Привет!!
С работой не может быть ничего нового, её просто всегда много. ТБ немного похвалила на той неделе. Наверное, не зря трижды в неделю ночую в офисе.
Люблю
Кроме обновления должности в ленте фейсбука, попытки заработать все деньги мира и стремления завоевать любовь Татьяночки Борисовны, повышение мне нужно ради расширенного ДМС. А расширенное ДМС, в свою очередь, позволит сделать лазерную коррекцию зрения и даст скидку на процедуру заморозки яйцеклеток, которой, судя по так и пустующей 14-й странице паспорта, не избежать. Приемлемый выход для женщин, которые хотят завести ребёнка, не заводя при этом мужчину.
Получается, я живу в заложниках у своего будущего. У недостроенной ипотечной недвижимости, сделавшей недвижимой меня, намертво приклеив к офисному стулу. У неродившегося ребёнка. У мира в обновлённой оптике зрения. Всё время жду наступления завтрашнего дня или горюю о дне вчерашнем, игнорируя реалии сегодня. Я часто думаю о жертве, которую я во имя этого будущего приношу. И мне становится страшно от мыслей, в каком состоянии и виде я в него войду. К счастью, новые уведомления в «Слаке» не дают им развиться в какое-нибудь решение.
Справедливости ради стоит сказать, что не все мои дни состоят из пахоты 24/7. Это, например, не сравнится с трудовыми буднями Ба, которая сочинила про себя шутку, что всю жизнь была уравновешена, потому что слева ребёнок, справа ребёнок, сзади рюкзак с продуктами, а спереди – собака. Мои же трудовые будни бывают пустыми. Но это время всё равно – не моё. Словно безделье в ожидании правок, задач, комментариев ещё хуже, чем время ими заполненное. В псевдопаузах, псевдопередышках остро ощущается: эти 8 (15?) часов в день – они всё равно не твои.
Я не останавливаюсь на достигнутом, потому что, оглядываясь назад, понимаю, что всё-таки проделала огромный путь. Я часто вспоминаю все свои первые работы – особенно когда была младшим редактором на радио. Редактировать мне тогда ничего не давали, зато давали отвозить конверт с гонораром нашему автору гороскопов – загадочной Алле Б. (она так и подписывалась). Гороскопы, очевидно, не были прибыльным занятием, потому как жил автор в далёких-далёких Мытищах. Две пересадки на метро, потом ещё двадцать пять минут на маршрутке: тогда у меня ещё была совесть и я не тратила ползарплаты на такси. В свою первую к ней поездку я отправилась с ожиданием увидеть погрязшее, затянутое паутиной жилище, карты, покрытый зелёным сукном круглый стол, во́рона в клетке, артритные худые пальцы, все в перстнях с изумрудами. Ну, на худой конец стеклянный шар и страшного чёрного кота в тон платью. В реальности же Алла Б. оказалась простой тёткой пятидесяти лет, с чистенькой светленькой кухней «Кноксхульт» и басистым голосом. Ковыряя мизинцем в недрах вставных зубов, Алла Б. предложила мне чаю, за которым выспрашивала меня, сильно ли подморозило на улице и насколько страшно будет ехать на летней резине, ведь на зимнюю пока денег нет, а она, зараза, стала такой дорогой. Порядком задолбавшись путешествовать в Мытищи, я спросила свою начальницу Машу (нервозную самодуршу, без конца обновляющую колор губной помады), отчего мы не можем переводить гонорар по-человечески, на карточку. Маша тогда нахмурилась идеально причёсанными бровями и серьёзно ответила: «У нашего медиума нет ИП…»
– Лена, котик, у нас там мороженое на съёмку приехало, поменеджеришь, ладно?
– Как нехуй-нахуй!
Весёлый матерок, который так обожает Тэ Бэ, пресекает воспоминания. Я отвечаю так грубо, потому что знаю, что Тэ Бэ это любит: думает, мол, подчинённые видят в ней свою – типа мы друзья и всё такое. Ей нравится моя дерзость, и мне даже видится лихое подмигивание с её стороны.
