Просыпаюсь, переворачиваюсь навзничь, и первое, на чём останавливается взгляд, – два «клопика» на потолке. Один – прямо надо мной, другой – поближе к люстре.
Свежие, тёмно-розовые. Минут через пятнадцать сольются с окружающим фоном, вылиняют, поблёкнут.
– С добрым утром, – приветствую их, потянувшись. – Милости просим в наши пенаты. Увлекательных зрелищ не обещаю, но…
Пришельцы безмолвствуют и вообще делают вид, будто сказанное к ним не относится. Выбираюсь из-под простыни, влезаю в тапки и в чём мать родила, не таясь, дефилирую в туалет. На косяке аккурат напротив унитаза расположился ещё один «клопик», побледнее. Должно быть, чуть раньше приполз. Чей же это, хотелось бы знать, десант? Кто вас, «клопики», ко мне запустил: соседка слева или соседка справа? Наверное, слева. Ту, что справа, голые мужики вроде бы уже интересовать не должны.
– Ай-ай-ай… – укоризненно говорю я микроскопическому соглядатаю. – И не стыдно?
Воссевши на стульчак, запрокидываю голову, оглядываю чистые белёные углы. Удивительно, однако с некоторых пор (сами знаете, с каких) куда-то подевались пауки: то ли механическая мелюзга достала их радиоволнами, то ли самим фактом своего присутствия. Соседка (та, что справа, пенсионерка) тревожится, говорит, будто паук – к деньгам, стало быть, отсутствие пауков – к безденежью. Мне бы её заботы!
Не знаю, кто окрестил «клопиков» «клопиками», но словцо настолько всем пришлось по вкусу, что официальное их название забыто напрочь. Кругленькие крохотульки, в неактивированном состоянии сохраняющие рубиновый оттенок, – конечно, «клопики». Вдобавок состоят в близком родстве с «жучками». Разница в чём? «Жучок» только подслушивает, а «клопик» ещё и подсматривает.
Дверной (точнее, бездверный) проём, разделяющий коридорчик и комнату, прорублен прежними владельцами квартиры чуть не до потолка и превращён в турник. Большое им за это спасибо!
Прежде чем стать на цыпочки и ухватиться за металлическую трубу, обметаю её веником, а то был уже случай: взялся не посмотрев и раздавил одного, причём с омерзительным влажным хрустом. Чёрт знает, из чего их делают: внутри что-то липкое и клейкое, как сироп.
Итак.
Веник – в угол, пять раз подтянуться прямым хватом, пять раз обратным, двадцать раз отжаться от пола на широко раскинутых руках, мельком взглянуть в зеркало и с удовлетворением отметить, что отразившийся там обнажённый мужчина молод не по годам. Рыло, правда, не новое, но тут уж ничего не попишешь.
Оба «клопика»-новосёла успели к тому времени порядком обесцветиться, хотя врождённой розоватости не утратили.
– А? – подмигиваю им. – Ничо смотрюсь?
Странно. С кем из ровесников ни поговори, все стоном стонут от их нашествия, а мне хоть бы хны. Приятно, знаете, тешить себя иллюзией, будто кому-то ты интересен. Раньше на что только не шёл человек, лишь бы привлечь внимание к собственной персоне: с крыш прыгал, в Интернете скандалил, врал о встречах с инопланетянами… Теперь это, на мой взгляд, лишние хлопоты. Готовишь ли ты яичницу из двух яиц, моешь ли посуду, слоняешься ли из угла в угол – всё под присмотром, причём неизвестно чьим. И почему бы, кстати, не предположить, будто в данный момент Ольга Марковна хмуро сидит перед монитором, оценивает под разными углами зрения нынешний рельеф моих грудных мышц и, чем чёрт не шутит, может, даже осознаёт с тоской, какой она была дурой, подав на развод…
Когда-то по молодости лет я упорно пытался начать новую жизнь с понедельника. До обеда меня хватало, а дальше всё шло как раньше. Однажды осенило: а что, если начинать новую жизнь с утра? Ежедневно! И знаете, почти получилось: в течение месяца я жил до обеда по-новому, а после обеда по-старому. Потом надоело – махнул рукой и больше не рыпался.
А теперь вот появились «клопики».
Так что есть и от них какая-никакая, а польза. Не подглядывай они за мной, вряд ли бы я столь вызывающе вёл здоровый образ жизни, всем назло корячась по утрам на перекладине турника. Наконец-то в долгом списке моих привычек завелась хотя бы одна хорошая. Курить бы ещё бросить…
Раздаётся звонок в дверь. Накидываю халат, иду открывать. Соседка по этажу. Не та пенсионерка справа, что беспокоилась насчёт исчезновения пауков, – другая, бальзаковского возраста. Постбальзаковского. Та, что слева. Утренний марафет наведён, звёздчатые глазёнки гневно растопырены.
– Вы что себе позволяете!
– А что я себе позволяю?
– Нет, но как вам это нравится! – возмущённо взывает она к потолку прихожей, где, слившись с побелкой, наверняка притаились всё те же ползучие объективчики. – Расхаживает средь бела дня нагишом – и спрашивает!
– Вообще-то на мне халат.
– Сейчас – да!
– И это моя квартира. В чём хочу, в том расхаживаю.
