…Истинный ламут тот, кто вечно кочует
по таежным тропам и горным перевалам
и черпает силы у седых гольцов.
Ламуты – древнейший народ.
По большому счету, их немного.
Зато у них несгибаемый кремневый дух.
Гордые и сильные, честные и справедливые,
они никого не подведут.
Никогда.
– Ичээни-и! – летит над тундрой звонкий женский голос.
Белозубая улыбка осветила загорелое лицо молодого ламута. Он повернул голову в сторону холма, у подножья которого виден конусообразный чум, покрытый потемневшей ровдугой.
«Айсач заждалась меня, – радуясь, подумал ламут. – Пора к вечерней трапезе…».
Это был глава молодой ламутской семьи Ичээни.
– Иду-у! – крикнул он в ответ.
Начал было потрошить рыбу на берегу, но, услышав зов жены, запихал в старый мешок из рыбьей кожи жирных омулей. Днем, расставив сети, долго ходил вдоль берега протоки реки Колыма. «Рыбы много. Коли удачно порыбачить, будем вялить и коптить», – думал он, следя, как темноспинные рыбины теснятся в глубине водоема.
Ичээни вернулся к своим сетям. Сел в утлую лодочку, обтянутую рыбьей кожей, и медленно стал двигаться вдоль сети, вынимая из ячеек добычу. Подобрав весь улов, молодой ламут быстро собрался и скорым шагом двинулся к чуму.
– Айсач, гляди, сколько рыбы?! – Ичээни опустил на траву тяжелый мешок.
– О, гудей[1] Ичээни! Я так и знала, что вернешься с уловом! – радостно всплеснула руками Айсач.
На траве постелили выделанную замшевую шкуру и на нее вывалили всю рыбу.
– Помой руки и идем пить чай, – ласково позвала Айсач.
– А где Тонмэй? – оглядываясь, спросил Ичээни. Он сразу заметил отсутствие сына.
– Пошел к оленям…
Загорелое лицо Ичээни озарилось улыбкой. «Сын мой… Пускай учится быть самостоятельным», – подумал он и сказал:
– Я помню, мой отец улыбался, когда я, сам как рукавица маленький, не отходил от оленей… Он пра… – на полуслове запнулся.
В это время горящие угли зловеще затрещали. Айсач вздрогнула и глянула на мужа. Ичээни уставился на угли, посмотрел на Айсач. «К чему этот синкэн?[2]»
– Чую, что-то неладное случилось с твоими родственниками… – неуверенно произнесла жена.
Ичээни умолк и задумался, жена тоже притихла. Помолчав, Ичээни встал и вышел из чума. Присел на каменный валун и тяжело вздохнул. Подумал об отце: «Дух огня подал тревожный знак. Что там с отцом? Он всегда был крепким и сильным…» Он подумал об Айсач, вспомнил, как часто сбываются ее слова… «Однако Дух огня мог подать сигнал и по другому случаю. Необязательно отец…» – Пытаясь успокоить себя, Ичээни гнал дурные мысли. Он поднялся с валуна и зашагал в сторону синеющих вдали сопок. За ними пасутся олени. Тонмэй должен быть там. Он несмышленыш еще, сам с ноготок, а от оленей не отстает. Куда они повернут, туда и малец следом. За ним самим глаз да глаз нужен.
Пока шел по кочкаристой мари, вспоминал первую поездку с отцом. Будто это было недавно, представил безбрежные снежные просторы в окрестностях большого ламу[3], скованного ледяными торосами. Таежные ламуты часто в погоне за стадами диких сокжоев на оленьих упряжках добирались до ледяного ламу.
Ему по душе необъятная снежная ширь, ослепительная белизна снежного покрова, голые холмы, тянувшиеся друг за другом вдаль на восток. Очень скоро Ичээни, любознательный юноша, запоминающий все, что видели его глаза, полюбил бесконечную цепь этих заснеженных сопок. В них под снежным покровом таился сочный ягель. И это не все. Очень скоро молодой охотник понял, что эти сопки надежно защищают все живое от снежных бурь. А самое главное, тучные стада диких сокжоев облюбовали их окрестности. Откуда было знать юному ламуту, что сокжои приходили сюда, в таинственное царство сопок, с давних, незапамятных времен.
Всем сердцем и душой юноша Ичээни полюбил этот суровый, но добрый, по сути, безбрежный край снега и льда…
Мысль за мыслью, как паутины оленьих следов, потянулись воспоминания. Ичээни, теперь уже зрелый охотник, мысленно оглянулся назад и подробно вспомнил прожитое.
Вспомнил, будто это было недавно, как ездил с отцом к берегам бескрайнего северного ламу в погоне за стадами сокжоев…
Добрая улыбка осветила загорелое лицо молодого ламута. Перед его мысленным взором предстала милая Айсач, которая перевернула всю его жизнь.
А начиналось все так…
…Отец Ичээни, старец Гургули, слыл удачливым охотником. Он был крупного телосложения, сильный и выносливый. Пуще глаз берег верховых оленей. При кочевке или выезде на охоту часто их менял. Старался подолгу идти пешком, ведя за собой верхового оленя. Так он привык с молодых лет. И своим сыновьям привил бережное отношение к ездовым и вьючным оленям. «Больше ходите своим ходом. От этого не убудет ваша сила, а наоборот, станете крепче и выносливее, – часто повторял он. – Зато ваши олени сохранят силы…»
Старец Гургули в каждую зиму уезжал на долгую охоту к заснеженным берегам ледовитого ламу. Брал с собой одного или двух сыновей и еще кого-либо из сородичей. Старца манили дикие сокжои. Захватывающая охота на них пленила его с тех давних лет, когда он был молодым и ловким.
В таежных массивах, ближе к тундровым пастбищам, давно облюбовал он укромные места, где строил крепкие лабазы. Ремонтировал их каждую осень вместе с сыновьями. Это оправдывалось в охотничьей жизни. Порою охота удавалась. Бывало, всю добычу разом и не перевезти до стойбища. Тогда туши добытых сокжоев оставляли на лабазах, вывозя их в течение зимы. Делились со всеми сородичами. Зато домашних оленей не забивали на пропитание. Их берегли, как могли. Когда олени паслись рядом, ламуты были спокойны и уверены в завтрашнем дне. Так они жили долгие годы.
Гургули в отношении сыновей был в меру суров. Словесными нравоучениями не утруждал себя. За них ничего не делал. Сыновья, как он думал, сами всему должны учиться, наблюдая за ним.
Ичээни, с одной стороны, привык видеть отца всегда спокойным, порою надменным, немногословным и неулыбчивым, уверенным в себе и мужественным. Ему, молодому охотнику, хотелось походить на отца. Порою юноша ловил мимолетную улыбку отца. Правда, не очень-то понимал подлинную суть отцовской улыбки при его извечной суровости.
Однажды поздней осенью, когда вся земля притихла под тяжестью снега, старец Гургули вновь отправился к ламу. С ним поехали сыновья Ичээни, Гякичан и молодой сородич Дэгэлэн Дэги. К поездке готовились основательно. Подобрали сильных, выносливых оленей. Ехали долго.
