Сам от себя не убежишь,
Судьбы не одолеть.
Богатство ждешь, получишь шиш,
А может быть и смерть.
И не догонишь сам себя,
Не схватишь свою тень,
И жизнь отчаянно любя,
Благословляешь лень.
И не полезешь на амвон,
Коль не хватает слов.
И еле слышен денег звон,
Но громко звук оков.
И ненавидим тяжкий труд —
Ведь это – не пустяк,
Что заработал, то упрут,
И ты опять – бедняк.
Так сладко спится богачам, —
Постель мягка и сыты. —
Во тьме мы бродим по ночам,
Голодные, избитые.
Париж уснул. Мой пуст карман,
Наполнить – нет надежд.
Не подцепить продажных дам,
Не ублажать невежд.
Повеселиться не дано —
В дыму тупые лица, —
Хватало б денег на вино,
Не стал сюда б тащиться.
Кабатчик, черт его возьми,
Мне не дает в кредит,
Сижу я прочно на мели,
А гложет аппетит.
Но, кажется, все ж повезло…
У самого крыльца
Торчит богатое седло,
Не слышны голоса…
Один стакан, другой стакан —
И жизнь повеселела,
Смелее я смотрю на дам,
Пусть им ко мне нет дела.
Пока я к ним не подхожу, —
Сторонятся, косятся, —
Я не спешу, я погляжу,
Которою заняться…
Мелькнуло что-то там, в окне…
Кто среди нас не грешен?
Я жив еще, хоть худо мне,
А Перселен – повешен.
Мне часто снится Монкофон
И черная телега,
Трясется в ней поэт Вийон,
Под залпы ветра, снега.
Пусть поджидает Монкофон,
Палач, его подручные…
Повеселись пока Вийон
С веселой юной спутницей.
Коль поднесут на посошок
Крепчайшего рюмашку.
Зашевелится мой дружок,
Я подойду к милашке.
Мы превратим глухую ночь
В забавные картинки,
Гони печаль и скуку прочь…
По Франсуа – поминки.
И опять Асмодей, улыбнувшись, вслух продолжая мою мысль:
У каждого судьба своя —
Мать благочестия не знала,
Вийон, признаюсь, не тая,
Закончил жизнь, когда устал он.
Я лучшего не знаю края,
Народ веселый и простой.
Где умирает, он не знает»
(А впрочем, сам вопрос – пустой!)
Я слушал разглагольствования беса и думал, зачем он выбрал образ женщины, направляясь ко мне? Почему не появился таким, каким его изображали древние иудеи: трехголовым, стоящим во весь рост среди высокого пламени адского огня
И опять удивил меня Асмодей, поправляя подол своего модного платья так, чтобы я мог увидеть стройные красивые женские ножки в модных туфельках на высоком каблуке
«Ну, и в каком виде ты хотел увидеть меня?» – спросил он. И тут я заговорил:
– Хоть мир велик, и все же тесен.
В бесовском мире – ты вельможа
Могуществом своим известен
И поведеньем крайне сложен…
Числом голов – сродни церберу.
Три головы: быка, барана…»