– Ой… – презрительно кривится соседка. – Вот только не надо мне ля-ля… Зря стараетесь! Вы вообще не в моём вкусе. «Ничо смотрюсь?» – с ядовитым присвистом передразнивает она меня.
– Идите к чёрту, девушка, – миролюбиво предлагаю я. – И «клопиков» своих, если можно, прихватите…
– Моих?!
– Ну не моих же…
– Именно что ваших! – взрывается она. – Вы – эксгибиционист! Вы их сами по стенам рассаживаете!
Моргаю, шалею, потом начинаю хихикать самым неприличным образом – и никак не могу остановиться.
– На порносайт выложу… – злобно шипит соседка. Отступает на шаг и хлопает моей дверью, словно своею собственной. От сотрясения на голову мне с потолка падает «клопик»-переросток. Со стуком рикошетирует на пол, белый, как таблетка, шустро переворачивается и суетливо ползёт к стенке, до которой, между прочим, полметра. Подсадить, что ли? Нет, не стоит. Сам доберётся. И так вон уже меня из-за него в эксгибиционисты определили!
На порносайт выложит! Туда ещё поди пробейся – на порносайт… Не думаю, чтобы кого-либо привлекла такая скукотища, как утренняя гимнастика. Хотя бы и нагишом.
Я поворачиваюсь и в задумчивости иду в кухню готовить яичницу из двух яиц.
Та-ак… А куда же это, хотелось бы знать, запропала моя любименькая чугунная сковородочка? На конфорке нет, в холодильнике тоже. Да и что ей там делать, в холодильнике? Наверняка стоит где-нибудь на виду, ухмыляется втихаря… И свалить, главное, не на кого – живу один: ни кошки, ни жены.
Для того чтобы предмет исчез, мне, как правило, достаточно его переложить или хотя бы передвинуть. Может, машинально засунул в сушилку для посуды? Тоже нет. Странно…
Податься некуда – врубаю компьютер, вызываю на плоский обширный экран общий план моей кухоньки, командую обновить картинку… Эк, сколько вас, оказывается, за ночь понаползло – весь монитор в красных метках, как из пульверизатора брызнули! А которые тут со вчерашнего дня шпионят? Ага… Стало быть, ты, ты и ты… Остальные либо новички, либо выбрали невыгодную для наблюдения позицию.
Ужинал я вчера поздно, часов этак в одиннадцать… Копирую коды нужных «клопиков», ввожу дату, время, прокручиваю отснятый материал… Стоп! Теперь помедленней. Ну конечно! Поставил вымытую сковородку на подоконник и накрыл тарелкой – попробуй угляди её теперь без современных технических средств…
Если хотите, облейте меня презрением, но нынешнюю власть я уважаю. По-настоящему мудрый правитель никогда не станет делать того, что могут с успехом проделать сами подданные. Взять, скажем, Оруэлла с его Министерством Правды (или какое там у него министерство слежкой занималось?). Мало того что пришлось каждое помещение оснастить за казённый счёт телевизором с видеокамерой – к этой механике же ещё и штат наблюдателей нужен, и каждому наблюдателю, будь любезен, содержание обеспечь! Так, пожалуй, и по миру пойдёшь… То ли дело теперь! До сих пор не пойму, расценивать ли случившееся как свидетельство великого ума наших государственных мужей или же, напротив, полного отсутствия такового. Всего-то-навсего позволили ввозить «клопиков» беспошлинно, благо Китай и Америка у себя их запретили. А русского человека хлебом не корми – дай подглядеть, чем сосед занимается. В итоге ни копейки из бюджета не потрачено, а вся страна – под колпаком у всей страны.
Ох, какой, помню, поднялся визг в Парламенте, когда до самих наконец дошло, что они натворили! Однако поздно было визжать – уж больно крутые бабки закрутились. Всем пришлось приспосабливаться: от домохозяйки до министра…
Сам я ни разу эту электронную мелюзгу никому не подпускал, и не потому, что сильно порядочный – скорее из экономии: зачем тратиться, когда можно и к чужим объективчикам прицепиться? Вот и цепляюсь. Тем, кстати, и живу…
Размышления мои вновь прерывает дверной звонок. Отправляю вымытую тарелку на проволочный стеллажик сушиться, иду к двери. На сей раз Мирон с третьего этажа. Седоватый клинышек бородки, торчащий почему-то не вниз, а вперёд, оскаленные кривые зубы, горестный вопрошающий взгляд сквозь большие старорежимные очки. В руке – непрозрачный пластиковый пакет с цилиндрическим содержимым. Не рановато ли?
– Трудишься или?.. – осведомляется он.
– Или. Проходи.
Мы проходим в кухню. Вернее, прохожу один я – Мирон обмер в дверном проёме.
– Да что ж ты опять делаешь! – болезненно охает он. – Где веник?
– Под турником. В углу.
Пакет бережно ставится на порожек кухни, а мой закадычный друг исчезает в коридорчике. Вернувшись во всеоружии, принимается обметать стены и потолок. Дробно сыплются белёсые «клопики», особенно хорошо различимые на тёмном ламинате. Всех их Мирон беспощадно сметает в любезно предложенный мною совок и топит в унитазе, не поленившись спустить воду три раза подряд.
– Ну вот, – удовлетворённо объявляет он, хищно оглядывая кухоньку, не затаился ли где ещё один механический свидетель. – Теперь Большой Брат тебя не видит.
