Каноник Парфитт немного запыхался. Человек в его возрасте уже не в силах бегать за поездом. Во-первых, фигура у него уже не та, что была, и с утратой стройности он все чаще начинал задыхаться. По этому поводу сам каноник всегда с достоинством замечал: «Сердце, знаете ли!»
Он со вздохом облегчения уселся в углу вагона первого класса. Тепло натопленного вагона доставляло ему большое удовольствие. За окнами падал снег. Удачно, что ему досталось место в уголке для этого долгого ночного путешествия. Иначе ехать было бы очень неудобно. В этом поезде следовало предусмотреть спальный вагон.
Три других угла были уже заняты, и, окидывая взглядом попутчиков, каноник Парфитт увидел, что мужчина в дальнем углу приветливо улыбается ему, как знакомому. Это был чисто выбритый мужчина с насмешливым лицом и слегка поседевшими на висках волосами. Его профессия юриста была настолько очевидна, что никто в ней не усомнился бы ни на секунду. Сэр Джордж Дюран был действительно очень известным адвокатом.
– Ну, Парфитт, – добродушно заметил он, – вам пришлось бежать, не так ли?
– Боюсь, это очень вредно для моего сердца, – сказал каноник. – Какое совпадение, что я вас здесь встретил, сэр Джордж. Вы едете далеко на север?
– В Ньюкасл, – лаконично ответил сэр Джордж и прибавил: – Между прочим, вы знакомы с доктором Кэмпбеллом Кларком?
Мужчина, сидящий на той же стороне вагона, что и каноник, приветливо кивнул ему.
– Мы встретились на платформе, – продолжал адвокат. – Еще одно совпадение.
Каноник Парфитт с большим интересом посмотрел на доктора Кэмпбелла Кларка. Ему часто доводилось слышать это имя. Доктор Кларк прославился как терапевт и психиатр, а его последняя книга «Проблемы бессознательного» стала самой обсуждаемой книгой года.
Каноник Парфитт увидел квадратную челюсть, очень спокойные голубые глаза и рыжеватые волосы, еще не тронутые сединой, но быстро редеющие. И еще у него возникло впечатление, что перед ним очень сильная личность.
По совершенно естественной ассоциации каноник посмотрел на место прямо напротив своего, почти ожидая и оттуда встретить узнающий взгляд, но четвертый пассажир оказался совершенно ему незнакомым – он показался канонику иностранцем. Это был не очень крупный, смуглый мужчина довольно непримечательной внешности. Он съежился под большим пальто и, казалось, крепко спал.
– Каноник Парфитт из Брэдчестера? – приятным голосом осведомился доктор Кэмпбелл Кларк.
Каноник выглядел польщенным. Его «научные проповеди» действительно пользовались большим успехом, особенно после того, как о них рассказали в прессе. Ну что ж, именно в этом нуждается церковь – в добротном, злободневном материале.
– Я с большим интересом прочел вашу книгу, доктор Кларк, – сказал он. – Хотя она местами немного трудновата для моего понимания.
Тут вмешался Дюран.
– Что вы предпочитаете – побеседовать или поспать, каноник? – спросил он. – Признаюсь сразу же, что страдаю бессонницей, и поэтому я за то, чтобы побеседовать.
– О! Конечно. Несомненно, – ответил каноник. – Я редко сплю в этих ночных поездках, а книга, которую я взял с собой, очень скучная.
– По крайней мере, у нас весьма представительная компания, – с улыбкой заметил доктор. – Церковь, Закон и Медицина.
– Не так много существует тем, по которым мы не могли бы высказать свое мнение, а? – рассмеялся Дюран. – Церковь – с точки зрения духовности, я – с чисто светской и юридической, а у вас, доктор, самая широкая область, от чисто патологической до психологической! Мы втроем можем высказать исчерпывающее суждение по любому предмету, как мне кажется.
– Не столь исчерпывающее, как вам кажется, – возразил доктор Кларк. – Существует другая точка зрения, которую вы не учли, и очень важная.
– А именно? – спросил адвокат.
– Точка зрения Человека с Улицы.
– Разве она так важна? Разве Человек с Улицы обычно не бывает неправ?
