Моя старость
Дом за городом непременно должен быть розовым.
Или бирюзовым. Чтобы мягко контрастировать с жаром осенних листьев, а зимой выглядеть словно леденец, выпавший из теплой детской ладошки прямо в сугроб.
И во дворе должно стоять кресло-качалка, а на ней – мягкий плед, и это единственный случай, когда это теплое квадратное одеяльце не кажется китчем.
У ног сидит собака.
Обязательно рыжая, большеголовая.
Обязательно старая. Она должна умереть раньше меня, чтобы было кому ее похоронить.
В этой качалке я буду смотреть свои дивные сны, обычные сны, которые приходили ко мне всю жизнь. Беззащитные и чистые после заката – и оскально-кошмарные перед рассветом.
К концу жизни я привыкну к мучающим меня кошмарам и даже научусь извлекать из этого пользу – разводить руками границы эмоций, сдвигая их с насиженных мест.
Когда ты стар, одиночество уже не так остро тяготит тебя. Земные связи становятся всё более зыбкими, тонкими, тебе уже не нужно одобрение и похвала.
Ты становишься единым целым с правдой этого мира.
Ты возвращаешься домой.
