Фаэтон проваливает экзамен по вождению
Этот парень был проклят с того самого момента, когда родители дали ему имя.
«Фаэтон» на древнегреческом означает «Сияние». Его отец был богом солнца, то есть какой-то смысл в этом есть. И все же называть ребенка в честь старого фильма с Джеком Николсоном, играющего маньяка с топором, – это все равно что раз и навсегда лишить его счастливой жизни.
Мама Фаэтона, Климена, была океанидой, жившей среди людей. У нее был дом на берегу реки Нил далеко в Египте. Должно быть, она была безумно красива, потому что Гелиос, титан солнца, влюбился в нее, а он, мягко говоря, никогда не был обделен женским вниманием.
Каждый день Гелиос проносился по небу на своей солнце-колеснице. После заката он переодевался и отправлялся по ночным клубам. Девчонки не могли устоять перед его титанической привлекательностью, его мощью, его известностью.
– Ты выглядишь знакомо, – говорили они. – Ты работаешь на телевидении?
– Я вожу солнце, – отвечал Гелиос. – Ну, знаете, такой большой огненный шар на небе?
– О мои боги! Вот где я тебя видела!
Повстречав Климену, Гелиос остепенился и стал однокеанидолюбом. (По крайней мере, на какое-то время. «Пока смерть не разлучит нас», – это не про богов.) У них родилось семь дочерей, и я не знаю, были ли они семерняшками или разного возраста, но, блин, это целая толпа девчонок. Никто не мог запомнить, как кого из них зовут, поэтому все звали их гелиады, то есть «дочери Гелиоса». У них были одинаковые куртки с блестками, как у команды гимнасток.
Наконец, у Гелиоса и Климены родился сын, Фаэтон. Ничего удивительного: так как он был самым младшим и единственным сыном, ему досталось все внимание.
К тому моменту, когда Фаэтон дорос до возраста первых детских воспоминаний, Гелиос уже отправился восвояси. Типа: «Ну что ж, Климена, был рад наделать тебе восемь чудесных детишек. Развлекайся! А я отправлюсь дальше летать на своей колеснице».
Вот вам и бог.
Но Фаэтон обожал слушать мамины рассказы о Гелиосе. Климена постоянно говорила сыну, что он отличается от всех остальных мальчиков, потому что его отец – бессмертный.
– Смотри, Фаэтон! – сказала она как-то утром, когда ему было три года. – Вон твой отец, бог солнца!
– Бог овца?
– Солнца, мой дорогой. Он водит колесницу по небу! Нет, не смотри на него прямо. Обожжешь сетчатку.
Его сестры, наверное, завидовали брату, но любовь к нему заглушала все остальные чувства. Он выглядел таким очаровательным, прыгая по всему дому с воплями: «Я бог овца! Я бог овца!» Он постоянно занимался чем-то опасным, к примеру, бегал с ножами, совал монеты в розетки и катался на трехколесном велосипеде с запредельной скоростью.
Гелиадам пришлось быстро учиться присматривать за ним. Если уж на то пошло, горожане стали называть их «гелиолетами», потому что они вечно кружили вокруг Фаэтона. Этот мальчик рос с восемью сдувающими с него пылинки женщинами – понятно, что он был себе на уме.
Став старше, Фаэтон не на шутку увлекся гонками на колесницах. Почему? Ну так у его отца была лучшая колесница во всей вселенной. К несчастью, мать категорически запрещала ему соревноваться. Любой спорт казался ей смертельно опасным занятием. Чтобы просто сходить посмотреть гонки, она заставляла его надевать шлем, ведь никогда не знаешь, вдруг кто-то потеряет управление и врежется в толпу.
К шестнадцати годам Фаэтон успел сильно устать от чрезмерной опеки мамы и семи сестер-гелиолетов. Он мечтал о собственной колеснице.
Однажды после школы он отправился на ипподром. Местный царевич, чувак по имени Эпаф, хвастался всем своим свежим приобретением – «Марк V Зефир» с бронзовыми дисками, лоурайдерской гидравликой, секвенсорными лампами на лошадиных упряжках, короче, полная комплектация. Вокруг него собралась толпа. Парни все были такие: «Ого!», а девушки такие: «Ты такой крутой!»
– Это ерунда, – сказал Эпаф восхищенным зевакам. – Его величество, он же мой папа, купит мне все, что бы я ни захотел.
Может, среди ваших знакомых тоже есть царевичи или отдельные индивиды, считающие себя таковыми, тогда вы представляете, как они могут бесить.