Я резко встаю и бегу в фотостудию. Вытаскивая хрустящее эскимо из сумки-холодильника на стол, я размышляю о том, что моя одержимость Татьяночкой Борисовной куда более возвышенная, правильная и осознанная – не такая, как у остальных. Примерно те же чувства я испытываю, когда кто-то в интернете говорит, что любит Толстого, ходить в консерваторию и фильмы Луи Маля. Мне кажется, они все – не достойны объектов своего увлечения, они не понимают их сути, не могут посмотреть глубоко.
Мне хочется говорить с Тэ Бэ на равных. Обсуждать за кофе мужчин, секс, литературу, сплетни про наших коллег, секреты агентства, чужие зарплаты. Делиться планами на выходные. Показать ей, какая я – вся из себя интеллектуальная и какой у меня хороший вкус. Показать, что мы ходим тусоваться в одни и те же клубы, просто почему-то до сих пор не пересеклись. Чтобы она добавила меня в зелёную категорию close friends в инстаграме. Чтобы она поняла наконец: я – не рядовая замарашка. Чтобы она оценила меня по существу. Я даже купила похожую подвеску, которая в спокойные дни просто зажата между двух её слегка на выкате грудей (помог хирург?), а в моменты переживаний она отправляет её себе в рот и сидит, словно с соской.
Единственная случившаяся между нами близость имела место пару месяцев назад. Таня забыла в офисе важную папку с документами и попросила меня её привезти. В машине, по дороге туда, я чувствовала себя Андреей из фильма «Дьявол носит Prada» и чуть не умерла от тахикардии, когда представляла, как перешагну порог её дома. За порог меня не пустили – домработница забрала папку и быстро захлопнула дверь. Уже на выходе из её элитного ЖК, когда за моей спиной мягко опустился шлагбаум, в сотый раз за день поделив мир на бедный и богатый, я позволила себе хорошенько разрыдаться.
Я кручу обидные воспоминания и машинально разворачиваю эскимо, высвобождая химозный запах. Откусываю. На третьем чувствую, что мороженое совсем мне не нравится. Приторное. Но я не могу перестать его есть.
В дверях показывается фотограф. Он смотрит на гору блестящих обёрток и спрашивает: «Так, я не понял, а чего фоткать-то будем?»
Господи, какой стыд. Какой бесконечный стыд. И ненависть, ненависть. Целое море ненависти.
Терапевтка (как написано у неё в шапке профиля) однажды сказала мне: «Вот вы говорите – “ненависть”. А можете визуализировать? Кем именно вы себя ощущаете в этот момент? Опишите происходящее, не называя сам объект. Будет вам дэзэ до следующего раза».
Такая она у меня, конечно, выдумщица.
Я до следующего раза ждать не стала, прямо по дороге в метро всё вылила в заметки:
«Я – плевок.
Любой прохожий при встрече со мной сразу отведёт взгляд. А если и повезёт завладеть его вниманием, то лишь на секунду. Потом он скривится, будто говна поел, но забудет сразу же и дальше пойдёт. Мои дни похожи друг на друга, как утра понедельников, за редким лишь исключением – например, когда меня отправляют в потолок или прямиком в чью-ту душу.
Кто я? Я – медицинская горечь, последствие случайного смеха, ответ на дерзость, выражение презрения, упавшее прямо под ноги обидчика. Я – мерило сложности дела и пофигизма. Я – старый знакомый любого дворника. Я – пейзаж у подъездной лавки. Я – точка обрыва мелового рисунка старательной детской руки.
Кто породил меня? Раздражённые рецепторы курильщика. Гопник Толя, метящий территорию родных Текстилей. Харкающий бомж у туберкулёзного диспансера. Суеверная кликуха, переборщившая с “тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить”.
Я проживаю тысячу жизней снова и снова, но в каждой одинакова. Я – мерзость, гадость, пакость, гнусь, скверна и оскорбление во плоти. Бесцветной, бестекстурной и едва зримой».
Перечитала и подумала: хорошо всё-таки, что не стала поэтессой.
Терапеветке, конечно, не показала.
Ещё откажется от меня, упаси господь.
Да, стыд – вечный твой спутник. Стыд и враньё.
Вот только недавно приезжал курьер. Неприятный такой. Прямо с порога:
– Чай «Slim» для похудения, шунозенид, лезанотин, клизма, гематоген. Ваше?
– Да. (Краснея.) То есть нет! Это я для подруги. Она попросила!