– Он меня и раньше в упор не видел, – хмыкаю я, включая электрочайник. – Кому я, на фиг, нужен?
Мирон смотрит на меня с жалостливой гримаской.
– Наивный, ой наивный… – сетует он. – Видит он тебя, видит! Причём за твой же счёт…
– Ага, жди! – ухмыляюсь я. – За чей угодно, только не за мой. Ни разу эту дрянь не покупал…
– Вот именно! – Мирон таинственно округляет глаза. – Значит, подозрительная ты личность, если не покупал ни разу. За такими-то вот и следят… Ты пойми, – переходит он на жутковатый шёпот, – там… – Оглядевшись, воздевает палец к обезвреженному потолку. – Там наверняка списки уже составляются. Чёрные…
Воды в чайнике мало, вскоре он издаёт громкий щелчок. Мирон вздрагивает, ощерившись при этом ещё сильнее.
Смешной он человек. Родился в двадцатом веке – в нём и застрял. Иногда я спорю с Мироном, но этак, знаете, деликатно, без нажима, чтобы, боже упаси, ненароком не переубедить. Допусти он на миг, будто никакие спецслужбы его не пасут, смысл жизни окажется утрачен, а самооценка упадёт ниже государственного уровня. Нет, пусть уж и дальше воображает себя значимой фигурой.
– Чёрные, говоришь? – Я разливаю чай, открываю сахарницу, втыкаю в неё ложечку. – Слушай, а по какому принципу они составляются? Кто вообще в эти списки попадает? Тебе с лимоном?
– В том-то и штука, что неизвестно! Всё засекречено!.. Ты же знаешь, я с лимоном не пью, – добавляет он, запоздало понизив голос.
– Да ладно тебе… Как ты теперь что засекретишь?
В принципе, я неплохо осведомлён, как и что можно засекретить в наши дни, но хочется соседушку поддразнить.
Мирон подсаживается к столу и, загадочно на меня глядя, размешивает ложечкой пустой чай.
– Сейчас покажу, – несколько даже угрожающе обещает он. – Взгляни-ка в пакете…
Я встаю, беру с порожка непрозрачный пластиковый пакет и достаю из него отнюдь не бутылку, как поначалу ожидалось, но серый цилиндр с сенсорной панелькой управления в торце. На невскрытой фабричной упаковке логотип фирмы «Цимицифуга». Постановщик помех. Он же «клопогон», он же «клоподав». Имеются у него и другие прозвища, но все они малоприличны.
– Вот так-то! – ликует Мирон. – Думают, они одни крутые! На Кремль выходил хоть раз? Или хотя бы на мэрию нашу? Глушат как хотят… А мы с тобой чем хуже?
– Тебе что, денег девать некуда?
– Левый, китайский, – с конспиративной оглядкой поясняет Мирон. – В два раза дешевле, только без гарантии. По знакомству предложили.
– А зачем тогда потолок обметал? Включил бы – и все дела. Проверил бы заодно…
– Да не решил ещё, – в тоске признаётся Мирон. – Брать, не брать?..
– Не брать, – решительно говорю я.
Мирон поправляет старомодные свои очки и смотрит на меня с недоверием.
– Почему?
– А ты сам прикинь. Вот врубишь ты помехи. Ага, подумают! Значит, есть ему что скрывать…
Мирон цепенеет. Собственно, произнося слово «подумают», я имел в виду снедаемых любопытством обывателей, но он-то, параноик, наверняка решил, будто речь идёт о высших сферах и тайных канцеляриях, которые так и норовят внести его, Мирона, в чёрные списки.
– Тут же запросят номер устройства, – со скукой продолжаю я. – А нету номера! Значит, пользуешься нелицензионным оборудованием, из-под полы купленным… А кто таким оборудованием пользуется? Один криминалитет! В бизнесе-то и в политике всё зарегистрировано…
Дрогнувшей рукой Мирон снова принимается размешивать чай, хотя сахару в него он так и не положил.
– Ну и главное. Помехи-то не только на «клопиков» действуют. Вся твоя бытовая электроника тут же заглючит: сотик, компьютер, стиральная машина. Легонько так, но заглючит. Да ещё, не дай бог, у соседей та же хрень начнётся. Хорошо, если морду бить придут, а ну как сразу настучат? Оно тебе надо?
Мирон убит. Не допивши чаю, горестно благодарит за угощение, кладёт устройство в пакет и уходит в глубокой задумчивости.
Когда-то я работал репортёром. Существовало такое ремесло – основа журналистики, то бишь второй древнейшей профессии, четвёртой власти… и прочая-прочая-прочая. А потом стряслось с нами, неутомимыми поставщиками новостей, примерно то же, что и с литераторами: репортёром возомнил себя каждый.
Хотя почему возомнил? Скорее уж стал. Действительно, какой смысл посылать на место происшествия (да ещё и за счёт редакции!) специального корреспондента, если сенсация спустя каких-нибудь пять минут с момента её возникновения уже гуляет в Сети, и каждый может увидеть всё воочию и с любой точки!
Ни тебе командировок, ни зарплаты, никуда не нужно лететь сломя голову (всё равно опоздаешь) – сиди перед монитором, наудачу подключаясь то к одному «клопику», то к другому, пока не набредёшь на что-либо способное заинтриговать хотя бы крохотную часть почтеннейшей публики.
