Июнь 1944 г.
В начале февраля сорок четвертого года на Белорусском фронте на всем протяжении линии соприкосновения с немцами шли вялотекущие позиционные бои. Но каждый красноармеец понимал, что намечается нечто серьезное. На то указывали косвенные причины. На передовую линию зачастило высокое начальство из штаба армии, а по ночам из тыловой глубины подтягивалась техника. Рев дизельных моторов заглушали самолеты, летающие над первой линией нашей обороны.
Так оно и получилось. В конце февраля правое крыло фронта провело Рогачевско-Жлобинскую наступательную операцию, в результате которой советские войска вышли к Днепру. На правом его берегу они отвоевали крупный плацдарм и освободили город Рогачев.
Вера работала в сортировочном эвакуационном госпитале, размещавшемся в школе, куда с ближайших позиций санитарные машины свозили контуженых и раненых бойцов. Кроватями были забиты все помещения, во дворе стояли две большие палатки.
Раненые поступали сплошным потоком. Поначалу госпиталь был рассчитан на триста человек, потом его расширили до пятисот коек, а через месяц – до одной тысячи.
Работы было много, причем очень сложной. Врачи обязаны были поставить диагнозы пациентам, поступающим к ним, провести медицинскую сортировку. Если того требовали обстоятельства, то они оказывали раненым неотложную помощь, а затем распределяли их по лечебным учреждениям госпитальной базы.
Старший лейтенант медицинской службы Вера Колесникова отвечала за прием людей, а также за подготовку тяжелораненых для дальнейшей эвакуации в глубокий тыл. Сложностей хватало. Боевая обстановка постоянно менялась. Даже в тылу, где, казалось бы, уже не встретишь немецких танков, нельзя было уберечься от бомбардировки. Катастрофически не хватало собственных автомобилей, которые работали буквально на последнем издыхании. Потому госпитальному начальству нередко приходилось обращаться за помощью к командирам дивизий, просить их, чтобы хоть как-то помогли с техникой.
Дороги были разбиты не только бомбардировками. Танки, шедшие в наступление, мигом превращали асфальтовое покрытие шоссейных магистралей в мелкую труху. Поэтому многие из раненых нередко так и не дожидались помощи, умирали по пути в госпиталь, и это было горше всего. Могильные холмики с фанерными звездами оставались на всем пути продвижения сортировочно-эвакуационного госпиталя.
Отправив очередную партию раненых в эвакуацию, Вера повязала голову темно-серой невесомой шалью, напоминавшей паутину, и вышла на свежий морозный воздух. Климат в Белоруссии был не такой, как в Тобольске, откуда она была родом. Там сурово, заснежено. Здесь же леденящая стужа то и дело прерывалась оттепелью, оставлявшей на белоснежной глади черные проталины.
Дышалось легко. Полной грудью. В кармане смятая пачка папирос. Ей очень хотелось курить, хоть ненадолго позабыть то, что довелось пережить сегодня, в облаке едкого табачного дыма.
К табаку Вера пристрастилась не сразу. Сначала она покуривала за компанию, а потом в какой-то момент обнаружила, что папиросная отрава стала для нее потребностью.
Она невольно улыбнулась, когда вспомнила, какой ужас увидела на лице матери, заставшей любимую дочь с папиросой в зубах. Странная штука память. Она способна воскрешать, извлекать из глубины сознания яркие образы и обрывки давно минувших дней, дорожка к которым, казалось бы, уже давно заросла.
Не стесняясь присутствующих, мать отчитала Веру за скверную привычку. Пусть ее укор звучал и не так категорично, с мягкими материнскими интонациями, даже как-то интеллигентно, но Вере в тот раз стало немного не по себе.
«И что мне сказать твоему отцу, профессору медицины? Что его разлюбезная дочь стала заядлой курильщицей? Знаешь, что он мне на это ответит? Он просто не поверит!»
Со стороны могло показаться, что закурившая дочь расстраивала ее куда больше, чем если бы она получила ранение. Как ей объяснить, что Вера – давно уже не прежняя девочка? Она уже выросла, а за то время, что находится на войне, пережила и увидела столько горя и боли, что их хватило бы на несколько обычных жизней.
Вряд ли отец, который был просто без ума от своей умницы и красавицы дочери, укорил бы ее хоть словом.
