Гулкий рокот волейбола,
костяной бильярда стук,
звонкие щелчки пинг-понга…
Сколько будет: звук на звук?..
Домино костяшки с треском
доски гнут, ложась на стол.
А в углу каком-то тесном
карт шлепки, и смех, и стон.
Радиолы вопль унылый
и баяна мрачный марш…
И горланит песню хилый
старичок, вошедший в раж.
«Юноша бледный…»
Отрок румяный,
здоровый и бодрый,
ты от меня не получишь заветов.
Разве что этот:
писать и не пробуй,
нынче и так слишком много поэтов.
Тащится поэзия, как дроги,
хоть впряглось в неё пегасов масса.
Всякий, у кого кривые ноги,
мнит себя наездником Пегаса.
Вам, здоровым,
посвящаю этот гимн —
вам одним.
Вам, свободным от болезней,
вам, свободным от чудачеств,
вам, не знающим бессонниц,
слёз, хандры и неудачи.
Вы – костяк всего земного,
не разъеденный терзаньем.
Вы – здоровая основа
с трезвым бронзовым сознаньем.
Вы своим гордитесь телом
без пороков и изъянов.
Вы своим гордитесь делом
без фантазий и туманов.
Вы спокойны и логичны.
Вы правы, приобретая
лишь хорошие привычки,
все дурные презирая.
Вас, привыкших жить в успехе
и без груза за плечами,
прославляю я навеки!..
Только вот чем опечален:
Где же хоть один здоровый,
посвятивший нам свой гимн,
нам, больным?..
– Да ты орёл!
Обрёл
Ореол обречённости.
Как ты его приобрёл?..
– Очень просто:
Брёл, брёл —
И набрёл.
Собирались тучи
отпевать небо,
наползли, лиловые,
с четырёх сторон,
разливались слизью,
моргали слепо.
Уже к заупокойной
откашлялся гром.
Начинались речи
одна за другою,
становилось сыро
от фальшивых слёз.
Говорили хорошее,
думали плохое —
занимало небо
высокий пост.
Темным-темно стало
от чёрного крепа,
ни лазури прежней,
ни солнца, ни звёзд.
Собирались тучи
отпевать небо…
Сами понимаете,
что не удалось.
С треском голову ломает
шестерёнчатость идей.
Но коробка черепная —
не коробка скоростей.
Вдрызг пустых бутылок груда!
Пой, душа, пьяным-пьяна…
Но сердечные сосуды —
не сосуды для вина.
Все давно погасли окна,
лишь моё горит окно.
Только нервные волокна —
не стальное волокно.
К чёрту, к чёрту все напасти!
Вскачь – и гнать, судьбу кляня!..
Но подкова, что на счастье, —
не подкова для коня.
Мы не гении.
В нашем присутствии
звёзды могу висеть спокойно
на своём запылённом небе.
Материя, материя…
Мужчины все растеряны,
А жёны их затеряны
В материи, в материи.
Каскадами, каскадами
Рулоны пораскатаны —
Ночными и закатными
Каскадами, каскадами.
Названия, названия
Развешаны над тканями.
Как титулы и звания —
Названия, названия
И щупают, и щупают
И полные, и щуплые.
И умные, и глупые —
Всё щупают и щупают.
Потеряны, потеряны
Все добрые намеренья,
А у мужей терпение
Потеряно, потеряно.
Материя, материя —
Оплачена, отмеряна…
Цветистая феерия —
Материя, материя…
За газету —
две копейки
и кивок.
От газеты —
две статейки
и зевок.
На каждый день —
своя лень.
Утром родится,
днём мешает трудиться,
вечером побеждает —
заставляет
спать ложиться…
Глупо
верить в чудеса,
тупо
глядя в небеса.
Но глупее во сто крат
тот, кто чудесам не рад.
Смешны сейчас дубинка и праща,
Зато пленяет нас набор удилищ.
Мужчины нынче ходят на леща,
Как некогда на мамонта ходили.
Ящики стола – приятели мои,
преданные мне всем нутром своим.
Все мои секреты могут сохранить.
Или… или выдать – если их открыть.