– О, почти всегда. Но у него есть то, чего не хватает всем экспертам, – своя собственная точка зрения. В конце концов, знаете, невозможно уйти от личных взаимоотношений. Я столкнулся с этим в моей профессии. На каждого по-настоящему больного пациента, который ко мне обращается, приходится по крайней мере пятеро, у которых нет никакого недуга, кроме неумения ужиться с обитателями своего дома. Они называют свой недуг как угодно – от воспаления коленной чашечки до писчей судороги, но суть одна и та же: воспаление от трения о чужую психику.
– Наверное, у вас много пациентов с «нервами», – с пренебрежением заметил каноник. У него-то самого нервы были отличные.
– А что вы под этим подразумеваете? – Собеседник стремительно повернулся к нему. – Нервы! Люди произносят это слово, а потом смеются, как это сделали вы. «У такого-то все в порядке, – говорят они. – Просто нервы». Но, боже правый, в этом-то вся суть! Можно понять любой телесный недуг и вылечить его. Но в настоящий момент мы знаем о скрытых причинах сотен нервных заболеваний не намного больше, чем знали, скажем, во времена королевы Елизаветы!
– Господи, – произнес каноник Парфитт, немного растерявшись от этого наскока. – Неужели это правда?
– Учтите, мы все же продвинулись в наших познаниях, – продолжал доктор Кэмпбелл Кларк. – В прежние времена мы считали человека просто животным, имеющим тело и душу, причем главная роль отводилась первому.
– Тело, душу и дух, – мягко поправил его каноник.
– Дух? – медик странно улыбнулся. – Что вы, священнослужители, понимаете под «духом»? Знаете, вы всегда весьма неясно его определяли. Все прошлые века вы избегали давать точное определение.
Каноник прочистил горло, готовясь произнести речь, но, к его огорчению, ему такой возможности не дали. Доктор продолжал:
– И уверены ли мы, что это слово – «дух»? Возможно, это «духи»?
– «Духи»? – переспросил сэр Джордж Дюран, насмешливо подняв брови.
– Да. – Кэмпбелл Кларк перевел на него взгляд, наклонился вперед и легонько постучал его пальцем по груди. – Вы так уверены, – мрачно спросил он, – что в этом каркасе всего один обитатель? Ибо это всего лишь каркас – жилые апартаменты, которые сдаются внаем с полной меблировкой на семь лет, на двадцать один, сорок один, семьдесят один год – как повезет! И в конце срока жилец постепенно вывезет свои вещи, а потом и сам уедет из дома, и тогда дом разрушится, станет гниющими развалинами. Вы хозяин этого дома, это следует признать, но разве вы никогда не ощущали присутствия в нем других – бесшумно снующих слуг, которых почти никогда не замечают, только во время выполнения ими работы, той работы, о которой вы и не подозреваете? А может, это друзья, настроения, которые овладевают вами и делают вас на время «другим человеком», как принято выражаться? Вы – король замка, это правда, но будьте уверены, там также живет и «грязный негодяй».
– Мой дорогой Кларк, – протянул адвокат. – Вы меня положительно смущаете. Неужели мой разум и вправду представляет собой поле боя враждующих личностей? Это последнее научное открытие?
Доктор в свою очередь пожал плечами.
– Ваше тело, несомненно, поле боя, – сухо ответил он. – Если тело, то почему не разум?
– Очень интересно, – произнес каноник Парфитт. – Ах! Удивительная наука, удивительная наука! – А про себя он подумал: «Я могу сделать из этой идеи очень интересную проповедь».
Но доктор Кэмпбелл Кларк откинулся на спинку сиденья, его временное возбуждение иссякло.
– Между прочим, – заметил он сухим тоном профессионала, – именно случай раздвоения личности заставил меня поехать в Ньюкасл сегодня ночью. Очень интересный случай. Случай невроза, несомненно. Но вполне подлинный.
– Раздвоение личности, – задумчиво произнес сэр Джордж Дюран. – Это не так уж редко встречается, как мне кажется. И потеря памяти тоже, правда? Я знаю, что подобное дело рассматривалось недавно в суде по делам о наследстве.
Доктор Кларк кивнул.
– Конечно, классический случай, – сказал он, – это случай Фелисии Болт. Может быть, вы о нем слышали?
– Конечно, – ответил каноник Парфитт. – Я помню, что читал о нем в газетах, но уже довольно давно – по крайней мере семь лет назад.
Доктор Кэмпбелл Кларк кивнул головой.
– Эта девушка прославилась на всю Францию. Ученые всего мира приезжали посмотреть на нее. В ней уживались по крайней мере четыре разных личности. Их называли Фелисия-1, Фелисия-2, Фелисия-3 и так далее.