Когда добрались до устья реки Инди, решили дать отдых оленям. Поставили чум. На следующее утро встали на широкие лыжи, обтянутые лосиным камусом и отправились осматривать охотничьи угодья, заодно выясняя, много ли сокжоев тут обитает… Ради них забрались в этакую даль. Вначале держались вместе. Но когда вдали показалась гряда белоснежных сопок с бесчисленными распадками, охотники остановились. Старец Гургули распорядился разъехаться по двое и обследовать местность. С собой Гургули взял старшего сына Ичээни, а Гякичан с Дэгэлэн Дэги направились в другую сторону.
…Широкие лыжи, обтянутые лосиным камусом, не тонули в глубоком снегу. Впереди шел и торил путь Ичээни. За ним – отец. Поднялись на сопку и, присев на снег, стали осматриваться вокруг. То здесь, то там заметны следы. Сразу стало ясно, что тут паслись небольшие косяки сокжоев.
Вскоре старец Гургули почувствовал сильную усталость. «Это годы мои дают о себе знать. Слабею, силы постепенно покидают меня», – с грустью подумал он, следя за ловкими движениями сына. «И я когда-то был таким же, как Ичээни. Не знал усталости. А теперь, видно, сыновьям становлюсь в тягость», – подтрунивал он над самим собой.
День прошел быстро. Выскакивали из-под ног пугливые зайцы. Поднимались с шумом стаи куропаток.
Старец Гургули все примечает. «Стало быть, по близости сокжоев нет, коли зайцы, да куропатки так близко подпускают к себе человека», – думал старец. Он помрачнел, ведь приехал в этакую даль, чтобы запастись олениной, а не любоваться всякой мелочью.
Кое-где, в основном на распадках, старец Гургули с Ичээни встречали небольшие косяки. Те вели себя осторожно.
– Эти сокжои почему-то пугливы, – чуть слышно пробормотал старец и краем глаза глянул на сына.
Ичээни, будто ждал отцовских слов.
– Ама, видно, до нас тут поохотились другие охотники и напугали сокжоев, – сказал он.
Больше сокжоев они не встретили. День подходил к концу. Воздух заметно густел. Начало смеркаться.
Вдруг отец присел на снег и подал знак сыну. Ичээни подскочил к отцу. Концом посоха старец указал вниз, в долину. Там стояли два чума, струился сизый дым, на привязи к нартам толпились олени.
Старец Гургули вглядывался в чумы. Затем бросил на сына тревожный взгляд и стал пятиться назад. Сын без слов понял отца. Обеспокоенность старого охотника передалась и ему. Отъехав подальше, старец Гургули остановился. Опустился на корточки и тихо проговорил:
– Мне показалось, что это хэеки[4]. Если это так, то скажу тебе, сын мой, нам будет очень туго. Как нам быть?!
– Ама, хэеки тоже люди. И у них, наверно, семьи, дети, старики, – проговорил Ичээни.
Старец Гургули в ответ ничего не сказал. Только пристально глянул на сына. По всему было видно, что старый ламут одобрительно воспринял его слова. «Не заметил, как сын мой Ичээни вырос. Ты только посмотри, как он ответил на мои слова?! Совсем, как старый ламут, проживший долгую жизнь… Да, он прав. Кто бы это ни был, они тоже люди, как и мы. Надо подъехать к ним с миром, а там все прояснится. А если встретят как врага?! Нас только двое… Жаль сына. Ему еще жить и жить вместо меня… Как же быть?» – такие мысли вертелись в голове старца Гургули.
Ичээни замер в ожидании слов отца.
– Как же нам быть, Ичээни? – наконец, спросил отец.
– Может, спустимся к ним, ама?
– Предлагаешь спуститься к ним?! А если нас убьют?
– Голец Тонмэй оградит нас от этого, – сказал Ичээни.
– Наш Голец Тонмэй далеко от нас… Впрочем, ты прав. Он нас в беде не оставит… Все же, может, вернемся к Дэгэлэн Дэги с Гякичаном и вместе обмозгуем, как нам быть и что предпринять? – Сомнения не отпускали старца Гургули.
– Ама, лучше сразу определим, кто они. Если враги, значит, так тому и быть. Тянуть нельзя, иначе они первыми нападут на нас.
– Толково говоришь, сын мой. Можно и так поступить… – Отец умолк и задумался, глядя туда, где в низине стояли два чума.
Ичээни ждал решения отца.
– Поступим так, сын мой. – Старец Гургули негромко кашлянул в кулак. – Мы не можем спуститься вниз к незнакомым людям. В таком случае Дэгэлэн Дэги и Гякичан не будут знать, что с нами… – В тундре люди подозрительны друг к другу. Это не потому, что они злые дикари, а потому, что кочевые люди живут замкнуто и всякий чужак мнится им врагом. – Если нас обоих убьют… Дэгэлэни Дэги непоседа, он немедля станет искать нас и угодит в ловушку. И все наши, кто остался у Гольца Тонмэя, так и не узнают, что с нами произошло. Сейчас вернемся к Дэгэлэни Дэги и посоветуемся, как быть дальше. Согласен?
– Я все понял, ама…[5]
Они повернули назад. Дэгэлэни Дэги обрадовался, когда подъехали Гургули и Ичээни.
Как подобает истинному ламуту, старец не сразу поведал о незнакомых кочевых людях.
Выпили чаю. Парни ждали, когда заговорит отец. А тот не торопил время. Видно было, как за день жажда измучила его. На вареное мясо даже не глянул.
Наконец он обвел всех взглядом и спросил:
– А как у вас, дети, день прошел? Что интересного видели?
– Сокжоя нынче что-то мало, абага[6], – заговорил Дэгэлэн Дэги.
– И мы мало их видели, – кивнул головой Гургули.
– А ведь раньше тучные стада паслись здесь, по тундре. Куда они делись, ума не приложу, – тараторил Дэгэлэн Дэги.
Он правильно сокрушается. Не в первый раз молодой ламут охотится со старцем.
– Куда они денутся? Возможно, более сочные пастбища облюбовали где-то. Тундра-то обширна, да и ягельных сопок много. Найдем их, коли с нами ничего не случится… – Старец Гургули отпил из кружки остывающий чай.
– А что с нами случится? Никто пока не болен.
Старец Гургули бросил взгляд на Ичээни, словно спрашивая: не пора ли поведать им о незнакомцах?..
Сын многозначительно глянул на отца, мол, повремени. А сам посмотрел на младшего брата и спросил:
– А ты, Гякичан, чего молчишь? Что ты увидел за день?
Гякичан улыбнулся и сказал:
– Хвостатых встретили…
Старец и Ичээни переглянулись.