Разбиваю монитор на шесть окошек и запускаю поисковик. Система давно отлажена. Не в пример дилетантам, мечущимся от Камчатки до Экибастуза и остающимся в итоге ни с чем, я пасусь исключительно в нашем районе, поскольку свято уверен, что везде происходит одно и то же. Впрочем, левый нижний экранчик у меня всегда в свободном поиске (вдруг повезёт!). Время от времени картинка исчезает, залитая серебристо-серым мерцанием, – стало быть, где-то врублен «клоподав». Он же – «клопомор». Иногда сквозь мельтешение искорок слабо проступают контуры людей и предметов. Видимо, работает объективчик последнего поколения, способный кое-как с помехами справляться.
Вот потому я и не советовал Мирону приобретать левак китайской сборки. «Клопики»-то ведь тоже совершенствуются, прогресс на месте не стоит…
Полупрозрачный серенький снегопад помех внезапно перечёркивается чёрным косым крестом, и поставленная неделю назад программа тут же переключается на другой канал. Стало быть, заподозрила, что с данной точки ведётся наблюдение некой силовой структурой. Ну и пусть себе ведётся. Государству я не конкурент.
Остальные пять прямоугольничков исправно выдают изображение вполне приличного качества. На правом верхнем занимаются любовью. Механический шпиончик расположился на потолке весьма удачно – как раз над койкой. Ничего интересного, но я на всякий случай даю увеличение и прибавляю звук. Очень вовремя. Женщина (она снизу) кричит, злорадно оскалясь, прямо в объектив:
– Смотри-смотри!.. Вот это мужик! Не то что ты, огрызок!..
Должно быть, тоже тешит себя надеждой, что бывший её супруг скрежещет зубами перед монитором.
Машинально прерываю поиск, набираю код. Порнуха с крайнего правого экранчика исчезает, а взамен обозначается знакомая до боли спаленка. Сосредоточенная Ольга Марковна сидит за трельяжным столиком и хмуро вглядывается в экран, временами трогая клавиатуру. Что у неё там, хотелось бы знать? Перебираю все возможные углы зрения, но заглянуть через Оленькино плечо мне так и не удаётся.
Разочарованный, снова переключаюсь на поисковик.
Да-а… Не волна, даже не девятый вал – цунами разводов прокатилось пару лет назад по всей стране. Так тряхнуло, что все скелеты в шкафах загремели. Забавно, однако распались в основном семьи, слывшие благополучными. Неблагополучные, в большинстве, убереглись. Наш с Марковной союз, как сами догадываетесь, многие знакомые считали идеальным.
Откуда угодно ждали катастрофы: из космоса, из-под земли – а она, тихая, будничная, взяла, да и пришла из магазинчиков бытовой электроники. Рождаемость, насколько я слышал, упала чуть ли не до нуля, да и как не упасть! Попробуй воспитай ребёнка, если ребёнок всё о тебе знает!
Кстати, о детях: дочурка наша (сейчас она, представьте, замужем) после развода родителей почему-то приняла папину сторону. Должно быть, тоже вышла на «клопиков» и такое о маме разведала, что мои собственные похождения показались невинной шалостью. А я вот, дурак, так ничего насчёт Марковны и не выяснил – стоило тайному стать явным, растерялся, чуть не рехнулся от стыда и раскаяния, а когда опомнился – поздно, брат! Память-то у «клопиков» в те времена была коротенькая – с нынешней не сравнить, и до архивов ещё не додумались. Пропустил момент – ничего уже потом не восстановишь.
Так-то, господа правдолюбки: хотели прямоты во всём – получите и распишитесь. А уж кричали-то, кричали: нам скрывать нечего, вот они мы – все на виду! Теперь, надеюсь, прижухли…
А впрочем… Что это я? Не прижухли и никогда не прижухнут. Так уж устроен наш обывателиус вульгарис, полагающий главными своими достоинствами честность и правоту. За неимением иных достоинств.
– То есть как это ни в чём не виноват? – говоришь такому. – Вот же запись!
– Подделка!
– Да невозможно запись подделать!
– Значит, уже возможно!
– Ничего себе! Это, выходит, на всех пятнадцати «клопиках» подделка? Со всех ракурсов?
– Со всех!
Пена у рта – и ничего ему не докажешь. Все кругом виноваты, только не он. А потом будет рассказывать, что за правду пострадал.
Семейные скандалы стали своего рода искусством: всяк работает на зрителя, причём вдохновенно, чувствуя себя как на подмостках. Иногда возникает подозрение, что об этом-то они всю жизнь и мечтали. Сам я мысленно разделяю наблюдаемых на «шпионов» и «актёров». «Шпионы» вечно таятся, лица – каменные, в глазах – испуг, каждое слово, каждый жест продуманы и осторожны. «Актёры» же (вроде меня) ощущают себя под приглядом вполне уютно, подмигивают «клопикам», заводят с ними беседы, часто препохабнейшего содержания – и правильно: не подсматривай!
Внезапно что-то на среднем экранчике снизу привлекает моё внимание, хотя вроде бы ничего там особенного не происходит: запрокинул человек искажённое лицо и ораторствует прямо в объектив. Однако за два года ловли сюжетов чутьё у меня обострилось изрядно. Раздвигаю изображение в полный формат, включаю звук.