«Доченька, ты же знаешь, что наша семья из потомственных врачей. Твой прадед был лейб-медиком у Александра Второго! Никто из них никогда не курил».
А вот здесь мать лукавила. В семейном архиве имелась фотография, где ее дед, Андрей Павлович Абросимов, работавший в Первой Градской больнице, сидел за письменным столом с трубкой в руках.
«А как же Андрей Павлович?» – посмела возразить Вера.
«Это было баловство, – нашлась матушка и раздраженно отмахнулась. – По-настоящему он никогда не курил».
Вере пришлось демонстративно затушить папиросу и пообещать матери, что это был последний табак, выкуренный в ее жизни.
Первые две недели она еще могла обойтись без папиросы. Но когда на нее нахлынула новая волна переживаний, пришедших вместе с очередным потоком раненых, Вера не удержалась и вновь задымила. Теперь она делала это постоянно, за что ей было невероятно стыдно перед матерью.
Стесняясь любопытных взглядов, Вера отошла подальше от госпитального корпуса, закурила, по-мужски глубоко втянула в себя горькую струю табачного дыма.
– Девушка, вы не подскажете, где тут приемное отделение? – услышала она молодой мужской голос.
Обернувшись, Вера увидела высокого чернявого капитана с сухим лицом и жестким взором. Когда они встретились взглядами, черты лица этого человека сразу же заметно пообмякли, подобрели, губы сложились в приветливую улыбку, и сам он в этот момент сделался значительно симпатичнее.
Как и любая другая женщина, Вера всегда невольно оценивала каждого мужчину, хоть капельку понравившегося ей. Выйдет с ним что-нибудь или нет? Сейчас ее сердечко, истосковавшееся по любви, буквально запело. Да, выйдет непременно, это он, тот самый! Встречаются такие парни, которые нравятся сразу. Они вроде бы ничего специально для этого не делают, ведут себя естественно, непринужденно, но женщина невольно начинает понимать, что именно с ним может получиться тот самый красивый роман, о котором она всегда мечтает.
То ли этот капитан сумел прочитать потаенные девичьи мысли, то ли сам почувствовал нечто похожее, но его улыбка вдруг стала еще шире.
– Это вон то строение. – Вера поспешно показала на двухэтажное добротное здание, стоявшее по правую сторону от нее. – Вход с торца. Нужно пройти прямо по коридору, а потом… нет, вы не найдете. – Она швырнула папиросу в сторону. – Давайте я вас провожу.
– Так вы же не докурили, – обескураженно и несколько виновато проговорил капитан.
– Мне уже пора. А потом, мне мама запрещает курить, нужно отучаться от этой скверной привычки, – серьезно проговорила Вера, чем вызвала у парня добродушный смех.
– Вы очень послушная дочка.
– Да, этого у меня хватает.
Они прошли в коридор, переполненный ранеными, в основном тяжелыми. Легкораненые, которых было меньше, уже отсортированные, держались в стороне и дожидались отправки в госпиталь.
В помещении пахло медикаментами. В воздухе отчетливо угадывалась смесь свежей крови и застоялого гноя.
– Вы кого-то хотели навестить? – спросила Вера, повнимательнее всматриваясь в лицо капитана.
Откуда берутся такие красавчики? Что за матери их рожают для того, чтобы вгонять девок в грех? Она почувствовала, как к лицу ее прилила кровь. Вера отвернулась. Ей захотелось верить, что капитан, шедший рядом, не заметил ее смятения.
– Друга. В грудь ранен.
– Как его фамилия? – осведомилась Вера.
– Старший лейтенант Воробьев, – с некоторой надеждой ответил ее новый знакомый.
– Его привезли вчера, да? – Вера остановилась, пристально глянула на капитана.
Слегка выступающие скулы, прямой нос с небольшой горбинкой, серые глаза с легким прищуром, острый взгляд, как будто направленный через прицел. Волевой подбородок с крупной ямочкой в самой середке. Парень рослый. На такого приятно смотреть снизу вверх, ощущать себя крошечной девочкой, чувствовать его защиту. Наверняка у него очень сильные руки. Как хорошо было бы положить ладони ему на плечи и ощутить их крепость.