– Ну да, ну да. (Ухмыляясь.)
Уходит, подумав про тебя совсем не то, как есть на самом деле. Подлец.
И ладно, что врёшь другим.
Врёшь-то ты по большей части себе.
Просыпаешься, говоришь: «Сегодня держусь». Ешь гречку, авокадо, зелень, овощи, яйцо – чтобы, если разделить тарелку на четыре части, было нужное количество белков, жиров, углеводов и клетчатки. Потом приходишь на работу, стрессуешь, отправляешь в рот три ложки торта с дня рождения бухгалтерии. Зачем-то оправдываешься на безразличную, в сущности, публику: «Я сладкое после полудня ни-ни, возьму на завтрак», складываешь куски в контейнер, потом бежишь в туалет, запихиваешь куски бисквита в себя, отправляешь их обратно. Всего через полчаса делаешь фото пустого кофе с ржаным хлебцем для тренера или коуча-нутрициолога, получаешь ответ-одобрение в виде эмодзи с поднятым пальцем и вопрос: «Рыбку на обедик покушаем, ладненько? Или какое-нибудь роскошное птичье филе?» Вечером идёшь к найденному в инстаграме «специалисту по рекавери РПП», слушаешь на сессии за 5000 рублей про недолюбленность в детстве и символ пустой материнской груди, клянёшься больше не истязать себя голодом. Прямо с сессии летишь на сеанс гидроколонотерапии – вообще-то опасной и вредной процедуры, которая якобы выводит шлаки и токсины из организма, а на деле просто даёт тебе иллюзию отвеса за счёт искусственного вывода каловых масс. Дама в халате (гидроколонотерапевтка?) вставляет тебе трубку в задницу, но та, кажется, доходит до самого мозга: там оседают слова «сейчас все каки выйдут, и будет у нас пло-о-о-оский животик, в следующий раз через недельку приходите и берите сразу абонемент». Пока лежишь с трубкой в жопе, придумываешь себе веские причины, чтобы не есть. Ну, например, последняя: «Разве можно себе представить, как Рената Литвинова ест шашлыки или шаурму? Вот и я не буду». Повторяешь как мантру, а оттуда – на занятие кроссфитом, тренера которого на самом деле уже не можешь терпеть. У неё густой зычный голос для команд и нормальный женский для общения вне зала. В последний раз она ругалась, что все неправильно заходят в присед, и отработку решила показать именно на тебе. Она говорила: «Да нет, не так, делай, как если бы ты подсаживалась в кустах, поняла?» Ты ненавидишь тренера, ненавидишь слова «ещё», «последний подход» и «20 прыжков на заминочку», но голод громче ненависти. Ты считаешь её самой мерзкой гопницей на земле. Ты решаешь сжечь абонемент в знак уважения себя и жизни 2.0 и заниматься дома самостоятельно. Скупаешь весь спортивный инвентарь на «Вайлдберриз». Заодно кладёшь в корзину сахарозаменитель, амарантовую муку, лапшу ширатаки. 9 калорий на 100 граммов, вонь несносная, но, если не дышать и бахнуть специю из «Доширака», терпимо.
Через месяц ты выбрасываешь несъедобные продукты, потому что решаешь:
а) перестать истязать себя спортом и только контролировать мучное;
б) отпустить себя полностью;
в) отдать проблему своего лишнего веса конструкторам питания;
г) есть раз в сутки;
д) есть всё, но подключить инъекции, обёртывания, любую другую профанацию с хорошей маркетинговой кампанией (нужное подчеркнуть).
Затем сходишь с этого круга на срыв, переходишь на новый.
И так – вся жизнь, в торгах с самой собой.
– Я ослабляю контроль во всём.
– Ну ладно, во всём, кроме сладкого.
– Нет, сладкое оставляем, но считаем калории, потому что это физика – чем больше тратишь, тем меньше набираешь.
– Нет, подсчёт калорий фрустрирует и отнимает много сил. Давай просто не есть после 18:00.
– А может, после 20:00? Так попроще.
– Нет, давай вообще после 16:00. И исключим углеводы.
– Но это завтра, потому что сегодня случайно выпила кофе с молоком, значит, всё не имеет смысла.
– Добро пожаловать в новый зажор!
Господи, почему вечер – самое грустное время суток?