Стулья исполнены рвенья —
каждый подставить рад
Приветливое сиденье
Под первый попавшийся зад.
Книжный шкаф – жадных дверок пасть —
Книг уже наглотался всласть.
Много лет он их будет хранить,
Но не сможет переварить.
Ах, комод, ты уродом урод!
Ведь тебе, старику, не до мод.
Но ты тряпку за тряпкой берёшь,
В ящик свой аккуратно кладёшь,
Бережёшь их за годом год
И со скрипом лишь отдаёшь.
Грациозный и стройный торшер —
Обладатель изящных манер!
Правда, тускл, неустойчив и шаток…
И не нужен – вот в чём недостаток…
Все нелады между нами
беда прекратила мгновенно.
Снова раздоры вернутся,
как только несчастье пройдёт.
Всем известно: споры спора
прорастают очень скоро.
Если ж спор исполнен вздора,
сорняком полезет ссора.
Я рад бы быть трудолюбивым,
благоразумным и счастливым.
Но столько к этому преград,
столь густ моих ошибок град…
И благолепные примеры —
не открывают новой эры…
Увы, я остаюсь ленивым,
недальновидным… – и счастливым.
И есть хочу
и противно стать сытым
набьёшь желудок
и сразу забудешь
даже эти смешные терзания
Ах, мудрость не всегда со мной.
Зато вот глупость вечно рядом,
Всегда она помочь мне рада
И за меня всегда горой.
А я прогнать её стараюсь,
Я не терплю её услуг —
Вот тоже мне, незваный друг!
Кляну, гоню её, ругаюсь…
И лишь порою, вечерком,
В делах и чувствах разуверясь,
Я ей прощаю чушь и ересь…
Побыть так славно дураком!..
Бывают лёгкие разлуки,
Болтливы, как швейцар от скуки.
И подавание пальто —
Как подавание авто.
Есть расставания другие,
Кровавые, как хирургия.
И удаление шагов —
Как удаление зубов.
У-у-у
уйду
в никуда
никогда
не приду сюда
да-а-а
От Мюндибара до Занзибара
изъездил я весь белый свет.
Всё повидал я, всё испытал я —
в том, чёрт возьми, сомнений нет.
Я в Африке охотился на львов и на слонов.
В Австралии ловил я кенгуру.
Я в Индии молился на всех тамошних богов,
а в Грузии переплывал Куру.
От Еревана до Шикотана
изъездил я весь белый свет.
Всё повидал я, всё испытал я —
в том, чёрт возьми, сомнений нет.
В Америке был негром я, и белым тоже был.
Был президентом острова Тикан.
Все казино Монако помнят мой азартный пыл,
и мессы мои помнит Ватикан.
От Енисея и до Сиднея
изъездил я весь белый свет.
Всё повидал я, всё испытал я —
в том, чёрт возьми, сомнений нет.
В Китае червяков я ел и воробьёв гонял.
В Гренландии отстроил чудный чум.
В Шотландии на виски свою юбку променял,
а что в России было – я молчу!..
От Байконура до Сингапура
изъездил я весь белый свет.
Всё повидал я, всё испытал я —
в том, чёрт возьми, сомнений нет.
Эх, вот найти б дремучий лес —
где что я с паспортом, что без.
Где посидеть бы на пеньке
без разрешения в руке.
И полежать на травке
безо всякой справки.
И не слышать подлецов,
кричащих: «Нет таких лесов!..»
Человек – как Сезам —
открывается сам.
Кажется мне, что права родительские
похожи на авторские – не на водительские.
Пришла к волку слава:
началась облава!..
У негорелой спички
нет к огню привычки.
Чтоб знать, в чём уличать, кого и как,
нужна квалификация в грехах.
Взлетая ввысь,
не суетись.
Когда я счастлив видеть и внимать,
избави Бог ещё и понимать.
Пока вдрызг я пьян, пока я – не я,
слушай, мир, мои покаяния!..
Как трудно быть с тобой – собой.
Я слаб с любимой, как любой.
Как завёл дневник,
сразу в дни и вник.
Пас. Пыл погас.
Усоп Пегас.
