Собираться он начал с вечера, осторожно, чтобы родители не заметили.
Бабушка не в счет, она порой свои очки не видит, когда они у нее перед носом на буфете лежат. А вот папа и мама, они глазастые, они всегда замечают, когда сын начинает вести себя странно, и сразу пристают с вопросами – что, как, зачем и почему это он так?
Поэтому Егор действовал с оглядкой.
Проверил рюкзак – нет ли дырок, в порядке ли ремни, молнии и застежки, не завалялась ли в карманах какая ерунда вроде конфетных фантиков, скрепок или колпачков от ручек. Отыскал на дне шкафа «походные» штаны, в каких не жалко и на землю сесть, и какие не всякий сучок порвет, если зацепится.
Сложнее всего было добыть с антресолей старую папину фляжку, армейскую, с крышечкой на цепочке, но он и с этим справился. Налил в нее воды и спрятал в рюкзак, туда же, где уже лежали перочинный ножик, планшет, треть буханки хлеба и две вытащенных из холодильника банки рыбных консервов.
Взял их из «НЗ», как называет нижнюю полку мама.
Она туда заглядывает раз в месяц, так что не должна заметить.
Голос за день не прозвучал ни разу, и Егор начал задумываться, не закончилось ли все?
Но в три часа ночи он проснулся от обрушившегося на мир пения, тяжелого, будто скала. А когда оно смолкло, уснуть больше не смог, так и пролежал до рассвета, таращась в черное окно.
Фонарь погас вечером безо всякого предупреждения, темнота пришла с негромким хлопком.
А когда на рассвете Голос вновь дал о себе знать, Егор понял – время пришло.
Пока никто из взрослых не услышит, как он одевается, и не попытается его остановить…
Страшно было, как никогда в жизни – вот так вот взять и уйти из дома, отправиться неизвестно куда. Хотелось нырнуть обратно в кровать, под теплое уютное одеяло, закрыть глаза, и чтобы всякие неприятности, сколько бы их ни пришло, встречали папа с мамой.
Но нет, в этот раз они ничего не могут сделать.
Зато может он.
Егор оделся, еще раз проверил, что положил в рюкзак, вытряс деньги из своей копилки. Когда в сумраке прихожей нащупал дверную цепочку, понял, что руки его холоднее льда и подрагивают от волнения.
Это было все равно, что прыгнуть с откоса в темную воду.
Может быть, отступиться?
Что он, самый умный или самый смелый из тех, кто слышит Голос?
Егор несколько раз кашлянул, почесал кончик носа и решительно потянул за цепочку. Дверь открылась бесшумно, он переступил порог, ощущая, как бешено колотится рвущееся обратно сердце.
Но через минуту он был уже внизу, во дворе, пустом и тихом в этот ранний час.
Резкий северный ветер нес мелкую снежную крупу, та хлестала по лицу словно плеть с тысячей кончиков. Сырой мороз проникал под одежду, облака висели низко и казались плотными, точно громадные куски расплавленного свинца, вылитого в громадную чашу неба.
Егор прислушался – не изменилось ли направление, откуда несется Голос?
Но нет, все так же, как и раньше.
Он прошел мимо выстроившихся в ряд машин, потрепал по боку темно-зеленый «Гольф». Осталась в стороне помойка, два вонючих бака, местами ржавых, местами покрытых серой краской, с различимой еще надписью «ЖЭК», выполненной красным.
Открылся вид на третий дом на другой стороне улицы, котлован слева от него. Строить тут начали позапрошлой осенью, даже сваи забили, но потом дело замерло, так что остались груды кирпича, строительного мусора и настоящий лес прямоугольных бетонных колонн.
Играть там мальчишкам строго запрещали, да и забор вокруг стройки поставили основательный.
Но если тебе десть лет, то разве запреты или ограда тебя остановят?
Так что Егор провел в котловане не один веселый час.
Но сейчас он повернул в другую сторону – к перекрестку, за которым начинались гаражи, а еще дальше поднимался холм, со склонами в густом кустарнике, но с совершенно голой верхушкой.