До чего только не додумаешься, глядя на симпатичного, располагающего к себе парня. А все потому, что нет никакой личной жизни. Да и как можно думать на войне о чем-нибудь таком? Каждый новый день проходит как в угаре, в точности напоминает предыдущий. Бесконечный поток раненых, которых нужно принять, позаботиться о них. Так что для подавляющего числа больных она в одном лице и врач, и сестра, и даже мать.
За время работы через ее руки прошло такое количество раненых, что все они представлялись ей теперь на одно лицо. Запоминались лишь особенно тяжелые и те, кого не удалось спасти.
Этого старшего лейтенанта с осколочным ранением в грудь она помнила особенно хорошо. И не только потому, что находилась тогда на приемке. В память врезалось его белое лицо, искаженное болью. Было видно, с каким мужеством он преодолевает страдание. Его ранение относилось к особо тяжелым, был риск, что повреждена диафрагма, а в этом случае нарушается естественная граница между брюшной и грудной полостью. Как правило, в таких серьезных случаях процент выживших бывает небольшой.
Старший лейтенант был в сознании, терпел невыносимые боли. Докторам оставалось только удивляться его волевым качествам. Он должен был бы неистово кричать от каждого вздоха, однако лишь крепче стискивал зубы. Медики немедленно подготовили Воробьева к эвакуации и отправили с первым подошедшим эшелоном.
– Я помню его, – негромко произнесла Вера с явным сожалением в голосе. – У него было тяжелое ранение в грудь. Легочной недостаточности не наблюдалось, он дышал хорошо. Мы его отправили первым же эшелоном. Такие раненые едут в отдельном вагоне. Он будет направлен в специальный торакоабдоминальный госпиталь.
– Ах, вот оно что, – сказал капитан и тяжело вздохнул.
Его лицо помрачнело. Свет, еще какую-то минуту назад буквально лучившийся из глаз, вдруг разом потускнел.
– Может, обойдется? Есть надежда на выздоровление?
– Будем надеяться, что он поправится. – Вера попыталась утешить капитана. – За ним в поезде будет хороший уход. Ехать недалеко, всего несколько часов.
– А куда его отправили?
– В триста шестой госпиталь. Он находится недалеко от железной дороги. На станции поезд уже будут ждать госпитальные машины.
– Да, понял вас. А я думал, что ему уже операцию сделали.
– У нас нет подходящего оборудования для таких серьезных операций. Мы не сумели бы обеспечить ему соответствующий уход.
– Понимаю, – невесело проговорил капитан. – А как вас зовут? – Этот вопрос прозвучал неожиданно.
– Старший лейтенант медицинской службы Вера Колесникова.
– А я просто Прохор, товарищ старший лейтенант.
– Тогда я – просто Вера.
– Я понимаю, вам нужно спешить. Вы не будете возражать, если я к вам зайду завтра вечером? – Он тут же с досадой осадил себя: – Нет, завтра вечером никак не смогу. А если послезавтра вечером?
– А на завтрашний вечер у вас другое свидание запланировано?
– Вовсе нет, – с некоторой обидой произнес Прохор. – Служба! Вы не подумайте ничего такого. У меня чай есть очень хороший. Для особого случая берегу. Мы с вами чайку попьем. К нему трофейный шоколад имеется.
Вера улыбнулась. Как же мало нужно на фронте, чтобы уговорить девушку на свидание. Пообещай ей трофейный шоколад, и она не устоит. Случись их знакомство в мирное время, этот парень проявил бы куда большую изобретательность. Он достал бы билеты в театр, сводил бы ее в кино, цветами бы задаривал, а тут все просто. Плитка немецкого шоколада заменяет самые долгие ухаживания.
– Хорошо, от чая не откажусь. Вот если бы вы мне пачку немецких сигарет предложили, тогда было бы совсем здорово. А то от нашей махорки у меня горло дерет, – честно призналась Вера.
Прохор расплылся в добродушной улыбке.
– Принесу непременно! – пообещал он. – По мне немецкий табак – так это не курево вовсе, а одно баловство. Дедовский самосад ни с одним немецким элитным табаком не сравнится!
– Возможно… Тут дело вкуса. Так я вас жду, – произнесла Вера, попрощалась и скорым шагом заторопилась в приемный покой.
