– Какая логика? – спрашивал Эдик, набычиваясь и багровея.
– Да ты сам же про фермеров, один сгорел, другой расстрелял, и вас донимают! – воскликнул в отчаянье Вася. – Вот дерьмо-то! Зараза!
– Э, псих, ты чего оскорбляешь? Мочевины, что ли, принял? Маде ин Новая Зеландия?
– Я не оскорбляю, – поспешно ответил Вася. – Прлосто у меня прлисказка такая… прлоклятье…
– Присказка, – ответил, мрачно двигая челюстью Эдик. – Ты фильтруй базар, ушлепок. Кто ты такой здесь есть? Гастарбайтер, бродяжка. У тебя даже документов не потребовали. Работай молча, понял?
– Да я и работаю, – ответил Вася. – Вот, иду.
– Ну и иди себе потихонечку. Давай-давай. Знаешь, как поется в песенке: «Ковыляй потихонечку… тра-та-та… А меня по-забу-у-дь. Отрастут твои ноженьки тра-та-та как-нибу-у-дь».
Вася пошел к шеду, продолжая пребывать в сильном изумлении. Когда он вернулся в вагончик, никаких проводов натянуто не было. Он заглянул внутрь. Валя сидела, уставившись в окошко и закутавшись в одеяло, как скво племени апачей. Печку ей, видимо, надоело топить.
– Хм, так и просидела? – спросил Вася.
Она повернула голову, посмотрела на него и ничего не ответила.
– Ясненько, – сказал Вася. – Созерцание мух – лучшее занятие в священный день. Похоже, и электрик проникся пониманием и так и не вкрутил лампочку Ильича. Был он вообще здесь?
Валя отрицательно покачала головой.
– Хых-хы, – просмеялся Вася. – Из-за идеологических разногласий электричество отменяется.
Валя вздохнула.
– Ну, и с лампой Аладдина поживем. Да и не долго уже осталось. Лед вот-вот вскроется. Не знаю, правда, где лодку взять. Придется просить Бориса съездить в город какой-нибудь. В какой мы вообще области находимся?
Валя молчала.
– Ну, тебе-то точно все равно, у тебя на уме Основная Теория. Или что у тебя на уме? Слышишь ты?
– Звонок, – сказала Валя.
– Звонок?.. Кто звонил?
– Мюсляй.
– А я уж подумал, Семьдесят Второй! – воскликнул Вася.
Валя тут же перекрестилась.
– И что же он изволил сказать? – спросил Вася.
– Ну-у-у… – протянула Валя и задумалась.
– Ох, Вальчонок, ты, как живодер, тащишь кота за… за хвост.
– Он приказал, приказал мне вернуться.
– Хых!.. А, да, там же в ставке и генерал. Ну а ты же дезертир, Вальчонок. Да, самый настоящий дезертир. Дерьмо, зараза. Ты его послала?
Валя отрицательно покачала головой.
– Зря, проклятье. А что же ты ему сказала? – вдруг заволновался Вася, наклоняясь к Вале.
Она повела на него большими темными глазами, сморщила нос.
– Что? – не отступал Вася. – Ты ему сказала… сказала, где ты? С кем ты?
Валя опустила глаза.
– Дерьмо! Проклятье! – воскликнул Вася. – Ты сказала? Все сказала? Да?
Валя кивнула. Вася задохнулся. Схватил кружку, налил из чайника старого чая, залпом выпил. Мгновенье он молчал. И с грохотом опустил кружку на стол. Снова поднял и – ударил по столу. И еще раз стукнул. Валя каждый раз вздрагивала и испуганно глядела на Васю. Таким она его не видела. Вася сорвал шапку с головы. Глаза его блуждали, волосы были всклокочены, как будто и его вытаскивали из ямы.
– Ты же дура-а! Пустая бабья башка! Зачем, дерьмо, зараза, проклятье, надо было все рассказывать?! И про меня?!
– Ну Васечка… Васечка, Фуджик…
– Не называй меня Фуджиком! – заорал он и схватился за одеяло на ее плечах.
Валя сжалась, по ее щекам текли слезы.
– Фуджи – это вулкан! – кричал Вася. – И ты сейчас в этом сама убедишься, нищебродка!
– Васечка, не надо, – гнусаво просила Валя.
– Как ты могла выдать меня с потрохами? – бушевал Вася, бегая возле Вали и дергая за одеяло.
