На ширазском ковре лежала яркая, узкая полоса света, просочившаяся сквозь щель между тяжелыми шторами. Эта полоса приблизилась к вычурной кровати непривычной овальной формы. Ножки и спинки кровати были причудливо изогнуты. Полированное дерево спинок украшал сложный орнамент из переплетающихся спиралей, окружностей, эллипсов, причудливые арабески в стиле позднего барокко. Очень модерновая мебель, на такой кровати не всякий человек уснет.
Солнечный лучик дотянулся до лица спящей женщины, нежно тронул ее щеку, пощекотал шею. Вера Холодная вздохнула сладко и глубоко, потянулась под атласным белым покрывалом всем своим гибким молодым телом, открыла глаза. Актриса изящно, словно кошка, повернулась, бросила взгляд на настенные часы: начало двенадцатого.
«Рано еще! – подумала Вера Холодная. – Попытаться снова заснуть?»
Королева синематографа ни в коем случае не была лентяйкой и сибариткой, работала Вера Холодная до седьмого пота. Но и отдохнуть она умела! К тому же вставать с петухами в ее кругу считалось – как бы это сказать? – немодным. Принято было отходить ко сну далеко за полночь, ближе к рассвету. Ничего не попишешь – стиль жизни такой! Волей-неволей до полудня в кровати нежиться будешь.
Еще раз: работать Вера Холодная умела и любила, пользовалась громадной популярностью, а потому и зарабатывала немало, даже по столичным меркам. С такими доходами она могла позволить себе снимать роскошную семикомнатную квартиру на втором этаже одного из новых многоэтажных домов на Александровском проспекте. Квартира была оформлена и обставлена в едином стиле, который лучше всего назвать изысканным декадансом. Стиль этот, отличающийся утонченностью и барочной вычурностью, в котором оригинальность исполнения преобладает над содержанием, не совсем, пожалуй, соответствовал собственным вкусам Веры Холодной, она предпочла бы что-нибудь попроще, но… Назвался груздем – полезай в кузов! Что это за «роковая женщина, снедаемая страстями», без декаданса? Не поймут-с!
Спальня актрисы была выдержана в бело-золотых тонах. Казалось, что в этой просторной комнате нет ни одной прямой линии, даже углы стен были слегка округлены. Огромное зеркало отражало два туалетных столика, раскиданные по ковру в кажущемся беспорядке мягкие табуретки на гнутых ножках, полочки и этажерки, уставленные вазочками, флакончиками и какими-то красивыми безделушками вовсе непонятного назначения.
Живых цветов в спальне не было, для них, – а Вера Холодная получала букеты и корзины с цветами ежедневно и в немалом количестве, – другие комнаты есть. Зато было очень много изображений цветов, выполненных разными художниками, но в одинаковой манере. Той же самой – поздний декаданс, когда не сразу догадаешься, что это за цветок изображен и цветок ли это вообще.
Конечно, не только цветы были темой небольших картин, рисунков, набросков, эскизов, которые были во множестве развешаны по стенам комнаты. Вера вообще любила живопись и неплохо разбиралась в ней.
Она гордилась, что ей дарили свои работы такие признанные мастера, как Александр Бенуа и Мстислав Добужинский. Но более всего актриса любила небольшой этюд прерафаэлита Габриэля Росетти, женскую головку. Этот этюд висел над одним из ее туалетных столиков, и, хоть внешнего сходства с хозяйкой квартиры в женской головке не обнаруживалось, чем-то она неуловимо напоминала Веру. Гордым и загадочным взглядом, быть может?
Одно изображение вносило явный диссонанс в это художественное изобилие. Уже хотя бы потому, что это был фотопортрет, единственная фотография в комнате, ее актриса повесила над вторым туалетным столиком. Фотопортрет был выполнен в тоне сепия, с него смотрела сама Вера Холодная в одной из своих ролей. Актриса недаром любила этот портрет: фотографу удалось почти невозможное, он смог передать стремительное и текучее выражение ее прекрасного лица, поймать неуловимый момент перехода одного настроения в другое.