…Ламуты с незапамятных времен о хищном звере привыкли говорить иносказательно. Это не от трусости. Боже упаси! Этим детям матери-тайги страх неведом! Наоборот, крепости духа и удали в них больше чем достаточно. Такт и уважение ко всему живому передается им с молоком матери из поколения в поколение. К волкам относятся с почтением, отзываются о них иносказательно. Чаще называют «хогдилкан», стало быть, «хвостатый». По народному поверью, хвостатый – умный зверь, с которым можно достичь понимания.
Ламуты верили этому. Стало быть, хвостатые будут обходить стороной их оленей.
– А почему молчали? Ну-ка, поведайте, что и как было, – велел Ичээни. Отец заметно ободрился. Под седыми бровями оживились глаза.
Гякичан и Дэгэлэн Дэги, перебивая друг друга, рассказали, как встретили двух матерых волков и погнались за ними. Звери тонули в глубоком снегу, они выслеживали сокжоев, но, натолкнувшись на людей, шарахнулись в сторону и угодили в непроходимые снежные заносы. На широких охотничьих лыжах молодым ламутам не стоило труда догнать их.
– А шкуры сняли с хвостатых? – спросил старец Гургули.
Тот замялся, глянул на Дэгэлэн Дэги.
– Нет, абага. Шкуры оставили при них самих, – виновато ответил Дэгэлэн Дэги.
– Как же так! Это же ваша добыча…
– Мы не стали добивать хвостатых, абага. Правильно поступили или неправильно, я не знаю. Но в глазах самки я увидел такое страдание, какое бывает только у человека. У меня не поднялась рука…
В чуме воцарилась тишина. Каждый погрузился в свои думы. Дэгэлэн Дэги, говорливый непоседа, на этот раз задумался не на шутку. Ему мнилось, что старец порицает его за то, что он оставил в живых этих кровожадных хвостатых. «Может, я поступил неверно? Надо было в самом деле снять с них шкуры, а я пожалел их. По правде сказать, мне оправдаться нечем. Я виноват. Хвостатые теперь выберутся из снежных сугробов и будут гоняться за стадами сокжоев, а нам останутся только их следы и обглоданные останки. Неверно я поступил…» – Дэгэлэн Дэги аж вспотел от тревожных мыслей. Глянул на Гякичана. Тот безмятежно полулежал на оленьей шкуре. Дэгэлэн Дэги позавидовал его спокойствию.
Старец Гургули достал из небольшого замшевого мешочка щепотку мелко-мелко нарезанного листового табака, набил трубку. Прикурил от лучины. Кисло-сладкий сизый дымок поплыл по чуму. Дэгэлэн Дэги сглотнул слюну…
А старец, закрыв глаза, несколько раз затянулся. После протянул трубку Дэгэлэн Дэги. Тот принял трубку и тоже затянулся. Краем глаза глянул на Ичээни и передал трубку ему. Тот сделал несколько затяжек и, в свою очередь, протянул трубку самому младшему Гякичану.
Трубка вернулась к старцу. Он прикрыл глаза и, казалось, весь был окутан сизой дымкой. Молодые ламуты ждали его слов. Наконец старец вынул трубку изо рта, тщательно обтер чубук и сунул трубку за пазуху. После этого, глянув на Дэгэлэн Дэги и Гякичана, молвил:
– Вы, ребята, поступили по-людски, как наши предки. Те были истинные ламуты. Я одобряю ваш поступок. – Морщинистое как неровный ягельный склон скалистой горы, шершавое лицо его заметно оживилось. Парни облегченно вздохнули. – Жизнь ламута трудна. Случаются и безвыходные ситуации. Вам еще предстоит пройти через многое. Человеку особенно плохо, если он злой. Надобно больше опираться на добро. Расскажу вам один случай из моей молодости. Я был тогда вашего возраста… Однажды жадная росомаха замучила нас, воруя мясные запасы, оставленные на лабазах. Я решил ее поймать. Построил ловушку. Обтесал пару бревен средней толщины. Подвесил. Поднастроил язычок. Заденет его – и бревна мгновенно задавят зверька. Подложил приманки. Дело было весной, во время таяния снега. Едва я скрылся за деревьями, как услышал, что ловушка сработала.
За сутки до этого на вершине сопки попались мне на глаза матерый волчище и его подруга, молодая волчица. Как раз было время волчьего гона. Они барахтались, резвились, не замечая меня. Казалось, что они с ума сошли от избытка чувств. Во время гона волки забывают о еде и быстро истощаются.
Волки учуяли запах моей приманки и прибежали. В таких случаях волк-самец подкармливает подругу, а сам терпит… Волчица заползла под мою ловушку, и ее придавило бревнами. На ее счастье я еще не ушел далеко. Обрадовался, попалась росомаха! Подбегаю и вижу: вокруг ловушки прыгает волчище. Весь отощавший, ребра выпирают сквозь шерсть. Грызет бревна, рычит, будто рыдает. Хочет вытащить подругу и не знает, как это сделать…
Увидев меня, он поначалу рассвирепел, шерсть на загривке встала дыбом, злобно зарычал. Тогда-то я понял всю его трагедию. Он терял свою подругу. Это за их любовью я наблюдал. Вот тут-то и у меня улетучился страх перед волком.
Не стал его отгонять. Пусть рычит, сколько ему хочется. Не обращаю на него внимания. Я парень был крепкий, жилистый. Мне ли бояться тощего волка. Это он отощал от любви… Я стал оттаскивать бревна в стороны. Волк на меня не нападал, а, наоборот, отошел чуть дальше и наблюдал. Я подоспел вовремя. Волчица была еще жива. Тихо скулила. Пыталась встать, но ноги подкашивались. Тогда я сам ее приподнял и положил на снег. Всю приманку и все, что оставалось в моей котомке, выложил перед стонущей волчицей, пускай подкрепится. Самец перестал рычать, а когда я уходил, он долго смотрел мне вслед… Через неделю на этой же сопке я увидел их обоих. Почуяв меня, оба протяжно завыли…
В итоге волчица понесла. Хищники уходили прочь, чтобы их детеныши, подрастая, не навредили мне, моим сородичам и оленям. Не думайте, что волки глупые. Никогда так не думайте. Это жестокие, но умные хищники. С тех пор мы почти не видели волков. Они не убивали наших оленей. Может быть, они нас даже оберегали, не подпуская других хищников… Кто знает, может и так. Доброта – большое дело. Вы правильно поступили, что не добили хвостатых. Пусть живут. Вот увидите, они нас не потревожат…
– Скажи, Дэгэлэн Дэги, как бы ты поступил, если б мы не вернулись сегодня? – спросил старец Гургули, когда сели за вечерний чай перед сном.
Тот засмеялся и ответил:
– Решил бы, что вы задержались. На охоте всякое бывает. То ли далеко подались, то ли удачно сложилась охота. На все время уходит.
– Это верно. Всякое бывает… – согласился старец. – А потом, когда нас нет и нет, какие меры предпринял бы?
– Потерял бы сон, это точно.
– А потом?
– С утренней зарей поехали бы на поиски по вашим следам.
– Вдвоем, что ли?
