Когда б вы знали, из какого сора…
– Хозяин… – позвали сзади.
Произнесено это было жалобно и с акцентом. Я обернулся. Как и предполагалось, глазам моим предстал удручённый жизнью выходец из Средней Азии: жилистый, худой, низкорослый и смуглый до черноты, смуглый даже по меркам Ашхабада, где прошли мои отрочество и юность. В те давние времена таких там именовали «чугунами», что, поверьте, звучит куда оскорбительнее, нежели «чучмек», ибо подчёркивает ещё и сельское происхождение именуемого. Городские – те посветлее. А этот будто прямиком с чабанской точки.
– Строить будем, хозяин?
– Из вашего материала? – понимающе уточнил я.
Неспроста уточнил. В отношении дешёвой рабсилы год выдался в определённом смысле переломный: очевидно, развал Советского Союза дошёл до мозгов не только у нас в России. Раньше мигрант был какой? Старорежимный. Маниакально добросовестный, почтительный, трудолюбивый. Аллаха боялся, начальства боялся. Здороваясь, к сердцу руку прикладывал. Не забуду, как один из Бухары, расчувствовавшись, поведал мне самое замечательное событие своей жизни: на спор вспахал непомерное количество гектаров за три дня. Причём спорил не он – о нём спорили.
– Хозяин говорит: «Вспашешь?» – вспоминал он чуть ли не со слезой умиления. – «Вспашу!» – «Два касемьсота. Бери любой». Посмотрел. «Этот», – говорю. Ночь не спал. Проверил, заправил, смазал. Утром выехал в поле, баранку поцеловал…
Баранку поцеловал! Вы вникните, вникните…
А нынче какой мигрант пошёл? Молодой, наглый, ничего не умеет и ничего не боится. Разве что миграционного контроля. Ходят голые до пояса, чего никогда себе не позволял дехканин старой выделки. «Строим из нашего матерьяла» – это у них кодовые слова такие. «А что строите?» – «Всё строим. Дома строим, заборы строим. Из нашего матерьяла…»
Соседка Лада Егоровна не устояла – согласилась на забор и калитку. Вроде бы дама опытная, всю жизнь экономистом проработала, а девятнадцать тысяч выдала на руки. Авансом. Теперь мимо Ладушкина дома я хожу с застывшим рылом, сомкнув зубы, чтобы не взгоготнуть, – обидеть боюсь хозяйку. Ржавеющая рабица уныло провисает меж мохнатых досок, кривовато вмурованных в цементный раствор, а уж калитка… Нет, словами этого не передашь. Это видеть надо.
То есть смысл моего уточнения вы поняли.
– Из вашего материала?
– Нет! – почему-то испугался «чугун». – Зачем из нашего? Из твоего…
Мы стояли посреди узкой дачной улочки, выжигаемой послеполуденным солнцем. Я – в бермудах, шлёпанцах, ветровке на голое тело и с удочкой, он – в спецовке, клетчатой рубашке и пыльных ботинках. В руках какой-то инструмент.
– Да откуда ж у меня матерьял?
– Совсем нету? – огорчился он.
– Совсем. Один битый кирпич.
– Кирпич много?
– Битый, тебе говорят!
– Покажи.
Ну знаете! Я смотрел на него, озадаченно прикидывая, к какому из двух известных мне подвидов принадлежит данная особь. Судя по одёжке и по взгляду – честный до наивности совок, а по прилипчивости – новый чурка. Из тех самых, что забор соседке сладили. Возраст… Возраст, скажем так, переходный. Ни то ни сё.
– Знаешь что? – сказал я наконец. – Вон там, через два участка, живёт Лада Егоровна. Забор у неё совсем худой. Поди спроси, может, захочет новый поставить…
Жестоко? Да, пожалуй. Но что-то разозлил он меня этим своим «покажи». Вот народ! Лишь бы на участок проникнуть! Впрочем, поблагодари он меня за добрый совет, я бы наверняка устыдился и остановил его, однако слов благодарности не прозвучало. Повернулся мой «чугун» и молча пошёл к Ладе Егоровне. Видимо, всё-таки из этих… из новых… Ну, поделом ему.
Если человек, с детства равнодушный к рыбалке, тем не менее берёт удочку и идёт на пруд, значит, плохи его дела.
Мои дела были плохи. Ремесло, на которое я потратил жизнь, умирало. Издательства закрывались, а уцелевшие предлагали за рукопись сущие гроши. Тиражи падали. Редакторы причитали, что виной всему сетевое пиратство: стоит полиграфическому изделию появиться на прилавке, текст тут же отсканируют и выложат в Интернете. Книжек никто не покупает – какой смысл, если можно скачать и прочесть бесплатно? Возможно, так оно всё и обстояло, но я-то прекрасно сознавал, что главная беда не в этом. Всяк, кто был сегодня способен, по словам классика, «безобидным образом излагать смутность испытываемых им ощущений», внезапно обрёл право называть себя писателем.
Понабежало литературных чурок: ничего не умеют и ничего не боятся.
Как это ни печально, однако сочинительство вот-вот утратит статус профессии и превратится в общедоступную забаву. Вроде рыбалки.
Разлив этой весной ГЭС нам устроила долгий и обильный. По слухам, в озёра зашёл сазан. Уж не знаю, один он туда зашёл или с приятелями, но вдруг повезёт! Хотя вряд ли. Отец у меня был рыбак, сын – рыбак, а на мне, видать, природа отдохнула.
Но теоретически подкован. Червяков выбирал острых, вёртких, красных. С белыми тупоконечными – лучше и не пытаться.
На подступах к пруду свирепствовала мошка. Она лезла в глаза и уши, набивалась в шевелюру, а в случае чего прикидывалась перхотью. Я побрызгался из баллончика с каким-то библейским названием (не то «Рефаим», не то «Рафаил»), воссел на мостках, наживил, забросил. Поплавок с придурковатым молодечеством замер по стойке «смирно» в ожидании дальнейших приказаний, а я вернулся к горестным своим раздумьям.
