Бабушка была верующей. И в то время, брежневское, это было возможно. Она просто игнорировала другую позицию, будь это точка зрения советской молодёжи, советских властей или советских соседей. Вот только мнение советского сына оказалось неприятным и болезненным. И ещё страх за него, за безбожника и хулителя.
Не знала тогда ещё бабушка, что это его мнение как ветром сдует, лишь только придёт лихое время и принесёт с собой онкологию.
Бабушка молитвы знала наизусть. Чаще она их пела за работой и перед сном. Церковных книг не было, да и читать бабушка практически не умела. Она радовалась каждой новой молитве, которую на листочке, переписанную от руки, приносила дочь Варвара и тут же начинала учить её.
И поэтому долгое время Аришка и не догадывалась, что в стране идёт борьба с религией. Бабушка верила открыто.
На Пасху, на второй день, вся деревня ходила на кладбище. Вставали чуть пораньше. Бабушка управлялась со своим многочисленным хозяйством и время от времени поглядывала в окно.
– О, уже Валя Окунева пошла. Юбка – новая, платок так и горит.
Кладбище было в соседней деревне. Идти было весело. Нарядная Аришка в красном брючном костюме. На расклешённых брюках белый узор. Красиво!
Расстилали скатерть на могиле бабушкиной сестры Пелагеи и расставили всякую снедь.
Яркое солнце, голубое небо, сочная молоденькая зелень, воздух свежий, с утра немного прохладный, а к полудню – почти лето. Только пока ещё без мух, комаров и зноя.
На белоснежных скатертях яркие синие и розовые яички.
Потом бабушки сходились к братской могиле и громко пели: «Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».
И если советское начальство по слабости ума в эти минуты оказывалось где-то поблизости, то, наверное, как-то незаметно пыталось исчезнуть. Впрочем, это всего лишь предположение, потому что Аришка ни разу не видела на кладбище начальников. Все как-то, более-менее, равны.
Ближайший храм был далеко в Тростянке, километрах десяти от деревни, и ещё один на таком же расстоянии в Лосевке.
Бабушка в храм ходила не часто. А уж Аришку с Андреем с собой никогда не брала. Обещала только.
Накануне вечером вытаскивала из сундука лучшую одежду, а дети канючили рядом.
– Бабушка-а-а, а ты нас разбуди-и-ишь?
– Разбужу, – легко соглашалась бабушка.
– Мы вправду дойдё-о-ом, мы быстро ходи-и-им!
– Конечно, быстро!
– А чего ты нас в прошлый раз не взяла?
– А я вас не добудилась!
– А ты сильней толкай!
– Ладно, буду сильней толкать.
Но ребята не очень доверяли бабушке. Решили на этот раз привязать свои руки к её руке верёвочками. Она встанет и их дёрнет, они и проснутся. А дальше они уж не отвяжутся, в том смысле, что пойдут с бабушкой в церковь, она их не сможет прогнать.
Но на следующее утро проснулись дети одни. Не было ни бабушки, ни верёвочки. Они помчались из деревни и остановились на околице. Куда дальше? Есть дорога налево. По ней из одной деревни в другую и таким образом можно попасть, наверное, в неведомую Тростянку. А второе направление – в Лосевку.
– Куда бабушка собиралась идти?
Эх, не догадались вчера вечером расспросить, сейчас бы догнали.
Стали всматриваться вдаль. На Тростянку дорога далеко не просматривалась, скрывалась в соседней деревне, а за ней виднелся лес. Дорога где-то там, в лесу.
А вот Лосевка была видна. Между Лосевкой и детьми километров девять лугов, на которых росли отдельные деревья, кустарники, протекала шустрая Нерусса.
Поэтому дети своё внимание обратили, в основном, в ту сторону.
Там виднелась подходящая точка. Что это? Одинокая человеческая фигура? Бабушкина фигура? Или кустик? Присматривались – не разглядеть. Зато разглядели чуть в стороне ещё такую же точку. И чуть ближе. И ещё одну. Кусты! Поняли, что сегодня в церковь не попасть.
Разочарованные, поплелись домой.