ЧАСТЬ I. САХАЛИНСКИЙ ВОПРОС И ЕГО РЕШЕНИЕ
Счастлив в наш век, кому победа
Далась не кровью, а умом,
Счастлив, кто точку Архимеда
Умел сыскать в себе самом,
Кто, полный бодрого терпенья,
Расчёт с отвагой совмещал —
То сдерживал свои стремленья,
То своевременно дерзал.
Предисловие
В октябре 1853 года начальник Амурской экспедиции Г. И. Невельской в рапорте генерал-губернатору Восточной Сибири Н. Н. Муравьёву «по делу о занятии острова Сахалина» поэтически писал: «19 сентября, в 11 час. самой тёмной и тихой ночи, мы бросили якорь в ¾ мили от берега»[1] в заливе Томари-Анива. Месяцем ранее ещё более романтическую запись сделал секретарь миссии вице-адмирала Е. В. Путятина в Японию, известный писатель И. А. Гончаров: «9-го августа, при ясной, но, к сожалению, чересчур жаркой погоде, завидели мы тридесятое государство. То были ещё самые южные острова, крайние только островки и скалы Японского архипелага… Вот достигается, наконец, цель десятимесячного плавания, трудов. Вот этот запертый ларец с потерянным ключом, страна, в которую заглядывали до сих пор с тщетными усилиями склонить и золотом и оружием, и хитрой политикой на знакомство»[2].
Эти два события, результатом которых стали возведение Муравьёвского поста на Сахалине и подписание Симодского трактата, создали новую проблему в отношениях двух государств, Японии и России. Проблема эта получила название «сахалинский вопрос» и решалась правительствами и дипломатами обеих стран в течение более двадцати лет. Её суть заключалась в решении одного из главных вопросов, где должна проходить граница между Японией и Россией, и какое место во взаимоотношениях двух государств должен занимать остров Сахалин.
Истоки этого вопроса исходят к началу 19 века. В 1808 году русское правительство решило официально занять остров Сахалин. Считавшийся взятым «под государеву руку» ещё в XVII веке[3], он не имел поселений, которые закрепляли бы и при необходимости защищали эти земли. Во время первого русского кругосветного плавания в 1805 году И. Ф. Крузенштерн, исследуя залив Анива, отмечал рыбные богатства моря, изобилие китов, удобные для землепашества долины, прекрасный строевой лес. Он указывал, что здесь бы удобно «завести селение»[4]. Он же обнаружил здесь недавно основанную японцами рыбную факторию. Незадолго до того побывавший в заливе Анива французский мореплаватель Ж. Ф. Лаперуз японских построек ещё нигде не видел.
В 1806–1807 гг. в заливе Анива по распоряжению Н. П. Резанова, начальника экспедиции, направленной с дипломатической миссией в Японию и закончившейся неудачей, на бриге[5] «Юнона» и тендере[6] «Авось» побывали морские офицеры Н. А. Хвостов[7] и Г. И. Давыдов[8], находившиеся на службе в Российско-Американской компании. Они получили от Резанова секретную инструкцию с чёткими указаниями. В первом её пункте говорилось: «Войти в губу Анива и, буде найдёте японские суда, истребить их, людей, годных в работу и здоровых, взять с собою, а неспособных, отобрав, позволить им отправиться на северную оконечность Матмая, сказав, чтоб никогда они Сахалин, как российского владения, посещать иначе не отважились, как приезжая для торга, к которому всегда россияне готовы будут. В числе пленных стараться брать мастеровых и ремесленников»[9].
Все указания были исполнены. Это событие переполошило всю Японию, породило слухи о том, что земли Эдзо[10] окружены сотнями русских судов[11]. Царское правительство, стремившееся к поддержанию мира на Дальнем Востоке и избегавшее каких-либо осложнений в этом районе, признало действия Н. А. Хвостова и Г. И. Давыдова самовольными. В 1808 г. они были отданы под суд адмиралтейств-коллегии. Пока шло следствие, оба офицера были отправлены на войну со Швецией, где отличились и были представлены к наградам. Суд признал их виновными в «бесчинствах против японцев»[12]. От наказания они были освобождены, но лишены наград.
Во время этих событий Главное правление Российско-Американской компании обратилось к министру коммерции Н. П. Румянцеву с запиской о необходимости занять Сахалин, «чтобы учредить по примеру острова Уруп на нём свою оседлость, сделать укрепление, завесть экономию, хлебопашество, училища и другие заведения»[13]. Министр коммерции направил соответствующее представление Александру I, который 9 августа 1808 года утвердил его. В ответе Главному правлению РАК Н. П. Румянцев сообщал, что императору «угодно было изъявить высочайшее соизволение на такое предприятие компании, чтоб с находящимися на Сахалине жителями обходиться миролюбиво, не делая насилия, жестокостей и не разоряя их семей»[14].
В Охотске начинается подготовка судна для выхода на Сахалин, но планы Российско-Американской компании оказались расстроены осложнением в отношениях с Японией после пленения японцами руководителя второй русской кругосветной экспедиции В. М. Головнина. Правительство решило до разрешения спорных вопросов с Японией поселений на Сахалине не заводить, оставив при этом за Российско-Американской компанией осуществление монопольного контроля на Южном Сахалине и Курильских островах, и возложив на компанию задачу установления торговых отношений с южным соседом. Начавшаяся Отечественная война 1812 года надолго отложила осуществление намеченных планов.
Снова к вопросу о занятии Сахалина русское правительство вернулось в 50-е годы. К этому времени острый интерес к северо-западной части Тихого океана начали проявлять англичане, французы, американцы. Здесь в 1846 году побывала французская эскадра Сесиля, почти ежегодно английские и американские корабли заходили в Нагасаки, пытаясь установить торговые связи с Японией. В 1852 году американский конгресс решил отправить к берегам Японии и Китая, наряду с научной экспедицией, военную эскадру под командованием коммодора Мэттью К. Перри[15].
Оставлять далее Сахалин не занятым и незащищённым было рискованно. В результате исследований Г. И. Невельского на транспорте «Байкал» в 1849 году была подробно описана северная часть острова, лиман Амура, открыт пролив между Сахалином и материком. Амурская экспедиция проделала огромную работу по исследованию и закреплению за Россией дальневосточных рубежей. В Петербурге был образован «Особый комитет для рассмотрения тех мер, кои с нашей стороны полезно было принять относительно японского дела». Было принято решение о посылке на Дальний Восток эскадры вице-адмирала Е. В. Путятина[16] и занятии южного Сахалина. Российско-Американская компания, стремясь не остаться в стороне, сделала новое представление правительству о занятии Сахалина, которое 11 апреля 1853 года было утверждено царём. Управляющий Морским министерством великий князь Константин Николаевич[17] сообщил генерал-губернатору Восточной Сибири Н. Н. Муравьёву[18] утверждённые «по сему предмету следующие основания»:
«1. Предоставить Российско-Американской компании занять остров Сахалин и владеть онным на тех же основаниях, как владеет она другими землями, упомянутыми в её привилегиях.
2. Обещать компании для занятия и защиты на Сахалине компанейских учреждений, предоставлять в распоряжение воинских нижних чинов и офицеров и чинам сим считаться на службе компании и находиться на полном её иждивении.
3. Компания обязуется занять на острове Сахалин те пункты, которые по местным соображениям окажутся важнейшими, к чему и приступить в нынешнем летом, в 1854 году иметь там особого своего правителя, которому в политическом отношении состоять под начальством генерал-губернатора Восточной Сибири или другого правительственного главного начальника, как будет указано Высочайшею волею.
4. Компания обязуется не допускать вновь на Сахалине никаких иностранных заселений, ни произвольных, ни по взаимному соглашению.
…6. Для ограждения берегов острова и гаваней от вторжения иностранцев, компания обязуется содержать достаточное число судов, но в случае военного нападения требует для защиты войска от правительства.
…10. В нынешнем году назначить и обязать компанию взять не менее 100 человек из Камчатки.
11. На издержки по сему предприятию отпустить компании без всякого впоследствии расчёта пятьдесят тысяч рублей серебром из сумм, ассигнованных в распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири на составление особого капитала по предприятиям относительно гиляков…»[19].
Начало сахалинскому вопросу было положено в царствование Николая I. Он же дал установку на то, что весь Сахалин должен быть российским. Но окончательно вопрос получил разрешение уже при Александре II. Главная заслуга в этом, конечно, самого самодержца, продолжавшего линию своего отца. Однако искусным практическим исполнителем реализвции всех дальнейших мер стал министр иностранных дел А. М. Горчаков, которого всемерно поддерживал великий князь Константин Николаевич, министры из его окружения, генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьёв-Амурский, адмирал Е. В. Путятин, руководители Азиатского департамента МИДа и российские консулы в Японии и Китае. Так получилось, что о дипломатах Азиатского департамента и российских консулах написано, к сожалению, совсем немного.
