Наутро Морис Бэйтс проснулся с сильной головной болью, все тело ныло и ломило, словно он перенес тяжелую болезнь. Не хотелось вставать и даже открывать глаза. Но приняв ледяной душ, он почувствовал в себе силы жить дальше. Вчерашний день канул в небытие, и Морис Бэйтс постарался забыть о нем. У него было слишком много дел в настоящем и еще больше планов на будущее, чтобы рефлексировать из-за прошлого. Он всегда с презрением относился к шекспировскому Гамлету, о котором узнал от Ирэн, любившей театр. И теперь, попав в подобную ситуацию, не хотел уподобляться слабовольному датскому принцу.
Морис Бэйтс пил в ресторане отеля приготовленный специально для него обжигающе горячий ирландский чай с медом и виски, посыпанный щепоткой мускатного ореха, когда ему позвонил Антонио Рамирас.
– Ламия выйдет через час, – захлебываясь от радости словами, почти кричал адвокат. – Сейчас я заеду за вами, и мы встретим ее. Или я могу один, если вам некогда.
– Это далеко? – спросил Морис Бэйтс, морщась от звука его голоса.
– Тюрьма Сото дель Реаль находится в сорока километрах к северу от Мадрида.
– Я жду вас, – принял решение Морис Бэйтс. – Сам я сегодня не рискну сесть за руль, так что поедем на вашей машине.
Автомобиль адвоката подкатил к отелю уже через пять минут. Морис Бэйтс вышел через пятнадцать, и все это время Антонио Рамирас периодически подавал короткие сигналы, изнывая от нетерпения. К нему уже направился разозленный полицейский, когда Морис Бэйтс сел в автомобиль, и тот, сразу набрав скорость, помчался по Гран Виа, лавируя между другими машинами и почти чудом избегая столкновения.
– Я люблю быструю езду, – спокойно заметил Морис Бэйтс. – Но за городом, где нет полицейских и можно не так строго соблюдать правила дорожного движения. Если вы не возьмете себя в руки, то мы попадем в аварию или вас арестуют, и встречать Ламию Ламиани мне придется одному.
Довод подействовал, и Антонио Рамирас снизил скорость и даже сменил стиль езды, покорно следуя в веренице выезжающих из Мадрида машин. Его нервное возбуждение теперь выражалось только в потоке слов, который он обрушил на Мориса Бэйтса.
– Вы никогда не были в тюрьме Сото дель Реаль? – спросил он. И, не дожидаясь ответа, начал рассказывать. – Это не одно здание, а целый городок, огражденный высокой бетонной стеной от окружающих его полей и протекающей неподалеку реки. А над всеми блоками, в которых содержатся заключенные, возвышается сторожевая башня. Вы увидите ее еще издали. Мне всегда хотелось забраться на ее смотровую площадку и взглянуть на окрестности.
– Нет ничего проще, – заметил Морис Бэйтс. – Совершите преступление. Вас отправят в эту тюрьму. И вы сможете осуществить свое желание.
– Заключенных на эту башню едва ли пускают, – не поняв шутки, возразил ему адвокат с самым серьезным видом. – А вообще-то их жизни в тюрьме Сото дель Реаль можно даже позавидовать. В тюремных блоках в основном двухместные и одиночные камеры, и все они оборудованы собственным санузлом. Как вам это, а?!
– Впечатляет, – кивнул Морис Бэйтс. Он не слушал адвоката, а думал о своем, иногда кидая реплики, чтобы поддержать разговор.
– Заключенные имеют возможность работать в производственных мастерских, а желающие учатся в школе, посещают библиотеку и спортивный комплекс с бассейном, – восторженно продолжал Антонио Рамирас. Он был похож на риэлтора, который пытается продать клиенту загородный дом. – Здесь есть даже свой детский сад для женщин, отбывающих срок вместе с малолетними детьми. Не случайно тюрьма Сото-дель-Реаль считается образцовой. Мне стоило больших усилий, чтобы Ламию перевели сюда.
Сказав это, он посмотрел на Мориса Бэйтсан с таким видом, словно ожидал от него похвалы.
– Испанцы имеют удивительную способность – они восхищаются всем, что есть в их стране, даже тюрьмами, – сказал с усмешкой Морис Бэйтс. – Стоит ли удивляться, что именно в Испании столько веков процветала инквизиция.
Антонио Рамирас бросил на него неодобрительный взгляд. Но не стал спорить, потому что увидел сторожевую башню, показавшуюся вдали. Он жестом указал на нее Морису Бэйтсу.