– Ну да, вдвоем… Не успокоился бы, пока не выяснил причину вашей задержки.
– Так и предполагал, Дэгэлэн Дэги, что ты потеряешь покой и засуетишься, – усмехнулся старец.
– Естественно, искали бы. По следам вашим поехали бы. Любой нормальный человек в такой ситуации потеряет покой, – ответил Дэгэлэн Дэги.
– А ты как думаешь, Гякичан? – Старик повернулся к младшему сыну.
– Хорошо, когда рядом с тобой есть верная собака, – отчеканил Гякичан, зная, что собака сама повела бы их по следам отца.
– Вы оба правильно рассуждаете. – Старец улыбнулся. – Хотите услышать мое слово?
– Говори, абага. Нам интересно, – воскликнул Дэгэлэн Дэги.
Тогда старец продолжил:
– Самый добрый помощник и советчик человека, это его голова. Думающий человек скорее найдет выход и выживет. Усекли? – Парни заулыбались. Вновь заговорил старец Гургули: – Сегодня мы наткнулись на становище незнакомых людей. Самих, правда, не видали, но над чумами вился дым… Стало быть, они там…
– Они нас опередили, раньше нас сюда добрались. Так получается, абага? – спросил Дэгэлэн Дэги.
– Выходит, так.
– Так они постараются прогнать нас отсюда. Это еще полбеды. Могут расправиться с нами. – Дэгэлэн Дэги не на шутку встревожился.
– Тогда подскажи, как нам быть, Дэгэлэн Дэги? – Старец Гургули казался невозмутим. – Может быть, незаметно уйти?
– Это невозможно, ама, – подал голос Ичээни.
– А что ты предлагаешь, Ичээни?
– Нам лучше открыто поехать к этим людям, – сказал Ичээни.
«И днем сын на этом стоял. Не меняет своего мнения. Это не слабость его, скорее сила», – подумал старец, но ничего не сказал. Вместо этого повернулся к Дэгэлэн Дэги.
– А ты что предлагаешь, Дэгэлэн Дэги?
– Я за то, чтобы сначала посмотреть, как поведут себя они.
– Это дельная мысль… А ты, Гякичан, почему молчишь?
– Я слушаю старших… – нашелся Гякичан.
Отец улыбнулся. Ичээни одобрительно глянул на брата. Один Дэгэлэн Дэги засмеялся.
– Дети мои, драться с ними нам не следует. Нас мало. Они не уйдут по своей воле. А как быть? Нам бы найти с ними общий язык и охотиться вместе. Другого выхода не вижу, – уверенно молвил старец.
– Тогда поедем к ним на встречу, да? – быстро спросил Дэгэлэн Дэги.
– У тебя, Дэги, думающая голова. Да, поедем к ним.
– Все вместе? – Дэгэлэн Дэги хочется во всем определиться четко.
– Нет, поедем я и Ичээни. А вы вдвоем будете наблюдать. Мы зайдем к ним в чум. Коли не выходим наружу на своих ногах, стало быть, с нами плохо. А дальше пусть работают ваши головы. На рожон лезть не стоит. Вдвоем чего добьетесь? Только погибнете.
– А как нам быть тогда? – быстро спросил Дэгэлэн Дэги. – Вдруг с вами что случится?..
– О родных прежде всего подумаете, о детях… В случае чего, не мешкая, возвращайтесь к ним, к Гольцу Тонмэю…
Спать легли поздно ночью.
…Когда старец Гургули с сыном Ичээном подъезжали к чумам, залаяли собаки. Верховые олени не заставили себя понукать, сами поспешили рысцой. Умные животные почуяли близкий отдых.
Но никто не вышел им навстречу. Это тревожный сигнал. Обычно ламуты, кто бы ни приехал к ним, рады гостям. А тут их встречает один собачий лай.
Спешились. Верховых оленей привязали к копыльям нарт. Ослабили поперечные ремни седел. Ружья оставили при седлах. Верхние меховые дохи скинули с себя и положили на нарты. Старец Гургули чуял, что за ними следят сквозь отверстия чумов. Он медленно пошел к большому чуму. Сын Ичээни последовал за ним. Открыв тяжелый меховой полог, шагнули внутрь. В нос ударил теплый воздух и знакомый дух вареного мяса.
Внутри чума полумрак. Никого толком не видя, старец Гургули, приветствуя хозяев, громко воскликнул:
– Яв укчэнэс, дюлкан бэил?![7]
Тут произошло то, чего никак не ожидали ни старец Гургули, ни тем более Ичээни.
– Эрэк як адун?![8] Он-ко муткичим торэм долдарам![9] – громко воскликнул кто-то. – Вы ламуты?!
– Угадали. Мы ламуты от Гольца Тонмэя, – ответил старец Гургули, толком никого не различая в полумраке.
– Нам приятно видеть вас. Раздевайтесь, будьте как у себя дома, – сказал им кто-то невидимый.
Глаза ламутов постепенно стали привыкать к полумраку. Чум оказался полон народу.
Тот, кто приветствовал ламутов, был довольно пожилым человеком возраста старца Гургули. Рядом расположились молодые ламуты. Моложавая ламутка копошилась у медного котла, в котором варилось мясо. Юная девушка, судя по всему ее дочь, соскребала мездру с высохшей оленьей шкуры.
Старик вынул изо рта трубку и, обтерев чубук о шерсть мягкой шкуры, протянул ее старцу Гургули со словами:
– Мы рады вам.
Старец Гургули молча принял из рук хозяина чума дымящуюся трубку, сунул в рот и коротко затянулся. Затем с достоинством вернул обратно. Прожив долгую жизнь, он знал толк в обычаях ламутов. Он понял главное: хозяин встречает их с миром, потому с легким сердцем принял протянутую трубку.
– Мы тоже ламуты. Недавно добрались сюда, – вновь заговорил хозяин.
– Хотелось бы узнать, откуда вы приехали? – тихо проговорил старец Гургули. Он знал в лицо почти всех окрестных ламутов. А эти ему показались незнакомыми. Явно издалека.
– Мы с Колымы…
– Издалека… – Старец понял, что неспроста пришельцы добрались сюда. Он полагал, что после его слов хозяин сам расскажет, почему подались в такую даль. Но тот ничего не пояснил. «Со временем все прояснится само собой, – подумал Гургули. – А с расспросами повременим».
– Сначала познакомимся. – Старик оглянулся на своих. – Вот перед вами моя семья. Куда я, туда и они. Все мои вместе со мной. Меня зовут Кагана. С такими словами, прижав правую ладонь к груди, он слегка склонил голову. Потом кивнул на крепко сбитого парня: – Это мой сын Гидани. У нас все держится на нем. – После этих слов чуть слышно пробормотал: – Дух земли, не обессудь за мои слова. Не думай, будто я хвалю сына. Пойми меня, старого человека, правильно.
Старец Гургули понял хозяина чума: просит прощения у Духа земли, чтобы тот не осудил за похвалу сыну. У ламутов в самом деле не принято при чужих возвышать родных и близких, особенно детей. Это у них не поощряется. По их разумению это может привести к порче или сглазу.