Решение сахалинского вопроса совпало с очень трудным периодом в истории России. Поражение в Крымской войне, по выражению одного из современников князя А. М. Горчакова, не только не дало «России права выхода из своего внутреннего двора во внешний мир, но надолго заперла её в этом внутреннем мире, связав при этом крепко-накрепко Парижским трактатом 1856 г.»[20]. Начинались внутренние преобразования. Стало ясно, что без отмены крепостного права и других либеральных реформ, у России нет будущего. «При современном положении нашего государства и Европы вообще, – докладывал А. М. Горчаков императору Александру II, – главное внимание России должно быть упорно направлено на осуществление дела нашего внутреннего развития, и вся внешняя политика должна быть подчинена этой главной задаче» [21].
В 1863–1864 гг. страна столкнулась с новым политическим кризисом в Польше, где началось мощное восстание. Эти события поставили европейские державы во враждебные к России отношения. Александр II, вступивший на престол в 1855 г., смог увидеть, что в дальнейшем международное положение России будет определяться не только борьбой интересов на западноевропейском направлении, а прежде всего в Центральной и Восточной Азии. Одним из первых фактов нового отношения правительства к дальневосточным территориям стало послание Горчакова российскому поверенному в делах США Э. А. Стеклю [22] в начале 1957 г. «Наше утверждение на устьях Амура, – давал официальную трактовку позиции России на Дальнем Востоке министр иностранных дел, – отнюдь не является завоеванием. Согласно нашим прежним трактатам с китайским правительством мы уже имеем на устья этой реки давние права, и, если мы не считаем необходимым до сего времени придавать им характер публичности, наше обладание ими не стало, по нашему мнению, вследствие того менее очевидным… Открытие свободного плавания по Амуру является для нас тою крайнею необходимостью, которая не может быть оспариваема. Это единственный путь снабжения продовольствием наших поселений возле устьев реки» [23].
Главными направлениями на Дальнем Востоке стало налаживание отношений с Китаем и Японией, решение Амурского вопроса и примыкавшего к нему Сахалинского вопроса. По поручению Горчакова были проведены успешные переговоры с Китаем; 16 (28) мая 1858 г. удалось заключить Айгунский договор о русско-китайской границе, спустя две недели был заключён ещё один договор – Тянцзинский, который подтверждал мир и дружбу между двумя странами, уравнивая права России в её отношениях с Китаем, так же как и с другими государствами. «Оба акта, – пояснял Горчаков в своей докладной записке царю значение совершившегося, – завершают урегулирование наших дел с Китаем, т. е. обогатив Россию необъятной территорией, Ваше Величество добилось также признания китайским правительством великих принципов европейской цивилизации, свободного исповедания христианской религии, допущения в Пекин нашего полномочного представителя всякий раз, когда нам это будет необходимо, открытия портов и т. п. Первым из договоров этого рода, заключённых Китаем, был договор с Россией ибо, заключив соглашение с гр. Путятиным, китайское правительство согласилось на заключение тождественных договоров с другими державами, представленными в Тянь-цзине. С чувством глубокого волнения и от всего сердца я позволю себе воздравить Вас, Ваше Величество, по случаю того, что в историю Вашего царствования вписана новая прекрасная и славная страница». В резолюции царя на записке были отмечены достижения в Китае: «Я поблагодарил бога от всего моего сердца за блестящий результат, достигнутый в двух различных направлениях. После сего я не остановлюсь перед тем, чтобы ген. Муравьёва именовать: гр. Муравьёв-Амурский, с производством в генералы в день коронации» [24].
За высокие достижения в «общих направлениях политики» Александр II пожаловал А. М. Горчакову высшую награду Российского государства орден Святого Апостола Андрея Первозванного. В Высочайшей грамоте говорилось: «Нашему действительному тайному советнику, министру иностранных дел князю Александру Горчакову.
Призвав вас к управлению министерством иностранных дел, Мы с полным доверием ожидали полезных последствий общего направления политики Нашей, по указанным вам от Нас предначертаниям. Упроченные, после заключения мира, дружественные сношения России с Европейскими Державами, приобрели уже вам право на Нашу признательность. Ныне, труды ваши ознаменовались новым значительным успехом, чему служат доказательством договоры, подписанные в Айхуне и Тян-Цзине, коими прекратились давние недоразумения наши по пограничным делам с Китаем и открыто новое поприще для дружеских и торговых сношений наших с сим Государством. В справедливом возмездии за столь достохвальное служение ваше Престолу и Отечеству, Всемилостивейше жалуем вас кавалером ордена Святого Апостола Андрея Первозванного, знаки коего при сём препровождая. Повелеваем вам возложить на себя и носить по установлению. Пребываем к вам Императорскою милостию Нашею всегда благосклонны.
На подлинной Собственною Его Императорского
Величества рукою написано:
«АЛЕКСАНДР.»
30 августа 1858 года» [25].
Важное значение имел и Пекинский договор, подписанный в ноябре 1860 г.; он определил восточную границу и, в основном, наметил западную границу между Россией и Китаем. Договор также регламентировал русско-китайские торговые отношения.
Выше уже отмечалось, что на решение сахалинского вопроса потребовалось немногим более двадцати лет. Все эти годы шла упорная, напряжённая дипломатическая работа, которой виртуозно руководил А. М. Горчаков. Вызывает недоумение стереотип, сложившийся в нашей исторической литературе о некоей недооценке им дальневосточного направления внешней политики. В авторитетном научном издании «История внешней политики России. Вторая половина XIX века» утверждается: «К числу промахов Горчакова можно также отнести недооценку им среднеазиатского и дальневосточного направления внешней политики, страдавшей излишним евроцентризмом» [26]. Достаточно посмотреть хронологический перечень международных актов и административных распоряжений МИДа (на русском языке) за 1856–1881 гг., чтобы стало понятно внимание Горчакова к дальневосточному направлению. Из более пятисот актов и распоряжений, почти 17 процентов посвящены Дальнему Востоку [27]. Это никак не походит на недооценку роли Дальнего Востока во внешней политике России. Огромный массив архивных документов, подтверждающих этот вывод, хранится и в архивах АВПРИ, РГИА, РГА ВМФ, ГАРФ, РГИА ДВ и некоторых других архивах.
В 1883–1907 гг. в Санкт-Петербурге на берегу канала Грибоедова, рядом с Михайловским садом и Конюшенной площадью на месте, где 1 марта 1881 г. в результате покушения смертельно ранили императора Александра II, был возведён храм Спас-на-крови. В нишах цоколя установлены двадцать памятных досок из тёмно красного гранита, на которых золочёными буквами обозначены дела и свершения императора Александра II. На одной доске надпись гласит: «1858 и 1860 гг. Присоединение к России Амурского и Уссурийского края. Айгунский договор 16 мая 1858 года. Пекинский договор 2 ноября 1860 года». Такое вот своеобразное признание успехов внешней политики России на Дальнем Востоке.
К 200-летию со дня рождения А. М. Горчакова в 1998 г. были приурочены различные мероприятия и издания. Прошли Юбилейные чтения, посвящённые выдающемуся дипломату и государственному деятелю России. В материалах Юбилейных чтений, в докладах и выступлениях отмечалось, что А. М. Горчаков не замыкался Европой, а налаживал отношения с другими «второстепенными» по тем временам странами – Китаем, Японией Соединёнными Штатами, Бразилией, понимая, что без расширения внешних связей Россия не сможет преодолеть своих трудностей, ни сохраниться великой державой [28]. Вышли монографии и исследования В. А. Лопатникова [29], Г. Л. Кессельбреннера [30], А. Р. Андреева [31], Я. С. Киняпиной [32] и др. Среди них выделяется недавно изданная объёмная рукопись другого известного советского дипломата Г. В. Чичерина «Исторический очерк дипломатической деятельности А. М. Горчакова» [33], подготовленная им ещё в начале 20 века. Автор постарался не только воссоздать исторические процессы того времени, но и портреты сподвижников Горчакова по МИДу, тех кто занимал посты послов России, кто руководил департаментами министерства, тех, кто состоял главными советниками при министре и послах.
И всё же во всех этих изданиях за рамками исследований остаётся дальневосточное направление политики России и совсем не затрагивается тема сахалинского вопроса. В некотором роде положение исправляют защищённые в последнее время глубокие диссертации А. В. Трёхсвятского [34], М. В. Строевой [35], Е. В. Сысоевой [36], А. В. Козюры [37], А. С. Мамая [38], монография А. В. Ремнева [39]. Почти нет работ о дипломатах, работавших на Дальнем Востоке. Приятное исключение составляют исследования В. М, Хевролиной [40], А. П. Кузнецова [41], Е. Б. Кириченко [42], посвящённые дипломатической работе на Дальнем востоке Н. П. Игнатьева, первого российского консула в Японии И. А. Гошкевича, консула А. Э. Оларовского.