Фаэтон кипел от зависти и злости, он знал, что колесница Эпафа стоила больше, чем многие люди смогут заработать за всю жизнь. А уже через пару недель царевичу надоест его новая игрушка, и она останется пылиться в царском гараже.
Эпаф наслаждался вниманием, разрешая своим поклонницам по очереди подержаться за поводья, покормить лошадей морковкой и пощелкать кнопкой, выдвигающей и втягивающей лезвия на колесах.
– Это лучшая колесница во всем мире, – флегматично заметил он. – Ни у кого нет круче. Но какая разница?
Фаэтон не выдержал. Он закричал, заглушив гомон толпы:
– Это мусор!
Стало тихо.
– Кто это сказал? – спросил царевич.
Все повернулись и указали на Фаэтона: «Было приятно познакомиться, приятель».
Фаэтон вышел вперед. Он держал голову высоко поднятой, хотя на ней все еще был шлем с отражателями.
– Ты называешь это лучшей колесницей в мире? Да по сравнению с колесницей моего отца это куча металлолома.
Эпаф приподнял бровь.
– Ты же Фаэтон, да? Тот самый, с семью симпатичными няньками… в смысле, сестрами. Вы живете – э-эм – в скромном домике у реки.
В толпе захихикали. Фаэтон был красив и довольно умен, но он не пользовался популярностью. Его считали высокомерным. Кроме того, он так и не смог завести друзей в школе, потому что мама не разрешала ему заниматься спортом – по крайней мере, без шлема, наколенников и налокотников, спасательного жилета, аптечки и бутылки с водой.
Фаэтон не сводил глаз с царевича.
– Эпаф, твой папа, может, и король, но мой отец – Гелиос, бог солнца. Его колесница расплавит твою в вязкую массу.
Он говорил с такой уверенностью, что толпа попятилась. Фаэтон действительно выглядел как полубог. Он был высоким и мускулистым, с выправкой прирожденного колесничего. У него были бронзовая кожа, черные кудри и благородные черты лица, так что, по всей видимости, он говорил правду… А эти глаза, пылающие внутренним огнем, или это просто отражался свет?
Эпаф лишь рассмеялся.
– Ты… сын Гелиоса. Скажи мне, где твой отец?
Фаэтон указал на небо:
– Наверху, разумеется. Ведет свою колесницу.
– И каждую ночь он возвращается в вашу хижину, да?
– Э-эм, нет…
– Как часто ты с ним видишься?
– Вообще-то я никогда его не видел, но…
– Откуда ты тогда знаешь, что он – твой отец?
– Мне сказала моя мать!
В толпе опять засмеялись.
– О, мои боги, – простонала одна из девчонок.
– Как тупо, – фыркнула другая.
Эпаф провел рукой по сделанной на заказ бронзовой отделке своей колесницы.
– Твоя мать… эта та леди, что заставляет тебя носить повсюду этот дурацкий шлем?
Лицо Фаэтона напряглось.
– Сотрясения очень опасны, – пробормотал он, но его уверенность уже пошатнулась.
– Тебе никогда не приходило в голову, – продолжил царевич, – что твоя мать лжет? Что она пытается таким образом тебя порадовать, ведь на самом деле ты жалкий неудачник.
– Это неправда!
– Если твой отец Гелиос, докажи это. Попроси его спуститься к нам.
Фаэтон поднял взгляд на солнце (не делайте этого без должной защиты глаз, как миллион раз твердила мама Фаэтона) и мысленно обратился к отцу, чтобы тот подал знак.
– Ну давай, – подначил его Эпаф. – Пусть солнце проедет зигзагом! Закружится кольцом! Моя колесница разгоняется до шестидесяти миль в час, а ее горн играет «Кукарачу». Наверняка солнце может что-нибудь покруче!
Толпа заулюлюкала.
«Пожалуйста, пап, – молил про себя Фаэтон, – помоги мне».
На секунду ему почудилось, что солнце вспыхнуло ярче… но нет. Ничего.
Фаэтон бежал опозоренный.
– Вали-вали, сияющий мальчик! – кричал ему вслед царевич. – Беги к своей мамочке и сестрицам! Они уже приготовили тебе слюнявчик и кашку!
Вернувшись домой, Фаэтон с силой захлопнул за собой дверь спальни, врубил музыку на полную громкость и принялся швырять в стену учебники. (Ладно, это лишь мои предположения, но когда у меня плохое настроение, нет ничего лучше, чем превратить учебник «Веселые алгебраические уравнения» во фрисби.)