– Но… но, Ф… Фасечка, – лепетала Валя, – Фасечка, я не знала, я же не знала.
– Что ты не знала? – орал он в ярости, скаля зубы и нацеливая острый свой нос ей прямо в лицо, словно собираясь всадить его, как клюв. Но бросая ее и снова бегая взад-вперед.
– Н-ничего, н-ничего, Ф… Фасечка-а-а…
Вася резко остановился.
– Как ничего?.. Совсем ничего?
Она закивала, роняя крупные горючие слезы.
– Н-ничего. Софсем. Фася.
Вася задумался, потирая нос.
– Но ты сказала… сказала… это… что мы на ферме?
– Да, – ответила она, кивая и всхлипывая.
Вася молча ходил взад-вперед. Остановился.
– Давай сюда мобильник, – потребовал он.
Валя испуганно глядела на него.
– Мобильник.
– Фасечка…
– Я сказал… Или мобильник, или выметайся. Хотя – нет, можешь оставаться с новозеландцами. А я ухожу.
И он начал тут же собираться. Хотя все уже было собрано: рулон бумаги в рюкзаке. Оставалось взять спички, лампу, может одеяло, нож. Топор. Кастрюлю или чайник.
– Ммм… ы-ы-ы, – хныкала Валя.
– Потому что твой Мюсляй, зараза и дерьмо, ошивается около попов, – ожесточенно говорил Вася. – А мне дело и шьет попяра, понимаешь? Отец Никита. Хых-хы-хи-хихи… Какой он мне отец? Я вообще не знаю отца. Мамаша Гиппопотамиха нагуляла с кем-то… Специально, чтобы было кому под старость ложку супа поднести. Ну, пускай теперь сама себе подносит. Они все заодно. И если какая-то зацепка есть, а она есть – перехват моего звонка сюда, в город, Никкору, он свадьбу приехал снимать, и я ему позвонил, чтобы стрельнуть немного деньжат… Так вот и ниточка. Или сам Никкор проболтается в Москве ребятам. Что, мол, видел Васю-анархиста. Это я и есть. И поп Никита со следаком помчатся сюда. Сначала в город, разнюхают, что мы с тобой под собором встретились, а там этот Мюсляй, зараза. Он и заложит окончательно. На ферме, мол.
Вася схватил рюкзак. Валя тоже встала и в накинутом одеяле пошла к выходу.
– Куда? – спросил Вася.
– Я здесь не остануся, Фасечка. Не, не. Я с тобой. На мобиблу. – И с этими словами она протянула ему мобильник.
Вася еще медлил.
– Возьми, пожалуйста, ну, ну, пожалуйста, – говорила Валя. – Она твоя, бери, бери, на. Ты же хотел фоткать сны. Вот и фоткай, а я не умею совсем. Твоя мобибла, – повторяла она, произнося это слово на свой лад.
Она сунула мобильник ему в карман. И взяла со стола лампу. Они вышли из вагончика.
– Погаси лампу-то, – сказал Вася. – Заметят.
– Фу! Фу!
Валя дула в стекло, усердно раздувая щеки. Наконец огонек угас. Они стояли возле вагончика. В чистом небе уже проглядывали звезды.
– Куда пойдем, Фасечка? – бодро спросила Валя.
Вася озирался. Задирал голову.
– Вон Большая Медведица. Вон Малая. В ее хвосте Полярная звезда. Там север.
– Туда?
– Нет. Нам надо наоборот – на юг. – Он повернулся и указал в мглистые поля. – Туда… Проклятье. Мы даже не запаслись провизией. Хлеба нет. Только заварка. Соль. Спички… Надо было хотя бы поужинать на дорогу… Ты ему сказала, в какой мы области?
Валя энергично покрутила головой.
– Нет! Нет, Фасечка!
– А, ну да, у тебя же Основная Теория… А по какой дороге мы уехали?
– Нет! Нет!
– Хм, хм… Ладно. Давай пока поужинаем. Заправимся и пойдем. Это разумно.
И они вернулись в вагончик. А после ужина и вовсе решили никуда пока не уходить. Кругом снег и грязь, хлеба нет, лодки нет, да и речка еще не вскрылась. Снова в вагончике щелкали дрова в железной печке, а потом тихо горела лампа.
