***
Рука скользит по краешку стола.
Зачем? Невольно расправляя скатерть,
которая когда-то здесь была…
в которой «смысл сокрыт» – так подсказала память.
А дальше вспомнится, наверное, увы,
та женщина, которая сидела
напротив.
Тень деревьев.
Блеск травы.
И озеро, которое глядело
глазами полными небесной синевы…
Лишь стол стоит.
Такие, брат, дела.
Рука скользит по краешку стола.
И время движется.
И женщина другая
готовит скатерть новую на стол,
её глаза испуганно моргают,
когда сквозь шорох долетает стон.
Стол дремлет, сам себя оберегая.
Он видит сны.
Он помнит крепкий ствол
сосны…
И скатерть
облаком плывёт над ним льняная…
***
Мне кажется, что бабочки не умирают,
они летают между разными мирами,
и если кто-то хочет весточку послать оттуда,
то прилетает это маленькое чудо,
ведь не случайно над могилами родных
витают бабочки как весточки от них.
Да и цветы, что так свежи и ярки,
миров незримых зримые подарки…
ДЕРЕВЕНСКИЕ СТИХИ
Деревня тем и хороша,
что мир живой с тобою рядом, —
и окрыляется душа
в саду, насыщенная садом.
Вы заходите к нам, ежи,
и кошки, тоже забегайте,
мы рады всем вам от души,
нисколечко не сомневайтесь.
Деревья, обращаюсь к вам,
пожалуйста, не засыхайте,
а разрастайтесь тут и там,
мы рады вам, вы так и знайте.
И ласточки, и воробьи,
малиновки, другие птицы,
к нам прилетайте, как свои,
во двор, простой воды напиться.
Вам хлеба вдоволь накрошу
и семечек не пожалею,
вы прилетайте к нам, прошу,
из чащ лесных ли, из полей ли.
Лишь только птица запоёт —
невольно сердце отзовётся.
Мир городской скорее мёртв,
в бетонных утонув колодцах.
***
То было золото, а это – серебро,
то было молодо, свежо, упруго, ярко,
а это – хрупко, ненадежно, как стекло,
которое вонзается в ребро,
когда с обочины слетает иномарка
и кувыркается, и катится в кювет.
То было – золото, а это – нет?
А может, это – платина?
Ты посмотри внимательно.
Подходит докторша в серебряном халатике,
и синяя табличка слева на груди.
– Не уходи!..
Стеклянный звон растаял вдалеке.
И новая пометка в дневнике:
«Сначала – золото,
потом (возможно) – платина.
За всё заплачено.
За всё – заплачено».
И новая пометка в дневнике:
«Как хорошо, что есть, Кто заплатил
своею Кровью
за ветерок, бегущий по вершинам
деревьев золотых…»
***
Мир не кончается за последней дверью,
а выходит наружу,
и поэтому – веришь или не веришь —
а ответ обнаружишь.
Всё равно любовь проникает
и туда, где царит отчаянье.
Спрашивает раскаявшийся Каин:
– Авеля не встречали?..
А потом, очнувшись или забывшись,
всё твердит неведомо кому:
– Отпусти, мы всё ещё мальчишки…
Я не сторож брату своему!..
А любовь?
На муке и крови,
сможет ли она и там, за гробом,
одолеть, вобрать, преобразить
злобы тёмную утробу?
И Иуда каялся, однако
удавился…
За какой чертой
вечность вырывается из мрака
на кресте распятой высотой?
***
о. Венедикту
Всё куда-то ушло незаметно.
Затерялось. Запутало след.
Лес да снег. Да синица на ветке.
Да сквозь тучу свинцовую – свет.
Да ещё разве самая малость:
снегоход проторил колею,
и она, словно близкая старость,
направляет дорогу мою.
***
Какая хорошая пауза —
с чашкой чая в кресле.
Зимний свет падает
через кисейные занавески
и ровно распределяется
по замеревшей комнате.
– Здравствуйте, ваше сиятельство!
Вы меня помните?
***
Спасибо, Господи, за всё:
за этой ночи дно,
за это утро,
за этот свет,
спасительно и мудро
струящийся в моё окно.
***
1
Сердце моё бьётся: тук-тук!
А я ему отвечаю: – Так-так!
Если прежде я кутил на 100 штук,
то теперь не надо этого и за так.
Сердце моё опять: так-так!
А я ему в ответ: – Привет!
Раньше думал: жизнь – пустяк;
а теперь думаю: пожалуй – нет!..
2
Может быть, в чём-то кривлю душой?
Раньше жизнь воспринимал иначе, —
она казалась бесконечно большой,
а теперь рубеж впереди маячит.
И поэтому сердце —
то тук,
то так,
и ты для него —
то друг,
то враг,
и если ты с ним идёшь не в такт,
оно в ответ – замедляет шаг.
***
Если б я правильно принял горе —
не шел бы дальше, а плыл по морю,
открывая для себя новые страны,
а не считая на ступнях ссадины и раны.
Если б я правильно принял горе —
парил бы, наверное, с ветром споря,
и смотрел сверху вниз на поля и крыши,
а не следил с земли за теми, кто выше.
Если б я правильно принял Бога —
не судил бы, наверное, других строго,
дорожил бы, наверное, честью и Отчиной,
да и жизнь бы писал почерком поразборчивей.
***
Стучит, стучит капель —
стучится в дверь весна.
Идёт войной апрель
и марту не до сна.
Потешная война?
Иль встанет снег стеной?
Лесная сторона
в кольчуге ледяной.
Лежит меч-кладенец
застывшею рекой.
И тает леденец
у солнца под рукой.
***
Т.