Такое впечатление, что переход беллетристики от ремесленной фазы к промышленной почти завершён. Забавно: стоило дать свободу слова, исчезла свобода мысли. Никто не хочет шевелить мозгами бесплатно – кого ни спроси, либо работают на заказ, либо участвуют в проектах. Что такое проект? Берутся деньги, берётся тема, нанимаются литераторы – и творят, что велено. Ещё и гордятся, если в проплаченную белиберду иной раз удастся протащить контрабандой что-нибудь своё, заветное, личное.
Подумать только, когда-то потешались над Северной Кореей: дескать, книжки бригадами пишут! А у нас теперь не так разве? Нет, кое-какие различия, понятно, имеются. Там работают за идею, тут – за бабло. У них честно печатают на обложках: «Коллектив авторов номер такой-то» – у нас порой доходит до того, что на роль автора назначается супруга спонсора.
А куда прикажете податься тому, кто по старинке, прилаживая слово к слову, лепит нетленку?
А вот сюда, на пруд с удочкой.
Да-а… Что не удалось коммунизму, то удалось рынку.
Стержень поплавка дрогнул и покачнулся, но только потому, увы, что на него присела стрекоза. Должно быть, выбрала самый надёжный на пруду объект. Ось мира. Всё движется, она одна не шелохнётся.
Вот странно… У кого ж я это читал? У Ницше? Да, кажется, у Ницше. То, что раньше считалось жизненно необходимым занятием, становится со временем развлечением на досуге: охота, рыбалка… Даже продолжение рода.
А теперь, выходит, ещё и литература.
Противомоскитное зелье помаленьку выдыхалось, мошка наглела, стрекоза на поплавке чувствовала себя вполне безмятежно. Могла бы, между прочим, и комарьём заняться… Наконец нервы мои не выдержали – я плюнул, встал, вытряхнул червей в пруд и принялся сматывать удочку.
– Хозяин…
Опять он. В тёмных глазах безработного мигранта мне почудилась укоризна, и, представив, каких ему чертей с моей подачи выписала разгневанная Ладушка, я почувствовал угрызение совести.
– Не согласилась?
Он вздохнул.
– Нет. Очень сердитая. А забор правда совсем худой.
– Как тебя звать-то? – спросил я.
Зря. Спросил, как зовут, – почти что нанял.
Он встрепенулся.
– Боря зовут.
– Это по-нашему Боря. А по-вашему?
– По-нашему ты не выговоришь, – сокрушённо ответил он.
– Ну почему же? – с достоинством молвил я. – Я, можно сказать, и сам из Ашхабада…
Опять-таки зря! Земляков-то положено выручать. Но податься уже было некуда, и я продолжал:
– Чего там выговаривать? Если Боря, то, значит, или Берды, или Батыр, или Байрам… Верно?
– Нет, – с грустью сказал он. – Зови Боря.
Ну, Боря так Боря…
– Значит, так, – обрадовал я его. – Боря! Строить я ничего не собираюсь. Не на что. Денег нет.
– Деньги есть, – с надеждой заверил он. И полез в оттопыренный нагрудный карман своей клетчатой рубашки.
Движения его я не понял.
– Погоди! Ты чего хочешь?
– Строить хочу, – последовал истовый ответ.
Я тряхнул головой.
– Погоди! – с досадой повторил я. – Речь же не о твоих деньгах… О моих деньгах речь! Ты ж не собираешься строить бесплатно, правда?
– Зачем бесплатно? – залепетал он. – Я денег дам. Разреши, хозяин…
– Что разреши?
– Строить разреши.
Одно из двух: либо передо мной сумасшедший, либо… А собственно, что либо-то? Не жулик же, он в самом-то деле, – жулики так глупо себя не ведут. Значит, сумасшедший…
– Знаешь что, Боря?.. – вымолвил я, вновь обретя дар речи. – Иди-ка ты, Боря, на фиг!
Повернулся и пошёл к своей калитке.
Сумасшедший. Хорошее слово. Сразу всё объясняет, не объясняя притом ничего. Ненормальный – словцо поточнее. Вполне можно, согласитесь, сойти с ума, в то же время оставаясь в пределах общепринятой нормы. Тем более если вокруг сплошное сумасшествие.
А вокруг сумасшествие. Фантастика вторглась в быт и обесценилась как литературный приём. Стоит придумать что-либо небывалое, тут же сопрут – и в жизнь! Экстрасенсы воруют, эзотерики воруют, наука нетрадиционной ориентации ворует… И немалые, надо полагать, денежки заколачивают.
Но гастарбайтер, пытающийся нанять работодателя, это что-то ещё неслыханное в мировой практике. Не знаю, как вы, а я на всякий случай предпочту держаться от таких гастарбайтеров подальше.
Запер калитку изнутри и удалился в дом с твёрдым намерением не показываться наружу в течение часа как минимум, пока этот чокнутый не найдёт себе новую жертву. Отправил снасти в угол, открыл холодильник, налил стопочку, сварганил бутерброд с варёной колбасой, подсел к столу, задумался, хмыкнул.
Воля ваша, а что-то с этим Борей изначально не так. Акцент, например. Какой-то он у него… смешанный, усреднённый. Городской. Примерно так изъяснялись в Ашхабаде, где обитало около сотни национальностей и наречия перемешались, как в Вавилоне.
Но какой же он горожанин? Хлопкороб хлопкоробом.
Я поднёс стопку к губам – и вдруг засмеялся. Сообразил наконец, что именно мне напомнило Борино поползновение всучить деньги. Попытку публикации за свой счёт. Смеялся я долго. Даже стопку отставил, чтобы не расплескать.