В публикуемой монографии впервые делается попытка проследить ведущую роль министра иностранных дел, выдающегося дипломата А. М. Горчакова в решении сахалинского вопроса, стратегической задачи, от которой во многом зависела безопасность дальневосточных рубежей. Делается также попытка персонифицировать исторический процесс во время этих событий. По нашему глубокому убеждению без этого не бывает исторической справедливости.
Глава первая. ВОЗНИКНОВЕНИЕ САХАЛИНСКОГО ВОПРОСА
1. Муравьёвский пост 1853–1854 гг.
11 апреля 1853 г. император Николай I утвердил представление Российско-Американской компании о занятии Сахалина, а уже 15 апреля 1853 г. генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьёв направил предписание № 125 Г. И. Невельскому: «Из прилагаемой при сём копии с отношения ко мне Его Высочества Великого Князя Константина Николаевича ваше высокоблагородие усмотрите новые благодетельные распоряжения правительства к упрочению наших владений в юго-восточной части Охотского моря.
По соглашению моему с Главным правлением Американской компании исполнение этого важного дела возлагается в нынешнем году на ваше высокоблагородие, и до прибытия на Сахалин особого от Американской компании правителя в 1854 году все чины и учреждения на Сахалине должны находиться под Вашим начальством и в непосредственном Вашем распоряжении, вследствие чего нахожу необходимым указать Вам следующие главные основания к успешнейшему исполнению видов правительства.
1. Занять на острове в нынешнем же году два или три пункта на восточном или западном берегу оного, но сколь возможно южнее, ибо северная часть сего острова и всё прибрежье лимана находится уже под наблюдением Амурской экспедиции и не требует поспешнейших мероприятий в этом отношении» [43].
В предписании далее указывалось, что к приезжающим заниматься рыбной ловлей на юг Сахалина японцам следует отнестись дружелюбно, убедить их, что промыслы и торговля будут ограждены от покушений иностранцев; в занятых местах необходимо построить укрепления, поставить орудия, поднять флаг Российско-Американской компании.
Российско-Американская компания получала возможность осуществить давно задуманные планы освоения Сахалина: организовать рыбные и пушные промыслы, земледельческие колонии, приступить к разработке месторождений каменного угля. Главное правление компании, согласовав вопрос с генерал-губернатором Восточной Сибири, направило письмо Г. И. Невельскому с просьбой принять на себя руководство Сахалинской экспедицией до прибытия на Сахалин назначенного правителем острова капитан-лейтенанта И. В. Фуругельма [44], вместе с которым в 1854 году предполагался приезд доктора, фельдшера и лиц для всестороннего исследования Сахалина [45]. Ведение всех торговых и денежных операций должен был вести специальный приказчик компании.
Как писал в своих «Воспоминаниях о Сибири» Б. В. Струве [46]: «Весть о высочайшем разрешении занять остров Сахалин, залив Де-Кастри и озеро Кизи, как о новом знаке доверии Царя и высшего правительства к Муравьёву, привёз к нам в Иркутск принятый им в Петербурге на сибирскую службу майор Н. В. Буссе [47], товарищ М. С. Карсакова по Семёновскому полку. Буссе приехал в Иркутск и уехал опять, как говорили тогда по-муравьёвски. Совершив переезд из Петербурга в Иркутск 6000 вёрст, во время распутицы, в какие-нибудь 20 дней, он пробыл у нас всего три дня и помчался через Якутск в Аян, оттуда он пошёл на компанейском судне «Николай» в Петропавловский порт за десантом, назначенным для занятия Сахалина» [48].
Для выполнения этого плана военному губернатору Камчатской области В. С. Завойко [49], который состоял на службе Российско-Американской компании и являлся её представителем, поручалось «избрать из находящихся в Петропавловском порте нижних чинов, как морского ведомства, так и казаков от 80 до 100 лучших людей, преимущественно по желанию их и отправить таковых с двумя офицерами, вполне благополучными, на том же самом компанейском судне, которое доставит Вам настоящее предписание, в распоряжение капитана 1-го ранга Невельского. Нижние чины сии должны быть снабжены из Петропавловского порта, надлежащею одеждою и продовольствием на целый год, а также полным вооружением с огнестрельными припасами» [50].
В Петропавловск Н. В. Буссе прибыл 9 августа 1853 г., когда подготовка десанта на Сахалин здесь в основном уже была закончена. Отбирал и готовил для десанта людей лейтенант 46-го флотского экипажа Н. В. Рудановский [51], вызвавшийся добровольно служить в Сахалинской экспедиции. 7 августа 1853 г., в рапорте главному командиру Петропавловского порта он представил список отобранных людей из 46 флотского экипажа и Камчатской казачьей команды. Все они «по свидетельствовании медицинским инспектором коллежским советником Г. Линчевским и старшим врачом 46 флотского экипажа Г. Н. Клининым вчерашнего числа найдены здоровыми и способными отправляться в экспедицию». Немаловажное значение имело и то, какие ремёсла «знают» участники десанта, поэтому Рудановский сделал об этом специальную пометку. В список назначенных на остров Сахалин вошли [52]:
Ознакомившись с отобранной командой, Н. В. Буссе сделал пометку на списке: «сим свидетельствую, что означенные в списке нижние чины, действительно избраны из лучших по наружному виду людей, находящихся в Петропавловском порте».
11 августа участники сахалинской экспедиции вышли из Авачинской бухты, а 26 августа прибыли в Петровское зимовье, где их уже ожидал Г. И. Невельской [53]. Н. В. Буссе доложил Невельскому об исполнении возложенного на него поручения. Однако изучив ведомости имущества, с которым следовал десант на Сахалин, Невельской нашёл, что для безопасной зимовки ещё многого не хватает. Мало взяли строительных инструментов, товаров для обмена на свежую пищу у местных жителей, медикаментов, незначительными были запасы чая, сахара, табака [54]. Поэтому Г. И. Невельской решил идти в Аян, где находились склады Российско-Американской компании и, пополнив запасы экспедиции направиться на Сахалин. Из Петропавловска с десантом прибыл только один офицер Н. В. Рудановский. Поскольку в Амурской экспедиции незанятых офицеров не было, и всё время ощущался крайний недостаток в людях, Невельской предложил Буссе возглавить сахалинский отряд. Н. В. Буссе, считавший, что доставив десант в Петровское, он исполнил свой долг и может возвращаться в Иркутск, явно не был готов к такому повороту событий. Но другого выхода не было, десант не мог идти с одним офицером. Это хорошо понимал Буссе и вынужден был подчиниться обстоятельствам. Но принятие должности, видимо так и не дало ему возможность осознать полностью своё положение руководителя сахалинской экспедиции. Его деятельность на Сахалине показала, что он так до конца и не понял свою роль первопроходца и этим резко отличался от других сподвижников Г. И. Невельского.
В Петровском в составе экспедиции произошли некоторые изменения. С транспорта «Байкал» в экспедицию были переведены матросы Пётр Кудрявцев, Дмитрий Поспелов, Михайло Сизый, Никифор Смолин, Иван Дубенко, Емельян Савченко, Тимофей Пироговский. И десанта на «Байкал» перешли Михайло Дубинин, Семён Чернявский, Макар Сухоручко, Тарас Смольянинов, Спиридон Базулин, Фёдор Гаврилов, Николай Смертин, Николай Овдин. Ещё одиннадцати матросам и одному казаку из сахалинской команды предстояло зимовать в Императорской гавани с лейтенантом Н. К. Бошняком [55], который также находился на «Николае» [56].
В Аяне с большим трудом Г. И. Невельской добился от представителя Российско-Американской компании А. Ф. Кашеварова [57] пополнения запасов экспедиции. Снова вернувшись в Петровское и сделав последние распоряжения, 7 сентября Г. И. Невельской вышел на Сахалин. Плавание проходило успешно и 17 сентября «Николай» [58] вошёл в залив Анива. Здесь на мысе Крильон транспорт должен был взять Д. И. Орлова [59] – активнейшего участника Амурской экспедиции. 17 августа он основал временный Ильинский пост на западном побережье Сахалина. По инструкции Невельского он должен был спускаться к югу, исследуя остров, и выйдя на восточную сторону Крильона, ожидать транспорт с десантом. Д. И. Орлова на месте не оказалось. Ожидание и сигналы орудийными выстрелами результатов не дали. Прокладывая курс по карте И. Ф. Крузенштерна, «Николай» медленно двигаясь, направился к айнскому селению Томари-Анива в бухте Лососей. 19 сентября в 11 часов ночи он стал на якорь примерно в трёх милях от селения.