Старик Кагана понял, что гости правильно восприняли его слова. Он продолжил:
– Это мать моих детей Кулума, – хозяин чума тепло глянул на все еще моложавую ламутку. Потом широко улыбнулся, глядя на девушку: – Моя единственная дочь Айсач.
Старец Гургули каждому слову хозяина чума отвечал поклоном седой головы. Так он демонстрировал свое уважение ко всем домочадцам.
– А эти молодые ламуты мои родственники. Вот этого зовут Онаки. – Старец кивком головы указал на лохматого парня. – Рядом с ним его младший брат Нолима. Мои верные помощники… – Кагана улыбнулся.
Он выжидающе посмотрел на гостя. Старец Гургули понял его, тихонько кашлянул в кулак и молвил:
– Меня с рождения нарекли Гургули… – Он поглядел на сына. – Это мой сын Ичээни.
Хозяин кивнул, вновь набил трубку табаком. Зажженную лучинку, поданную ему дочерью Айсач, поднес к головке трубки и затянулся. Вновь, как в первый раз, старательно обтер чубук и протянул трубку Гургули со словами:
– Покури, отец Ичээни, не торопи себя. Кури в свое удовольствие.
Глаза старца Гургули заблестели. Его давно тянуло покурить, но его опередил предупредительный Кагана.
Поговорили о сокжоях. Старец Гургули рассказал, что сюда они добрались на днях и еще не добыли ни одного. Вчера и сегодня пытались найти сокжоев. Но пока похвалиться нечем. Кое-где обнаружили с десяток, но этого мало, не стали их тревожить. И тут наткнулись на незнакомые чумы.
Старец Гургули вынул свою трубку с мешочком. Плотно набил ее табаком. Ичээни поднес лучинку. Старец молча протянул дымящуюся трубку старику Кагане. Тот, улыбаясь, принял трубку из рук Гургули и затянулся.
– У тебя табак крепче, чем у меня. Где берешь? – спросил он.
– Заезжал как-то якут-купец. С ним поторговались.
– С якутами, стало быть, торгуете?
– Бывает. Не так часто, конечно, как хотелось бы.
– Мы с якутами не знаемся. Что за люди? Можно ли с ними иметь дело? – спросил Кагана.
– Что сказать? Редко с ними видимся. Но якуты – большие торговцы. Торгуют многим. Достойные люди. Пока только это могу сказать, – ответил старец Гургули.
– Тебе не кажется, ака[10], что становится прохладно? – Гякичан, поеживаясь, повернулся к Дэгэлэн Дэги.
– Мне не холодно. Сидим неподвижно, вот и мерзнешь, – тихонько засмеялся Дэгэлэн Дэги.
– Что-то отец с братом задержались. Как зашли в чум, так и не выходят. Почему так? Как думаешь, ака?
– Мне и самому тревожно. Не нравится мне это.
– Это все Ичээни… Это он предложил идти к чужакам… – пробормотал Гякичан.
– Не осуждай брата. Ичээни прав. Прятаться не привык. Лучше сразу понять, кто они, враги или такие же охотники, как мы.
– Что происходит там, внутри чума? – переживал Дэгэлэн Дэги. – Старец нам что говорил? Ты помнишь, Гякичан? – Тот молча покачал головой. – Он сказал так: «Коли мы долго не выходим, возвращайтесь домой, к Гольцу Тонмэю». Разве ты забыл?
Гякичан продолжал пристально вглядываться в чумы.
– Ты чего молчишь, Гякичан? Нам лучше уехать отсюда, как сказал отец.
– Подождем еще немного, ака. Ведь ничего еще не ясно. Может, все нормально…
– Ты правильно говоришь, Гякичан. Пока ничего не понять. Если к врагам угодили, те долго не станут церемониться. Быстро расправятся и по следам найдут нас. Так что, ты прав, Гякичан. Вроде совсем малыш, а рассуждаешь мудрее, чем я… Подождем еще. Убежать всегда успеем.
– Я не убегу, – твердо говорит Гякичан.
– А про наставления отца забыл?..
Гякичан не ответил, только внимательно смотрел, не выйдут ли из чума отец и Ичээни.
Пока мужчины вели неторопливую беседу, женщина постелила оленью шкуру, на нее поставила продолговатый плоский стол, обтянутый рыбьей кожей. Быстро расставила кружки. Дочь аккуратно поставила посередине стола деревянный поднос с кусками вареного мяса. Мать налила в кружки чай. Дочь тут же на плоской жестяной тарелке подала аккуратно нарезанные лепешки.
От вареного мяса, только что вынутого из котла, валил пар, наполняя чум ароматным духом.
Старец Гургули глянул на сына. «Ну как ты, проголодался?» – будто спросили он. Сын не откликнулся. В это время юноша, следил за каждым движением девушки…
– Ну вот, познакомились, как нормальные люди. А теперь отведайте нашей еды. Чую проголодались, – проговорил хозяин.
Старец едва приметно плечом толкнул сына, мол, не отвлекайся, поешь, покуда предлагают.
– Отец Айсач, и ты тоже поешь с гостями, – позвала хозяйка, и старик Кагана пододвинулся к столу.
Пока едят старшие, парни ждут. Таков древний обычай ламутов. Когда в чуме гости, то все внимание им. И еда, прежде всего, подается им, причем самые лакомые куски. Детям и парням предстоит отведать еду после. Для них хозяйка оставляет их долю.
Гости поели, Гургули сразу определил, что это мясо упитанного сокжоя. Мясо мягкое, в меру жирное, отменное на вкус.
– Как по-вашему, сокжои в этих местах есть? – спросил Гургули.
– В нескольких речных долинах, кажется, обосновались. Мы их приметили. Правда, издалека. Пока с охотой повременили, чтобы раньше времени не вспугнуть, – сказал Кагана.
Старец Гургули вынул трубку и, раскурив, протянул хозяину чума. Кагана, будто ждал этого момента, с готовностью принял трубку. Покурили.
– А что скажет старина Кагана, коли мы захотим поохотиться на сокжоя с вами вместе? – подал голос старец Гургули, обращая взор на Кагану.
Кагана мягко улыбнулся и сказал:
– Холнэдь бэй торэнни – гянул бини торудэнни[11]. Дельную мысль говорите, старец. Совместная охота неоспоримо принесет нам всем удачу.
Обветренное смуглое лицо старца Гургули посветлело, он ответил:
– Хагды бэй торэнни – инэни нэринни…[12]
Кагана мгновенно уловил смысл сказанного, с улыбкой глянул на старца, словно увидел его впервые. Старец продолжил:
– Я доволен вашим ответом, почтенный отец детей…
Сошлись на том, чтобы охотиться вместе. Проводить гостей вышли сам Кагана и все домочадцы, подивились на верховых оленей горных ламутов. «Як-иси адун![13]» – восклицали они.
