– Держи ниже. Он обшаривает горизонт, но тебя не видит. Подскочишь прямо перед целью и снова уйдешь вниз.
– Так точно.
Ударный самолет ВВС Израиля F15 Raam (Strike Eagle), модернизированный до уровня Block 20 – более мощная радарная система с элементами от F35, наведение на цели через постоянный канал обмена данными со спутниками США, более мощные и надежные двигатели, частично сниженная радиозаметность – демоном несся над ночной пустыней, иногда опускаясь до тридцати футов над землей. Пилотом был Давид – в который раз подполковник видел, что Давид – пилот от бога, он отключил режим огибания рельефа местности и вел машину на скорости чуть ниже звуковой на таком расстоянии от земли, в обстоятельствах иных ему бы просто оторвали голову за это. Но сейчас от него требовалось именно это, более того – за его спиной сидел полковник (звание присвоили совершенно неожиданно, вызвали в Тель-Авив, пожали руку и вручили новые погоны) Иеремия Эгец, тоже пилот от бога, который сейчас исполнял обязанности оператора систем вооружения. Став комэском, он решил, что должен знать работу не только пилотов, но и операторов боевых систем.
– Левее. Радар прямо по курсу.
Самолет чуть заметно прянул влево, в кабине замигал датчик облучения радаром.
– Поймали? – напряженно спросил Давид.
– Еще нет. Луч рассеянный. Он что-то видит, но не может понять, что именно. Еще левее, зайдешь с разворотом.
– Он не унимается.
Индикатор продолжал мигать.
– До разворота три… два… один… Пошел!
Машина развернулась резко до предела, замигал еще один датчик – критическая высота.
– Выполнил.
– Спокойно. Я начну отсчет.
И в этот момент раздался резкий звонок системы оповещения – оператор радара перевел его из режима сканирования в режим прицеливания.
– Есть захват.
– Работай! Ты успеешь! Пять-четыре-три-два-один-подскок!
Самолет рвануло вверх так, что их прижало к креслам, желудок ушел куда-то туда, где помещаются отходы от его работы. У полковника Эгеца потемнело в глазах – все-таки не мальчик, хватит хулиганить, – но он успел выполнить работу. Так и не включая радар, он нанес удар – почти одновременно высокоточными планирующими бомбами по назначенным целям и ракетами ПРР – по захватившему их радару. Самолет тряхнуло – учебные боеприпасы отделились от подвесок, он разом полегчал на треть и сейчас рвался в небеса. И тут желудок рванулся в обратный путь – Давид перевернул самолет и с пугающим ускорением рванулся обратно к земле, перевернув самолет вверх тормашками…
Сукин сын…
Самолет, выпустив тормозные парашюты, остановился на самом конце взлетной полосы базы 69, от колес шел дым. Медленно порулил на стоянку, чтобы освободить полосу. Двое в кабине – пилот и оператор систем огня – медленно приходили в себя.
– Чертов сукин сын… – сказал полковник.
– В этот раз кое-что удалось сделать, – необычно серьезным для него тоном заявил Давид, – уже лучше.
На машине подлетели несколько пилотов, мгновенно выставили две легкие алюминиевые лестницы. Полковник на ощупь нажал кнопку, чтобы открыть фонарь.
– Иеремия, с тобой все в порядке? – сунулся в кабину штурман эскадрильи.
– Жить буду. Помоги…
– Сейчас. Там к тебе люди из Тель-Авива приехали.
Полковник так и вышел к ним – не снимая летного комбинезона, это была не рисовка, просто не было ни времени, ни сил его снять.
– Генерал…
Генерал Амос Ядлин, бывший пилот, ставший разведчиком, а потом снова пилотом – то-то все тогда удивились – покачал головой:
– Ты не в том возрасте, чтобы летать.
– Да пошел ты… – просто и бесхитростно заявил полковник, – мне надо было понять, что происходит. Я взял самого лучшего пилота, и мы отправились на учебную миссию. Мне надо было понять, что происходит.
– Понял?
– Понял, Амос. Мы их не прошибем.
Командующий ВВС нахмурился.
– То есть?
