, а, детка?
Ну не отказывать же было родному мужу, тем более что конверт с деньгами он пока не торопился выуживать из своего надутого портфеля. Пришлось тащить его в спальню и предаваться бурной страсти, которой за минувший месяц скопилось хоть отбавляй. «Не убудет», – всегда думала она, лаская предателя. Сегодня, правда, не одним этим ее мысли были заняты в процессе представления под названием «Я все еще люблю тебя, милый». Сегодня без конца и так не ко времени выскакивали шальные мыслишки о том, а так ли уж хорош ее новогодний мужик? А сумеет она ему понравиться или нет? И сможет ли потом действительно сказать лысому хрену спасибо за такое-то знакомство?
Тот, хрыч старый, будто в мозгах ее ковырялся, пока в постели тискал. Только успел отдышаться, тут же проворчал с неудовольствием:
– Еще ломается, пенек вологодский! Он мне еще за тебя калым заплатить должен! За такую-то жгучую бабу!
– Это кто, Вить? – спросила она словно сквозь усталую дремоту, а сама напружинилась тут же до остановки дыхания.
– Да про этого… Про Митьку Кагорова. С которым ты должна будешь под елкой плясать.
– Он Дмитрий, стало быть? Дмитрий Кагоров, так? Вологодский молочный король?!
– Он это, голубушка, он самый! Знаешь, что ли, его?
– Да нет, слышала просто. Кто же в наших кругах лясы не точит про конкурентов и соратников! Вот и о нем пару раз с девчонками разговор вели.
– Да? И что они о нем сказали тебе, Муся? – будто бы с ревнивыми нотками в голосе спросил Виктор.
– Красив, как ангел. Зол, как тысяча чертей. И беспощаден.
– Вот-вот, в самую точку, – он даже чуть всхлипнул, или снова показалось. – А беспощадность его мне ой как не нужна, Муся! Иначе мне кранты. А за мной и тебе. Так что ты уж Митеньку-то ублажи, будь ласкова. Уж постарайся, Муся! Хорошо постарайся…