Потом приступ веселья прошёл, но настроение улучшилось.
«Ну и чего ты ноешь? – благодушно увещевал я сам себя, зажёвывая водку бутербродом. – Подумаешь, публиковать тебя перестали! Всю жизнь сочинял в своё удовольствие, да ещё и гонорары за это получал… У других вон и того не было».
Так-то оно так, но жить на что? Запасной профессии – нет, да и возраст поджимает. Немало лет, а дальше будет больше…
Умей я тачать романы из материала заказчика, жил бы сейчас припеваючи: гнал бы продолжение Мондье или Шванвича. Предлагали ведь, и не раз… Не умею. Могу, простите, живописать лишь то, чему был свидетелем сам, как это ни странно. Даже если действие у меня происходит на другой планете…
Взгляд мой упал на удочку в углу. Да. Когда рыбалка была ремеслом, а не развлечением, о подобной снасти и мечтать не приходилось. Раздвижной хлыст из чего-то там углеродистого, съёмная катушка с неестественно тонкой и прочной леской, стальные крючки… А когда человек шёл на ловлю ради жратвы, он брал дрын и дратву, а крючок выгибал из проволоки.
Интересно, какое ещё из так называемых серьёзных занятий станет забавой в будущем? Сельское хозяйство? Так давно уже вроде… Взять, к примеру, дачников. Та же Лада Егоровна – кто она? Фермер-любитель. Овощеводство… садомазоводство… Причём никакой прибыли – одни расходы.
А что на очереди? Политика? Бизнес? Армия? Вот это уже любопытно. Конгрессмен-любитель… Над этим стоит поразмыслить.
Тени за окном переместились, день клонился к вечеру. Надо полагать, ушёл мой Боренька. Другого заказчика побрёл искать.
Покинув дом, я направился по застеленной линолеумом дорожке к штакетнику. Отомкнул калитку, выглянул на всякий случай.
– Хозяин…
– Ну и что ты из этого сможешь построить?
Мы стояли над пыльным курганчиком обломков, оставшихся после уничтожения обвалившейся подсобки. Прежние владельцы участка когда-то хранили в ней дрова. Неповреждённых кирпичей в общей груде не наблюдалось.
Он поднял на меня тёмные, радостно вспыхнувшие глаза.
– Всё могу. Чего надо?
Я не выдержал и ухмыльнулся.
– Да мало ли чего мне надо! Ворота вон надо…
Он встревожился, огляделся.
– Железо есть?
– Ржавое.
– Покажи.
И двинулись мы с ним к сваленному неподалёку дачному металлолому, изрядно, как я и предупреждал, поглоданному коррозией. Там имелось всё: от дырявого ночного горшка до велосипедной рамы.
Восторгу Бори не было предела.
Разумеется, я совершил непростительную глупость, позволив этому этническому психу войти в калитку. Ну вот как его теперь выставишь такого!
Воздух за домом был накрест простёган мошкой. Отмахиваясь от мелкой летучей пакости сигаретой, я хмуро следил за тем, как нарастает идиотизм ситуации. Мой мигрант, не обращая внимания на кровососущих, суетился вокруг ржавых останков и с умным видом прикладывал инструмент то к замшелому ротору бывшего электромотора, то к половинке гигантской дверной петли. Измерял, что ли…
Кстати, об инструменте. Во-первых, понятия не имею, что это за штука. Во-вторых, мне казалось, будто сначала, когда мы сегодня с Борей встретились впервые, в руках у него было нечто иное: курбастенькое, отдалённо схожее со слесарными тисочками. А то, чем он в данный момент тыкал в мою ржавь, скорее напоминало цельнометаллический молоток, по короткой рукоятке которого за каким-то дьяволом шла крупная резьба.
Готов допустить, что это два разных устройства. Тогда где он таил второе? И куда дел первое?
На моё счастье, за штакетником послышалось фырчание автомобильного мотора. Кажется, кто-то притормозил напротив калитки.
– Ну ты пока здесь смотри давай… – барственно, как и подобает владельцу имения, распорядился я. – Там ко мне вроде прибыли…
И тронулся на звук, искренне надеясь, что, пока буду идти до забора и обратно, авось соображу, как мне поступить с неодолимым Борей.
Неужели всё-таки жулик? Тогда в чём смысл жульничества?
Вышел на улицу – и чуть не присвистнул от изумления. Ай-ай-ай-ай-ай! Ну кто же так делает? Даже дети малые знают: нельзя возвращаться на место преступления.
Возле штакетника стояла обшарпанная «семёрка» с прицепом, из которой высаживались те самые башибузуки, что всего за девятнадцать тысяч возвели уникальный забор, мимо которого я теперь прохожу, стиснув зубы, чтобы не заржать. Впрочем, в их оправдание следует сказать, что остановились они, осмотрительно не доехав до участка Лады Егоровны метров этак тридцать.
– Хозяин, строиться будем? Из нашего матерьяла…
– Ну-ка, поди сюда, – сказал я.
Старший басурман (лет двадцати на вид) почуял неладное и на всякий случай отступил к открытой дверце «семёрки».
– Да ладно тебе! – пристыдил я его. – Подойди. Дело есть.
Поколебавшись, подошёл.
– Ваш? – спросил я, указывая в сторону дома, из-за которого очень кстати показался Боря, сосредоточенно высматривающий что-то под ногами.
Голый по пояс заборостроитель остолбенел. Смуглые щёки его стали пепельно-серыми.
– Нет! – хрипло выдохнул он. – Не наш.
Порывисто повернулся ко мне.
– Прогони его, хозяин!
– Почему?
– Плохой человек!
– Ты его знаешь?
Но тот уже метнулся за руль. Взволнованно каркнул что-то по-своему, дверцы захлопнулись – и «семёрка» рванула с места.
Вот это да!