– Разве там не подозревали намеренного надувательства? – настороженно спросил сэр Джордж.
– Личности Фелисии-3 и Фелисии-4 вызвали некоторое сомнение, – признал доктор. – Но основные факты остаются. Фелисия Болт была крестьянской девушкой из Бретани. Она была третьим ребенком из пяти в семье, дочерью отца-пьянчуги и умственно отсталой матери. Во время одного из запоев отец задушил мать и, если я правильно помню, был приговорен к пожизненному заключению. Тогда Фелисии было пять лет. Какие-то добрые люди заинтересовались ребенком, и Фелисию вырастила и воспитала незамужняя англичанка, которая содержала нечто вроде приюта для брошенных детей. Однако с Фелисией ее постигла почти полная неудача. Она описывает девушку как неестественно отсталую и тупую; ее с огромным трудом удалось научить читать и писать, а руки у нее были неуклюжими. Эта дама, мисс Слейтер, пыталась приспособить девушку к роли домашней прислуги и даже нашла для нее несколько рабочих мест, когда та стала достаточно взрослой. Но она нигде не задерживалась надолго из-за своей тупости и крайней лени.
Доктор на минуту замолчал, а каноник, перекладывая одну ногу на другую и поплотнее укутываясь в дорожный плед, внезапно заметил, как сидящий напротив него мужчина слегка шевельнулся. Его глаза, раньше закрытые, теперь были открыты, и что-то в них поразило достойного каноника – что-то насмешливое и трудно поддающееся определению. Похоже, этот человек слушал и втайне потешался над тем, что слышал.
– Есть фотография Фелисии Болт, сделанная в то время, когда ей было семнадцать лет, – продолжал доктор. – На ней она выглядит нескладной крестьянской девушкой крепкого телосложения. Ничто на этом снимке не указывает на то, что скоро она станет одной из самых известных персон во Франции.
Пять лет спустя, когда Фелисии Болт было двадцать два года, у нее случилось сильное нервное заболевание, а после выздоровления начались странные явления. Вот факты, засвидетельствованные многими видными специалистами. Личность по имени Фелисия-1 ничем не отличалась от Фелисии Болт, какой она была все двадцать два года жизни. Фелисия-1 плохо и неуверенно писала по-французски, не говорила на иностранных языках и не умела играть на пианино. Фелисия-2, напротив, бегло говорила по-итальянски и довольно хорошо – по-немецки. Ее почерк был совершенно не похож на почерк Фелисии-1, и она свободно и выразительно писала по-французски. Она могла обсуждать политику и искусство и страстно увлекалась игрой на фортепьяно. Фелисия-3 имела много общего с Фелисией-2. Она была умна и хорошо образованна, но с точки зрения морального облика представляла полную ей противоположность. Она даже казалась совершенно развратным созданием, но ее развращенность была характерна для парижанки, а не для провинциалки. Она знала весь парижский жаргон и выражения шикарного полусвета. Ее речь была усыпана ругательствами, и она поносила религию и так называемых «добродетельных людей» самыми последними словами. Наконец, существовала Фелисия-4 – мечтательное, почти слабоумное создание, явно набожное и якобы имеющее дар ясновидения; но эта четвертая личность проявлялась слабо, была почти неуловимой, и иногда ее считали намеренным обманом со стороны Фелисии-3, чем-то вроде розыгрыша для доверчивой публики. Могу сказать, что каждая из этих личностей (возможно, за исключением Фелисии-4) была отчетливо выраженной и независимой и не знала о существовании других. Фелисия-2, несомненно, доминировала и иногда сохранялась в течение двух недель подряд; затем внезапно появлялась Фелисия-1 на день или два. После этого, возможно, – Фелисия-3 или 4, но две последние редко владели телом больше нескольких часов. Каждая перемена сопровождалась сильной головной болью и глубоким сном, и в каждом случае наблюдалась полная потеря памяти о других состояниях; каждая личность возвращалась в тот момент жизни, когда покинула ее, и ничего не знала о том, что происходило во время ее отсутствия.
– Поразительно, – прошептал каноник. – Совершенно поразительно. Мы пока почти ничего не знаем о чудесах вселенной.
– Мы знаем, что в ней существуют очень ловкие жулики, – сухо заметил адвокат.