За годы прошедшие после пребывания здесь Хвостова и Давыдова, японцы снова обосновались в этих местах для ведения рыбного промысла. Прибывая весной, они собирали айнов с восточного и западного побережий и заставляли их работать на себя на ловле сельди и горбуши за мизерную плату до глубокой осени. Постепенно расширяя промыслы, японцы построили складские помещения, торговую лавку. Для охраны имущества на зиму оставляли сторожей. В зиму 1852–1853 гг. здесь оставалось 38 человек [60].
Объясняя в рапорте Н. Н. Муравьёву своё решение высадиться именно в селении Томари-Анива, Г. И. Невельской отмечал: «Сведения, какие я имел об острове Сахалине показали: а) что единственное место, в котором только возможно было сделать в такое позднее время года, при наших ничтожных средствах, высадку значительного десанта, есть залив Тамари-Анива; b) залив этот есть место, где производится главная рыбопромышленность и торговля японцев на острове, и где соединены у них для этого все запасы и материалы; с) став твёрдою ногой в этом заливе, я полагаю, что японцы поневоле вынужденными найдутся вступить с нами в дружественные торговые сношения, потому что рыбная ловля в Тамари-Анива для них крайне необходима, и рыбою, вывезенною из Тамари, пропитывается почти всё народонаселение северной части Матсмая; d) занятие всякого второстепенного пункта, при настоящих обстоятельствах, хотя бы даже и представилась к тому возможность, полагаю, было бы не только бесполезно, но вредно, ибо мы этим показали бы японцам нашу нерешительность к обладанию островом, а, вместе с тем, дали им повод и возможность усилить и укрепить их главный и для нас необходимый пункт, так что, может быть, занятие его впоследствии сделалось бы для нас затруднительным и сопряжённым, может быть, с кровопролитием; и, наконец, мы нисколько бы не приобрели того влияния на южную и самую важную часть острова, какое вдруг приобретается с немедленным занятием Тамари-Анива; е) нельзя предполагать, чтобы от американцев, действующих уже ныне в Японии, могло ускользнуть это обстоятельство; а потому нельзя не опасаться, чтобы они, посетя залив этот и видя его нами не занятым, не воспользовались бы этим важным, по своему положению, пунктом, с занятием которого приобретается и значительное влияние на Японию, и решительное влияние на весь остров Сахалин, – остров, богатый каменным углём, который для них необходим; и наконец f) я полагаю, что страна тогда только может считаться занятою, когда заняты главные её пункты.
Вот причины, побудившие меня действовать решительно, и потому не теряя ни минуты времени, я пошёл прямо в залив Тамари-Анива с намерением стать непременно у того пункта, где сосредоточены главные запасы японцев, и который, по всей вероятности, есть лучший в заливе» [61].
Рано утром «Николай», лавируя короткими галсами, подошёл к берегу примерно на 1,5 мили и на глубине 11 метров стал на якорь. В 7 часов утра на двух шлюпках и одной одношлюпочной байдарке Г. И. Невельской с Н. В. Буссе и Н. К. Бошняком направился к берегу для проведения рекогносцировки и отыскания места высадки десанта. Берег был холмистый, покрытый мелким лесом, «селение лежало при речке, протекающей между возвышенностями: увалистый берег около устья речки был обставлен магазинами [62] и различными сараями, около которых были вытащены на берег большие лодки и находились склады леса. Восточная возвышенность, оканчивающаяся у самого берега высоким мысом, на котором находился японский храм и несколько строений, командовала как над селениями, так и всеми магазинами, тянувшимися вдоль берега» [63].
Шлюпки отправились вначале в западную бухту, где виднелись айнские жилища, но большая отмель около 180 метров не позволила им пристать. Айны, встречавшие шлюпки, знаками предложили их вытащить, но Г. И. Невельской, чтобы не терять времени, направил шлюпки в следующую бухту к востоку. Не найдя и там удобного места для высадки он приказал идти прямо в бухту, около которой видны были японские строения. Широкий канал, извивающийся между рифами, позволил пристать прямо к берегу.
Сопоставление съёмок береговой полосы, сделанных Н. В. Рудановским, планов поста Корсаковского, фотографий второй половины XIX века, японских рисунков и современного изучения местности позволяет сделать вывод, что шлюпки Г. И. Невельского пристали прямо против улицы Окружной современного г. Корсакова. Нынешний ручей Безымянный, в то время был речкой, называемой айнами Кусюнкотан, падь по которой проходит улица Окружная, как и посёлок, также назывались Кусюнкотан. Береговая линия в то время проходила примерно по линии современной железной дороги.
После дружелюбной встречи с айнами и японскими представителями Г. И. Невельской с Н. В. Буссе отправились осматривать местность, оставив у шлюпок Н. К. Бошняка. Рекогносцировка показала, что наиболее удобным местом для основания русского поста является южная оконечность мыса Томари, у подошвы которого р. Кусюнкотан впадала в море, т. е. непосредственно в селении.
21 сентября, ясным и тихим утром началась высадка десанта. Транспорт «Николай» подошёл ещё ближе к берегу. На воду спустили баркас и 25 человек во главе с Н. В. Рудановским, вслед за шестивёсельной шлюпкой, в которой находились Г. И. Невельской и Н. В. Буссе, подошли к берегу. Айны, встречавшие десант, начали помогать выгрузке. На берегу установили два орудия и соорудили флагшток для подъёма флага. Команда выстроилась в две шеренги. В торжественной обстановке, после исполнения гимна, под орудийный и оружейный залп на корабле и крики «ура» Г. И. Невельской и Н. В. Буссе подняли русский андреевский флаг. Громкое «ура» донеслось с транспорта «Николай», команда которого разбежалась по вантам и реям. Так по словам Г. И. Невельского «было возвещено в Тамари-Анива окончательное водворение наше на острове». Пост был им назван Муравьёвским в честь генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьёва, «главного ревнителя и предстателя перед высочайшей властью за дело на отдалённом Востоке».
Для десанта были разбиты палатки. Невельской пригласил на корабль айнских старшин и трёх японцев для торжественного обеда. Здесь он ещё раз изложил цель высадки русских и передал письменную декларацию на русском и французском языках, в которой говорилось: «На основании трактата, заключённого между Россией и Китаем в городе Нерчинске в 1689 году, остров Сахалин как продолжение Нижнеамурского бассейна составляет принадлежность России». Далее указывалось, что император Николай I «повелеть соизволил: поставить в главных пунктах острова надлежащие посты в тех видах, чтобы личность и собственность каждого из его подданных, а равно и японцев, производящих промысел и торговлю на территории его величества, была надёжно ограждена от всяких насилий и произвольных распоряжений иностранцев… Во исполнение этой Высочайшей воли, я, нижеподписавшийся начальник этого края, 22 сентября 1853 г. в главном пункте острова Сахалина, Тамари-Анива и поставил Российский Муравьёвский пост, с упомянутой целию. Заведывать этим постом и островом назначен мною Его Императорского Величества майор Н. В. Буссе, а потому к нему, как к ближайшей здесь власти Российской, при всяких недоразумениях и тому подобных случаях, следует обращаться. Объявлено 1853 г., сентября 22-го дня. Муравьёвский Российский пост в заливе Тамари-Анива, на острове Сахалине» [64].
На следующий день с рассветом началась выгрузка основного имущества экспедиции. Всего нужно было перевезти около 4000 пудов. На одном корабельном баркасе, поднимавшем не более 150 пудов, быстро сделать это было невозможно, а времени оставалось очень мало. Невельскому и Бошняку до осенней непогоды ещё нужно было успеть подготовить для зимовки пост в Императорской гавани. И здесь выручили айны. На двух больших лодках они вызвались помочь перевезти имущество. Помощь оказалась очень действенной и уже у вечеру 24 сентября почти всё имущество свезли на берег.
Окончательно выбрали место для строений Муравьёвского поста. Его решили строить на уступах южного склона мыса Томари. Они составляли три ступени с довольно большими площадями. На одной из них располагались два японских сарая, которые удалось купить. Вершина мыса оставалась совершенно свободной от построек. Выбранное место находилось в 70 метрах от берега моря. Площадка, на которой решили начать строительство, возвышалась над уровнем моря примерно на 12 метров. В стратегическом отношении место являлось очень удобным, так как командовало бухтой и селением.
Место это сохранилось и сейчас в черте современного г. Корсакова. Подошва мыса немного срезана со стороны улицы Вокзальной для складов базы хлебопродуктов, с другой стороны оно ограничено улицами Окружной и Матросова и с юга оградой нефтебазы. Сейчас здесь довольно ровная свободная от строений площадка, на которой установлен памятный знак.