– Чем-то она напоминает мне библейскую Вавилонскую башню, – заметил тот. – Интересно, сколько заключенных содержится в этой тюрьме?
– Свыше полутора тысяч, – мгновенно ответил адвокат. Казалось, он знал об этой тюрьме все, что только было возможно. – Каждая четвертая из них – женщина.
– Есть иностранцы?
– Должны быть. Помнится, в газетах писали, что судья отправил сюда сбежавшего из своей страны русского олигарха, заподозренного в отмывании денег и неуплате налогов уже в Испании. Да и Ламия, насколько мне известно, не испанка.
– И смешал Господь язык их, так чтобы один не понимал речи другого, – задумчиво произнес Морис Бэйтс. – И рассеял их по всей земле… На горе всем остальным ее обитателям.
– Ваша последняя фраза не из библейского предания – с удивлением посмотрел на него Антонио Рамирас. – Я хорошо знаю библию. В ней этого точно нет.
– А надо бы вписать, – хмуро произнес Морис Бэйтс. – Потому что это святая истинная правда.
Антонио Рамирас хотел что-то сказать, но не успел, потому что в этот момент автомобиль подъехал к тюремным воротам. Они вышли из салона. От реки веяло благодатной прохладой. В отдалении паслось стадо коров, изредка доносилось их мычание. Благость патриархальной картины нарушали окружающие тюремный городок выщербленные бетонные стены, которые превращали идиллический пейзаж в одну из ужасающих картин Гойи периода его безумия.
Морис Бэйтс думал об этом, когда ворота отворились, и из них вышла женщина неопределенных лет с тусклыми темно-зелеными глазами на бледно-сером лице, которое обрамляли ломкие и сухие пряди черных волос. Она была одета в мешковатое платье, которое когда-то было, несомненно, дорогим, а теперь выцвело, обтрепалось и выглядело, как тряпка. Если бы Морис Бэйтс встретил эту женщину на улицах Мадрида, он принял бы ее за опустившуюся нищенку, знававшую лучшие дни.
– Ламия! – радостно закричал Антонио Рамирас, заставив Мориса Бэйтса вздрогнуть от неожиданности. – Мы здесь!
Женщина медленно, словно нехотя, подошла к ним. И с презрением взглянула на автомобиль адвоката. Это был старенький seat самой распространенной в Испании модели, к тому же изрядно испачканный дорожной пылью.
– Я должна ехать на этом катафалке? – произнесла она тоном, в котором слышалось змеиное шипение, хотя в словах не было ни одного шипящего звука. – Да я лучше пойду пешком до Мадрида!
Антонио Рамирас побледнел от огорчения и начал что-то жалобно лепетать в свое оправдание. Но Ламия небрежно отмахнулась от него, как от назойливой мухи.
– Ты выполнил все мои поручения?
– Разумеется, Ламия, – ответил адвокат. Он выглядел щенком, который подобострастно крутится вокруг хозяина, радостно виляя хвостом даже после того, как его наказали. – Я заказал тебе одноместный номер в отеле Silken Puerta America с кроватью размером «queen-size».
– На каком этаже? – придирчиво поинтересовалась женщина.
– На том самом, который проектировал архитектор Жан Нувель. Мне предлагали номер на этаже Заха Хадида, и даже за более умеренную плату, но я решительно отказался. Сказал, что это не тот стиль в архитектуре, который может тебе понравиться.
Женщина удовлетворенно кивнула. В ответ на недоуменный взгляд Мориса Бэйтса адвокат словоохотливо пояснил:
– В отеле двенадцать этажей, и еще на этапе строительства каждый из них был спроектирован одним из всемирно известных архитекторов в его собственном неповторимом стиле. А клиентам предоставлено право выбора, что им больше по вкусу. Оригинально, не правда ли?
– По-моему, слишком оригинально, – сухо заметил Морис Бэйтс.
– В этом вся Ламия, – с восторгом заявил Антонио Рамирас. – Она и сама необыкновенная!
– После гостиницы я хочу прошвырнуться по магазинам и пообедать в ресторане, – сказала Ламия с таким видом, словно находилась в одиночестве и размышляла вслух. И обратилась к адвокату: – Ты кое-что забыл.
Заметив появившееся на лице Антонио Рамираса недоумение, она раздраженно пояснила:
– Дать мне свою кредитную карту и пару тысяч песо наличными на мелкие расходы.
– Но я думал, что буду сам оплачивать…, – растерянно пробормотал тот.
– Так и будет, когда я позволю тебе сопровождать меня, – надменно ответила Ламия. – Но сегодняшний день я хочу провести одна.