Поспать еще часок Вере так и не удалось – раздался осторожный стук, дверь открылась, и вошла горничная:
– К вам с визитом молодой мужчина, офицер. – Она протянула хозяйке серебряный подносик.
Актриса привстала, взяла с подносика визитную карточку: «Князь Сергей Михайлович Голицын, поручик Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка».
– Ах да! Я же сама… На половину двенадцатого… Просите!
Нет ничего удивительного в том, что Вера Холодная собиралась принять Голицына в спальне, лежа в постели. Это тоже было принято в ее кругу, представляло еще одну черту того же куртуазного, богемно-декадентского стиля.
Сергей вошел, коротко поклонился:
– Я всецело к вашим услугам, сударыня!
– Присаживайтесь, князь, – сейчас, полулежа, одетая лишь в пеньюар и укрытая атласным покрывалом, Вера Холодная была редкостно очаровательна. – Я очень признательна вам за визит.
Голицын уселся на пуфик, стоящий рядом с овальной кроватью. Его ноздрей коснулся тонкий аромат женской кожи и французских духов «Пуазон».
«Бог мой, но до чего же она хороша! – подумал Сергей. – Зачем же я ей понадобился?»
Ответ он получил немедленно:
– Князь, меня очень волнует судьба моего несчастного брата. Мы всегда были так близки с Андреем! И вот он в плену, я ничего не знаю о нем… Может быть, он тяжело страдает… Я подумала: вы ведь будете там же… Возможно, встретите Андрея, поможете ему…
– Простите, где «там же»? – недоуменно поинтересовался поручик Голицын. – В плен я не собираюсь! И, окажите любезность, называйте меня просто Сергей, ведь мы же не на официальном приеме.
Недоразумение быстро разъяснилось: просто Вера Холодная была бесконечно далека от военного дела и фронтовых реалий. Она наивно полагала, что русско-турецкий фронт представляет собой нечто вроде большого светского салона, где все друг друга знают. Актриса была наслышана о поручике Голицыне, героический ореол, окружавший князя, навел женщину на мысль, что Голицын, может быть, поспособствует освобождению штабс-капитана Левченко… Правда, механизм этого «способствования» Вера Холодная себе совершенно не представляла. Ну, совершит блистательный поручик очередной геройский подвиг, долго ли ему, и ее любимый брат окажется на свободе! Да, да – это было трогательно похоже на то, как представлял себе предприятие по вызволению штабс-капитана Левченко из плена влюбленный в Веру великий князь Николай.
Сергей только усмехнулся мысленно такой детской наивности, но разубеждать актрису в своей способности хоть луну с неба достать ему вовсе не хотелось! Эта женщина кружила ему голову, глядя на нее, он пьянел, точно от бокала «Ирруа». Теперь он хорошо понимал молодого великого князя Николеньку: ради такой в преисподнюю полезешь дьявола за рога дергать.
Сергей Голицын кем-кем, а монахом и аскетом не был! Он любил женщин и пользовался взаимностью, потому что был молод, хорош собой, редкостно обаятелен, остроумен и весел. Да к тому же тот самый героический ореол! Еще бы Голицыну не пользоваться успехом у женщин! У поручика было множество романов, но надо сказать, что ни в одном из них не было и следов пошлости. Нет, это всегда становилось прекрасным дуэтом во славу радости жизни и любви. И вот сейчас поручик явственно чувствовал, как его медленно, но верно затягивает воронка нового любовного омута.
Сопротивляться? А с какой бы стати?!
– Ведь вы обещаете, Сергей?
– Я постараюсь, – честно ответил поручик. – Но я очень постараюсь! Я сделаю все, что смогу, для спасения вашего брата, сударыня, – добавил он, подумав, что в самом деле совершит все возможное и невозможное ради того, чтобы добиться благосклонности этой прекрасной женщины.