К эвакуации была подготовлена группа, состоящая из пятисот человек, среди которых половина была тяжелых. Они уже третий час ждали военно-санитарный поезд, но он по какой-то причине опаздывал. На войне подобная задержка – дело обычное. Скорее всего, немцы разбомбили железную дорогу, и путевые бригады теперь в спешном порядке занимались их восстановлением.
У самого порога приемного отделения старшего лейтенанта Колесникову остановил начальник госпиталя подполковник Борянский.
– Вера, мне тут позвонили, – сказал он. – Через полчаса должен подъехать санитарный поезд. От нашего госпиталя старшим поедете вы. – Рассмотрев на ее лице нечто, похожее на протест, подполковник виновато добавил: – Поймите меня правильно. Больше некому. Конечно, я хотел бы вас оставить в госпитале, но что поделаешь. Нужно! Вы высококлассный специалист, ваша помощь в дороге будет необходимой. Не отправлять же мне в самом деле старшину Лепешкина! – в сердцах произнес Борянский.
– Все так, Егор Ильич, – ответила Вера, понимая, что не будет ей ни обещанного шоколада, ни встречи с понравившимся капитаном.
А ведь она себе уже успела черт-те что нафантазировать! Как было бы здорово, если бы случайная встреча и в самом деле привела к красивому роману.
– Так вы готовы?
– Готова.
– У вас есть пятнадцать минут на то, чтобы собрать все самое необходимое, – произнес подполковник, пожелал ей удачной дороги и заторопился по коридору.
Странная это штука – память. Вроде бы и поговорила она с Прохором немного, такое знакомство даже шапочным не назовешь, а улыбающийся капитан врезался в память так крепко, что уже не забыть. Так и придется теперь жить какое-то время с этой занозой.
В чем же причина? Почему он не уходит? Мало ли было на фронте таких встреч! Не перечесть! Никто так не вспоминался. Стерлись все, как если бы она сама по памяти провела ластиком. А тут саднит душа, и не знаешь, как унять эту странную боль.
А все потому, что Прохор не похож ни на кого другого из тех, с кем до этого сводила ее судьба. Вряд ли случай предоставит Вере второй шанс встретить человека, который так подходил бы ей.
Последующие три месяца фронт неумолимо двигался назад. За ним, оставаясь во второй полосе, неизменно следовал эвакуационный госпиталь.
Вторая встреча с Прохором случилась так же неожиданно, как и первая. На войне такое бывает. Произошло это близ небольшой белорусской деревушки с символическим названием Счастливая.
В облике майора, проходившего неподалеку от нее, что-то вдруг показалось Вере знакомым. Во всяком случае осанкой, жестом, даже поворотом головы он очень напоминал ей Прохора. Вот только смущало звание. Ведь он раньше был капитаном.
Когда военный повернулся к ней лицом, Вера невольно обмерла. Перед ней и в самом деле стоял Прохор! Бывает же такое.
На какое-то время весь мир для Веры перестал существовать, будто провалился в глухое безмолвие. Остались только она и Прохор, посматривающий на нее с явным недоумением. Все звуки канули в небытие, не слышно было даже громыхания танковой колонны, проезжавшей поблизости по разбитому шоссе.
Из оцепенения Веру вывел рассерженный гудок тяжело нагруженного «студебеккера», кузов которого был закрыт тентом.
Немолодой водитель с густой седоватой щетиной на сухих впалых щеках, злобно выкрикнул:
– Чего тут встала на дороге? Задавят!
Старший лейтенант Колесникова, опасаясь потерять Прохора из виду, отошла на обочину.
В сторону фронта проходили колоннами маршевые батальоны. Новенькие, еще не знавшие солдатского пота гимнастерки резко контрастировали с обмундированием бойцов, шедших нестройными рядами в противоположную сторону, на переформирование. Среди них было немало легкораненых. У кого было перебинтовано предплечье, у кого – кисти рук. На высохших лицах с въевшейся в кожу пороховой гарью была заметна смертельная усталость.
Прохор был поражен неожиданной встречей не меньше Веры. В какой-то момент его губы дрогнули, он что-то произнес, но Вера не расслышала из-за проезжавшего мимо бронетранспортера.
– Я не поняла! – стараясь перекричать грохот, откликнулась она.
В какой-то момент они поняли, что находятся в самом водовороте людского потока. Стоя друг напротив друга, они образовали небольшой островок, который деликатно, опасаясь нарушить хрупкое счастье встречи, обходили стороной солдатские колонны.