– Ты думаешь, ты первый? – с ненавистью, прожигая взглядом, обращается ко мне с экрана тот, кому я дал слово. За спиной его распахнутое настежь окно, в котором ни крыш, ни проводов – одно лишь синее небо. Должно быть, дело происходит примерно на уровне девятого этажа. – Ты не первый! Были и до тебя такие – покруче! Вот… – И оратор, задыхаясь, потрясает перед «клопиком» раскрытой книгой.
Библия. Плохо… Нынче ведь все политкорректные стали: чуть коснётся дело религии – ни на один сайт такой сюжет не продашь. Однако типаж довольно странный. Кто он? «Актёр»? Да нет, скорее сорвавшийся с болтов «шпион». Бывает и такое…
– Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдёшь от меня, – взахлёб читает он с листа, – доколе не дашь мне проглотить слюну мою?..
Скучновато. Я уже готов убрать звук и уменьшить изображение, но что-то опять меня останавливает.
– …ибо вот, – обессиленно выдыхает тот, на экране, – я лягу во прахе… завтра поищешь меня… и меня – нет…
Библия летит на стол, а её владелец, забравшись на подоконник, упирается раскинутыми руками в пластиковые стойки.
– Нету… – с нежностью сообщает он напоследок и вываливается наружу – в синее небо, спиной вперёд.
Надо бы ужаснуться, но счёт пошёл если не на секунды, то, во всяком случае, на минуты. Запрашиваю расположение всех «клопиков» – и тех, что в квартире, и тех, что на улице. Отслеживаю падение тела и даже (повезло!) момент удара об асфальт – на сайте его наверняка повторят несколько раз и непременно с нарастающим замедлением. Теперь посмотрим предысторию события. Речугу он, скорее всего, закатил огромную, просто я самый её кончик поймал. Тирада, разумеется, содержит выпады, оскорбляющие чувства верующих, но стричь её нет времени – сами вырежут, коли что не так. Быстрее, быстрее! Опередить неведомых конкурентов, предложить материал хотя бы минут на десять раньше, чем прочие стервятники… И не забыть стукнуть в полицию.
Всё. Слепил. Можно отправлять. Ударив по клавише, откидываюсь на спинку кресла-вертушки – и жду. Душа моя полна скорби. Ну как, скажите, можно, не очерствев, выжить в подобном мире? И парень-то, главное, молодой ещё – лет тридцать на вид, если и старше, то ненамного…
Далее скорбь моя прорезается вспышкой радости – поступил ответ сразу с трёх сайтов: сообщение принято. Что ж, будем надеяться…
Выпить, что ли, за упокой души? Или нет… За упокой души – через девять дней. А пока асфальт ему пухом, прости мне, Господи, невольный цинизм. Я ведь, признаться, и сам пару лет назад по краешку ходил, прощальную записку обдумывал. А теперь вот даже и записки не надо: высказал всё, что накипело, ближайшему «клопику» – и в синеву… Спиной вперёд.
Клопики мы, клопики… С этой унылой мыслью я собираюсь уже принести спиртное, когда одно за другим приходят три сообщения подряд: отказ, отказ, отказ… А потом ещё и четвёртое в довесок – примерно того же содержания – из полицейского участка. Отшатываюсь и долго моргаю. Невероятно, но меня обставили… Вот ведь невезуха! Кто же это, интересно, такой шустрый?
Сейчас разберёмся. Двух минут мне хватает на то, чтобы навести справки и выявить ошарашивающий факт: самоубийца собственной персоной – вот кто меня, оказывается, обскакал! Ну конечно, дал компьютеру прощальную команду подключиться к таким-то и таким-то «клопикам», после чего отправить отслеженный материал на такие-то и такие-то сайты. Денег он за это, понятно, не получил и не получит, зато до самого асфальта летел уверенный, что падение его в Лету не канет…
Ну и кто он после этого?
И всё же пару-тройку сюжетов нынешним утром мне продать удаётся. Не могу назвать улов обильным, но бывали и вовсе пустые дни, так что грех жаловаться. Прервёмся на ленч. Тем более все расползлись по офисам, а я в основном специализируюсь на чисто бытовых, домашних происшествиях. Платят за них поменьше, зато берут охотнее.
Трапезу прерывает тихая лирическая мелодия. Кто-то жаждет общения. Возвращаю к жизни ослепший монитор. Гляди-ка, дочурка проклюнулась! Вспомнила о биологическом отце… Вновь располагаюсь в кресле-вертушке, трогаю клавишу.
– Па, привет! А я смотрю, у тебя вроде перекур, ну и…
Удивительно тактичная девочка. Чтобы не отрывать папу от дел (или от чего другого), предварительно подглядела, чем он занимается, а потом уже вышла на связь… Насколько всё-таки изменилось значение слова «такт»!
– Ничего не случилось?
– Не-а! Всё путём. А ты как? Денежку не подкинуть?
– Да нет, спасибо. Выкручиваюсь пока.
Мордашка, как всегда, развесёлая, я бы даже сказал, разудалая. Короткая каштановая стрижка, синий китель – или что там у них, у следователей?