Жалко улыбающийся Антонио Рамирас безропотно отдал ей свою банковскую карту и несколько купюр, достав их из кожаного портмоне.
– Да, а как насчет корриды? – спросила Ламия. – Ты достал билеты на feria de San Isidro?
Антонио Рамирас, как китайский болванчик, часто закивал головой.
– Конечно, в наше время уже не те матадоры, что были раньше. Геррите, Гранеро, Хоселито, Бельмонте, Манолете – они не боялись рисковать своей жизнью, выходя на арену, – сказала, ни к кому не обращаясь, Ламия. – Не то, что нынешние трусы. Но за неимением лучшего сгодятся и они. Обожаю корриду! А ты, Антонио?
В глазах женщины, до этого тусклых и безжизненных, появились яркие искорки возбуждения, и они мгновенно преобразились, став манящими и прекрасными.
– Я люблю все, что нравится тебе, Ламия, – подобострастно ответил адвокат. – Ты же знаешь!
– А твоему спутнику нравится бой быков? – спросила женщина, казалось, только сейчас заметившая, что Антонио Рамирас приехал не один.
– Спроси у него сама, Ламия, – предложил адвокат, не рискуя отвечать за Мориса Бэйтса, который, несмотря на свою сдержанную вежливость, вызывал у него необъяснимый страх. – Кстати, это…
Морис Бэйтс, который до этого с некоторым изумлением смотрел на разыгрывавшуюся перед ним сцену, не дал ему договорить.
– Зови меня Морис, – сказал он. – Я тот, благодаря кому ты вышла из этой клетки. Мне надо кое-что обсудить с тобой.
– Ну, если ты меня об этом просишь…, – ответила насмешливо Ламия и сделала вид, что задумалась. – Хорошо, после корриды. Закажи столик в ресторане на террасе моего отеля, чтобы мне не пришлось далеко ходить. Будем пить вино, любоваться вечерним Мадридом и обсуждать условия сделки, которую, как я понимаю, ты хочешь со мной заключить. Благотворительность в нашем мире не в чести. И бескорыстных мужчин уже давно не осталось.
Она вздохнула с видимым сожалением и добавила:
– Только не обижайся и не принимай мои слова на свой счет. Просто я всегда предпочитаю говорить правду.
Но в это Морис Бэйтс не поверил. В глазах женщины он видел только одно желание – скрыть свои истинные мысли. А они были очевидны – Ламия хотела превратить его в такого же послушного раба, какими были Карлос Санчес и Антонио Рамирас, и использовать в своих интересах.
Морис Бэйтс с трудом отвел взгляд от глаз Ламии. И с удивлением подумал, что без возражений согласился на ее условие. Это было странно, учитывая, что время он ценил дороже всего. Но только что он потерял целый день лишь потому, что Ламия, изголодавшись в тюрьме по развлечениям, собиралась прошвырнуться по магазинам и насладиться убийством быков. Что сказал бы Мартин Крюгер, узнай он об этом?
Морис Бэйтс заметил, как Ламия вздрогнула, а улыбка исчезла с ее тонких губ. Ему показалось, что она прочитала его мысли. И он дал себе слово впредь быть осторожным в присутствии этой женщины, и следить не только за своими словами, но и за тем, что он думает.
– Так мы едем? – нетерпеливо поинтересовалась Ламия. – Надеюсь, вы не хотите вернуть меня обратно в тюрьму? Предупреждаю, это разобьет мне сердце и лишит последних иллюзий, которые я питаю в отношении благородства мужчин.
– Ламия, – с укоризной покачал головой Антонио Рамирас. – Как ты можешь так зло шутить! Чем я заслужил это от тебя?
Но Морис Бэйтс смущенно промолчал. Именно эта мысль промелькнула в его голове за мгновение до того. Он уже начал жалеть, что согласился на предложение Мартина Крюгера. Протеже старого гнома, эта паршивая овца из древнего рода ламиаков, была слишком безобразна, избалована и непредсказуема, чтобы оказаться полезной в предстоящем деле. А вот проблем, судя по всему, она могла доставить немало.
Но было уже поздно что-либо менять. И, обреченно вздохнув, Морис Бэйтс сел в автомобиль, из приоткрытого окна которого ему насмешливо улыбалась Ламия. Только Антонио Рамирас выглядел довольным и даже счастливым, как ребенок, получивший игрушку, о которой он давно мечтал. Всю обратную дорогу до Мадрида он не закрывал рта, не замечая, что его спутники не слушают, о чем-то размышляя. И мысли эти были, судя по их лицам, очень неприятными.