– Давайте сюда. – Вера махнула рукой в сторону небольшого хутора.
Там по косогору спускался большой огород с ветхим посеревшим плетнем из тонких гибких стволов.
Им вроде бы и сказать друг другу было нечего. Некоторое время они стояли молча, только подмечали перемены, произошедшие в их внешнем виде за время разлуки. У висков Прохора теперь пробивалась небольшая седина, что, впрочем, совершенно его не портило, даже наоборот, придавало всему облику неотразимую мужественность.
В какой-то момент Вере подумалось, что она невероятно подурнела, и вот сейчас он с разочарованием разглядывает эти новые изъяны.
Но Прохор широко улыбнулся и, словно отвечая на девичьи страхи, мягко уверил ее:
– Вы совершенно не изменились.
Вера поймала себя на том, что не может оторвать взгляда от его лица. На нее прямо наваждение какое-то нашло!
– Очень на это надеюсь, – негромко ответила она, пытаясь унять непрошеное волнение.
– Как-то мы с вами неожиданно расстались. Наше запланированное свидание не состоялось. Мне было очень жаль.
– Мне тоже, – честно призналась Вера.
– Я ведь приходил в госпиталь, но мне сказали, что вы уехали. Я тогда подумал, что вы просто не захотели со мной встречаться.
– Нет, это совсем не так. – Вера виновато улыбнулась. – Мой отъезд для меня самой оказался очень неожиданным. Я должна была сопровождать эшелон с ранеными, очень волновалась, что не смогла вас предупредить.
– Значит, вы вспоминали меня? – Его красивые чувственные губы растянулись в улыбке.
Вере хотелось признаться во всем, сказать, что не забывала она его ни на секунду с той самой первой встречи.
Но вместо этого она бесстыдно соврала:
– Вспоминала. Иногда.
– А вам не кажется, что наша встреча не случайна? Судьба подсказывает нам, что мы должны быть вместе.
Именно так она и подумала. Было бы большой несправедливостью не воспользоваться шансом, предоставленным им судьбой.
Вера чуть повела плечом и неопределенно ответила:
– Я не смотрю так далеко. – Она разглядела в его темных глазах разочарование и тут же добавила: – Но я рада вас видеть.
– Не принимайте меня за навязчивого человека, но мне хотелось бы с вами увидеться. Может быть, сегодня? Что вы на это скажете? Где вы разместились?
– Недалеко от госпиталя. В деревенском доме.
– Вы по-прежнему служите в эвакуационном госпитале?
– Да. А вы где разместились?
– В бараке для офицеров. – Прохор махнул рукой в сторону длинного строения, белевшего свежестругаными бревнами. – Мои соседи разъехались, так что я остался один. Через три дня пойдет вперед и наша дивизия. Так когда мы с вами увидимся? Может быть, часов в девять?
– Давайте лучше в десять, – ответила Вера. – У нас очень много раненых, я могу не успеть.
– Как мне вас найти?
– Это будет вторая изба слева. Вы обещали принести мне сигареты, – напомнила Вера с улыбкой.
– Я не забыл, – сказал майор, расстегнул полевую сумку, вытащил пачку немецких сигарет и протянул Вере. – Берите. Трофейные. Мне сказали, что это женские сигареты. Можете не верить, но я почему-то знал, что мы с вами еще повстречаемся, поэтому и носил эту пачку с собой. С того самого дня, как мы с вами встретились, она лежала в полевой сумке. Все думал, как только увижу эту милую девушку, непременно ей передам. Хотя, конечно, мне больше хотелось подарить вам розы.
Вера бережно взяла пачку сигарет и заявила:
– Я больше люблю пионы.
– Обещаю, что буду дарить их вам ежедневно.
– Мне надо идти. Я буду вас ждать. – Вера смутилась и быстро зашагала в сторону двухэтажного здания с колоннами, бывшего когда-то барской усадьбой.
Три месяца назад свидеться в назначенное время им не удалось. Нельзя сказать, что Прохор был так уж расстроен этим обстоятельством, но досада присутствовала.
Находясь на передовой, Бурмистров не был обделен женским вниманием. Порой это были случайные встречи, всего на одну ночь, в какой-нибудь деревушке, где-нибудь на постое у одинокой женщины, которая, изголодавшись без мужской ласки, дарила себя ему так неистово, как если бы это была последняя ночь в ее жизни.