Удачно она выбрала специальность. С оперативными работниками приключилось примерно то же, что и с нами, бедолагами, а вот судебный следователь – по-прежнему профессия востребованная. Кто-то же должен приводить в надлежащий вид бесчисленные видеоматериалы, поступающие от потерпевших! Тем более что далеко не все старые кадры сумели приспособиться к новой жизни.
Казалось бы, повсеместное подглядывание (а значит, и доносительство) должно было если не уничтожить, то хотя бы уменьшить преступность. Увы, ничего подобного!
– Я?! Утопил любовницу? Да вы что, с ума сошли? Она из лодки выпала, а я её спасал! Сам чуть не утоп!
– Запись свидетельствует, что вы её толкнули.
– Удержать хотел! Вижу – падает…
– Ну вот же ясно видно, как вы её толкаете.
– Нечаянно! Равновесие потерял…
Или взять крупные хищения. А то мы и раньше, до нашествия «клопиков», не знали, кто крадёт! Крал, крадёт и будет красть, покуда в высших эшелонах власти не дадут добро на возбуждение уголовного дела. А в частном порядке такого коррупционера не изобличишь, поскольку от нашего с вами любопытства подобные особи надёжно защищены «клоподавами», то бишь постановщиками помех (я про настоящие лицензионные устройства, а не про то китайское барахло, что приносил мне сегодня Мирон).
Опять же не будем забывать, что крадущий миллиарды в отличие от нас, клопиков, личность историческая. А к исторической личности и подход другой. К примеру, документы свидетельствуют: чем больше казнокрадствовали птенцы гнезда Петрова, тем храбрее и хладнокровнее дрались они на поле брани, тот же, скажем, Алексашка Меншиков под Полтавой. Так что попустительство властей вполне объяснимо. Выдающихся людей надо беречь: раз отважно ворует, значит, и родную державу защитит не менее отважно.
Словом, с крупными стяжателями – понятно. Но что помешало покончить с мелкой преступной сошкой, если «клопики» фиксируют каждую улику? Думаете, возможность истолковать любую запись в пользу обвиняемого? А вот и нет! Количество правонарушений. Половину страны пришлось бы взять под стражу, а кто будет брать? Где вы отыщете столько юристов и тюремщиков, чтобы учинить эту безумную акцию? Даже учитывая, что по меньшей мере треть бывших оперов спешно подалась в судебные исполнители, маловат контингент. Кое-какие преступления пришлось даже срочно изъять из Уголовного Кодекса и объявить вполне законными деяниями, иначе бы суды просто захлебнулись. И всё равно бесконечная очередь дел, требующих рассмотрения, как я слышал, растёт и растёт, разбухает наподобие автомобильной пробки. И которому из них дать ход, решает следователь.
Дальше рассказывать, или сами всё сообразите?
– С мужем-то как живёшь? – не удержавшись, спрашиваю я.
– Включи да посмотри.
Надо же, как у них теперь с этим просто!
– Да нет, я о другом… Ты правда всё о нём знаешь?
– Всё знаю, – подтверждает она.
– А он о тебе?
– И он обо мне.
– Как же вы так живёте?!
– Да нормально…
– Оба такие честные?
Дочурка смотрит на меня изумлённо.
– Ну ты динозавр! – чуть ли не с восторгом говорит она.
Да, наверное, динозавр… Вымирать пора. Живу в чужом непривычном мире, прозрачном насквозь. Всё изменилось – не только Уголовный кодекс. Мораль стала иная – какая-то… чукотская, что ли?.. Насколько мне известно, обитатели Севера облачались в меха, лишь выбираясь из чума на мороз. А в чуме было жарко, в чуме они расхаживали телешом, ни друг друга не стесняясь, ни чад своих, на глазах у близких справляли нужду, новых детишек строгали. И что самое забавное: мораль-то у них при всём при том оставалась строгой, построже нашей. Просто нормы морали были другие.
Так что зря я над Мироном посмеиваюсь – сам такой же.
И с каждым днём жизнь вокруг становится непонятнее, невразумительнее. Сколько раз, увидев ужаснувшую меня сцену, я не мог её никому продать, потому что, как выяснялось впоследствии, ужасала она меня одного. То же самое и с преступлениями. Поди пойми: законно это теперь, незаконно? Я ж не специалист…
По тем же причинам и в бизнес нынешний не лезу – там чёрт ногу сломит. Избегаю шпионить за молодёжью – этих, похоже, вообще ничем не смутишь, по барабану им, подглядывают за ними или не подглядывают. Временами я даже задаюсь вопросом: а сохранилось ли у них в лексиконе само слово «стыд»? Наверное, сохранилось, просто неизвестно, что оно сейчас означает… Короче, объект моих наблюдений – такие же, как я, перестарки, безумно забавные своими потугами скрыться от бесчисленных взоров или же, напротив, выставить себя напоказ.
Не дай бог, повымрут раньше меня – на что жить буду?
Поговорив с дочуркой, извлекаю из ведра переполненный пакет, выхожу на площадку, спускаюсь к мусоропроводу. На обратном пути сталкиваюсь с той соседкой, что справа. Чем-то старушенция взволнована: морщины трясутся, глаза безумны.
– Скоро, говорят, электрический метеорит упадёт, – жалуется она.
– Как это – электрический?
– Не знаю. Говорят.
– И что будет?
– Все телефоны отключатся, все телевизоры…
– А «клопики»?