Отцы семейств еще раз закурили. Трубку пустили по кругу.
Ичээни незаметно посматривал на девушку. Та, казалось, не обращала внимания на молодого ламута.
Гости, которых Кагана назвал горными ламутами, с десяток шагов прошли пешком, ведя за собой верховых оленей. Ичээни придержал оленя за недоуздок, а старец Гургули легко вскочил в седло и поехал вперед.
Верховой олень Ичээни тут же крутанулся, чтобы не отстать. Молодой ламут не сплоховал, на ходу легко вскочил ему на спину.
Он не заметил восхищенного взгляда девушки.
Старец Гургули с сыновьями Ичээни, Гякичиканом и смекалистым Дэгэлэн Дэги перебрались к стойбищу колымских ламутов.
Глава колымских ламутов Кагана присматривался к чуму и нартам новых знакомцев, когда те отправились на охоту.
Зайдя в свой чум, Кагана закурил и задумался о чем-то.
Покуда глава рода думал, остальные домочадцы притихли и ждали, пока отец сам заговорит. Хозяйка чума Кулума с дочерью разложили на плоском столе вареное мясо, лепешки и разлили по кружкам крепкий чай.
– Подвиньтесь ближе к столу, дети, – подала голос мать, ласково поглядывая на детей.
Парни пододвинулись к столу. Они недавно вернулись с охоты. С ними обычно ездил сам Кагана. Но на этот раз он остался дома. Ему последнее время нездоровится. Он побаивался, как бы не разболеться всерьез вдали от родного очага. Всякое может случиться. Болезнь не станет спрашивать. Свалит нежданно.
Кагана глотнул чаю. Тихо заговорил:
– Мне показалось, наши новые соседи люди основательные. Их чум обтянут мягкими оленьими шкурами. Догадываюсь, что у них тепло. Нарты крепкие. Не сравнить с нашими.
– Ама, они же таежные ламуты. У них крепкого дерева, как на подбор, много… – Сын Гидани глянул на отца.
– Оно, конечно, так… Но я хочу сказать вот о чем. Это ребята умелые. Не всякий даже из крепкого дерева смастерит такие вещи.
– Ама, мы же всю жизнь по тундре кочуем, где деревья хилые… – вновь заговорил Гидани.
– Это верно. Поймите меня правильно, и ты, Гидани, и ты, Онаки, и ты, Нолима. Я про вас ничего худого не говорю. Хочу просто сказать, что эти ламуты сильные, достойные люди… – И парни, и мать с дочерью улыбнулись. Стало быть, они одобряют слова отца. – Ичээни крепко стоит на ногах. Движения у него быстрые, видно, ловкий парень, – вновь заговорил Кагана. – Кто-нибудь мог бы с ним побороться? – Кагана глянул на сыновей. Старик прослыл любителем устраивать оленьи бои во время гона, а также подбивать парней на борьбу. Для этого объезжал своих родичей, затевая борьбу или бег наперегонки.
– Гидани может с ним бороться, – откликнулся Онаки.
– Ты же сильнее меня! – засмеялся Гидани.
– Ладно. Будет еще время для игр, – подытожил разговор Кагана.
Совместная охота на сокжоев укрепила доверие между ламутами. Добычу делили на две семьи.
Старец Гургули задумал туши сокжоев увезти на обновленные лабазы. Житейский опыт подсказывал ему, что скоро наступит пора собираться в обратную дорогу, а все добытые туши сокжоев зараз увезти не выйдет. Однажды вечером он сказал:
– Дети, часть добычи надо бы увезти на лабазы. Дэгэлэн Дэги, возьмись-ка за это. В помощники бери Гякичана…
Кагана одобрил это решение.
– А у нас лабазов нет. В тундре нет хорошего леса, все добытое увозим с собой… – с сожалением сказал он.
– То-то у вас так много оленей, – одобрил Гургули хозяйственность Каганы.
– Правда, большая часть еще не объезжена. Приходится сразу запрягать в нарты… – улыбается Кагана. – Обратная дорога долгая. Уже все замело. Приходится заново прокладывать санный путь.
Гургули покачал головой. Он понял, колымским ламутам приходится труднее, чем им, живущим под сенью Гольца Тонмэя.
Ичээни, кажется, сам не замечает, как поневоле любуется юной ламуткой Айсач. Его поразила красота девушки. Она и хозяйка прекрасная. То с матерью готовит еду, то занята выделкой шкур или камусов, то шьет одежду. Парень ловил себя на мысли, что не встречал еще девушки, похожей на Айсач.
По утрам, когда пригоняют домашних оленей, Айсач, опережая мать, уже подманивала к себе дойных важенок и начинала дойку. В это время у важенок мало молока. Зато дойных важенок больше десяти…
…Охота на сокжоев удалась. Ламуты обоих родов состязались между собой в сноровке.
Старина Кагана за вечерним чаем с удовольствием говорил добрые слова о сыновьях старца Гургули. Восхищался их ловкостью и силой.
– Вроде и вы без дела не сидите, – говорил он сыновьям. – Каждый из вас старается не ударить лицом в грязь. Но до наших молодых гостей вам надо бы подтянуться. Я вас не укоряю. Тут, однако, есть доля и моей личной вины за то, что не подгонял вас как следует. Присматривайтесь к этому Ичээни. Как достойно себя ведет. Вот кто настоящий ламут.
Гидани тяжело сопел. Ему неприятны эти укоры. Но как не послушать отца? И оспаривать не может. Спорить с отцом не положено. Онаки молча поглядывал на брата Нолима.
Правда в том, что не только старина Кагана замечал достоинства Ичээни. И Гидани, и Онаки, и Нолима признали превосходство Ичээни. С одной стороны, им было досадно, а с другой – отдавали должное скромности Ичээни. Кажется, что он ничуть не старается показать свою сноровку и ловкость. У него все получается просто. Как и глава семьи старина Кагана, они признавали, что перед ними истинный ламут.
Ичээни в перерывах в охоте на сокжоев времени даром не терял. Изловчился ставить насты на песцов. Всякий раз без добычи не возвращался. Отец улыбался, когда сын подвешивал для «оттайки» на поперечных шестах свою добычу. На этих шестах обычно сушили одежду. В теплом чуме замерзшая добыча оттаивала быстро. Иногда он приносил по два-три песца. Дэгэлэн Дэги становился говорливее, чем обычно. У Гякичана тоже поднималось настроение. У старца Гургули глаза заметно теплели. Гякичану тоже хочется поохотиться на песца. Но отец говорил: «Коли все погонимся за песцами, то как нам быть с сокжями? Нам скоро предстоит обратная дорога. Долго добираться будем до Гольца Тонмэя. Небось все замело снегом. И дорогу кому-то придется прокладывать, и лабазы по пути ремонтировать. Пускай Ичээни один занимается ловлей песцов. Ему сподручнее. Много времени не теряет, все делает как старый удачливый охотник…» Все понимали слова старца. Парням по душе было умение старца не навязывать им свою волю, а словно советоваться с ними.