Еще в таких случайных встречах всегда присутствовало не только желание, но и что-то сродни жалости. Парень уходил на фронт, возможно, возвратиться ему было не суждено. Жаркая встреча со случайной попутчицей по жизни должна остаться благодарностью за его воинский подвиг. Может быть, солдатик вспомнит эту ночь на смертном одре, прежде чем навсегда смежит очи.
Именно сейчас, когда воспоминания о Полине рассыпались колючими обломками, неожиданно ему повстречалась Вера, удивительным образом напомнившая юношескую и, как выяснилось, единственную любовь.
Женщин у Прохора было немало, но в памяти они не задерживались, куда-то со временем исчезали. А вот Вера, вопреки его желанию, поселилась в ней прочно и, кажется, не собиралась уходить.
Она была шикарной шатенкой. Гимнастерка явно не по размеру, что не давало возможности оценить ее фигуру в полной мере. Лицо усталое, посеревшее. Выглядела она несколько старше, чем была в действительности. В Вере угадывалась искренность, чем никогда не отличалась Полина.
Война приучила его к быстрым и неожиданным расставаниям, но Вера не забывалась. В часы недолгого отдыха он вспоминал старшего лейтенанта медицинской службы, которая на него смотрела так, как ни одна женщина прежде.
Встреча состоялась потому, что он очень этого желал. Почему бы и нет? Ведь не на разных же фронтах они воюют, в одной армии. Не так уж и много в ней эвакуационных госпиталей. Так что если обойти каждый, то можно ее отыскать.
В перерывах между боями, когда полк уходил на переформирование, Прохор тратил все свое время на поиски старшего лейтенанта медицинской службы, женщины, едва ему знакомой.
Это был шестой госпиталь, в который наведался майор Бурмистров. В предыдущих, преодолевая смущение, он направлялся прямиком к начальнику госпиталя, спрашивал, не служит ли здесь старший лейтенант Вера Колесникова, представлялся ее братом.
Докторши посматривали на него с интересом, порой иронично. Случай был из обычных. В госпитале вечно кого-нибудь ищут, а уж если девушку, то каждый второй представляется ее братом.
Но, уважая погоны старшего офицера и три боевых ордена на широкой груди, майору отвечали с пониманием и советовали обратиться в другой госпиталь. В одном из них, где Вера проработала три месяца, ее помнили очень хорошо. Какая-то сестричка не то в шутку, не то всерьез, стараясь сделать ему приятное, сказала, что между ним и Верой имеется заметное внешнее сходство.
Прохор Бурмистров уже отчаялся отыскать Веру. Текучка в госпиталях была едва ли не такой же, как на передовой. Менялись начальники и их замы, бывало, что эвакогоспиталь расформировывался или направлялся на другие участки фронта. Врачи при крайней необходимости попадали в полевые госпитали, откуда подчас не возвращались, получали ранение или погибали.
Так что отыскать нужного человека было нелегко. Радовало то, что находились люди, которые ее встречали, тепло отзывались о ней и говорили с некоторой хитринкой, что повезло ему с сестрой.
Вера увидела Прохора в тот самый момент, когда тот направлялся к начальнику госпиталя подполковнику Борянскому. Он остановил бойцов, проходящих мимо, пытался выяснить, где размещаются больничные корпуса, и был буквально ошарашен, когда услышал рядом ее голос. Ему потребовалось немало усилий, чтобы скрыть свое ликование. Майор сделал вид, что обрадован, не более того. Встреча произошла случайно. Так на фронте бывает. Возможно, потом, когда они будут вместе, он расскажет любимой, каких трудов стоила ему эта случайность.
Заметно волнуясь, Бурмистров подходил к избе, в которой проживала девушка. Надо же такому случиться. Уже далеко не мальчишка, повидал немало, в глаза смерти смотрел не единожды, а тут вдруг сердечко забилось чаще привычного.
Он постучался в дощатую дверь. Дожидаться ему пришлось недолго. В глубине помещения раздались быстрые шаги, через секунду шваркнула щеколда, и в открывавшемся проеме Прохор увидел Веру с сияющим лицом.
– Проходите, – сказала она и слегка отступила в сторону. – Я только что пришла с дежурства.