К вечеру 25 сентября всё свезли и разместили на берегу, а купленные сараи очистили. В одном, более просторном, разместилась команда, в другом – Буссе и Рудановский, здесь же сложили все запасы и товары. Была выставлена батарея из пяти 12-фунтовых коронад [65] и трёх пушек. Всего в Муравьёвском посту оставалось 59 матросов и 8 наёмных рабочих. Пять казаков и матрос, сопровождавшие Д. И. Орлова, должны были также присоединиться к десанту после прибытия в Муравьёвский пост. Для предстоящих построек Невельской купил у японцев более 600 сухих брёвен. Сруб офицерского флигеля был привезён из Аяна. Геннадий Иванович отмечал: «Ни один пост в Приамурском крае не был поставлен в такое безопасное и вполне обеспеченное положение, в котором я оставил Муравьёвский пост под начальством Н. В. Буссе. Я был совершенно спокоен относительно него: вся команда была весела и здорова» [66]. 26 сентября «Николай» снялся с якоря и, обменявшись с постом Муравьёвским салютами, направился в Императорскую гавань.
Перед отплытием Г. И. Невельской ещё раз проинструктировал Н. В. Буссе по деятельности поста. В самом скором времени в Муравьёвский пост для поддержки должен прийти транспорт Российско-Американской компании «Иртыш» [67]. Если по результатам исследований Д. И. Орлова будет обнаружено место для зимовки транспорта, его нужно будет оставить там на зиму. Если же такого места не окажется, то «Иртыш» нужно будет отправить в Петропавловск, если же он не сможет туда дойти, направить в Императорскую гавань. Лейтенанту Рудановскому предписывалось обследование берегов залива Анива, которые не успел осмотреть Орлов, сделать опись западного берега Сахалина от мыса Крильон до селения Кусунай, обследовать значительные реки и пути, ведущие к северу. Иметь в виду, что ранней весной непременно в пост Муравьёвский придут суда, с открытием навигации пост будет обеспечен всем необходимым. Нужно тщательно изучить нравы, обычаи, верования местного населения. Строго смотреть за тем, чтобы не нарушались их обычаи, имея в виду, что только добрым примером можно влиять на улучшение их образа жизни и нравов. О команде проявлять заботу, следить за здоровьем, бодростью духа и довольствием. В том месте, которое по исследованиям Рудановского окажется более удобным для жизни, подхода судов и их зимовки, к весне поставить пост из 8 или 10 человек [68].
На следующий день началось строительство. Решили на нижней площадке оставить одну батарею и построить здесь казарму для 20 человек, а наверху мыса две казармы на 40 человек, офицерский флигель и пекарню. Четыре строения наверху мыса должны были стоять по углам прямоугольника со сторонами по 16 и 14,5 саженей[69]. Постройки предполагалось соединить стеной с бойницами, построить на двух угловых строениях по диагонали башни и на них поставить по два орудия. Невельской считал, что нужно построить только казарму, флигель и баню, не возводя укреплений, так как миролюбие айнов и дружелюбная политика по отношению к японцам не давали оснований ожидать нападения. Но Н. В. Буссе всё же решил укрепить пост понадёжнее.
Погода стояла прекрасная. Сразу же начали собирать привезённый из Аяна сруб. На нижней и верхней батареях заложили две казармы. На первые венцы пошли брёвна более аршина в диаметре[70]. Сразу же устроили временную пекарню, кузницу. Через два дня обнаружили хорошую глину и начали делать кирпич. Всех людей разделили на три команды по 20 человек. Первая команда строила казарму на верхней батарее. Вторая – на нижней. Казармы заложили пять саженей в длину и три в ширину. Третья команда строила пекарню и сруб. На всё это требовалось много леса. Отличный строевой лес обнаружили в устье реки Сусуи и на ближних мысах. Ежедневно на заготовку леса направлялось 5 – 10 человек. Брёвна скатывались к воде и плотами тащили бечёвкой, идя по колено в воде.
Все дни проходили в беспрестанной работе. Погода ухудшилась, появились первые больные, а многое нужно было успеть до холодов, и главное, подвести строения под крышу. Особенно трудно было людям на транспортировке леса. Вода в море была холодная, закостеневших плотогонов растирали спиртом.
2 октября в пост Муравьёвский прибыл Д. И. Орлов со своими спутниками. Он не смог выйти к мысу Крильон по западному побережью. Перевалив через хребет на восточное побережье, Орлов на лодке дошёл до устья р. Найбы, а оттуда узнав у айнов об основании Муравьёвского поста, прибыл в залив Анива. Днём раньше на рейде стал транспорт «Иртыш». Буссе решил отправить его на зимовку в Императорскую гавань. Вместе с транспортом он отправил и только что прибывшего Д. И. Орлова. В посту остались на зимовку шесть его спутников. Двое из них, якутские казаки Берёзкин и Дьячков, уже неплохо освоили айнский язык и были очень полезны в дальнейшем.
19 октября была окончена первая казарма на верхней батарее. Люди перешли из японского сарая в тёплое удобное помещение. Неделей раньше начала работать новая пекарня. 22 октября была закончена казарма на нижней батарее, здесь же разместилась лавка приказчика Российско-Американской компании Д. И. Самарина, красиво убранная товарами. После торжественно отмеченного новоселья, отдохнув один день, заложили третью казарму. Немного длиннее (5,5 саженей) первых двух. Она получилась самой красивой и удобной. 5 декабря третья казарма была полностью окончена.
Жилые помещения получились довольно просторны. В трёх казармах размещалось 66 человек. Люди спали на кроватях. Все личные вещи складывались в порядке под кроватями. Между ними устанавливались ружья по стенам, приклад находился на уровне спинки кровати. Сумы и сабли вешались над головой. В первой и третьей казармах поставили битые печи, но они получилась не очень тёплыми, поэтому туда поставили ещё и привезённые железные печи. Полы были деревянные, в помещениях всегда было сухо, тепло и просторно [71].
С окончанием жилья строительные работы не закончились. Полностью они были завершены только в начале апреля. На двух углах по диагонали, у дома Буссе и пекарни были построены башни. Восточная, высотой 7,5 метра и западная – высотой 7 метров. Все строения соединялись забором из вертикально построенных брёвен. Внизу у речки стояла баня. Весь пост напоминал небольшую крепость.
Большую часть времени у команды занимали строительные работы, но этим не ограничивалась жизнь поста. Основной задачей, поставленной Г. И. Невельским, являлось обследование и описание местности, изучение нравов, обычаев, верований коренного населения, оказание им помощи. Необходимо было также определить «не найдётся ли тут удобной гавани», так как с открытием навигации следующего года необходимо было поставить один или два поста. С этой задачей блестяще справился Николай Васильевич Рудановский.
К сожалению, у Рудановского и Буссе отношения сложились далёкими от взаимопонимания и сотрудничества. Личные амбиции Буссе, как правило, брали верх над интересами дела. А. П. Чехов, изучая историю освоения Сахалина перед поездкой на остров в 1890 году, сразу выделил главное в отношениях офицеров Муравьёвского поста. Называя Буссе «нервным, неуживчивым господином», он с иронией отмечал: «Зимуя с Рудановским в Аниве и будучи старше его чином, майор назойливо требовал от него чинопочитания и соблюдения всех правил субординации, и это в пустыне, почти с глазу на глаз, когда молодой человек весь был погружён в серьёзную научную работу» [72].
Из 250 дней, проведённых на Сахалине, Н. В. Рудановский 140 провёл в поездках по острову. Он писал: «Южная часть Сахалина между 46˚ и 48˚ параллелями широты, на протяжении более 600 вёрст была в эту экспедицию пройдена мною или на гребном судне или же на собаках, причём, сделано подробное исследование его в географическом, статистическом и климатическом отношениях» [73].
6 октября с пятью матросами, на шлюпке, Рудановский отправился в первый маршрут. Продовольствие было взято на неделю, и поднявшись примерно на 70 километров по реке Сусуе и обследовав её берега, он вернулся. Новое путешествие по Сусуе длилось с 14 по 25 октября. На этот раз Рудановский сделал полное описание реки и селений по её берегам. Он писал Невельскому: «По качеству почвы (большей частью чернозёмной), по изобилию леса, превосходных лугов и обилию в реках всякого рода рыбы долина реки Сусуи весьма удобна для основания земледельческих поселений, в особенности между Кой [74] и Экураки [75], где берега реки ровные, возвышены и, по словам жителей, никогда не заливаемы весной; толщина чернозёмного слоя на глинистой и песчаной подпочве доходит до 2½ до 3½ аршин» [76].