…Однажды Ичээни, по обыкновению, возвращался, объехав близко расставленные насты. Воздух постепенно густел. Это верный признак того, что подбираются вечерние сумерки. Но еще было светло. Впереди появилась гряда белоснежных сопок. Между ними заметны речки, иногда узкие, чаще пошире. Только издали, на расстоянии, сопки кажутся сплошной грядой.
Ичээни эти сопки знакомы. Охотники поднимаются на них, высматривая сокжоев.
За сопками, там, где карликовые кустарники, пасутся домашние олени… До чумов отсюда еще далеко.
Ичээни остановил верхового оленя и спрыгнул на снег. На макушке средней сопки он увидел человека. «Кто это? Может, это Гякичан? Или непоседа Дэгэлэн Дэги? Но, если это они, то почему без учага (верхового оленя)? Или это кто-то из сыновей старины Каганы поднялся на сопку?» Но Ичээни знает, что утром парни поехали по следам сокжоев…
Пока он гадал, человек покатился вниз на широких охотничьих лыжах.
Молодой охотник быстро вскочил в седло. Проехав немного, он наткнулся на косяк молодых оленей старины Каганы… А где остальные олени? Почему эти оказались тут?
Олени остановились, когда на их пути оказался Ичээни верхом на олене. Очевидно, эти молодые олени почуяли дух сокжоев, и, ведомые зовом предков, потянулись к ним…
Ичээни пронзительно свистнул, и олени, покрутив заиндевелыми мордами, повернули назад. Не давая им опомниться, охотник погнался за ними.
Впереди олени вдруг шарахнулись и, сгрудившись, остановились. Нежданно раздался голос Айсач:
– Надумали сбежать?!
Вскоре появилась и она сама. На охотничьих лыжах она обошла оленей и подкатилась к Ичээни.
– Как ты здесь оказался? Ума не приложу! – улыбаясь, заговорила она. Разгоряченная, она была еще красивее.
– А ты сама как очутилась тут, Айсач?
– Братья еще не вернулись. А я поехала наведаться к оленям, вижу: часть оленей потянулась в сторону моря. Смекнула, что молодые олени учуяли дух сокжоев и дали тягу. Поднялась на сопку и оттуда увидела их. Съехала вниз… Хорошо, что ты оказался на пути этих беглецов! Ты спас всех нас, Ичээни… Какой же ты молодец!.. – говорила Айсач.
– Погоним их домой! – откликнулся Ичээни, стараясь не поддаться чарующему голосу девушки.
– Да, ты прав, Ичээни…
– Ты, Айсач, поезжай на моем учаге, а я встану на твои лыжи. Так будет легче и быстрее.
Так они и поехали. Айсач подгоняла оленей. Ичээни не отставал…
На привале Айсач сказала печально:
– Знаешь, Ичээни, отец мой в последнее время болеет. Пока лежит снег, мы, видно, отправимся обратно на Колыму. Не знаю, выдержит ли отец дальнюю дорогу…
– Мне думается, дедушка выдюжит. Он еще крепкий.
– При вас он бодрится. А, оставшись один, все больше лежит. Сейчас за меня, наверно, переживает. Пока за этими гналась, не заметила даже, как день проходит. Поспешим, Ичээни…
Беглецы-олени копытили снег.
Ичээни пронзительно свистнул. Олени сбились в кучу и потянулись к чумам. Хотя до них еще не близко, олени чувствуют их теплый зов…
Узнав, что Гидани часть добычи собрался отвезти до перевала. Ичээни решил поделиться с отцом своими мыслями.
– Ама, как ты думаешь, если я поеду с Гидани?
– На охоту? – спросил отец.
– Нет. Гидани надумал отвезти часть добычи к перевалу. Я помогу ему.
– А что? Добрая идея. Ламут ламуту всегда помогает. Сегодня ты ему подсобишь, а завтра – он тебе. На том стоим, ради этого живем. – Старец Гургули тепло глянул на сына.
У Ичээни четверо нарт, крепких, широких. На каждые положил по четыре туши и крепко затянул кожаными ремнями. Упряжные олени рослые, с широкими торсами.
Вся семья старины Каганы провожала молодых охотников. Судя по их оживленным лицам, им по сердцу Ичээни. Юная Айсач не отрывала от него своих лучистых глаз…
У соседей олени темной масти, но невысокие. Они другой породы.
Первым выехал Ичээни. Его передовой олень, серой масти крупный вожак, с ходу пошел резво и размашисто.
…Ехали споро. Ичээни останавливал упряжку, чтобы дать оленям отдохнуть и остудить разгоряченные легкие горсткой свежего снега.
Гидани рассказывал о тех местах, где они проезжали.
– У тебя сильные олени, Ичээни, – добродушно улыбается Гидани.
Поехали дальше. Ехали долго. Наконец добрались до перевала и остановились.
– Здесь разгрузимся. Туши зароем в снег и поедем обратно, – уверенно говорит Гидани.
– А, по-моему, лучше бы, пока светло, перевалить через перевал.
– День-то проходит. Скоро смеркаться начнет, – сомневается Гидани.
– Минуем перевал… Потом и вам легче будет, когда поедете обратно всей семьей, – говорит Ичээни.
– Все замело. Сумеем ли проехать? – Гидани с опаской поглядел на ровный склон перевала.
– А потом как проедете? Вам же в любом случае не миновать этого перевала. Так ведь?
– Здесь, у подножия, чумы поставим и по частям станем перетаскивать поклажу и туши сокжоев на ту сторону.
– Много времени потеряете. Поступим так. Мы сейчас перевалим через эту сопку. Ты шибко не отставай. А что нам сумерки, да и ночь, когда обратно двинем налегке?
Бодрый голос Ичээни воодушевил Гидани. «Какой он уверенный! Сколько силы в нем…» – думает он.
Олень-вожак медленно, но уверенно стал подниматься по склону, с трудом преодолевая снежные заносы. Олень чутко улавливал по вожжам каждое движение хозяина, потому шел наискосок налево, потом постепенно вправо. Время от времени Ичээни останавливал караван, чтобы олени отдышались. Наконец поднялись на перевал. В лицо снежным зарядом ударил хлесткий ветер. Гидани далеко отстал. По свежей тропе его олени с трудом тянули нагруженные нарты.
Пока он поднимался, Ичээни, оставив караван, по снегу пошел вниз, намечая, как будет спускаться с нартами…
Над затаившейся снежной тундрой воцарилась лунная ночь. На темном небе светились бесчисленные звезды. Ночная тундра замерла. Окрестные сопки во тьме казались выше и сумрачнее. Все живое, будто околдованное силой звездной ночи, затаилось.
В чумах ламутов, несмотря на позднее время, никто не спал. Все прислушивались к ночи, не подъезжают ли парни. Но более всего надеялись на собак. Коли они молчат, стало быть, никто не подъезжает.
По подсчетам Онаки, до перевала не так далеко. Гидани с Ичээни что-то запаздывают. Может, нарты поломались. Мало ли что случится в тундре, которой не видно ни конца ни края.