Прохор вошел в комнату. Тонко скрипнувшие половицы как будто выдали его робость. Потолок низкий, хата небольшая. В стесненном пространстве он в полной мере ощутил неуклюжесть своего большого и сильного тела.
Бурмистров обратил внимание на то, что Вера переоделась, не иначе к его приходу. У здания госпиталя военврач была одета в женскую гимнастерку и юбку. Сейчас на ней было льняное голубое платье. Гибкую талию стягивал узкий кожаный ремень.
Он невольно задержал взгляд на ее ладной фигуре. Это не укрылось от Веры, и она сдержанно улыбнулась. Внимание гостя ей было приятно.
Он приподнял в руке холщовую сумку и произнес:
– Тут бутылка вина. Досталась по случаю. Как знал, что вас встречу. Тушенка, шматок сала, хлеб, сгущенка. Все как полагается.
– А шоколад не позабыли? – спросила Вера, весело улыбнувшись. – Все девушки любят сладкое.
– Как же можно, – охотно откликнулся Прохор, расстегивая полевую сумку. – Вот и шоколад. – Он протянул ей пару плиток.
– Даже две. Меня так никто еще не баловал.
Прохор поймал себя на том, что ему очень легко с Верой. Как-то само собой исчезло напряжение, какое возникает поначалу при общении с малознакомыми людьми. Не было опасения сказать что-то не так, показаться смешным или неуклюжим. Все происходило просто и естественно, как бывает с людьми, которые знают друг друга не один год.
Они прошли в комнату. Посередине ее стоял круглый стол, сооруженный из обыкновенных горбылей. Не до шика. Война на дворе!
На столе в небольшой плетеной вазочке из лыка лежали нарезанные куски белого хлеба, на небольшой дощечке – тонкие кусочки мяса. Вера его ждала. По телу майора прокатилась приятная теплая волна.
Они сели за стол. В платье Вера выглядела особенно привлекательно. Самая обыкновенная, как и большинство женщин. Не холодная королева с надменным взглядом, а простоя девчонка из соседнего двора, своя, очень понятная, с которой легко общаться, приятно знать, что всегда встретишь в ее лице участие и понимание. Именно такие девушки бывают хорошими женами, а полюбив однажды, хранят верность всю жизнь.
Вера смотрела на него не отрываясь. Так разглядывают своих мужчин только любящие женщины.
Прохор едва не застонал.
«Полина!.. Что же со мной такое происходит? Почему все складывается совсем не так, как мечталось в юности? Зачем я все время думаю о женщине, с которой никогда не буду вместе? Что же у меня за судьба такая, вся с изгибами да ухабами? Так накрыло, что и не выбраться».
Вере достаточно было улыбнуться, чтобы показать все свое обаяние, пленяющее всякого мужчину. Сгрести бы ее в объятия, мять, тискать, наслаждаться девичьим теплом, так нет, ему королеву подавай!
– Может, перейдем на «ты»? – предложила Вера.
– Конечно, – охотно поддержал ее Прохор.
– Что это я вдруг уселась? – с тревогой проговорила хозяйка. – Ты, наверное, голоден. Давай я сейчас все разложу по тарелкам. Я тут рис отварила. Никогда особенно его не любила, а тут одна медсестра принесла мне небольшой кулек и сказала, что он очень вкусный. Трофейный. Сварила, так и вправду получилось очень здорово. Я к еще нему морковь и лук поджарила. – Она загремела на плите сковородкой, застучала ложкой, накладывая рассыпчатое угощение в алюминиевые тарелки.
Бурмистров поднялся, подошел к Вере и обнял ее худенькие плечи. Сжимать эту девушку в объятиях было приятно. Он чувствовал, как жаркое тепло проникает в него и понемногу расходится по всему телу. Если так пойдет дальше, то Прохор может просто воспламениться.
Девушка застыла. Теперь тарелка и ложка в ее руках выглядели лишними. Не смея пошевелиться, Вера осторожно посмотрела на Прохора, не спешившего разжимать объятия. Так они и стояли, не шевелясь, наслаждались близостью.
– Может, ничего не нужно? – слегка осипшим голосом произнес Прохор. – Я не голоден.
– Хорошо, – ответила девушка и аккуратно, стараясь ненароком не расцепить нежные объятия, положила сковородку на плиту.