Уже 29 октября Рудановский с тремя матросами, двумя казаками, проводником-айном отправились на лодке в новое путешествие. На этот раз необходимо было описать берег залива Анива и озеро Буссе. Одновременно со вторым путешествием Рудановского приказчик Российско-Американской компании Д. И. Самарин совершил путешествие к айнскому селению Сиретоку, расположенному почти на самой оконечности мыса Анива. Он принёс важные известия. У селения Тообучи была расположена прекрасная гавань – озеро лагунного типа. Самарин назвал его именем Буссе. Он привёз известие, что недалеко от Сиретоку должны быть россыпи золота. Приказчик Розанов, бывавший на приисках в Сибири, определил, что камни, привезённое Самариным, показывают присутствие золота. Теперь к южной оконечности мыса Анива и отправился Рудановский со спутниками, взяв запас продовольствия на 15 суток. Эту часть побережья ещё никто не исследовал. Описывали берега со шлюпки, ночевали в айнских посёлках. Прибыв в селение Тообучи, Рудановский сделал промеры глубин озера Буссе и описал его. Было обнаружено довольно удобное место для стоянки судов с осадкой до 16 футов. По мнению Рудановского берега озера были удобны для основания поселений. Перейдя перевал, Рудановский вышел к Охотскому морю. 12 ноября он вернулся в пост Муравьёвский. Обработав материалы, составил карту, воспроизводящую береговую линию от поста до мыса Анива со всеми мысами, ручьями и речками, глубинами озера Буссе по всей его площади.
20 декабря он вышел в новое путешествие. На этот раз с двумя спутниками, казаком С. Берёзкиным и айном Сирепонку. Проехав по рекам Сусуе, Такой и Найбе, Рудановский вышел на берег Охотского моря. Поднявшись на север от селения Мануй (примерно в районе современной станции Арсентьевка), через перешеек Поясок, самое узкое место острова, вышел к селению Кусунай (современный посёлок Ильинский) и от него к югу до мыса Крильон и затем западным берегом залива Анива вернулся в Муравьёвский пост. Снова больше месяца ушло на разбор и предварительную обработку обширного материала.
23 февраля 1854 года Н… Рудановский отправился в пятое, последнее путешествие по Сахалину. На этот раз предметом исследований стал залив Мордвинова и озеро Тунайча. Положив их на карту, Рудановский хотел ехать дальше по берегу Охотского моря, вокруг мыса Тотнин, но разыгравшаяся на несколько дней страшная пурга не дала возможность продолжить путешествие. 4 марта он вернулся в Муравьёвский пост.
Н. В. Рудановский составил подробное описание своих путешествий [77]. Некоторые рукописи недавно опубликованы [78], некоторые ждут своей очереди. При помощи пель-компаса, термометра и, переданных Д. И. Орловым и П. Ф. Гавриловым [79], сектанта и искусственного горизонта, была составлена карта Южного Сахалина и проведены первые систематические метеорологические наблюдения. Карта Южного Сахалина Рудановского стала первой картой этого района, служившая незаменимым пособием более 50 лет.
Подробно описаны Рудановским коренные жители, Южного Сахалина – айны. По сути, им была сделана первая перепись айнов. По его подсчётам здесь в 1853–1854 годах было 88 айнских селений, насчитывающих более 400 юрт. В них проживало 2418 айнов (994 мужчин, 811 женщин, 613 детей) [80].
Его удивила малочисленность селений. Айны рассказывали ему, «что тому лет двадцать назад, как у них была повальная болезнь, которая уменьшила до половины народонаселения, и что с тех пор не прибавляется». Болезни бросались в глаза. «Между айнами я заметил следующие болезни:,– писал он, – 1) Глазных видел о 50 человек. 2) Слепых – 20. Редкий старик не слеп или непременно слаб зрением. 3) Чесотка – до 100 человек. 4) Золотуха на голове – до 70. 5) Грудью – 1. 6) Головной болью – 2. 7) Сифилис – 5. Вообще можно сказать, что айны, выдержавшие детский возраст, пользуются здоровьем и не знают болезней кроме чесотки и старости, сия последняя приносит слепоту. Сифилис развит от японцев» [81].
Японцы использовали айнов как дешёвую рабочую силу. Во многих айнских селениях были построены японские сараи или «как их называли туземцы тсеп койки тее, т. е. рыбацкие дома». «Мне рассказывали, – замечает Рудановский, – и потом я удостоверился сам, что летом, когда бывает лов рыбы, тогда японцы занимают всех айнов ловлею для японцев, так что айны не успевают наловить рыбы для себя» [82]. Зимой наступает голод. Отношения между японцами и айнами, по его мнению «велись уже как между господами и рабами».
Командир транспорта «Байкал» Н. И. Шарыпов, доставивший в Муравьёвский пост продовольствие [83], также обратил на это внимание. «Японцы живут здесь собственно для промысла рыбы. – записал он, – При нас они ловили сельдей, извлекали из них жир, сушили это для отправления на Ов Матезмай для удобрения земли. Работу эту исполняют несчастные айны, которые трудятся с 3 ч утра до 9 часов вечера совершенно без отдыха, за одну только горсть рису» [84].
Оставаясь уникальными, материалы Н. В. Рудановского использовались во многих печатных работах XIX века о Сахалине и Дальнем Востоке. Сам он об этом писал: «Мои метеорологические наблюдения вошли в состав «Очерка физической географии Северо-Японского моря» академика Шренка 1869 года. Записки по статистике и этнографии, между прочим, вошли «в исторический обзор образования Российско Американ[ской] Компании» Тихменева, в 1866 и 1868 году. Записки по гидрографии и метеорологии вошли в руководство для плавания Татарским и Сахалинским проливом и устьем реки Амура 1865 г., издание Гидрографического д[епартамен]та. По моим картам отпечатаны в 1867 году Гидрографическим д[епартаменто]м Меркаторские карты средней и южной части Сахалина. Труды свои по гидрографии, метеорологии и статистике мною представлялись в 1854 году в июле графу Путятину; в 1864 году в августе – Александру Филипповичу Кашеварову для передачи главному правлению Российско-Американской компании; г-ну Буссе в разное время для пересылки Г. И. Невельскому и графу Муравьёву-Амурскому» [85].
Н. В. Буссе всё это время был занят строительными работами, однажды выехав из поста только для того, чтобы посмотреть на гавань открытую и названную его именем Д. И. Самариным. Зимой работать стало сложнее. Появились первые заболевшие. 15 ноября умер матрос Михаил Сизый. Это был первый и единственный смертный случай в посту. Зимой появились заболевания цингой, к весне число заболевших иногда превышало 40 человек. Пища, которая состояла из солонины, супа с мучной подбойкой и различных круп была постоянной в течение первых трёх месяцев. Требовалось разнообразие. Была создана охотничья команда под руководством урядника Томского, поставлявшая к столу оленину, у айнов покупалась свежая рыба. Построили большой погреб, набитый льдом, в нём хранилось мясо, заготовленное до середины мая. В письме Г. И. Невельскому от 22 февраля Н. В. Буссе сообщал: «С конца декабря мы имеем свежую пищу – пять раз в неделю щи из солонины и два раза щи из свежей рыбы, по воскресеньям пироги с кашей. Цинготным идёт, кроме того, похлёбка из тёртой редьки с рубленой говядиной на квасе; в них прибавляется уксус. Команде отпускается с начатия цинги настойка разбавленного водой рома на полыни, по получарке перед обедом. Баня, выстроенная у нижней батареи на речки, топится в две недели раз… Цинга, кажется, начинает ослабевать, по крайней мере, все труднобольные поправляются» [86]. Весной решили разработать огород, чтобы были свежие овощи. В апреле в Первой пади на площади 0,2 га были посажены огороды [87].
Кроме хозяйственных работ все матросы и казаки несли круглосуточную караульную службу. Вначале было выставлено 4 поста, днём занимаемых часовыми, а ночью выставлялся караул. 1 унтер-офицер, 12 рядовых и 2 ефрейтора были готовы по вызову часового занять боевой порядок у орудий. Во всех казармах назначался дневальный. Порядок несения караула иногда менялся в зависимости от наличия здоровых людей.
Время от времени устраивались праздники, на которые приглашались айны и японцы. Очень весело прошла встреча Нового года. Ёлка на площадке поста была украшена и иллюминирована фонариками. Красиво убрали помещение. Из первой казармы вынесли кровати и до глубокой ночи здесь пели песни и танцевали.
Айны почти ежедневно приходили в пост, с интересом знакомились с жизнью и бытом русских. В лавке оживлённо вёлся обмен товарами. В свою очередь айны приглашали русских на свои праздники. В декабре на медвежьем празднике в селе Сусуя побывали Буссе и Рудановский.
Многие матросы и казаки довольно свободно изъяснялись с айнами на их языке. Особенно хорошо это получалось у казаков Фёдора Дьячкова и Савватия Берёзкина. Рассказывая о своей жизни, айны часто жаловались на притеснение со стороны японцев. Каждый год они голодают, потому что летом японцы сгоняют их на работы, а для заготовки запаса рыбы на зиму для себя работать некому. За летнюю работу айны получали от японцев по одному халату, по две малых чашки рису, две пачки табаку и бочонок водки. Айн Сирибенус рассказывал, что когда японцев ещё не было на Сахалине, айны промышляли китов. Но японцы объявили китов своей собственностью и запретили айнам добывать их. Когда же осенью море выбрасывает иногда убитых китобоями китов, японцы берут себе всё, ничего не давая айнам [88].