Семь сестер собрались за дверью, спрашивая, что случилось. Не получив ответа, они бросились к матери.
Наконец Климена уговорила Фаэтона выйти из комнаты. Он рассказал ей, что произошло между ним и царевичем Эпафом.
– О, милый, – сказала Климена, – почему же ты не взял с собой солнцезащитный крем, раз собрался на ипподром?
– Мам, речь не об этом!
– Прости, дорогой. Хочешь тост с сыром? Он всегда поднимает тебе настроение.
– Не хочу я никаких тостов с сыром! Я хочу доказательств, что мой отец – Гелиос!
Климена занервничала. Она знала, что когда-нибудь этот день наступит. Она делала все, чтобы уберечь сына, но у суровых запретов и налокотников есть предел. Рано или поздно неприятности найдут любого полубога. (Поверьте мне.)
Оставался последний шанс успокоить Фаэтона.
– Идем со мной, – сказала Климена.
Она вывела сына в город. Встав посреди улицы, Климена простерла руки навстречу полуденному солнцу, опускающемуся за пальмы.
– Услышьте меня, о боги! – закричала она. – Отец моего сына Фаэтона – Гелиос, владыка солнца!
– Мам, – пробормотал Фаэтон, – ты меня позоришь.
– Если я лгу, – продолжила Климена, – пусть Гелиос поджарит меня на этом самом месте!
Ничего не произошло. Было бы круто, если бы Гелиос хоть как-то дал о себе знать, но боги не любят, когда им указывают, что делать, даже если речь идет о поджаривании смертных.
Климена улыбнулась.
– Видишь, сын мой? Я все еще жива.
– Это ничего не доказывает, – пробормотал Фаэтон. – Я хочу встретиться с папой. Хочу услышать правду из его уст!
Сердце Климены едва не разорвалось. Она поняла, что настал час позволить сыну идти своей дорогой, но вместо этого ей страшно хотелось закутать его в одеяло и навеки поместить в ящик с пенопластом.
– О, Фаэтон… Прошу тебя, не надо. Путь до дворца Гелиоса опасен.
– Так ты знаешь, где он! Скажи мне!
Климена вздохнула.
– Если ты в этом абсолютно уверен, иди на восток к горизонту. Под конец третьей ночи ты выйдешь к дворцу солнца. Но путешествуй только ночью, не днем.
– Потому что днем папа ведет колесницу по небу. Дома он только по ночам.
– Да, – кивнула Климена. – И еще потому, что днем ужасно жарко. У тебя начнется обезвоживание.
– Мама!
– Будь осторожен, дорогой. Не совершай необдуманных поступков!
Фаэтон слышал эти предупреждения уже миллион раз, поэтому они прошли мимо его прикрытых шлемом ушей.
– Спасибо, мама! – он поцеловал ее на прощание. Затем обнял по очереди сестер, которые разрыдались, глядя, как он отправляется в дорогу без прививок, таблеток для обеззараживания воды и даже без дополнительных колес на велосипед.
Как только они скрылись позади, Фаэтон выбросил шлем и устремился к дворцу солнца, где, в чем он был уверен, его ждали известность и почет.
Известность? Да. Почет? Не особо.
Три ночи он шел на восток от реки Нил. Большинство людей вышло бы к Красному морю и целой россыпи курортов, но Фаэтон, будучи сыном Гелиоса, умудрился найти волшебный дворец отца на горизонте, откуда Гелиос каждый день начинал свои поиски горячих цыпочек… я хотел сказать, свой величественный пролет по небу.
Фаэтон добрался до места где-то в три утра. Даже в предрассветном мраке ему пришлось надеть солнцезащитные очки, настолько ослепителен был дворец. Парапеты сияли расплавленным золотом. Вокруг колонн из небесной бронзы перед входом пылал огонь. На серебряных воротах – по задумке самого Гелиоса – проигрывались, точно на экране кинотеатра, сцены из жизни смертных.
Когда Фаэтон подошел ближе, двери сами собой открылись. За ними был тронный зал размером со стадион. Внутри толпились младшие боги, помощники Гелиоса, ожидавшие начала ежедневной службы. Три оры, богини времен года, попивали кофе и завтракали тако. Леди в переливающихся голубых и золотых одеждах – Гемера, богиня дневного света, – болтала с красивой крылатой девушкой в розовом платье. Фаэтон предположил, что это Эос, розоперстая богиня зари, потому что он еще ни у кого не видел таких красных рук. Либо ее пальцы были вымазаны кровью, а в этом случае Фаэтон не горел желанием с ней познакомиться.