В дачной улочке оседала белёсая пыль, а я всё смотрел вослед бултыхающемуся по ухабам прицепу и пытался собраться с мыслями. Собственно, что мне удалось выяснить? Они с ним знакомы, и они его боятся. Тихого тронутого втирушу Борю… И ведь не просто боятся! Я вспомнил их искажённые лица за пыльными стёклами – и что-то стало мне зябко.
Плохой человек… Хотелось бы знать, что это означает в понимании проходимца, ободравшего на девятнадцать тысяч Ладу Егоровну!
– Хозяин…
Я вздрогнул. Настолько был весь в себе, что даже не заметил, как он подошёл.
– Пойду я, хозяин… – смиренно доложился Боря.
– Ты ж вроде строить собирался! – вырвалось у меня.
– Нет, – вздохнул он. – Сейчас – нет. Ночью.
– Почему не днём?
– Днём заметят.
– Кто заметит?
– Заметят, – уклончиво повторил он.
– И что будет?
– Накажут.
– За что?
– За то, что строю…
Да-а, с ним точно не соскучишься.
– Так тебя уж заметили!
Удивился слегка. Но, кажется, не испугался.
– Кто?
Я объяснил. Боря наморщил низкий закоптело-коричневый лоб.
– Забор это они строили? – несколько отрывисто уточнил он.
– А то кто же! Они…
Сокрушённо покачал головой.
– Наказывать надо… – с упрёком молвил он.
В памяти немедленно всплыли искажённые смуглые лица в салоне «семёрки».
– Так ты их уже наказывал?
– Нет, – сказал он. – Других один раз наказывал.
Ни слова больше не прибавил – и пошёл.
– Постой! – ошеломлённо окликнул я его. – Ты куда? Мы ж с тобой ещё ни о чём не договорились!
Обернулся с детской обидой в глазах.
– Как не договорились? Договорились! Ты мне не платишь – я тебе не плачу. Ты мне разрешаешь строить ворота – я тебе строю ворота… Как не договорились?
С кем же я связался?
Будь он, допустим, аксакал вроде того тюрка из Бухары, который за три дня вспахал сколько-то там гектаров, это, конечно, пусть не всё, но хотя бы многое объяснило… при том, разумеется, условии, что молодые отморозки, разъезжающие на обшарпанной «семёрке» с прицепом, ещё почитают старших.
Однако Боря-то и сам довольно молод!
«Один раз наказывал…» Кого он мог наказать? Скорее уж таких, как он, наказывают…
Но ведь испугались же они его, чёрт возьми!
И что это за чушь с ночными сменами? Почему нельзя строить днём? «Заметят…» Кто заметит? Башибузуки, как видим, отпадают… Стало быть, приходится допустить наличие некоего смотрящего, чья обязанность – контролировать деятельность всех строителей-агарян на территории поймы…
Стоп! Опять чепуха получается. Если Боре запрещено строить, почему он так спокойно отнёсся к тому, что о его присутствии стало известно тем же башибузукам? Они же смотрящему стукнут!
А самое главное – наши с ним денежные взаиморасчёты. «Ты мне не платишь – я тебе не плачу». Пожалуй, самым, с моей стороны, разумным было бы временно отбросить версию о Борином сумасшествии. От сумасшедшего можно ожидать чего угодно, а меня это никак не устраивает. Мне бы, знаете, хотелось большей определённости.
Тогда прикинем возможный ущерб. В худшем случае ничего он не построит, а старые ворота сломает… Ну и шут с ними, с воротами! Они и сами скоро развалятся…
А вдруг наводчик? Прикидывается тронутым, а сам высматривает, как бы дачу ограбить… Да на здоровье! Дача у меня под стать воротам. Ноутбук я оставил в городе (за ненадобностью), а здесь единственный ценный предмет – подаренная сыном удочка.
За ветхой пластиковой сеткой распахнутых окон сгущался сумрак и безумствовала мошка. Я выцедил последнюю на сегодня стопочку, закусил, прислушался. Ни звука. Похоже, наколол меня Боря. Может, оно и к лучшему…
Стоило так подумать, в дверь постучали.
– Хозяин…
Откинул крючок, открыл. Вошёл Боря, опять-таки держа в руках нечто странное. К тому времени я был уже не то чтобы навеселе – во всяком случае, чувствовал себя достаточно раскованно, чтобы задавать прямые, а то и просто бестактные вопросы.
– Слушай, – сказал я. – Что это у тебя?
– Инструмент.
– Я понимаю. Как называется?
Он посмотрел на меня, словно бы усомнившись в моих умственных способностях.
– Инструмент, – с недоумением повторил он.
– Ну допустим. А что ты им делаешь?
Наверное, открыто пожать плечами показалось ему невежливым, но мысленно он ими, точно говорю, пожал.
– Так – шлифую, – объяснил он. – А так… – Боря что-то сдвинул, что-то вывернул, отчего агрегат преобразился полностью. – Так – режу…
– Надо же, что придумали! – подивился я. – Дорого стоит?
– Дорого… – с кряхтением признался он.
А я почему-то покосился на стоящую в углу собранную удочку. Как хотите, а было что-то общее в этих двух предметах. Ну понятно: цена, дизайн, способность к трансформации… И что-то ещё.
– Японская, чать? – полюбопытствовал я.
– Нет, – сказал Боря и, помявшись, добавил: – Работать надо, хозяин… Ночи короткие…
– Ну пошли! – бодро сказал я.
– Куда? – всполошился он.
– С тобой. Посмотреть хочу.
– Как ты будешь смотреть? Темно!
– А ты как?
Вместо ответа он достал и надел какие-то хитрые очки с круглыми сетчатыми стёклами. Должно быть, для ночного видения.
– А-а… если с фонариком?.. – заикнулся я.
Насупился мой Боренька, стал суров. Даже очки снял.