В полете пересек Днепр, – да, это был Днепр, – и оказался на цветущем берегу. Деревья стояли в пурпурных цветах, по ветвям прыгали птицы. А Днепр еще сковывал лед, только на самой середине студено чернела вода. Я уже не летел, а шагал. Повстречал крестьян. О чем-то их расспрашивал. И наконец, вышел к зданию в полях. Мне необходимо было предпринять штурм. Почему я не делал этого, как прежде – взлетев? Не знаю. А здесь я поднимался по лестницам на чердак. И это мне удалось. Крыша этого здания была куполом. Я проник на купол. Но над ним каменел еще один купол. И там находилась охрана. В руках у меня появилось какое-то оружие. Им я и смог уничтожить нескольких охранников. Так я прорвался на второй купол. Потом – на третий, последний, и вот оттуда можно было уже взлететь. На третьем куполе тоже находились какие-то люди. Некоторые из них ложились в стеклянные гробы, говоря, что это родильные камеры. Одному человеку сообщили, что пришло разрешение. «Решение получено!» И он тут же принялся стаскивать с себя одежду и с улыбкой бросился с купола в туман. Да, туман стоял стеной. Ничего нельзя было увидеть. А как хотелось. И тогда я вспомнил про что-то… Да, у меня есть лампа. Нет, это была не лампа, а мобильник. И тогда я навел крошечное окошечко на туман и сфоткал все, надеясь, что после рассмотрю получше…
Валя видела …пещерное жилище, уютное, комфортабельное, перед ним – небольшой пруд, даже не пруд, а разлитая чистая вода. По этой воде к пещере подъезжал белый автомобиль, навстречу выходили старые еврей с еврейкой, некрасивые, горбоносые. Автомобиль развернулся и уехал. А я слышала девичий голос. Какая-то девица комментировала: «Вот здесь мы живем, тихо, укромно…» Наверное, моя подружка. Как ее звать? Ах, Рита. Из соседней деревни, дочка училки.
Старики входят в жилище, сквозь резные двери видны их лбы, глаза. У-у, евреи таинственные, евреи жутковатые, они видели Семьдесят Второго.
Донг-дзонг! Клинк-клинк! Телефон. Мобибла. Где-то в пещере. Что же делать? Что делать? Побежала по воде, разбрызгивая…
Дзонг-дзонг! Клинк-клинк!..
Это страшно и чудесно.
Дзонг-дзонг! Клинк-клинк!
Как звонок Семьдесят Второго.
А может, звонок Мартыновны?
Улетевшей с голубями…
И я подумала, что жаль, нет мобиблы, а то бы я сфоткала голубя, вот этого…
Утром Вася отнесся ко всему спокойнее. Действительно, никто не знал, куда именно они поехали. Никкору он рассказал, что хочет по рекам уйти на Украину, во время разлива там границу не отыскать между Беларусью и Украиной. Граница по середине реки вроде бы. А в разлив – где та середина? Даже если Никкор его заложит, никто не догадается, где он временно осел с побирушкой с Соборной горы. Не будут же они прочесывать все перелески и кусты до границы с Беларусью?
– Ладно, Вальчонок, мы еще поработаем на ферме, – говорил он за чаем. – Вот и потеплеет, и лодку купим.
Валя согласно улыбалась. Бродяжка, она как собачка, которую приласкал случайный прохожий – и та уже не хочет от него отставать. Хоть Вася вчера и разбуянился, но и пальцем ее не тронул. Тогда как Мюсляй уже прибил бы. Даже брат в деревне ее бил, хоть и был младше. Младший, да злой, со свинцовыми кулачками.
– А по мобиле будем узнавать время, – сказал Вася. – Звонить опасно, да и некому. Я не помню номеров своих корешей. Одного только Никкора и смог вспомнить, и с чьей-то мобилы позвонил. – Вася нахмурил светлые рыжеватые брови, достал мобильник и начал просматривать контакты. – Хых, это кто «Мры»?
– Мюсляй, – отозвалась Валя, прихлебывая чай.
Вася не удержался и стал мелко заливисто смеяться.
– А чего тогда Мры? – спросил он.
Валя пожала плечами.
– А кто такой «Лбю»?
Валя в отчаянье посмотрела на него.