Туда они с друзьями иногда забирались летом, воображая себя на необитаемом острове…
Один раз даже разожгли костер, за что потом здорово получили от родителей.
С другой стороны холма города уже не было, там лежал пустырь, еще дальше поле. За ним находилась деревушка Пятачки, квадраты огородов, разбросанные в беспорядке дома на фоне леса.
На перекрестке Егор повернул направо, оставил позади дом номер два, затопал мимо гаражей за обочиной напротив. Сугробы, еще неделю назад свеже-белые, за последние дни потемнели, со стороны дороги на них выросла жесткая и шершавая корка черной грязи.
Вон металлическая коробка, где держит «Жигуль» сосед снизу, дядя Боря, а сбоку от нее, наполовину закрытая снегом, груда хлама, гнутые железки, старые шины, сломанное детское автокресло.
Над головой пролетела ворона, и Егор поежился, услышав ее злое карканье.
Интересно, а животные тоже слышат Голос и впадают в оцепенение? Или нет?
Гаражи закончились, он очутился рядом с маленькой, на два места заправкой. Поставили ее тут по неизвестно чей прихоти два года назад и до сих пор не закрыли, хотя она всегда пустовала.
Сиротливо висели шланги, впустую горела желто-синяя вывеска.
Егор перебежал дорогу, поморщился от запаха бензина.
Ну вот и все, дальше путь лежит через поле, по сугробам, в ту сторону, где журчит подо льдом Волга, а затем по ее берегу на северо-восток, туда, где из-за горизонта выбирается невидимое сейчас солнце.
Егор обернулся, увидел крышу родного дома, ту самую, где стоял позапрошлой ночью…
Может быть, вернуться, пока его не хватились?
Но Голос продолжал греметь в вышине, звал и манил, его песня словно тянула за собой, подталкивала в спину, навстречу солнцу и резкому ветру, и начинающейся метели, и неизвестно чему.
Егор вытер мокрое от растаявших снежинок лицо и зашагал дальше.
Под ногами захрустело, в первый же момент он провалился по колено, снега в кроссовку не набрал только чудом. Затем идти стало легче, словно под сугробами обнаружилась твердая поверхность, так что обувь едва-едва погружалась в белое крошево.
Мальчик приободрился и затопал быстрее.
Остановился, когда показалось, что Голос смолк, но затем понял, что тот продолжает звучать, но доносится уже не с небес, трубным, пугающим плачем, и поет внутри, то ли в груди, то ли в голове, то ли вовсе в желудке, но не затихает ни на мгновение.
Через пару сотен метров Егор начал беспокоиться.
Где же откос над рекой? Пора бы его увидеть…
Оглянулся – вот он, Заволжск, на месте, торчит громада «небоскреба», утыкаются в небо вышки сотовой связи, мигают красными огоньками на верхушках, можно даже разглядеть цветастую коробку торгового центра, где вчера чуть не поругались с Диманом.
Посмотрел вперед… никаких признаков того, что там есть Волга.
А еще через пару дюжин шагов что-то случилось с небом.
Сначала Егору показалось, что из-за облаков выбралось солнце, поскольку стало светлее. Но нет, тучи никуда не делись, разве что перестали ронять снег и приобрели розовато-желтый оттенок, словно там, за ними, начался закат… удивительно, на востоке.
А потом он услышал шуршание, доносящееся оно из-под ног.
Глянув вниз, Егор увидел, что шагает по пожухлой, сероватой, но густой траве. Сугробы исчезли, сгинули бесшумно и бесследно, и, похоже, забрали с собой его родной город!
Оглянувшись снова, он уперся взглядом в совершенно пустой горизонт.
Степь, ровная как стол, с островками кустарника там и сям, с оврагом там, где он проходил две минуты назад.
– Зачот… – сказал Егор, облизывая пересохшие губы.
Вопросы закружились в голове точно скопище цветастых мотыльков – куда он попал? как такое возможно? не лучше ли повернуть назад? и может быть, это ему снится?
Нет-нет-нет!
Если начнешь сомневаться, пытаться искать ответы, то точно никуда не дойдешь, ничего не сделаешь!
