Глава 3

– Выглядишь… просто сногсшибательно.

Я не соврал: Настасье всегда было не занимать эффектности, но сегодня она буквально превзошла сама себя. Или я просто слишком привык видеть ее либо в строгом наряде, либо в рабочей робе.

Последние… Полтора месяца? Полгода? Я уже успел забыть. Похоже, что целую вечность мы с ней встречались или на заводах, или в начальственных кабинетах. На тоскливых, зачастую бесполезных и немыслимо затянутых встречах, куда она непременно надевала деловые костюмы. Как правило – даже с брюками. И теперь я в очередной раз убедился – правильно делала: вздумай она вырядиться так, как сейчас, все – от работяг до самых серьезных старичков-министров, за исключением разве что непробиваемо-железного Судаева, – едва ли смогли бы сосредоточиться на переговорах хоть на минуту.

Туфли на тонком каблуке, юбка – короткая, но в меру. Не знаю, помогала ли Настасье какая-нибудь столичная модистка, или она сама сумела подобрать идеальный баланс: ноги в светлых колготках (а может, и чулках) выглядели весьма… игриво – и все же без излишеств, без намека на вульгарность. Светлая блузка с коротким рукавом казалась почти деловой, однако не могла скрыть формы под ней. Наверняка была еще и куртка – но ее из-за жары пришлось оставить в машине.

За прошедший с нашего знакомства год Настасья повзрослела, превратившись из крепостной девчонки с замашками сердитого подростка в женщину. Разумную, взрослую и невыносимо-серьезную – настолько, что я иногда даже скучал по той, что могла без разговоров засветить в лоб гаечным ключом даже сиятельному князю.

– Да ладно тебе, благородие. Как обычно я выгляжу.

Настасья смущенно поправила волосы – тоже преобразившиеся. Видимо, она чуть состригла кончики, а непослушную огненно-рыжую копну уложила в модные этим летом крупные локоны. Вряд ли сама – скорее специально ездила в город спозаранку, а потом вернулась обратно в Елизаветино.

И все это ради того, чтобы провести всего один день со мной.

– Нет, не как обычно. – Я поправил ворот рубашки. – Пустишь за руль?.. Впрочем, нет. Давай лучше ты.

Настасья водила уже давно, вот только при мне почему-то стеснялась. Хотя не удивлюсь, что и это у нее получалось неплохо – коли уж она сумела освоить полный школьный курс и уже поступила в Политех. На инженера-конструктора, разумеется. Я представления не имел, где бедняжка собиралась найти время ходить в классы, но не сомневался: найдет. Как говорил кто-то из великих – талантливый человек талантлив во всем.

Ворота перед нами раскрылись, и машина неторопливо покатилась по дороге. Скрытый под капотом могучий четырехцилиндровый двигатель нетерпеливо порыкивал, будто подначивая придавить газ и поскорее вырваться с пылящего грунта в родную стихию – на шоссе со свежим асфальтом. Однако Настасья сразу дала мотору понять, кто здесь хозяин: ехала не спеша, пока не свернула за знак.

И только там обе они – и машина, и водительница – буквально преобразились. Двигатель грозно рыкнул, бросая стальное красное тело вперед, и мы помчались! Так быстро, будто и вовсе не касались колесами дороги, а на самом деле летели низко над землей. Может, этот автомобиль и недобирал звериной мощи (в сравнении с моим), зато подвеска работала безупречно, глотая любые неровности асфальта. Да и сама Настасья орудовала рычагом и педалями без единой ошибки: чуть закусила губу, нахмурилась – и переключала передачи так, что я не успевал даже почувствовать, как мотор на мгновение сбрасывает обороты.

Первые несколько километров я на всякий случай поглядывал и вперед, и в зеркала, но помощь Настасье явно не требовалась. Так что мне ничего не оставалось, кроме как развалиться на пассажирском сиденье, опустить стекло, подставить лицо теплому ветру и наконец расслабиться. Хотя бы постараться перестать думать и выбросить из головы документы, встречи, договоренности, планы…

Получалось так себе. И, похоже, не только у меня.

– Ты уже видел новый панцер Шестопалова? – поинтересовалась Настасья.

– Главным образом – на чертежах и фотографиях. – Я пожал плечами. – Но если хотя бы половина из того, что про него рассказывают, правда, то машина действительно интересная.

– Еще какая. – Настасья чуть добавила газу, обгоняя автобус. – Броня спереди в полтора раза толще, чем на первой модели. Другая подвеска, высота меньше на полметра, щиты закруглены…

– Пушка вместо пулемета, – напомнил я.

Шестопалов чуть ли не с самых первых дней буквально бредил идеей усилить вооружение боевой машины. Они с Судаевым даже выкупили несколько списанных полковых орудий, укоротили ствол и попытались втиснуть здоровенную замковую часть под броню. Насколько я помнил, получилось так себе – для экипажа и топливных баков стало катастрофически мало места. Дело явно шло к разработке пушки уменьшенного калибра специально под панцер.

Но – шло. Императорская армия уже выкупила всю первую партию машин, подписала договор на вторую и с явным интересом присматривалась к третьей. Впрочем, рассчитывать на чудо пока, увы, не приходилось.

– А вот мотор – барахло. – Настасья будто прочитала мои мысли. – Дымит, масло ведрами съедает… Еще и клинит. Три раза за месяц перебирали.