Кагана лежит, тихо постанывая. Домочадцы тревожно поглядывают друг на друга, переживают. Обычно старик не обращал внимания на недомогания, все переносил на ногах. Впереди ждет долгий путь обратно на Колыму. Выдюжит ли? И парни почему-то не возвращаются…
И тут собаки залаяли. Ламуты обрадовались. Нолима не выдержал, выскочил наружу.
– Едут… Слышу скрип нарт! – воскликнул он.
Все облегченно вздохнули.
…Гидани первым делом напился чаю. Только после этого взялся за вареное мясо. Пока он утолял голод, все ждали, пока он заговорит.
Наконец Гидани отодвинул кружку. Айсач убрала плоский стол.
– Такого ламута, как Ичээни, я в жизни не встречал, – сказал Гидани. – По сравнению с ним я слаб, как ребенок. Он прошел перевал и там сложил туши сокжоев, да и остальные вещи. Невероятно, но это так. У него волшебные олени…
Утром в чум старца Гургули вошел Гидани и, глядя на старца, сказал:
– Амму эриддэн[14].
И тут же повернулся и вышел. Старец Гургули всех окинул взглядом, словно спрашивая, что могло случиться со стариком Кагана, коли отправил за ним сына?
– Иди, ама, – тихо молвил Ичээни.
Старец Гургули удивился, застав в чуме лежащего Кагана и его супругу Кулуму одних.
– Парни в другом чуме, – сказала женщина, поняв молчаливый вопрос старца.
– Какие сны снятся, друг Кагана? – спросил старец Гургули.
– Кажется, заболел, – едва слышно пробормотал Кагана. – Да еще долги прибавляются. Не смог вовремя ясак платить. Последние три года исчезли песцы и лисы. И соболь тоже давно не заметен в наших краях. Услышал, что за мной едут какие-то люди с оружием. Мы и подались в бега. Тундра обширна, не так-то просто меня поймать. Кое-какую живность тут приобрели. Мне надо вернуться и разобраться с ясаком. Хочу очиститься. Да вот вскрылась давняя болезнь. Доеду ли живым до родных мест, не знаю. Этого и боюсь больше всего. Пока живой, хочу расплатиться с долгами. Говорю про ясак. Других долгов ни перед кем у меня нет. Попросил тебя заглянуть ко мне, чтоб попрощаться. Мало ли что…
– Сильно не печалься, отец Гидани. Доедешь, куда нужно, – нарочито бодро отозвался старец Гургули.
– Я благодарю судьбу за то, что она дала возможность встретиться с тобой и с твоими детьми… Самое время нам расстаться друзьями, – сказал Кагана.
Они неплохо поохотились. Ичээни добыл много песцов. Надо знать, когда остановиться. Ламуты не любят жадничать. Стараются брать столько, сколько необходимо. Остальное пускай живет.
– Благодарю тебя, отец Ичээни, за отзывчивость, – еле слышно шепчет Кагана.
– Как же ты поедешь больной? – забеспокоился Гургули.
– Дети позаботятся. И Айсач с матерью рядом. Не беспокойся за меня.
Старец Гургули помолчал. Наконец произнес:
– Я отправлю с вами Ичээни. Он поможет вам добраться до родных мест и вернется обратно. Я за него спокоен. Не подведет парень.
Кагана приподнялся на локтях, глаза его блеснули радостью.
– Ты поступил, как истинный ламут, отец Ичээни. Я никогда не забуду твою доброту.
А у колымских ламутов в самом деле положение осложнилось. Заболел глава рода. До распутицы колымские сородичи должны вернуться к своим стойбищам у Колымы-реки. Тяжело им будет с больным добираться до родных мест. Дорога дальняя. Впереди пурга, снежные заносы, наледи, волки. Отец Ичээни предложил заболевшему колымскому сородичу помощь сына. Как-никак дорога далекая. Те с благодарностью приняли предложение старца Гургули. Сын потом сам найдет путь, ведущий к родному очагу.
Стоит тут поведать, как совпали желания отца и сына. У колымского ламута была красавица дочь. Ичээни про себя терзался сильно из-за того, что девушка из далекой Колымы овладела его сердцем. А бедный юноша без согласия отца девушки ни на что не мог надеяться.
Сам старец, отец Ичээни, тоже положил глаз на девушку. Вот кто могла бы стать хозяйкой семейного очага у его сына Ичээни. Он был впечатлен легкостью и ловкостью девушки в ведении кочевого хозяйства. Все умела Айсач: варила еду быстро и вкусно, легко управлялась с упряжными оленями, не уступала своим братьям в лове оленей маутом-арканом, хорошо ходила на лыжах и на охоте была удачлива. Чем не пара для Ичээни? Старик надумал по возможности послать свата к дальнему сородичу на Колыму. А пока посылал сына помочь довезти больного отца семейства до устья Колымы. Мудрый ламут от Гольца Тонмэя сам нашел удачный предлог для сватовства сына. Он поступил просто: отправил сына на смотрины, пусть увидят его в деле. Коли придется по сердцу, то сами поймут потаенные его мысли и сами решат отдать за него дочь…
Старец Гургули за вечерней трапезой повернулся к Ичээни и проговорил:
– Прав ли я или не прав – не знаю. За тебя решил, Ичээни, не посоветовавшись… Не обижайся.
– Ты мой отец. Как скажешь, так тому быть, – ответил Ичээни.
– Это верно. Но все же, по совести, надо бы сначала с тобой посоветоваться. Правда, тебя не случилось рядом… Вот и пришлось решить за тебя.
– Ты о чем говоришь, ама? – насторожился Ичээни.
– Старина Кагана сильно захворал. Торопится обратно на Колыму, пока есть санный путь. Но он сильно болен. Вот я и решил, чтобы ты помог им добраться до Колымы.
– Мне ехать с ними?! – заволновался Ичээни.
– Без тебя им будет трудно. Очень трудно и, как мне показалось, даже опасно. Поезжай с ними, Ичээни. Подсоби им, как можешь, – отец говорил негромко, будто сам с собой.
– Поеду, раз ты так решил, ама, – проговорил Ичээни. В эти мгновения перед его взором возник таинственный и чудный облик Айсач.
– Как мне кажется, сын мой, это знак родовой судьбы. Такое не каждому выпадает. Остальное от тебя самого зависит.
– Каждое твое слово, ама, для меня как дар судьбы. Песцовые шкуры забери, ама. Они пригодятся.
Старец Гургули промолчал. Вынул трубку, набил табаком и закурил.
– Слушай, Ичэнни, – заговорил он. – Шкурки бери с собой. Тебе они больше пригодятся, – старец вспомнил слова старика Каганы о неуплате ясака. Затем добавил: – То, что ты удачно поохотился на песца, это тоже знак судьбы. Не пытайся от него ускользнуть. Доверься ему… Кто знает, что ждет впереди? В жизни всякое бывает, лишь бы не упустить главное…