А Голос меж тем продолжает шептать внутри, не смолкает ни на миг.
И Егор упрямо пошел дальше, туда, где продолжало всходить и никак не могло взойти солнце. Вытащил из кармана мобилу и без особого удивления обнаружил, что сеть в этих местах не ловится.
Затем понял, что ему жарко, и стащил для начала шапку, а потом и куртку.
Не нужную пока одежду засунул в рюкзак.
Перешел вброд холодную и прозрачную речушку, для чего пришлось разуться, а на другом берегу трава под ногами оказалась зеленой. Словно прыщи, из земли выросли холмы, возникли на склонах серые и красноватые валуны, такими большие, что и трактором не сдвинуть с места.
Солнце проклюнулось меж облаков, причем сразу в зените.
Егор даже прикрыл глаза ладонью, таким ярким показался его свет.
А когда опустил руку, понял, что впереди появился круг булыжников поменьше, всего по пояс высотой, а в центре его торчит грубо вытесанный идол, лицо у него мрачное и суровое, а руки сложены на груди.
Что-то подобное было на картинке учебника, в параграфе о древних славянах.
Егор подошел ближе, заглянул за каменную ограду, думая увидеть там груду костей или покрытый кровью алтарь. Но обнаружил лишь ту же самую зеленую, густую траву, разве что местами слегка вытоптанную.
В какой-то момент показалось, что идол вздрогнул, по лицу мальчишки будто скользнула паутинка, трепет возник в сердце, побежал по рукам и ногам, захотелось перешагнуть через ограду, посидеть, отдохнуть.
Странное ощущение тут же прошло, и Егор обошел круг из камней стороной.
Тот пропал из виду позади, а вскоре стало ясно, что он не один бродит по этим местам. На склоне ближайшего холма обнаружился крепкий, головастый мальчишка лет двенадцати в спортивном костюме и бейсболке.
– Эй, привет! – закричал он, спускаясь чуть не бегом. – Не бойся!
– А я и не боюсь! – заявил Егор, задрав подбородок.
– Это хорошо, – сказал мальчишка. – Меня Пашей зовут, а тебя как?
Был он белобрыс, острижен коротко, и на спине тащил большой рюкзак, настоящий туристический, в зеленовато-желтых пятнах, с карманами, петельками и крючками со всех сторон.
– Егор.
– Ты это, ведь тоже Зов слышишь? – поинтересовался Пашка, когда они сошлись вплотную. – Ну этот, как его там, который сверху зовет так, что не хочешь, а идешь… да?
– Да, только я называю его Голосом.
– Ну, можно и так…
– А ты откуда сам? – спросил Егор.
Он ждал ответа «с микрорайона», «из центра» или «с Черноголовки».
– Арзамас, – веско сказал Пашка.
– Но это же…
Да, о таком городе Егор, конечно, знал, и на карте его видел, но это же далеко на юге, по другую сторону от Нижнего Новгорода, и до него даже на самой быстрой машине ехать не один час!
Как белобрысый мог оказаться здесь, на другом краю области?
Хотя кто сказал, что эти холмы расположены в окрестностях Заволжска?
– А ты? – в свою очередь спросил Пашка.
Ответ заставил белобрысого приоткрыть рот, показать щербину на месте одного из передних зубов.
– Как его там, а? – забормотал он. – Но вот это ничего себе… Где мы?
– И я хотел бы знать, – сказал Егор.
Услышав за спиной протяжный шорох, он оглянулся.
Честно говоря, ожидал, что увидит ползущую к ним змею размером с бревно.
Но нет, ничего живого не обнаружил, зато рядом неизвестно откуда появилась дорога, обычный проселок, узкий, с неровными обочинами и многочисленными выбоинами, с трещинами в асфальте.
– Ого… – протянул Пашка. – Это что?.. Жаль, что эта штука нам не пригодится…
– А куда ты идешь? – спросил Егор.
– Как куда? – белобрысый нахмурился. – В том направлении, откуда Зов доносится! Иначе как?
И он показал на восток, туда, где холмы стояли тесно, как солдаты в строю.