– Дело Фелисии Болт изучали юристы наряду с медиками и учеными, – быстро возразил доктор Кэмпбелл Кларк. – Мэтр Кимбельер, как вы помните, провел самое тщательное расследование и подтвердил мнение ученых. И, в конце концов, почему это должно нас так удивлять? Нам ведь попадаются яйца с двумя желтками? И бананы-близнецы? Почему не двойная душа в одном теле?
– Двойная душа? – запротестовал каноник.
Доктор Кэмпбелл Кларк обратил на него взгляд своих пронзительных голубых глаз.
– Как еще это можно назвать? То есть если личность и есть душа?
– Хорошо, что подобные отклонения характерны лишь для «психов», – заметил сэр Джордж. – Если бы такие случаи встречались повсеместно, это породило бы большие сложности.
– Такое отклонение, конечно, совершенно необычно, – согласился доктор. – Очень жаль, что нельзя было изучать его подольше, но всему этому положила конец внезапная смерть Фелисии.
– В ней было нечто странное, если я правильно помню, – медленно произнес адвокат.
Доктор Кэмпбелл кивнул:
– Совершенно необъяснимый случай. Девушку однажды утром нашли мертвой в постели. Ее явно задушили. Но, к всеобщему изумлению, вскоре было доказано, что она задушила себя сама. Следы на ее шее были отпечатками ее собственных пальцев. Такой способ самоубийства хотя физически не является невозможным, но требует огромной физической силы и почти нечеловеческой силы воли. Что подвигло девушку на такой отчаянный поступок, так и не выяснили. Конечно, ее психическое равновесие всегда было шатким. Но все обстоит именно так. Занавес навсегда опустился над тайной Фелисии Болт.
Именно в этот момент сидящий в дальнем углу человек рассмеялся.
Остальные трое подскочили, как от выстрела, совершенно забыв о существовании четвертого пассажира. Когда они посмотрели в его сторону, туда, где он сидел, съежившись, в своем пальто, он снова рассмеялся.
– Вы должны меня простить, джентльмены, – произнес незнакомец на безупречном английском языке, но с легким иностранным акцентом.
Он выпрямился, открыв бледное лицо с маленькими, черными как смоль усиками.
– Да, вы должны меня простить, – повторил он с насмешливым поклоном. – Но помилуйте! Бывает ли когда-нибудь сказано последнее слово в науке?
– Вам что-нибудь известно о том случае, который мы обсуждали? – учтиво спросил доктор.
– О том случае? Нет. Но я ее знал.
– Фелисию Болт?
– Да. И Аннет Равель тоже. Вы не слышали об Аннет Равель, я вижу? И все же история одной – это история другой. Поверьте мне, вы ничего не знаете о Фелисии Болт, если не знаете истории Аннет Равель.
Он вытащил часы и посмотрел на них.
– Ровно полчаса до следующей остановки. Я успею рассказать вам эту историю, – конечно, если вы хотите ее услышать.
– Пожалуйста, расскажите нам ее, – тихо попросил доктор.
– С удовольствием послушаем, – произнес каноник. – С удовольствием.
Сэр Джордж Дюран промолчал, но принял позу внимательного слушателя.
– Меня зовут Рауль Летардо, – начал их странный попутчик. – Вы только что говорили об одной английской даме, мисс Слейтер, которая занималась благотворительностью. Я родился в рыбацкой деревушке в Бретани, и когда мои родители погибли в железнодорожной катастрофе, именно мисс Слейтер пришла на помощь и спасла меня от аналога вашего английского работного дома. На ее попечении было около двадцати детей, мальчиков и девочек. Среди этих детей были Фелисия Болт и Аннет Равель. Если я не смогу заставить вас понять личность Аннет, джентльмены, то вы ничего не поймете. Они была дочерью так называемой «девушки для удовольствий», которая умерла от чахотки, покинутая своим любовником. Мать работала танцовщицей, и Аннет тоже страстно увлекалась танцами. Когда я впервые увидел ее, ей было одиннадцать лет – эдакая малышка с глазами то насмешливыми, то многообещающими, крохотное создание, полное огня и жизни. И сразу же – да, сразу же – она сделала меня своим рабом. «Рауль, сделай для меня это. Рауль, сделай для меня то». А я повиновался. Я уже тогда боготворил ее, и она это знала.
Мы вместе гуляли по берегу, мы втроем, так как Фелисия ходила вместе с нами. И там Аннет снимала туфли и чулки и танцевала на песке. А затем, когда падала, задыхаясь, рассказывала нам, что собирается делать и кем стать.