– Тогда не буду работать, – сердито сказал он. – Так не договаривались.
Всю ночь за домом шуршало, постукивало, временами шипело. Поначалу я то и дело вставал с постели и, пробравшись ощупью в заднюю комнатку, припадал к залатанной скотчем оконной сетке. Ночь, как назло, выпала безлунная, а свет Боря включать запретил. Увидят.
За окном пошевеливалась тьма, а рассеянное сияние уличного фонаря пролепляло только верхушку старой вербы у пруда.
Я лежал на спине, глядел в чёрный дощатый потолок и поражался тому, с какой лёгкостью мы подчиняемся любому абсурду и начинаем играть по его правилам. Ведь это же бред в чистом виде: помешанный, которого я впервые вижу, предлагает мне за свой счёт превратить кучу мусора в ворота, ничего не прося взамен, кроме права на труд в кромешной темноте, – и я соглашаюсь! И лежу, как дурак, в собственном доме, не смея включить свет!
Потом уснул, и приснилось мне, будто прихожу я в издательство и с ашхабадским акцентом прошу позволения что-нибудь сочинить, предлагаю деньги, канючу. Редактор смущается, опасливо поглядывает на дверь…
А ведь не исключено, что сон-то – вещий. Так оно и будет со временем.
Проснулся я, когда солнце уже встало. Тарахтели сороки, с некоторых пор занявшие нишу ворон, откочевавших в город, в пруду заходились лягушки. А вот производственных звуков из-за дома было что-то не слыхать.
– Долго спишь… – с сожалением произнесли рядом.
Я взглянул. Возле печки на низком табурете, смирно сложив руки на коленях, сидел мой труженик. Входную дверь я на ночь оставил открытой – вряд ли меня пришибут во сне, если на задворках копошится работник. Разве что сам пристукнет.
– Доброе утро, Боря!
– Доброе утро, хозяин… Что у тебя там?
Я проследил, куда указывает натруженный коричневый палец. А указывал он на тесный закуток позади печки, где хранилась туго свёрнутая рвань старой маскировочной сети.
– Масксеть…
– Сеть? Чтобы сверху не видно было?
– Ну да…
– Нужная вещь, – одобрил Боря и встал. – Пошли смотреть.
– Неужто стоят ворота? – поразился я.
Он уставился непонимающе, потом насупился. Должно быть, принял сказанное за неумную и неуместную шутку.
– Нет, – недовольно отвернув нос, буркнул он. – Как за одну ночь ворота поставишь? Только ты оденься. Мошки много.
Одеваться я не стал – наскоро опрыскался «Рефаимом». Опрометчивое решение. Пространство за домом мерцало, и крохотным двукрылым было абсолютно всё равно, чем ты там намазался. Однако увиденное настолько меня потрясло, что я, не обращая внимания на немедленно последовавшую атаку с воздуха, шагнул к бывшей груде мусора. На обрывках старого рубероида сложены были конической горкой обточенные куски битого кирпича. Но теперь они скорее напоминали тёмно-розовые детские кубики или, точнее, фрагменты объёмной головоломки, каковые надлежит сложить воедино. Как же он всё это резал и шлифовал? И тот, и другой процесс, насколько мне известно, сопровождается визгом, скрежетом, снопами искр… Или я уже к тому времени дрых без задних ног?
Я нагнулся, подобрал пару наиболее простых по форме кирпичинок и попробовал совместить. Не совмещалось.
– Столбы будут, – удовлетворённо сообщил Боря.
– Н-ну, слушай… – только и смог вымолвить я.
Моя реакция пришлась ему по нраву.
– Пойду я, – известил он, явно гордясь собой.
– Погоди! – оторопело сказал я, бережно возвращая оба произведения ювелирного искусства в общую пирамиду и судорожными обезьяньими движениями обирая мошку с голых плеч. – Может, позавтракаем вместе?
– Спасибо. Не хочу.
– Ну хоть чаю давай попьём!
От чая Боря отказаться не посмел.
В шкафчике, что на веранде (она же кухня), нашлись остатки зелёного «Ахмада». Там же отыскались круглый фарфоровый чайник и две пиалушки. Заваривал я по-ашхабадски, со всеми церемониями, стремясь произвести впечатление. Но, похоже, изыски мои оставили умельца вполне равнодушным.
Сначала, как водится, пили в молчании.
– Послушай, Боря, – обратился я, выдержав приличную, на мой взгляд, паузу. – Ты сам-то не из Туркмении?
– Нет.
– А откуда?
Почему-то этот мой вопрос сильно его огорчил.
– Зачем откуда? – расстроенно проговорил он. – Тебе надо ворота. Я тебе делаю ворота. Зачем тебе откуда?
Мигом вспомнился незабвенный татарин Кербалай из чеховской «Дуэли»: «Ты поп, я мусульман, ты говоришь – кушать хочу, я даю…»
– Ну хорошо! – сказал я. – Но ты можешь мне хотя бы объяснить, за каким лешим ты строишь ворота бесплатно?
– У тебя денег нет.
– И что?!
– Нету, – с прискорбием повторил он.
Может, он из секты из какой-нибудь? Шиитской, суфийской… Бескорыстно творит добро… Кому? Иноверцам? Ох, сомнительно… Тем более что я даже и не иноверец – вообще неверующий.
– Где раньше деньги брал? – неожиданно спросил он.
– Кто? Я? Книжки сочинял.
– И тебе платили?
– Платили.
Он покачал головой – то ли осуждающе, то ли с уважением.
– Из своего матерьяла?
– Что из своего?
– Сочинял.
Я чуть не рассмеялся.
– Из своего.
– Из своего – просто, – после некоторого раздумья заметил он. – Идти надо…
– Боря, – позвал я. – А зачем тебе куда-то идти? У меня в той комнате ещё одна койка. Там и выспишься…
Он отставил пиалушку, поблагодарил, встал.
