Любимая! Любовь моя, послушай,
Давно так не терзало душу мне,
Гляжу я в пропасть в тягостном удушье,
Чтобы тотчас упасть, погибнуть в ней.
Я вижу, смерть сгустилась надо мной,
Как горький дым прокуренных ночей.
И я иду покорно на убой,
Склоняю голову на плаху дней.
На суд толпы я выносил болезнь,
Свою печаль, тревогу и сомненье,
Но почему-то видят утешенье,
Где я тону в смертельной мгле.
И мой талант, мой самый тяжкий грех,
Моим уродством был, а не отрадой,
Я раньше этот стыд топил в вине,
Выкуривал его в ночной парадной,
Плевал с балкона им и под гитару пел,
Пока не выпел душу без остатка.
Я этой мерзостью всю жизнь болел.
Стенал в похмелье. Но загадка
Отнюдь не в том, что чем-то я болел,
И точно уж не в странствиях по душам,
А в том, что почему-то я хотел
Всю жизнь того, что никому не нужно.