Рядом она так же бережно поставила алюминиевую тарелку, слегка звякнувшую о стол.
Его руки в какой-то момент разомкнулись, но лишь для того, чтобы уже в следующее мгновение скользнуть по ее платью, нежно, но очень уверенно. Остановились они у талии, как будто спрашивая разрешения, не почувствовали ни малейшего протеста и принялись неторопливо, спокойно расстегивать ремень.
Вера боялась пошевелиться, целиком находилась во власти сильного и такого желанного мужчины. На сегодняшний день она его наложница, рабыня. Он волен поступать с ней так, как ему заблагорассудится.
Расстегнутый и аккуратно свернутый ремень Прохор положил на стол рядом с нарезанным мясом, которое он так и не отведал. Сейчас ему было не до него.
Он слегка отстранился от девушки и посмотрел ей в лицо. Блики горевшей керосиновой лампы падали на ее слегка раскрасневшиеся щеки, оставляли глубокие тени на скулах, отчего Вера казалась ему еще более загадочной. Взгляд внимательный, довольно строгий, такой бывает у учительницы старших классов.
«Самое время избавиться от наваждения под названием Полина. Похоронить ее образ в закоулках памяти, без всякой надежды на воскрешение. Воспоминания всегда тянут в прошлое, не дают возможности думать о будущем, выстраивать планы. Рядом с тобой сейчас находится девушка, которая тебя обожает. Чего еще нужно? Останься с ней. Прекрасно быть любимым и любить».
Глаза Веры светились счастьем. Такая женщина ради любимого человека шагнет в глубокий омут и ничего не потребует взамен. Главное, чтобы он оставался рядом.
Некоторое время они смотрели в глаза друг другу.
Потом Вера, словно опасаясь спугнуть нежданное счастье, крепко обхватила Бурмистрова, прижалась к его груди и негромко произнесла:
– Любимый, как же долго я тебя ждала.
Ладони Прохора заскользили по узкой девичьей спине. Потом он медленно, наслаждаясь каждым мгновением, стал приподнимать платье, оголять красивые ноги, спрятанные в офицерские сапоги.
– Не торопись, мой родной. Я сама. – Вера аккуратно принялась расстегивать пуговицы у самого воротника, все больше обнажая грудь. – Ты чего так смотришь? – Она смутилась под пристальным мужским взглядом. – Что-нибудь не так? Нам просто выдали такие лифчики, мне пришлось немного его ушивать, иначе неудобно. Спасибо и на этом, а то ведь в начале войны никакого нижнего женского белья вообще не было. Мы в широких мужских трусах ходили. Как в шароварах!
Прохор улыбнулся.
– Я не о том. Просто смотрю, какая ты прекрасная. Не могу на тебя наглядеться.
– Мне никто таких слов не говорил, – смущенно сказала Вера.
Расстегнутое платье обнажило крепкое девичье тело.
– Это только начало, – проговорил Бурмистров. – Все самое интересное у нас с тобой впереди.
Прохор подхватил девушку на руки, прошел в комнату и бережно положил ее на панцирную кровать, бесшумно принявшую легкую ношу.
– Нужно задернуть занавески, – подсказала ему Вера. – С улицы могут заметить.
– Нам некого бояться, теперь мы с тобой всегда будем вместе, – пообещал ей Прохор.
Через распахнутую форточку в комнату вместе с запахами цветов, разросшихся под окном, пробивалась вечерняя свежесть. Огромная луна забралась на самый небосвод и заливала окрестности бледным мертвым сиянием. Дорога пустынная. Никакого транспорта поблизости не было. Только где-то вдалеке, совершая свои маневры, грохотала тяжелая техника.
Задернув занавески, Прохор подошел к кровати, на которой поверх байкового одеяла лежала девушка, совершенно не стесняясь своей наготы. Аккуратно сложенное платье она пристроила на табуретку.
Вера протянула к Прохору руки и произнесла:
– Иди ко мне, мой желанный. Только не торопись, я хочу, чтобы эта ночь продолжалась бесконечно.
– Мне этого тоже хочется. Нам некуда торопиться, милая.
Наэлектризованные, обнаженные, они лежали рядышком как оголенные провода, способные выстрелить искрой.
– Кажется, я наконец-то нашел свой дом.