– Нет. Надо.
Проводив его, я вернулся на задворки и заново осмотрел всё, что он успел наворотить за ночь. Впечатляющая картина. Только как это потом состыковывать?
Огляделся и приметил кое-что ещё: рядышком с грудой металлолома лежали в траве две длинные трубы, которых я раньше не видел. Или видел, но тогда они были, наверное, грязные, ржавые, гнутые, теперь же выпрямились и воссияли. Очевидно, сердечники для будущих столбов.
А вот интересно: Боря к первому ко мне подошёл в нашем посёлке или уже кому-то что-то успел построить? Наверное, к первому – иначе бы он неминуемо потащил меня взглянуть на образчик своей работы.
В будни у нас тихо – все в городе, за исключением отпускников, пенсионеров и неприкаянных – вроде меня. Улочка пуста в обе стороны. Кое-какие признаки жизни наблюдаются лишь на участке Лады Егоровны: там над помидорными джунглями выдаётся тыльная часть хозяйки.
– Добрый день, Лада Егоровна!
Она выпрямляется. Голова у неё сравнительно с туловом, прямо скажем, мелковата. Личико сурово.
– Я что говорю-то, Лада Егоровна… – завожу я чисто дачную беседу, стараясь не покоситься всуе на кривые мохнатые доски опор и разлохматившуюся поверху ржавую рабицу, – опять к нам, смотрю, зачастили…
– Кто зачастил?
– Да строители эти…
Лада Егоровна прожигает меня взглядом и выкладывает разом всё, что она теперь думает о зодчих из Средней Азии.
Выслушиваю, скорбно кивая.
– Да вот, боюсь, повторил я вашу ошибку, – каюсь с кряхтением. – Тоже нанял – ворота строить. Борей зовут… Да он, по-моему, и к вам заходил.
Личико Ладушки смягчается. Приятно слышать, что ты не единственная дура на белом свете.
– Много запросил? – ревниво интересуется она.
– Н-ну… чуть меньше, чем ваши те… А вам он, кстати, как показался?
– Кто?
– Боря…
Ничего хорошего о Боре я от Лады Егоровны не услышал. Но и ничего конкретного тоже. Увы.
Ладно, побредём дальше.
Вскоре я достиг развилки. Посёлок кончился. Нигде ни души. Впрочем, на крайнем участке ползла сама собой по дорожке перевёрнутая чугунная ванна, под которой, надо полагать, кто-то был. Постоял я на солнцепёке, поразмыслил. Дачник на распутье. Прямо пойдёшь – в магазин попадёшь, направо пойдёшь… Окинул оком окрестности и понял, что идти мне следует налево и только налево! Там метрах в пятидесяти от меня обосновалась на обочине приметная обшарпанная «семёрка» с прицепом. Капот был поднят, один из басмачей копался в моторе, двое других, опасливо озираясь, слонялись поодаль. Моё приближение, как и следовало ожидать, вызвало лёгкий переполох.
– Здорово, орлы! – приветствовал я их.
Насторожённо поздоровались.
– Значит, говоришь, плохой человек? – дружелюбно обратился я к старшему, будто прошлая наша с ним беседа и не прерывалась даже.
– Плохой! – запальчиво подтвердил тот.
– Откуда он вообще?
– Не знаю! Никто не знает!
– А что он тебе сделал плохого?
– Мне – ничего! Кургельды – сделал!
– И что же он сделал Кургельды?
– Напугал!
Услышавши такое, я, признаться, малость опешил. Как было сказано выше, кроме миграционного контроля, сыновья пустыни вообще ничего не страшились – по-моему, даже суда Линча, если уж имели дерзость предлагать свои услуги после того, что сотворили у Лады Егоровны.
– Как напугал?
– Не знаю! Не видел!
– И что с ним теперь, с Кургельды?
Смуглое крепкое лицо нехристя скривилось в тоскливой гримасе.
– В психушку отвезли… – истончив голос, пожаловался он.
Возвращался я в ещё более тяжком раздумье. Представлялась мне совершенно сюрреалистическая сцена: мой тихий Боря оттопыривает себе обеими руками уши, корчит свирепую рожу и, угрожающе подавшись к Кургельды, глухо говорит: «Бу!..»
И того отвозят в психушку.
Главное, никто со мной не шутил. С чувством юмора у бригадира инородцев дело обстояло не просто плохо, а вообще никак. Я уже склонялся к предположению, будто Боря, при всех его странностях, тем не менее и есть тот самый смотрящий, перед которым здесь трепещут все племена. Однако в ходе беседы выяснилось, что смотрящим-то как раз был пугнутый им Кургельды.
Узнал о появлении строителя-чужака, поймал, велел убираться со своей территории, пригрозил расправой – и…
Вот чёрт! Не хватало мне ещё для полного счастья влезть в разборки нелегалов-гастарбайтеров!
Как хотите, а размышлять о Боре теперь можно было или беря во внимание исключительно его деятельность на моём участке, или только то, что о нём понарассказывали соплеменники. Стоило сопоставить оба массива данных, получалась чепуха. Речь явно шла о двух разных людях.
И всё-таки об одном и том же!
Вновь достигнув развилки, я свернул в магазин, где приобрёл бутылку водки и баллончик от комарья (малый джентльменский набор), а заодно потолковал с продавщицей, знавшей в лицо и оседлых, и кочующих. Борю она припомнить не смогла.
– Не, мужики, я над вами в шоке! – сказала она. – Наймут – ни паспорта не спросят, ни кто такой, а потом бегают ищут, куда пропал…
Ожидая вечера, я весь извёлся. Ценой нешуточных умственных усилий мне кое-как удалось свести концы с концами. Допустим, бедолага Кургельды перед тем, как наехать на чужака, перебрал наркоты и во время исторической встречи плохо себя почувствовал. Вызвали ему «Скорую», а дальше поползли слухи…
Версия выглядела несколько натянуто, зато малость успокаивала. Отбросил я всю эту чертовщину и сосредоточился на том Боре, которого знал лично.