– Клинит – это плохо, – вздохнул я. – Мне-то другое рассказывали.

– Но едет хорошо. Что есть – то есть. От первых моделей убегает, как американский «Мустанг» от трактора, – только солярку заливай. – Настасья улыбнулась и покачала головой. – Крутится, с места рвет, чуть ли не прыгает! Стену сломает, если надо… Одна беда – ненадежный пока очень. Надо доводить до ума.

– Надо. Только на это год уйдет. А их бы прямо сейчас в Варшаву, хотя бы штук сорок… – мечтательно проговорил я. – И хрен теперь поймешь, что делать. То ли вторую модель лепить, то ли эту в срочном порядке.

– Корпус у третьей лучше, и ходовая тоже. – Настасья на мгновение задумалась. – А другой двигатель и потом можно воткнуть. Все равно они у панцеров через месяц – под замену, если ездить.

– Точно! А еще можно бак переставить с… Так! – Я откинулся на спинку и рассмеялся. – Насть, ну что такое? Сама же вчера говорила – ни слова про работу! А теперь чего?

Вместо ответа Настасья нахмурилась – и вдруг вдавила тормоз с такой силой, что машина с диким визгом покрышек заметалась по дороге. Ремень безопасности впился в плечо, и я от неожиданности едва не влетел лицом в торпеду. Первой мыслью было вцепиться в руль и вывернуть хоть куда-нибудь; впрочем, Настасья неплохо справилась и без меня. Она делала что-то немыслимо-странное – но явно делала это сознательно.

Машина еще несколько раз вильнула по асфальту, съехала на обочину и там остановилась, подняв в воздух целое облако пыли. И пока я пытался сообразить, что вообще происходит, Настасья уже отстегнула ремень и развернулась ко мне. Вид у нее при этом был такой, будто я то ли сказал, то ли сделал что-то… явно не то. Зеленые глазищи метали молнии, щеки раскраснелись, а ноздри раздувались так, что веснушки заплясали даже на скулах.

– Правильно, благородие! Ну́ ее, эту работу! – выдохнула Настасья.

И вдруг обхватила мою голову руками, притянула к себе и поцеловала. Неловко, едва не укусив за губу, – но с такой страстью, что не ответил бы на такую ласку, пожалуй, лишь покойник. Не знаю, сколько это продолжалось, – дорожная пыль вокруг успела улечься, а в машине стало даже жарче, чем было раньше.

– Уф-ф-ф, – выдохнул я, чуть отстраняясь. – Вот это выходной… Что такое на тебя нашло, Насть?

– Да ничего, благородие! Надоело уже просто. У тебя целый год – то народники, то панцеры, то крейсер, то Зеленая Роща, то еще чего… А теперь вот – война. – Настасья сердито фыркнула. – Я даже не знаю, куда ты уедешь дальше. Может, вообще на фронт, к Варшаве. Не знаю, вернешься ли… вообще ничего не знаю!

– Ну… если тебе станет легче – я тоже не…

– И ты не знаешь! – Настасья схватила меня за рубашку на груди. – Никто не знает. Поэтому я и решила: лучше уж… вот это – чем вообще никак. Понимаешь?

Целый год мы старательно изображали деловых партнеров, работали бок о бок, решали немыслимо сложные вопросы, продавливали вплоть до министерства все, что можно было продавить, вдыхали жизнь в рабочие союзы, грызлись с собственными поверенными за чужие пенсии. Настасья поднялась от простой крестьянской девчонки до первого человека на всех фабриках, принадлежавших фамилии Горчаковых. Я из бестолкового недоросля-лицеиста стал наследником рода и камер-юнкером, доверенным лицом самого императора.

Но вместе с нами росла и стена, разделявшая нас. Тонкая, почти прозрачная – но оттого не менее прочная. Мы сами возводили ее, в четыре руки укладывая ледяные кирпичики один за одним… ровно год, чуть ли не день в день. Жили каждый своей жизнью, стали чужими, не задавали лишних вопросов. Наверное, так было удобнее – мне-то уж точно.

И вдруг эта самая стена исчезла. Не осела, растаяв в пламени Настасьиных поцелуев, а с тихим звоном пошла трещинами и осыпалась, будто ее и не было вовсе. Остались только мы вдвоем – и день, который еще не закончился. Может, всего один – зато наш, целиком и полностью.

– Не знаю, как ты – а я больше ждать не собираюсь, благородие, – всхлипнула Настасья, забираясь лицом куда-то мне под мышку. – Иначе точно не дождусь.

Я промолчал, просто не нашел нужных слов, и несколько минут мы просто сидели, обнявшись. Мимо проносились машины, неторопливо пылили грузовики… один водитель даже собрался было остановиться узнать, в чем дело, – но, видимо, сообразил, что мы прекрасно обойдемся и без него. Я бы, пожалуй, провел так хоть целый день, однако Настасья зашевелилась под боком, неуклюже ткнулась губами мне куда-то между шеей и ключицей и снова устроилась в кресле.

– Ладно, благородие, – вздохнула она. – Поехали.

– Куда?

– В город… ко мне. Только давай ты за рулем, ладно? – Настасья вдруг отвела глаза и густо покраснела. – У меня руки дрожат.

Загрузка...