Другой угол занимала целая группа ребят в одинаковых синих рабочих халатах, но с разным временем на спинах – 00.00, 1.00, 4.00, – и надписью «Чистотряд». Фаэтон предположил, что это были боги часов.
Да, у каждого часа есть свой младший бог. Можете себе представить, каково быть богом двух часов дня? Все школьники тебя ненавидят и только и думают: «А можно уже будет полчетвертого? Я хочу домой!»
В центре зала на троне из изумрудов восседал титан Гелиос. (Нет, он вовсе не пытался произвести впечатление. У этого парня наверняка и туалет был из бриллиантов, ослеплявший любого, кто направлял на него лучик света.)
Фиолетовые одежды подчеркивали ровный загар. На черных волосах покоился золотой лавровый венок. Он тепло улыбался (ну, он был богом солнца, он все делал с теплотой), что смягчало жуткое впечатление от глаз, потому что его зрачки пылали, как контрольные лампочки на промышленных печах.
– Фаэтон! – воскликнул он. – Добро пожаловать, сын мой!
Сын мой. Эти два слова осчастливили Фаэтона. Гордость окутала его горячей волной, а может, у него поднялась температура, потому что термометр тронного зала показывал под пятьдесят.
– Так это правда? – слабым голосом спросил он. – Я твой сын?
– Конечно, ты мой сын! – ответил Гелиос. – Подойди сюда. Дай мне на тебя посмотреть!
Фаэтон приблизился к трону. Остальные боги столпились вокруг, шепча: «У него отцовский нос. Ничего фигура. Красивый юноша. Жаль, у него глаза не пылают».
У Фаэтона закружилась голова. Он начал сомневаться, стоило ли сюда приходить, но затем вспомнил колкости Эпафа. Тупой царевич с его тупой лоурайдерской колесницей.
Злость вернула Фаэтону смелость. Он был полубогом. Он был вправе здесь находиться. Выпрямившись, он посмотрел прямо в пылающие глаза отца.
Гелиос внимательно его оглядел.
– Ты вырос превосходным юношей. Ты достоин своего имени – Сияние. И этим я хочу сказать, что ты молод, силен и красив и никак не ассоциируешься с тем фильмом про маньяка с топором.
– Э-эм, спасибо…
– Итак, сын мой, – продолжил бог, – затем ты пришел повидаться со мной?
По щеке Фаэтона скатилась капля пота. Ему очень хотелось ответить: «Потому что ты не приходил повидаться со мной, козел», – но он решил, что не стоит.
– Отец, я горжусь, что я твой сын, – сказал Фаэтон. – Но дома никто мне не верит. Они смеются надо мной. Утверждают, что я лгу.
Гелиос нахмурился.
– Почему они тебе не верят? Разве они не заметили, что я не стал сжигать твою мать после ее официального заявления?
– Не думаю, что это кого-то убедило.
– Разве они не знают, что твое имя означает Сияние?
– Им плевать.
– Смертные! Ни в чем им не угодишь!
Гелиос задумался. Ему не нравилось, что над его ребенком потешались. Он хотел помочь Фаэтону, но не знал как. Ему стоило остановиться на чем-то простом, вроде автографа или совместного снимка в «Инстаграме». Или прицепить к колеснице баннер «ФАЭТОН – МОЙ СЫН. СМИРИТЕСЬ».
Вместо этого Гелиос поступил опрометчиво.
– В качестве доказательства, что я твой отец, – сказал бог, – проси меня о чем хочешь. Все, что угодно, и я это сделаю.
Глаза Фаэтона вспыхнули (не буквально, как у его папы, но почти так же ярко).
– Правда? Ты серьезно?
Гелиос усмехнулся. Ох уж эти дети… Он предположил, что Фаэтон попросит волшебный меч или билеты на крутые автомобильные гонки.
– Клянусь рекой Стикс.
Опять-таки, нельзя давать подобных обещаний, но почему-то именно они срываются с языка богов и героев в самый худший момент.
Впрочем, я понимаю Гелиоса. Как и большинство божественных отцов (да и смертных тоже), он чувствовал себя виноватым, что не уделял должного внимания детям. Он пытался компенсировать это дорогим подарком – а в данном конкретном случае катастрофически глупым обещанием.