Буссе в марте передал айнам, что все нуждающиеся могут приехать в Муравьёвский пост и получить безвозмездно крупу и горох.
Хорошие отношения сложились с японцами, оставшимися на зиму в своей фактории. Это были простые люди, оставленные на зиму для охраны имущества. Они смогли убедиться в дружественных намерениях русских, желавших установить добрососедские отношения. Всё происходившее в посту японцы детально описывали и отправляли с донесениями князю Мацумаэ на о. Хоккайдо.
Многое в отношениях между Россией и Японией зависело от успеха дипломатической миссии вице-адмирала Е. В. Путятина. 9 августа 1853 года эскадра Путятина стала на рейде японского порта Нагасаки. Переговоры шли трудно, с восточной медлительностью. Обсуждать конкретные вопросы японские полномочные не спешили и просили дать им время на изучение русского проекта договора. Путятин ответил согласием и предложил очередную встречу провести весной 1854 года на Южном Сахалине, в селении Томари-Анива.
В начале апреля 1854 года на юг Сахалина начали прибывать японские рыбаки. 13 апреля четыре японских судна появились в Томари-Анива. Вместе с рыбаками на них прибыли и офицеры с солдатами. Намерения японцев были не ясны, и чтобы сразу определить отношения, Н. В. Буссе приветливо встретил приехавших, но в беседе с японскими старшинами заявил, что он не допустит прибытия более 20 офицеров, и некоторого числа солдат в качестве офицерской прислуги. Их прибытие он тоже расценивает, как необходимость свиты для начальства, которое будет вести переговоры с Е. В. Путятиным, но размещение японского войска и пушек он не допустит [89]. После прихода японских судов были приняты меры по защите поста. Из второй казармы люди перешли ночевать за ограду, орудия были заряжены картечью. Кроме часовых на башнях, были поставлены часовые при орудиях. Ночью ограда освещалась фонарями.
Для подкрепления поста вот-вот должны были подойти суда. Наконец 29 апреля подошёл первый русский корабль. Это был корвет «Оливуца» [90] из эскадры Е. В. Путятина, прибывший из Императорской гавани. Командир корвета Н. Н. Назимов [91] привёз деловые бумаги, сообщавшие о начале войны с Англией, Францией и Турцией, и печальную весть: во время зимовки в Императорской гавани умерло 29 человек. На корвете прибыл в помощь офицерам Муравьёвского поста Д. И. Орлов, посланный сюда Г. И. Невельским. 8 мая корвет «Оливуца» ушёл для защиты Камчатки в Петропавловск. 15 мая к Муравьёвскому посту подошёл транспорт «Байкал», идущий из Петропавловска с запасами для Амурской экспедиции. Уже 19 мая он снялся с якоря. У мыса Крильон «Байкал» встретился с транспортом «Николай» и «Иртыш», направляющимися в Муравьёвский пост. Приход русских судов был как нельзя кстати. Несмотря на запрет Буссе, японцы посылали на Сахалин новый отряд. 17 мая в бухте Томари-Анива высадилось 46 человек.
Международное положение к этому времени ещё больше осложнилось. В условиях войны с Англией и Францией, когда в тихоокеанских водах крейсировала объединённая англо-французская эскадра, новая встреча с японскими представителями для переговоров в селении Томари-Анива не могла состояться. 25 мая Путятин послал в Муравьёвский пост транспорт «Князь Меншиков» с письмом Н. В. Буссе. В нём сообщалось: «По известиям, полученным мною с последнею почтою, Россия находится в войне с Англией и Францией. Начальникам, крейсирующим в здешних морях отрядов этих двух держав известно о сношениях наших с японцами, и в Нагасаки им сообщат об Анивском нашем посте. Вверенное вашему высокоблагородию укрепление, ни в каком случае не в состоянии противоустоять целой эскадре судов, и поэтому я бы полагал, что теперь не следует держать судов наших в Анивском заливе, и самое укрепление предпочёл бы на время упразднить и перевести в Императорскую гавань.
Но так как мне не вполне известны распоряжения и полученные вами инструкции от генерал-губернатора Восточной Сибири, то я не стесняю вас сделанным мною вам предложением, но представляю действовать в этом случае по собственному вашему усмотрению» [92].
Путятин не мог знать, что ещё в марте Г. И. Невельской дал чёткие инструкции Буссе на случай войны. В отправленном 1 марта письме Невельской писал: «Поставляя вам в известность принятое мною решение (о чём я доносил уже генерал-губернатору), о характере и цели действий наших на Сахалине, в случае разрыва ныне с морскими державами, я предлагаю Вам в точности этим руководствоваться при упомянутом обстоятельстве, т. е. иметь в виду, что мы и в случае войны не должны оставлять острова (выделено – В. Л. и Г. Д. ), а только лишь уменьшить численность людей на оном и разместить остальных по постам от 8 до 6 человек в каждом, а именно: в заливе Анивы, Такмака, Кусунай, Дуэ, Тернай (Терпения), т. е. в таких местах, в которых, пользуясь ныне известными нам путями, мы можем во время войны снабжать их продовольствием, независимо от моря, внутренним путём, на селения Погоби, Аркой и Кусунай» [93].
Сам Путятин, видимо, сомневался в правильности данного Буссе совета. 3 июня он решил отправить в Муравьёвский пост прибывшую в Императорскую гавань (здесь в это время на фрегате «Паллада» находился Путятин) шхуну «Восток» [94], чтобы вернуть «Князя Меншикова». Командир шхуны «Восток» В. А. Римский-Корсаков записал в своём дневнике: «Лишь только явился к адмиралу…, он хотел тот час послать меня в Аниву воротить оттуда «Меншикова», чтобы Буссе действительно не послушал его предложения снять Муравьёвский пост, но… у меня в ту минуту не было нисколько топлива, да и в море дул крепкий зюйд, так что адмирал успел раздумать и сообщить, что я могу с «Меншиковым» разойтись» [95].
Действительно, будучи посланной, шхуна «Восток» уже никого бы в Муравьёвском посту не застала. З0 мая пост был снят. Получив письмо Путятина, Буссе, имевший приказ Невельского не оставлять Сахалин, решил созвать совет командиров и офицеров кораблей, оказавшихся одновременно в посту Муравьёвском. Кроме уже упомянутых судов за это время сюда прибыл ещё транспорт Камчатской флотилии «Двина» [96], посланный из Камчатки с продовольствием для Амурской экспедиции.
На совете было решено пост снять, по следующим соображениям: «1) что пост Муравьёвский был временный и поставлен по обстоятельствам, а не для защиты местности или какого либо имущества; 2) что уничтожение поста неприятельскою эскадрою, против которой пост восемью восьмифунтовыми орудиями не в силах был бы устоять, повредило бы значению нашему в глазах японцев и айнов; и 3) что, по словам начальника поста, зловредный запах, предоставленный гниению рыбы, японцами наваливаемой вдоль всего берега бухты, требовал неотлагательного перенесения поста в другие, более здоровые места» [97]. Как видно сильно хотелось, ставшему подполковником Буссе, побыстрее покинуть Сахалин, если в качестве причины снятия он не постеснялся назвать дурной запах от гниющей рыбы. Вопрос о перенесении поста в другие мест на острове вообще не обсуждался, участники совещания не знали о приказе Г. И. Невельского. Странным кажется и то, что на совещание не были приглашены Н. В. Рудановский и Д. И. Орлов, знавшие о позиции в этом вопросе Г. И. Невельского. Протокол совещания подписали командир транспорта «Николай», шкипер Клинковстрем [98], командир транспорта «Князь Меншиков» капитан-лейтенант Фуругельм, командир транспорта Иртыш капитан-лейтенант Чихачёв [99], командир транспорта «Двина» лейтенант Васильев [100], подполковник Буссе, капитан-лейтенант Посьет [101] и подполковник корпуса флотских штурманов Алексеев [102].
Неоправданное решение о снятии Муравьёвского поста, принятое Буссе, во многом осложнило в будущем взаимоотношения с японской стороной в вопросе заселения и освоения Южного Сахалина. Был раздосадован и Н. Н. Муравьёв. В письме Путятину 19 августа 1854 г. он советовал объявить японцам, что русский пост в Томари-Анива снят временно [103]. Г. И. Невельской переживал случившееся много лет. В 1872 г. в замечаниях на публикацию дневника Н. В. Буссе он писал: «Вследствие точного смысла препровождённого мне для исполнения высочайшего повеления, г-ну Буссе было действительно мною предписано, о чём упоминает г. Рудановский, ни в каком случае и ни при каких обстоятельствах не оставлять Сахалин без наших команд и влияния. Предложения графа Евфимия Васильевича Путятина в 1854-м году, сделанное г-ну Буссе, не могло послужить ему поводом оставить окончательно Сахалин, потому что это предложение было условное, и потому что г. Буссе поставлен был на военный пост не графом Е. В. Путятиным» [104].