Что ж это за характер такой, если ему не лень обтачивать и шлифовать обломок за обломком? Бесплатно, учтите!
А впрочем… На себя посмотри! Вспомни: полгода корпел над повестью без единого иноязычного слова. Иноязычного – в смысле пришедшего с Запада (татарские и греческие заимствования – не в счёт). Напишешь, скажем, «поинтересовался» – тут же спохватишься: корень-то не русский – «интерес». Начинаешь искать исконное речение и в итоге меняешь на «полюбопытствовал».
Как-то раз в застолье рассказал об этих моих лексических вывертах одному коллеге – тот пришёл в ужас. Как?! Столько труда! Ради чего?! (Оказывается, прочёл – и ничего не заметил.)
Так что чья бы корова мычала!
Вечером пожаловал Боря. Вошёл, неодобрительно уставился на полуопорожнённую в процессе раздумий пол-литра. Разгоняя табачный дым, помахал свободной от инструмента рукой.
– Слушай, – брякнул я напрямик. – Что у тебя там стряслось с Кургельды?
Он наморщил лоб.
– Кто это?
– Ну тот, кого ты напугал.
Тёмное чело разгладилось.
– А-а… Местный…
Неплохо… Стало быть, Кургельды для него местный. А я тогда кто? И кто тогда те, от кого он прячется, работая по ночам?
– Боря! Ты вроде говорил, если заметят, что строишь, – накажут…
– Накажут.
– Как накажут?
Насупился, помолчал, но в конце концов ответил:
– Инструмент отберут. Новый покупать.
Ну это ещё по-божески… Хотя… Я взглянул на Борин агрегат и понял, что не прав. Изумительное устройство. Этакий, знаете, швейцарский армейский нож для строительных нужд. Жалко будет, если отберут.
– А кто отберёт?
На сей раз молчание тянулось дольше.
– Наши… – нехотя процедил он.
Спрашивать, кто такие наши и откуда они, смысла не имело. Спросишь – замкнётся, как в прошлый раз, когда я поинтересовался, не из Туркмении ли он родом.
– А почему ты ночью работаешь? Ладно, днём заметят. А ночью, выходит, не заметят?
– Ночью не следят, – успокоил он.
– Почему?
– Ночью спать надо.
– Но ты же ночью не спишь!
Никак не отреагировав на моё восклицание, он передёрнул что-то в своём универсальном инструменте.
– Хочешь подержать? – неожиданно предложил он.
– Хочу! – естественно, согласился я.
– На, держи… – Он протянул мне агрегат, в данный момент представлявший собой нечто вроде утюжка с выпуклой гладильной поверхностью.
– В левую возьми, – посоветовал он.
Я взял.
– А правую приложи.
Я приложил.
– Спасибо… – Он забрал у меня инструмент и двинулся к двери. На пороге приостановился.
– Столбы где ставить будем?
Новые столбы мы решили ставить, чуть отступя от старых в глубь участка. Дело в том, что прежние хозяева, воздвигая ворота, по доброй дачной традиции прихватили примерно полметра проезжей части. Не то чтобы я боялся проверки, просто чужого нам не надо. Тут со своим-то не знаешь, что делать…
Копошилась в мозгу соблазнительная мыслишка подкрасться под покровом ночи и хотя бы при свете звёзд подглядеть, как он работает, но выпито было, увы, многовато – и я заснул, стоило коснуться головой подушки.
А разбужен был с неслыханной бесцеремонностью: мой почтительный Боря на сей раз просто взял меня дрыхнущего за плечо и тряхнул.
– А?.. – Я сел на койке, разом вырвавшись из утренних кошмаров, где со мной хотели разобраться смуглые соратники Кургельды, которого я будто бы напугал до полоумия, хотя на самом деле и в глаза-то никогда не видел.
Слава богу, наяву было всё спокойно. Судя по прозрачности голубовато-серого сумрака в забранном сеткой окне, снаружи только ещё светало. Так рано я обычно не встаю.
– Пошли, – сказал Боря.
Слегка одуревший, я безропотно влез в бермуды, напялил непроедаемую мошкой ветровку и кое-как выбрался из дому. Двинулся по привычке на задворки, но был остановлен.
– Куда идёшь? Ворота пошли смотреть.
После таких слов я проснулся окончательно и, подстрекаемый любопытством, устремился к штакетнику. Не дойдя шагов пятнадцати, остановился. Остолбенел. Потом медленно, чуть ли не с опаской подобрался поближе.
Попробую передать словами, что я там увидел. Представьте две кирпичные опоры квадратного сечения со скруглёнными углами, собранные, надо полагать, из обточенных вчера обломков. Собранные, учтите, с неукоснительным миллиметровым зазором, заполненным – нет, не цементом, но неким благородно тусклым металлом. Впоследствии оба столба рассмотрены были в подробностях, но двух одинаковых фрагментов, клянусь вам, так и не нашлось. Серый ящеричный узор на гладком тёмно-розовом фоне смотрелся дьявольски эффектно.
Но главное, конечно, сами ворота. Или воротное полотнище, как говаривали в старину. От одной опоры до другой расплеснулось сплошное металлическое кружево, и такое ощущение, будто не сковано оно и не сварено, а отлито целиком, причём каждый его изгиб опять-таки не повторён ни разу.
Сказать, что я был поражён, – ничего не сказать.
– Почему не спросишь, как открыть? – послышался исполненный самодовольства голос Бори.
Действительно, металлическое плетение казалось вполне себе монолитным, и стыка между створками не наблюдалось.
– Как?.. – выдохнул я.