– Пойдем вместе, – предложил Пашка. – Вдвоем веселее.
– Нет-нет-нет, – Егор покачал головой. – Мне в другую сторону.
– Как так? Да ты чего? Как его там, этого быть не может! Ты же не прав совсем! – белобрысый надвинулся, сжал кулаки. – Я тебе сейчас покажу! Иди со мной, глушня ты! Потащу за собой, если надо!
Егор отступил на шаг.
Он не испугался, но не хватало еще подраться из-за того, что они по-разному слышат Голос! Надо бы объяснить Пашке, что никто из них не ошибается, что каждый должен идти своей дорогой, и это будет правильно!
Но только где найти для этого слова?
Вот Диман бы справился, нашел чего сказать, да еще и посмеялся бы над белобрысым «бычком».
– Э, не гони! Я тебе говорю, пошли со мной! – из скривившегося рта Пашки летела чуть ли не кипящая слюна, светлые глаза его потемнели, лицо исказилось и побагровело.
– Нет, – сказал Егор.
– Да я тебя… – Пашка осекся, поскольку оба они услышали шум мотора.
Мальчишки дружно посмотрели в сторону дороги.
Из-за поворота вывернула машина, потрепанный «уазик» с надписью «УБОП» на боку и мигалкой на крыше. Остановился так резко, что пыль полетела из-под колес, с клацаньем открылась дверца, и наружу выбрался крупный дядька в полицейской форме.
Фуражка сидела криво, лицо украшал нос картошкой, но на поясе висели дубинка, наручники и кобура с пистолетом.
– Эй, вы что тут делаете?! – крикнул дядька, и вразвалку зашагал к ним.
– Гуляем, – настороженно ответил Егор.
Что-то с этим полицейским было не так, но что именно, он понять не мог.
– Гулять здесь нельзя, – буркнул дядька. – Давайте, быстро забирайтесь в машину. Отвезу вас домой.
Он старался говорить мягко, по-доброму, даже улыбался, но выходило у него плохо. Казалось, что багровая физиономия вот-вот исказится от гнева, а во рту вместо человеческих зубов обнаружатся острые клыки.
– А вы знаете, где наш дом? – дрожащим голосом осведомился Пашка.
– Конечно, – полицейский ухмыльнулся, и тут Егор сообразил.
Глаза!
С красного лица на них смотрели желтые и немигающие, безжалостные глаза змеи с черными щелями зрачков.
– Айда… – сказал Егор.
– Мама! – воскликнул Пашка. – Это же… как его там?
– А ну стойте, паршивцы! – полицейский с неожиданным проворством скакнул вперед.
Через миг оказался рядом, протянул руки с длинными пальцами, желтые глаза полыхнули бешенством. Егор метнулся в сторону, услышал за спиной раздраженный вскрик и удаляющийся частый топот.
Пашка, не будь дурак, бросился в противоположном направлении.
– Куда?! – рявкнул преследователь.
Егор припустил быстрее, петляя и прыгая, точно заяц, вжимая голову в плечи. Сумасшедший со змеиными глазами, что приехал на старом «уазике», того гляди вытащит пистолет и начнет стрелять!
Оглянулся Егор, только добежав до ближайшего валуна.
Дядька стоял неподвижно, широко улыбаясь, а Пашка дергался у него в руках. Попытался крикнуть, ударить схватившее его существо, но бессильно обмяк, голова свесилась на грудь.
Полицейский легко вскинул белобрысого на плечо и поволок к машине.
В один момент оглянулся, и Егор вздрогнул – в змеиных глазах читалось обещание, мол, сейчас я тебя упустил, но мы еще встретимся, и уж в следующий раз ты не уйдешь, попадешь ко мне в лапы.
Хлопнула дверца автомобиля, зарычал мотор.
Но тут с небес водопадом звука пролился Голос, и «уазик» начал меняться. Сначала машина потеряла цвет, превратилась в силуэт, нарисованный простым карандашом на белой бумаге, а потом ее будто стерли ластиком.
Егор облегченно вздохнул и пошел дальше.