Фаэтон не колебался. С самого детства он хотел лишь одного. Он мечтал об этом всю жизнь.
– Я хочу завтра управлять солнечной колесницей! – выпалил он. – Целый день только я!
По всему тронному залу пронесся шорох, как от помех на записи: все боги вытянули в его сторону шеи и уставились на него с немым вопросом: «Что ты сказал?»
Божественная челюсть Гелиоса отвалилась. Божественному заду вдруг стало очень неуютно на изумрудном троне.
– Эй-ей-ей, полегче. – Он попытался засмеяться, но это больше походило на предсмертные хрипы. – Ребенок, давай не будем сходить с ума. Выбери что-нибудь другое. Серьезно, это единственное, что я не могу тебе позволить.
– Ты обещал все, что угодно, – напомнил Фаэтон. – Примечаний не было.
– Примечание подразумевалось само собой! Подумай сам! Солнечная колесница? Это слишком опасно! Как насчет симпатичного набора колесниц из спичечных коробков?
– Пап, мне шестнадцать.
– Тогда настоящую колесницу! Ни у кого из детей такой не будет! «Mark V Zephyr» с бронзовыми дисками…
– Пап! – перебил Фаэтон. – Ты выполнишь клятву или нет?
Гелиос ощутил себя в ловушке – еще хуже, чем когда он проткнул колесо в четыре часа и торчал в ожидании техпомощи посреди полуденного неба.
– Фаэтон, ладно, я поклялся. Взять назад слово я не могу. Но я могу попытаться вложить в твою голову крупицу здравого смысла. Это плохая идея. Если бы существовал бог плохих идей, он бы написал краской на щите «позволить смертному вести солнечную колесницу», потому что это худшая из всех возможных плохих идей.
Но энтузиазм Фаэтона не так просто было остудить. Шестнадцать лет его мать и сестры твердили, что абсолютно все его желания были плохими идеями – слишком опасно, слишком рискованно. Больше он не собирался поддаваться уговорам.
– Разреши мне вести солнечную колесницу, – сказал он. – Я всегда этого хотел. Это моя мечта!
– Но, сын… – Гелиос оглянулся в поисках поддержки со стороны придворных, но те резко заинтересовались своим тако на завтрак. – Никому не выдержать жар колесницы, кроме меня. Даже Зевсу, а он самый могущественный бог из всех. Моя четверка лошадей практически неуправляема. И подумай о маршруте. Сначала ты взлетаешь вертикально вверх, как на самых жутких американских горках на свете, и оказываешься так высоко, что буквально задеваешь головой небеса; да еще все эти монстры-созвездия, что только и ждут, как бы на тебя напасть! Затем спуск, практически свободное падение, от которого кровь стынет в жилах… Я тебя совсем не убедил, да?
– Звучит потрясающе! – воскликнул Фаэтон. – Когда я могу начать?
– Давай поведу я. А ты будешь сидеть рядом, махать рукой и бросать конфеты?
– Нет, пап.
– Давай я потренирую тебя пару месяцев, прежде чем ты возьмешься за поводья. Или пару столетий. Отправляться завтра – это безумие.
– Нет.
Гелиос тяжело вздохнул.
– Ты разбиваешь мне сердце, парень. Хорошо. Идем.
Солнечный гараж совсем не походил на стандартные гаражи, заваленные коробками, сломанной мебелью и старыми рождественскими украшениями. На мраморном полу не было ни пятнышка. Стойла были недавно вычищены. Команда богов-часов в одинаковой рабочей форме с надписью «Чистотряд» суетилась, полируя отделку колесницы, пылесося салон и запрягая огненных коней размером со слонов.
Одни только колеса колесницы были в два раза больше Фаэтона. Золотые оси и обода с серебряными спицами и тормозными колодками от «Мазерати». На боках колесницы красовались шедевры Гефестовой металлической мозаики – «живые» виды Олимпа, отлитые из золота, серебра и бронзы. Салон из черной кожи дополняли навороченная стереосистема, держатели для напитков из двадцатичетырехкаратного золота и освежитель воздуха в виде сосны на зеркале заднего вида.
Фаэтону не терпелось залезть внутрь, но, когда он схватился за поручни, те оказались раскаленными, как газовые горелки.
– Стой. – Отец взял какую-то бутыль с чем-то, похожим на солнцезащитный крем. – Дай я нанесу это на тебя, чтобы ты не вспыхнул факелом.