Исследовать, учёным быть мечтаешь ты?
Забыв природу, изучать её следы?..
Эмблем в науке больше, чем проблем.
Гербы и символы берут наш разум в плен.
Искал, дошёл до сути – но
назад прийти не суждено.
Доводов водоворот
до добра не доведёт.
Хотя бы говоря о смерти,
пыл полемический умерьте.
Очередь на крест —
не хватает мест.
Не бесам предан он, а небесам.
Того гляди – уже на небе сам!..
Неверие чинит себе и людям вред.
Но ведь неверия, наверное, и нет.
Администраторы! Замзавы мини-ада!
Блажен, кому век ваших милостей не надо…
Вряд ли Босх
был бы принят в МОСХ.
У всякого слоника
логика ломика.
Легко найти себе одну из «истин»
тому, кто зол, тщеславен иль корыстен.
Всякий пшик
любит шик.
Любить не может красота —
она сама собой сыта.
Держатся кучно
те, кому скучно.
Советуем всем телевизор смотреть:
отсрочите жизнь, а значит и смерть.
Кресло – брак.
Сел – и бряк!..
Душ – для туш.
Туш – для душ.
После виски и «Плиски»
начинаются визги и писки.
Поди попляши
под вопль души…
Не издевайся над судьбой,
пока судьба дружна с тобой.
Усилие против бессилия —
это ещё не насилие.
На друзей
не глазей.
Тем, кто действительно дружны,
признанья в дружбе не нужны.
Верблюд – он дважды горбонос:
горб носит и горбатый нос.
Пусть весёлые хохочут,
а другие пусть как хочут.
Старый краб
всегда был прав.
Он учил молодых креветок
не ломать коралловых веток.
Остерегал мальков
от тёмных морских уголков.
Он запрещал медузе
ползать по дну на пузе.
Он говорил осьминогу,
что надо есть понемногу.
Он советовал хеку
не доверять человеку.
…..
Правда, всё же креветки
ломали узорные ветки.
Всё же любили мальки
жуткие уголки.
Всё же случалось медузе
ползать по дну на пузе.
И всё равно осьминог
ел всегда сколько мог.
И доверчивость хека к людям
кончалась только на блюде.
…..
Но старый краб
всё равно был прав.
Гражданка из Тимашёва
запирала на ночь засовы:
восемь осиновых
и девять рябиновых —
чтобы в гости не лезли коровы.
Парикмахер из города Боровска
стриг усы и бороды здоровско.
Но был очень упрям,
принимая лишь дам,
парикмахер из города Боровска.
Брат с сестрой из деревни Бавыкино
пели громче Людмилы Зыкиной.
Без особого слуха,
но с присутствием духа
пели брат и сестра из Бавыкина.
Жил-был человек в Городне.
Нередко летал он во сне.
Но однажды проснулся
до того, как вернулся,
и теперь он живёт на Луне.
Симпатичный толстяк из Паланги
ел одни сухари да баранки.
Но дожди наступали,
сухари размокали —
и рыдал человек из Паланги.
Девица со Щербаковки —
мастерица любой маскировки:
незаметно играет,
незаметно читает,
незаметно готовит уроки.
Спорт – прост:
торс,
рост…
Рот – ор!..
Пот…
Спор…
В бронзовом скафандре славы
путешествуя сквозь время,
Здравствуй, молодое племя! —
нам кричат творцы отравы.
Смочены тончайшим ядом
поэтического зелья,
стрелы свищут из засады
временнóго иноземья.
Гениальные витии,
громогласные пророки
нам преподают уроки
чувств и помыслов бытийных.
Прямо в сердце западают
откровенья пылких предков,
что в крутую нашу стаю
бьют ослаблено, но метко.
Кто из нас услышит пенье
тетивы, несущей слово,
ядом смоченное новым —
для дальнейших поколений?..
Шевелюра на башке
помогает:
микроклимат в котелке
сохраняет.
Людям хвосты ужасно мешают:
Как их ни прячь, они всё виляют.
Воображение гения
Точнее, чем все вычисления.
Не страшно глупым быть тому,
Чья глупость не в ущерб уму.