– Ну не надо, Фасечка…
– Извини, ты права. А то я уже сам, как следак поганый, хых, хы-хы… – И он ударил себя по уху, да так, что сморщился, затряс головой. – Вот дерьмо, проклятье!.. Звенит!.. – Он ковырял пальцем в ухе. – Все, я только впишу Никкора. Так, ладно… Вот, «Никкор». Хоть я не фанат этой фирмы. Моя любимая фирма – «Фуджи». У них самые крутые фотики и вообще… все на уровне. Моя камера «Фуджи» дома… Ну, то есть у следака с тем попом. Ее изъяли вместе с компом, зараза. И диски, флешки. Что они думали там найти? Фотки экстремистов-анархистов с отрезанными головами? Поваренную книгу? Ну, не ту фигню, которую перевели в девяностые годы, там уже ни черта не оставалось от оригинальной версии Уильяма Пауэллома, а воссозданную и вообще заново написанную «Полную русскую поваренную книгу анархиста» выпуска двухтысячного года. Третьего года… Да, проклятье, ее они там и нашли. А еще и Эдварда Эбби, экоанархиста. Хоть он и не запрещен. Но ведь как раз он сказал, что патриот должен всегда быть готов защищать свою страну от своего правительства!.. Хых! И научил всех только с бензопилой и гаечным ключом бороться против бульдозеров, прущих на лес. Крутой мэн! А к нему прицепом Толстой, Бенджамин Такер, Бакунин, Кропоткин…
Валя слушала его, хлопая глазами и перестав пить чай. Вася осекся, поглядев на нее.
– Вот, лекцию тебе прочитал, – пробормотал он. – Понравилось?
Валя кивнула.
– Токо я не поняла, Фасечка, зачем тебе поваренная книжка? Ты кем работал?
Вася засмеялся.
– Все анархисты повара, – ответил он. – Коктейль Молотова любят подавать на подносе зажравшимся буржуям. Знаешь, что это такое?
Валя отрицательно покачала головой.
– Выпьешь – и крышу сорвет. Напрочь.
Валя напряженно глядела на него. Потом снова покачала головой и сказала, что не верит ему, не верит, что он может кого-то отравить или напоить таким зельем, как Наташка из Заднепровья, клофелином мужиков опаивала, тырила у них денюжку. Вася тоже всматривался в Валю, в ее крупные карие глаза.
– Ну и подружки у тебя, – пробормотал он. – Не, мое средство другое. Но тоже действенное. Слово. Да. Думаешь, из-за чего за мной гонится Собака Баскервилей Обло-Стозевно-и-Лаяй?.. Из-за слова.
Валя перекрестилась. Вася на нее уставился.
– Чего крестишься-то? Что я такого сказал?
– Про слово, – ответила Валя.
Вася некоторое время молчал и глядел на Валю.
– Ну слово… И что?
Валя пожала плечами и снова перекрестилась.
– Хых-хи-хи… Да не одно, правда, было, а много… На целую статью об экстремизме, зараза. – Он посмотрел на мобильник. – Э-э, уже пора к нашим ушастым друзьям-алисоманам. Да, Вальчонок, как только мы будем вне зоны Собаки Баскервилей Обло-Стозевно-и-Лаяй, я тебе мобилу-то сразу верну, не думай.
Валя покрутила головой.
– Нет, Фасечка, фоткай сны-то.
– Сны?.. Думаешь, это так просто? Тут даже с моей «Фуджи» не справиться.
Через день утром, когда они пришли забирать завтрак, Эдик велел им после обеда никуда не высовываться, печку не топить, на стук не открывать, да лучше он их снаружи запрет. На вопрос Васи почему, ответил, что сегодня праздник, международный женский день и на ферму прибудет сельскохозяйственное начальство с голодными авторитетами. А Вася с Валей никак официально не оформлены, и потому могут сразу возникнуть проблемы – на лишнюю полусотню кэгэ мяса в месяц. Вася тут же ответил, что все понял и со всем согласен, они будут, как партизаны.
Отвозя тачку с кроличьими отходами в дальний угол фермы, Вася заметил куст вербы, осыпанный мохнатыми почками с желтой пыльцой, и наломал веток. Валя первой ушла в вагончик, и он, поставив тачку возле шеда, последовал за ней. Войдя в вагончик, спросил, нет ли тут какой банки, вот поставить?
– Что это? – спросила Валя. – Ой, верба. – Она перекрестилась. – Но до Вербного воскресенья еще далеко?