– И «клопики» тоже. Всё отключится.
– Так это ж замечательно! – бодро говорю я. – Будем жить, как раньше. Сами вон плакались, что следят за вами всё время…
Пенсионерка чуть отшатывается, даже морщины трястись перестали. Что за ней следить прекратят – чепуха, а вот что сама она ни за кем подсматривать не сможет… Беда.
У порога своей квартиры (дверь я оставил полуоткрытой) приостанавливаюсь. Рядом с лифтом на кафельном полу приютилась плоская вскрытая баночка, над которой время от времени мерещится белый парок. Подхожу поближе, присаживаюсь на корточки, всматриваюсь. Так и есть: никакой это не парок – скорее пушинки, словно бы от одуванчика. Взмывают и, подхваченные сквозняком, втягиваются через дверную щель на мою территорию.
Да, вот он, прогресс в действии. Раньше «клопиков» продавали кассетами – уже взросленьких, каплевидных, а теперь, стало быть, в виде таких вот зародышей, способных перемещаться по воздуху, как паучки на паутинках. Прилепится, надо полагать, этакий путешественник к стенке или к потолку – ну и начнёт развиваться: глазик отрастит, лапки, передатчик…
И кто бы эту баночку сюда, интересно, подкинул? Пенсионерка вне подозрений, хотя и попалась навстречу, хотя и разговор отвлекающий завела… Вряд ли ей такая роскошь по карману. Значит, опять та, что слева.
Я возвращаюсь к себе и плотно прикрываю дверь. Хватит мне соглядатаев. Нет, я не против, милости просим, всех приму, но это, согласитесь, будет с моей стороны чистейшей воды эгоизм – надо же и другим хоть что-нибудь оставить. Да и лестничная площадка в присмотре нуждается.
Представляю, что за переполох поднимется (если уже не поднялся) во всех учреждениях – частных и государственных. Только-только оборудовали помещения герметичными дверями, а тут вдруг этакая летучая гадость! Она ведь, наверное, и через вытяжки просочится, и через кондиционеры…
А собственно, что изменилось с тех недавних, но уже доисторических пор? Да ничего, по сути. Кто попроще – перемывал косточки ближним на лавочке перед подъездом, кто поинтеллигентнее – за столиком в кафе. Потом занялись тем же самым в Интернете. Тем же занимаемся и нынче. Просто раньше сами подглядывали – теперь с помощью «клопиков».
Да и я тоже, если честно, каким был, таким остался. Ежедневно начинаю с утра новую жизнь. Часиков до двенадцати веду себя безукоризненно: отважно лезу на турник, учиняю уборку, прилежно работаю, добываю хлеб насущный. А после двенадцати – катись оно всё под гору…
Сейчас уже двенадцать тридцать. Откидываю спинку у кресла-вертушки, приношу из холодильника спиртное, закусь и, развалившись перед экраном, предаюсь куда более постыдному занятию, нежели утреннее любование собою в зеркале. Для начала ещё раз уточняю коды прописавшихся у меня «клопиков», после чего смотрю, кто и куда выложил подробности моей скудной интимной жизни.
На платных гадючниках, естественно, ничего, и, уж конечно же, ни намёка на порносайты. Удостоился лишь нашей подъездной «Завалинки». Кое-какие физиологические подробности обнародованы соседкой слева, кое-какие – соседкой справа, а кое-что, как ни странно, Мироном. Обитатели других этажей, судя по отсутствию отзывов, моими секретами не слишком интересуются. Обидно. А самое обидное, что Марковна не клюнула на меня ни разу. Дочка – да, дочка заходила, но, как уже вам известно, исключительно для того, чтобы выяснить, сильно ли папа занят.
Вот соседушка слева – та зафиксирована во всех видах, и виды, следует заметить, один откровенней другого. Готов поспорить, сама себя на сайт выкладывает… Остальным не до того – вторую неделю травят супружескую чету с шестого этажа, всё никак развести не могут.
Нет, пожалуй, я всё-таки «шпион», а никакой не «актёр». И развязность моя – напускная, и броня – тонюсенькая. Не зря говаривал классик: «Я бы никак не мог представить себе: что страшного и мучительного в том, что я во все десять лет каторги ни разу, ни одной минуты не буду один?» Каторжанин… Все мы теперь каторжане. Ни секунды себе не принадлежим, ни мгновения! Интересно, помнит ли кто-нибудь первоначальное значение слов «позор», «позорище»? Пребывание на виду у всех. Мудры были предки. Знали, чего бояться…
Хотя и потомки тоже мудры. По-своему. Если тебя никто не видит, приходится взнуздывать себя самому, а это, поверьте, занятие мучительное. Под надзором как-то оно полегче.
Но я-то динозавр! Для меня это пытка – постоянно держать круговую оборону, не расслабляясь ни на миг. Странно, ей-богу… Никогда не бываю один – и вою от одиночества. Зато всю правду обо всех знаю… Ненавижу правду! Из-за неё я лишился работы, из-за неё расстался с Марковной, из-за неё обитаю в обшарпанной однокомнатке…
Что он там зачитывал перед тем, как вывалиться в окно? Что-то насчёт слюны… Бумажной Библии в доме нет, впрочем, с электронным её вариантом даже удобнее. Выхожу в Сеть, вызываю текст на экран. «Слюна» для Священного Писания слово редкое, так что нужный стих обнаруживается почти мгновенно. «Книга Иова». Ну да, конечно, Иов…
«Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета. Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое, посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его?»