– Ближе подойди.
Я подошёл.
– Руку приложи.
В центре композиции наподобие паука в паутине располагался плоский, чуть выпуклый слиток размером с ладонь.
– Никто не откроет, – заверил Боря. – Только ты.
В ответ на робкое моё рукоприкладство створки и впрямь разомкнулись. Разведя обе воротины (открывались внутрь), я обнаружил за ними прежнее сооружение из позеленевшего от дождей штакетника, просевшее на ржавых петлях. Собственно, оно и раньше хорошо просматривалось сквозь кружевное литьё, но Борин шедевр настолько приковывал взгляд, что всё прочее просто выпадало из поля зрения.
– А говорил, только из моего материала…
– Только из твоего, – подтвердил он. – Еле хватило. Пойди за дом, посмотри, если не веришь. Всё переплавил, ничего не осталось.
Небо тем временем бледнело, восток розовел. Недоверчивыми пальцами трогал я прохладный металл. Невозможно было представить, что ещё вчера он, сваленный как попало, ржавел на задворках.
– А знаешь, – задумчиво молвил Боря, – мне тоже нравится. Может быть, это лучшее из того, что я построил…
До меня наконец дошло, что он говорит без акцента. Похолодев, я повернулся к собеседнику. Нет, внешне Боря остался прежним, и всё же передо мной стоял совершенно другой человек: с закоптело-смуглого лица исчезла вечная озабоченность, изменились и осанка, и взгляд. Актёр вышел из образа.
На миг почудилось, будто достанет он сейчас из кармана марлевую тряпицу и примется устало стирать грим.
Я даже о воротах забыл.
– Так ты…
– Да, – не дослушав, ответил он. – Видишь ли, какое дело… Строить у нас нельзя. За это наказывают. И так всё застроено…
– У вас?!
– Да. У нас. А у вас тоже особо не развернёшься…
– Почему? – тупо спросил я. По хребту бежали мурашки.
– Заповедная зона. Вот и приходится браконьерить… прикидываться…
– То есть… ты… на самом деле… не такой?
– Разумеется.
– А какой?
Забавно, однако при этом восклицании у меня у самого прорезался ашхабадский прононс. Должно быть, от потрясения.
Он разглядывал меня, как разглядывают котёнка.
– Показать?
– Покажи!
Он усмехнулся.
– Не покажу. Хватит с меня этого… Кургельды.
Внезапно озабоченность вернулась на его прокопчённое солнцем чело.
– Да! Главное! – несколько отрывисто предупредил он. – Днём ворота лучше чем-нибудь прикрывать. Заметят – уничтожат. У тебя там маскировочная сеть за печкой… Ну всё! Пора мне. А то на работу опоздаю.
– А кем ты работаешь? – еле выговорил я.
– А вот как раз слежу, чтобы никто из наших нигде ничего у вас не строил.
– То есть днём следишь, а ночью…
– Вот именно, – подтвердил он, шагнув за калитку.
Обернулся, помахал мозолистой рукой, и в тёмных его глазах мне почудилось лукавство.
– Прощай, хозяин…
Ах, сукин сын! Почти ведь убедил! Одного не учёл: нельзя показывать чудеса фокуснику и рассказывать о них фантасту. Пока он мне их показывал, всё шло гладко, а вот когда начал рассказывать…
Нет, но как вам такое понравится: накрой ворота маскировочной сетью, иначе инопланетяне сверху углядят! Представляю собственную физиономию, когда я это выслушивал…
Хороший актёр. Ей-богу, хороший! Минут пять, не меньше, я торчал там надолбой приворотной, прежде чем понял, в чём суть.
Меня развели!
Меня, циника-профессионала, не верящего ни в НЛО, ни в астрал, ни в масонский заговор, развели, как последнюю сявку!
Кто? Да телевидение – кому ж ещё! Какая-нибудь, я не знаю, программа «Розыгрыш»! Понатыкали скрытых камер, пригласили исполнителя, сунули ему в руки реквизит… Именно реквизит! Я что, видел этот его агрегат в действии? Вот то-то и оно! Я вообще ничего не видел! Ночь была! А Боря запретил мне высовывать нос из дому… Что там происходило на задворках?.. Кстати, нетрудно представить. Пока один монтировщик под покровом темноты издавал шорохи, постукивания и прочее шипение, другие втихаря выносили мусор и укладывали на рубероид заранее обточенные обломки.
Ишь! Ладошку ему приложи! Как будто у них заранее оттиска не имелось! Кстати, нужно ещё проверить, только ли моей ладошкой открывается и закрывается вся эта музыка…
То же самое и с установкой. И створки, и столбы наверняка изготовлены были загодя, оставалось лишь подъехать ночью и собрать.
Потому что не может один человек сотворить такое!
Я ещё раз оглядел ворота – и ярость моя пошла на убыль. Хм… А знаете, за подобное произведение искусства можно и в дураках походить.
Смущали меня, однако, два соображения.
Первое. Строители-мигранты. Тоже актёры? Между прочим, испуг был ими разыгран весьма профессионально… Тогда как понимать забор, обошедшийся Ладе Егоровне в девятнадцать тысяч?
И второе. С чего бы это вдруг столичная программа выбрала в жертвы провинциального автора-фантаста, практически вышедшего в тираж? У них там что, в Москве, знаменитости кончились?
Чуть позже нашлось и третье. Как это они могли знать заранее, что мне понадобятся именно ворота, если я сказанул про них по наитию? То есть, получается, на изготовление ушло меньше двух дней. Такое возможно вообще?..
Но тут, прерывая судорожные мои рассуждения, сквозь листву тополя брызнуло восходящее солнце. Я подхватился и, пока не поздно, стремглав кинулся к дому – за маскировочной сетью.
На всякий случай.
Бакалда – Волгоград – Санкт-Петербург
Июнь 2013