Итак, Муравьёвский пост был снят. Команда, снова руководимая лейтенантом Рудановским, была погружена на транспорт «Двина». Всё имущество, а также всё тёсаное струганое было погружено на корабли. Помещения поста были оставлены на сохранение японцам, о чём с ними договорился И. А. Гошкевич [105], переводчик из миссии Путятина, впоследствии первый русский консул в Японии. Однако, несмотря на договорённость, строения поста были подожжены ещё ввиду уходящих кораблей [106].
Снова, в непосредственной близости с местом бывшего Муравьёвского поста, новый русский пост, названный Корсаковским, был возведён уже в 1869 году. Несмотря на то, что в это время на Южном Сахалине стояли другие посты, он стал административным центром Южно-Сахалинского округа (с 1884 года по 1905 год Корсаковского округа). Ещё раз подтвердилась правота Г. И. Невельского в выборе места для утверждения, заселения и освоения острова.
2. Симодский трактат от 26 января 1855 г
Провал дипломатической миссии Н. П. Резанова в Японии в 1804–1805 гг. на время заставил отказаться российские правящие круги от активности на Дальнем Востоке. Отечественная война 1812 г., польское восстание 1831 г., вмешательство России в турецко-египетский конфликт 1833 г., восстание на Кавказе, начавшееся в 1834 г., волна революционных движений в Западной Европе – также способствовали инертности дальневосточной политики России. Однако международная ситуация в северо-западной части тихоокеанского региона наталкивала на иные решения. Активизация Англии Франции, Америки в этой части Тихого океана грозила потерей Камчатки, берегов Амура, Сахалина. В августе 1842 г. было подписано торговое соглашение между Англией и Китаем, которое нанесло серьёзный урон кяхтинской торговле России, так как доставка китайского чая в Европу на английских кораблях оказался дешевле, чем по суше через Иркутск.
Это дало серьёзный толчок правительству к активизации с дальневосточными делами.
В 1843 г. был образован Особый комитет для обсуждения мер к поддержанию кяхтинской торговли. Комитет предложил направить русское посольство в Китай и заключить торговый договор с Китаем аналогичный, заключённому с Великобританией. Е. В. Путятин, член этого комитета, представил докладную записку, в которой предлагал снарядить экспедицию не только в Китай, но и в Японию, а также настаивал на необходимости проверить утверждения о том, что лиман Амура недоступен для морских судов и что Сахалин – полуостров. Он считал, что следует не тянуть с разрешением этих задач, пока англичане не опередили русских. В заключение контр-адмирал Путятин предложил: 1) хотя нельзя ещё предвидеть, к чему могут привести последние события в Китае, но на всякий случай было бы благоразумно исследовать восточную нашу границу с этим государством. Доселе мы знаем только то, что на всём протяжении восточного берега, начиная от полуострова Сахалина до устья реки Уди, нет ни одного благонадёжного порта; но от сей реки берег, загибающий по параллели с лишком на три градуса долготы, никем не был исследован. Самый залив между материком и полуостровом Сахалином, в который, как предполагают, впадает река Амур, нам вовсе неизвестен. Северная оконечность полуострова Сахалина хотя и была осмотрена Крузенштерном, но требует, однако, подробного исследования. Отыскание более удобного порта в этих местах, чем Охотск, для сообщения с Камчаткой и нашими американским колониями уже само по себе не есть предмет бесполезный; а потому можно было бы поручить той же экспедиции осмотреть и описать означенные малоизвестные берега; 2) с плаванием судов в Охотское море не было бы несовместным соединить и новую попытку для открытия сношений с Японией [107].
Идею экспедиции в Китай и Японию поддержал Сибирский комитет и подал проект на утверждение Николаю I, который и утвердил его 16 апреля 1843 г. Е. В. Путятину предписывалось «по окончанию дел с Китаем, явиться в один из японских портов по его усмотрению, как посланному от российского правительства, для открытия дружеских отношений с японцами, действовать по обстоятельствам, но иметь ввиду осторожность во всех поступках» [108]. Однако, идея экспедиции встретила активное противодействие министра иностранных дел К. В. Нессельроде [109] и министра финансов Ф. П. Вронченко [110]. Им удалось убедить Николая I отложить экспедицию на год, а через некоторое время император предписал отложить её на неопределённое время.
В это же время молодой и энергичный генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьёв предупреждал правительство об угрозах со стороны Англии русским землям на Дальнем Востоке. Он писал: «В Сибири давно уже носятся слухи о предприятиях Англичан на устье р. Амура и остров Сахалин, Боже сохрани, если они прежде нас там утвердятся! Для вящего и полного обладания торговлей в Китае, Англичанам неоспоримо нужно устье Амура и плавание по этой реке… По соображениям на месте всех известных мне обстоятельств, могу сказать, что кто будет владеть устьями Амура, тот будет владеть и Сибирью, по крайней мере до Байкала, и владеть прочно…» [111].
Николаю I были представлены ещё два проекта экспедиции в Японию. Первый из них представил в 1844 г. И. Ф. Крузенштерн [112]. Он предупреждал, что Англия, захватив китайские рынки, может опередить Россию и в Японии. Кроме того, он добавлял, что экспедиция в Японию не потребует больших расходов.
В мае 1850 г. адмирал П. И. Рикорд, хорошо знавший обстановку на Дальнем Востоке, представил Николаю I ещё один проект организации посольства в Японию. Он считал, что торговля с Японией поможет обеспечить продовольствием Дальний Восток и Восточную Сибирь. Свою кандидатуру П. И. Рикорд [113] предлагал в качестве посла [114].
Однако К. В. Нессельроде и его сторонники убедили Николая I в несвоевременности реализации этих проектов. Возможно, такое положение сохранялось бы ещё долго, но всё изменили открытия Г. И. Невельского, установившего в 1849–1850 гг. судоходность Амура и доказавшие островное положение Сахалина. 1 августа 1850 г. Г. И. Невельской поднял русский флаг на берегах Амура на мысе Куегда, основав там Николаевский военный пост. Он сам отмечал: «1 Августа я достиг мыса Куегда, и здесь помолясь Господу Богу, в присутствии собравшихся из окрестных деревень гиляков и при салюте из фальконета и ружей, поднял русский военный флаг». Гилякам и маньчжурам было передано объявление такого содержания: «От имени Российского правительства сим объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе, что, так как прибрежье этого залива и весь при-амурский край, до корейской границы, с островом Сахалин, составляют российские владения, то никакие здесь самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим инородцам, не могут быть допускаемы. Для этого ныне поставлены российские военные посты в заливе Искай и на устье р. Амур. В случае каких-либо нужд или столкновений с инородцами, нижеподписавшийся, посланный от правительства уполномоченным, предлагает обращаться к начальникам этих постов» [115].
Географические открытия Г. И. Невельского и энергичные действия Н. Н. Муравьёва, убедили Николая I принять меры к укреплению позиций России на Тихом океане, добиться открытия портов Китая и Японии для русских судов. Причём решающим аргументом стал остров Сахалин, который теперь стал рассматриваться как естественная граница Приморья, ключ к устью Амура и оплот обороны всего Дальнего Востока, Особый комитет по азиатским делам обсудил представленную Министерством иностранных дел «Записку по японским делам» и 7 мая 1852 г. рекомендовал возобновить подготовку экспедиции в Японию во главе с послом вице-адмиралом, генерал-адъютантом Е. В. Путятиным для установления с Японией торговых и дипломатических отношений. «Что касается до лица, на коего возложить сие важное поручение, то Комитет полагал бы избрать генерал-ад. Путятина, – того самого, который был назначен в 1843 г., – как по опытности в морском деле, приобретённой им в двукратном плавании кругом света, так и потому, что он тогда же готовился к экспедиции в Китай и Японию и собрал все нужные предварительные о сих странах сведения… Необходимо будет послать с ним разные подарки японскому императору» [116]. Решение Особого комитета было утверждено Николаем I 18 мая 1852 г.
Министерство иностранных дел подготовило подробную инструкцию для посольства Путятина с указаниями относительно задач экспедиции и методов ведения переговоров в Японии. Особенно подчёркивалась необходимость миролюбивых мер и дружеского тона. Подробная инструкция для Путятина была подготовлена и морским министром А. С. Меншиковым [117]. Ему поручалось собрать сведения обо всём, что происходит у побережья русских владений в Восточной Азии и западной части Северной Америки. Е. В. Путятину были вручены грамота Николая I японскому императору и письмо К. В. Нессельроде японским властям.