– Сергей! – томным голосом произнесла актриса. – Я попрошу вас еще о двух одолжениях…
– Рад служить вам! – наклонил голову князь.
– Во-первых, вы тоже называйте меня просто Верой. Договорились? Вот и замечательно! А во-вторых… – она некоторое время молчала, а затем, вздохнув, продолжила: – Ах, эта проклятая война, будь она неладна! У меня есть личный оператор, он снимал три последних моих фильма. Владислав Юрьевич Дергунцов, вы, Сергей, возможно, видели Владислава на том приеме у графа Нащокина. Такой, с усиками. Он еще не отходил от меня. Я очень ценю этого человека, Сергей! Нет, нет, не как э-э… близкого друга, а как изумительного профессионала. Посмотрите: вон, над столиком мой фотопортрет. Это его работа. Превосходно, не правда ли?
– О да! Но в жизни вы еще прекрасней, Вера! – пылко воскликнул Голицын.
Королева кино потупила глаза:
– В самом деле? – Вера Холодная не сомневалась в искренности восхищения князя, она себе цену знала. – Так вот, хорошего оператора нелегко найти, а такого, как Владислав, почти невозможно. И что же? Дергунцов мобилизован! Никак не удалось освободить его от этого… Будет фронтовым корреспондентом. Он меня просил… Словом, не могли бы вы поспособствовать, чтобы Владислав был направлен именно в Турцию. Он считает, что там безопасней всего…
«Это очень зря он так считает! – мысленно усмехнулся Голицын. – Хотя, конечно, веселые кабачки Тифлиса и Эрзерума – это не гиблые болота Восточной Пруссии! Странная позиция для мужчины: стремиться туда, где опасность меньше… Впрочем, что с него, штафирки, взять! Замолвлю словечко, никакого труда мне это не составит».
– Сделаю все, что в моих силах! – пообещал Голицын. – Не думаю, что добиться этого будет слишком сложно.
– Я бесконечно признательна! – ее губы дрогнули в улыбке, щеки окрасил слабый румянец. – Но, возвращаясь к моей главной просьбе… Сейчас я покажу вам фотографию моего несчастного брата!
С этими словами Вера Холодная, откинув покрывало, встала с кровати и, как была, в пеньюаре, босиком, подошла к бюро красного дерева и открыла один из ящичков.
Голицын с восхищением глядел на стройную фигурку актрисы и ее маленькие босые ножки. Вера Холодная обладала изумительно пропорциональным сложением и двигалась грациозно, как профессиональная танцовщица. Сердце поручика билось все сильнее, во рту пересохло. Да, Вера была неописуемо хороша и желанна.
– Вот он, мой братик Андрюша! – женщина протянула Сергею фотографию кабинетного формата. При взгляде на нее Вера не смогла сдержать слез.
– Тому, кто спасет моего несчастного брата… я бы все на свете… до конца дней!.. – тихо сказала она.
В ее широко открытых глазах Сергей Голицын явственно прочитал: «Спаси моего брата, и я буду твоей!»
…Уже садясь в пролетку, поручик Голицын четко осознал: он пылко влюбился в эту роковую женщину! Сергей с замиранием сердца вспомнил, как на прощание Вера обвила руками его шею и нежно прикоснулась губами к щеке:
– Я буду молиться за вас, Сергей…
Он достал трогательный подарок Веры: медальон с ее портретом и прядью волос, посмотрел на него восхищенным взглядом и покачал головой.
«Ну и влипли вы, князь! – мысленно сказал Голицын, обращаясь к самому себе. – Просьба Фредерикса, да что там Фредерикса, самого государя императора! Обещание, данное блистательной Вере… Не очень-то ясно, как их совместить! А самое главное: воевать-то когда, разрази меня гром?! Уж, наверное, генерал Юденич передо мной свои задачи поставит…»