Ах, самоубийца-самоубийца, глаза твои суицижие, как же ты разворошил давнюю мою тоску…
В руке у меня непочатая рюмка водки. Глушу её единым махом, резко выдыхаю. Меланхолически закусив, наливаю ещё.
Будьте вы прокляты, придумавшие эту хренотень, и вы, позволившие продавать её на каждом углу…
Встаю, подхожу к подоконнику, гляжу вниз. Нет, ну с девятого этажа чего не прыгнуть? А у меня-то второй. Скорее искалечишься, чем убьёшься…
Возвращаюсь, наливаю третью.
Выпить её мне, правда, не удаётся. Кто-то истерически трезвонит в дверь. Потом начинает стучать кулаком. Что стряслось?
Поспешно встаю, открываю. Соседка слева. Мечта Бальзака. Ни слова не промолвив, толкает меня на косяк и устремляется в моё логово.
– Где?! – в ярости вопрошает она, неистово озираясь по углам.
– Кто?
– Он ещё спрашивает! – Её трясёт от бешенства. – Вы что творите? Вы думаете, вам и это с рук сойдёт?
Тут только я замечаю, что монитор мёртв. По тёмному экрану бегут редкие искорки. Бросаюсь к клавиатуре, пытаюсь воскресить. Бесполезно.
Соседка тем временем успевает осмотреть кухню, где, понятно, тоже ничего не обнаруживает. Появляется вновь.
– Где он?
– Вы о чём вообще?
– О «клоподаве»!
В голосе её, однако, прежней уверенности не слышно. Должно быть, мой очумелый вид красноречиво свидетельствует о полной невиновности.
– Да нет… – растерянно бормочу я, всё ещё стуча пальцем по клавиатуре. – Какой «клоподав»? «Клоподав» помехи ставит, а это не помехи… Это, наверное, перегорело что-нибудь…
– И у меня тоже перегорело?
– Как? И у вас?
Смотрим друг на друга во все глаза.
– Господи! – говорю я, нервно смеясь. – Уж не электрический ли метеорит упал? Или закон против «клопиков» приняли?
И как-то, знаете, не по себе. А вдруг и впрямь что-нибудь этакое… Выйти бы в Сеть, выяснить, но как теперь выйдешь, если вся электроника приказала долго жить?
Зачем-то включаю и выключаю свет. Горит, естественно.
В приоткрытую входную дверь просовывается трясущееся обвислое лицо соседки справа.
– Упал, упал… – горестно кукует она. – Говорили, упадёт, – и упал…
И то ли от двух принятых подряд рюмок, то ли от её причитаний, но делается мне совсем жутко. Стою столбом. Представляю на миг, что нас, клопиков, ждёт в грядущем, – и озноб вдоль хребта! На что жить прикажете? Снова в репортёры? Снова беготня, командировки, начальство… Да и кто меня теперь в штат примет? В мои-то годы!
Затем приходит спасительная мысль: а что на других этажах? Вдруг только у нас такое? Отпихиваю старушенцию и, оставив дверь нараспашку, стремглав взбегаю на третий. Два лестничных пролёта – дистанция короткая, но, пока я её одолеваю, в голове успевает прокрутиться череда жутких видений – хоть на продажу предлагай.
Мир без «клопиков»? Да это всё равно что ослепнуть! Я-то – ладно, а вот дочурке, дочурке-то каково придётся! Впрочем, следователь – он и без «клопиков» не пропадёт. Двуногих завербует…
Звоню.
Дверь отворяет Мирон.
– У тебя электроника пашет?
Отвечает не сразу. Неспешно, с глубоким удовлетворением обнажает кривые зубы, что должно означать таинственную улыбку.
– Не-а…
Я всматриваюсь в его ликующее мурло, и всё становится ясно.
– Идиот!.. – хриплю я. – Говорили тебе, не врубай ничего китайского?
Глаза за толстыми линзами озадаченно моргают.
– А что такое?
– Да то, что тебя сейчас весь подъезд линчевать придёт!
– А почём им знать, что это я?
– Узна́ют! Ко мне вон уже приходили…
Мирон пугается и, втащив меня в прихожую, судорожно запирает дверь на два оборота. Кидается к столу, в центре которого, игриво помигивая сенсорной панелькой, стоит серый цилиндрик. Руки у соседушки трясутся, так что устройство приходится отобрать. Выключаю на ощупь, засунув за пазуху, потому что «клопики» тут же прозреют и всё, гады, зафиксируют.
Просвечивающая сквозь ткань панелька гаснет. Вокруг начинает попискивать оживающая бытовая электроника.
– Уфф… – Я позволяю себе расслабиться. – Ну ты вредитель… И китаёзы твои тоже хороши! Он же, оказывается, не просто помехи ставит – он аппаратуру гасит… Додумались!
И нисходит на меня успокоение. Всё в порядке, господа, слава богу, всё в порядке… Можно жить дальше.
– Нагнал ты страху… – окончательно придя в себя, насмешливо говорю я Мирону. – Ладно, террорист. Пойдём ко мне, а то у меня там дверь не заперта. Выпьем заодно…
Февраль – март 2013