– То и есть! – разозлился полковник Эгец. – Это не шутки. Ты прекрасно знаешь порядок построения ударной группы. Мы его нарушили, действуем, как сумасшедшие. В группе на двенадцать машин должно быть два самолета РЭБ и как минимум два специализированных самолета подавления ПВО. А там, где мы столкнемся с системой С300, – их нужно будет четыре. Мы же нагрузили все машины, что у нас есть, бомбами и пытаемся выполнить задачу. Но это невозможно. Я пять раз лично ходил на цель с моим лучшим пилотом, экспериментировали с боевой загрузкой. Последний раз мы шли так низко, что едва не наелись земли. Это был лучший пилот и лучший, черт возьми, самолет, который у нас есть. Барак[13] на то, что мы делали, неспособен. И все равно пять раз из пяти радару удалось нас засечь.
– А сколько раз вам удалось произвести сброс? – поинтересовался Миша.
– Два раза.
– Не так плохо… – заметил генерал, и полковник взорвался:
– Два из пяти не так плохо?! Черт, я заслужил отставку уже десять раз. И я напишу рапорт, черт побери, только чтобы не увидеть, как гробят эскадрилью! Два из пяти – мы просто угробим ВВС и ничего не добьемся. Даже если мы отымеем этих ублюдков – оставшиеся отымеют нас, вот и все, что будет!
– Успокойся… – с поразительным спокойствием сказал генерал, – пойдем, немного выпьем. Мы не дежурим, так что можно.
– Получена новая информация. Информация, которая заставляет нас подойти к предстоящей операции принципиально по-другому. На сегодняшний день достоверно установлено, что у Ирана есть десять боеготовых, ядерных взрывных устройств, мощностью от тридцати до сорока килотонн каждое, пригодных для доставки баллистическими ракетами. Все эти установки находятся в Тебризском позиционном районе, как минимум половина из них установлена на ракеты и готова к немедленному применению. Все ракеты нацелены на Израиль.
В кабинете, где на столе стояла упаковка пива – пилоты обычно не употребляли ничего крепче, комиссия каждый день, и если выпить, к примеру, вечером водки, то на следующий день не допустят к полетам, – наступило тяжелое молчание.
– Только не говори – какого хрена мы не сделали это раньше, – прервал молчание генерал Амос Ядлин.
– А какой смысл говорить? В нашей стране что-то не так, это знаем мы все, и ты, и я. Раньше мы тушили, как только начинало гореть, а иногда – тушили тогда, когда кто-то только зажег спичку, чтобы поджечь. Поэтому Израиль жив до сих пор. Сейчас мы не тушим и тогда, когда все уже горит синим пламенем. Так, кажется, выражаются русские?
– Так, – подтвердил Миша.
– Вот именно. Так. Поздно запирать конюшню, когда разбежались все лошади. Нам придется учиться жить рядом с кучей фанатичных ублюдков, которые так и мечтают нас уничтожить.
Генерал отхлебнул пива.
– Мне это не нравится, – заявил он.
– Мне тоже, сэр, – обратился к нему полковник так, как это было принято в американской армии, – но в жизни происходят предельно хреновые вещи.
– Мне не нравится твое настроение.
– Оно соответствует ситуации, сэр. Имеющимися ресурсами решить задачу невозможно – либо надо подключать американцев, либо работать не одним вылетом. Лучше первое, потому что в противном случае уже после первого вылета мало что останется. Какого хрена американцы заставляют нас таскать каштаны из огня?
– Здесь живем мы, а не они.
– Да брось, Амос. Им нужна нефть, а нефть есть именно здесь, в таких количествах и такого качества нефти больше нет. Они нас используют в качестве «того самого ублюдка», делают это не первый год и более того – не первое десятилетие. То, что мы можем решить только большой кровью, – они могут решить куда проще. Поднять в воздух все «В2», которые у них еще остались, поднять авианосные эскадрильи с пары авианосцев. Господи, да у них есть стратегические подводные лодки с парой сотен «Томагавков» на борту, чего нет у нас. Почему бы им не заняться теми ублюдками, которые именуют их не иначе, как Большой сатана?
Амос, прищурившись, посмотрел на подчиненного.
– Так ты говоришь, что задачу выполнить невозможно.
– Невозможно.
– Хорошо. Миша, пошли. Невозможно, так невозможно.
Генерал и его спутник вышли, а полковник Эгец так и остался в своей каморке, злой, расстроенный и чуть пьяный. Оставшееся пиво он пить не стал, выкинул в мусорный бачок. Потом начал разбирать раскладушку – ехать домой не хотелось. Да и не дело это – пьяному за рулем…