У неё оттаяли глаза,
а вернее, – сердце ледяное
растопила горькая слеза —
и оно забилось предо мною.
Я не знал, что делать и как быть,
как принять его побережней, и даже —
как его горячим сохранить, —
а затем признаться Богу в краже…
***
Мне бы спуститься с неба
и побродить по стране,
эти её просторы
телу в пору вполне.
Я бы полюбовался
розовою росой,
пройдясь по лесной поляне
утром босой.
Я бы в час солнцепёка
холодное пил молоко
возле родного дома
где-нибудь далеко.
Я бы ночным настоем
с радостью подышал, —
звёздная росная россыпь
бархатно хороша.
Вот они, грани мира,
основы основ,
жаль, что спускаюсь редко
с призрачных облаков.
Сыплются эсэмэски,
светится интернет, —
что там, за поворотом? —
в общем, и дела нет.
МУРАНСКИЙ НАПЕВ
Я в Мурани,
я в Мурани,
словно лодка в океане,
где берёзовая роща
плещет тихими волнами,
пробираясь-растекаясь
меж холмами и долами,
ой-да, встречаясь-раставаясь
с дубравами да борами.
Ой-да, малый океан,
мой зелёный лес,
на твоих волнах взлетаю
в синеву небес.
Ой-да, зелёный лес,
нескончаемый,
ой-да, на твоих волнах
лодочкой качаюсь я.
Ой-да, не вини меня,
что мороз да зной,
ой-да, не пои меня
зеленой виной.
Ой-да, малый океан
нашей дивной стороны
озарился светом звёзд
да сиянием луны.
Ой-да, мой зелёный лес
укачал меня.
Я во сне иль наяву
в тишине ночной
лодочкой плыву?..
Ой-да…
ПЕРВОГО СЕНТЯБРЯ
Лютовала жара, и тут – на тебе – холод.
Ветер с юга прохладу принёс
В темноту, что накрыла наш северный город,
Скрылся даже комар-кровосос.
Был бы рад, если б был потеплее одетым.
Впрочем – рад, впрочем, холод – по мне.
Ну а всё же… – вчера было знойное лето,
Нынче – осень. Приемлю вполне.
Обняла и прижалась. И холодно стало
Мне в объятии смелом её:
Ночь представилась тёмною гранью кристалла,
Отразившей моё бытиё.
Как же так, неужели такой чернотою,
Возбуждающей в теле озноб,
Жизнь полна, так бездарно прожитая мною
В райском мареве наших трущоб?
Огради меня, Боже, от прежних пристрастий
И от памяти прежней о них.
Впрочем, поздно молиться у Цербера в пасти,
На клыках трепыхаясь стальных.
А зима впереди, сны тяжёлые – тоже.
Всё исполнится. Всё – как всегда.
Как бы ни был сегодня мой голос тревожен —
Неизбежно вторжение льда.
КРЕСТ НЕСУ
Для кого безмерное пространство,
Для чего отдельные миры?
Почему мне этот мир достался,
Если он со мной непримирим?
Что бы я ни делал, всё в разладе
С миром зла, коварства, суеты.
Для чего, чьего прощенья ради
Крест несу? И все несут кресты…
Все несут – и бедный и богатый,
Все несут – и умный и дурак.
Ждут и опасаются расплаты,
Если что-то сделают не так.
Лучший выход – ничего не делать,
В пустыни конца мучений ждать,
Бога славить, истязая тело,
Чтоб в грехах не вызрела нужда?
Но не грех ли мрачное унынье
И отказ от жизни? Тяжкий грех.
Пусть же радость в души ваши хлынет!
Хватит светлой радости на всех.
И она, безмерная, поможет
Крест земной, нелёгкий донести.
Как бы ни был в жизни осторожен,
Гвоздь в твоей окажется горсти.
Потому как всякому распятье
Свыше предначертано уже.
Так зачем же нам, с какой бы стати
Боль дарить заранее душе?
РАННИЕ ВСПОЛОХИ
Утро. В тёплую тёмную комнату
И в привычную, ох, тесноту
Свет проник, заблистал на расколотом
Чувстве жизни, препятствуя сну.
Задышало окно стылой свежестью.
Плечи пряча под снег простыни,
На часы взгляд бросаю рассерженно,
Будто холод впустили они.
Не впервой эти ранние всполохи
Возникают в строптивой душе.
Вряд ли ближе к полудню я вспомню их
Резкий блеск, что померкнет уже.
Будет день столь же сумрачно-тягостным,
Как вчера, как неделю назад.
Или, может быть, новые радости
Мне потоки прохлады сулят?
Оживу, молодецки приветствуя
Новый день, новый солнечный свет.
Жизнь сама, красотою известная,
Мне напомнит, что я не аскет.
ОТВЕЧУ
Как интересно, как же важно —
Что ждёт меня во мгле веков!
Быть может, жил уже однажды,
И дело это увлекло.
И я вернулся, вновь вернулся
На ту же землю. Иль не ту?
Но – чувствую, что жизни русло
Меня уносит в пустоту.
Меня поглотит бесконечность,
Умчит к далёким берегам,
Где снова я за всё отвечу,
Что совершил и здесь, и там.
ВНОВЬ ГОРЬКИЙ ЧАС
Опять проснулся в том же мире,
И за окном всё тот же вид.
А то, что люди подменили,
Маскироваться норовит.
Другие перемены вижу
В прозрачном воздухе с утра:
Зарозовели непрестижно
Деревья, цвет зари украв.
И как-то сразу постарели,
Поблёкли, погрустнели вдруг,
И не слышны в них птичьи трели,
Но – запах прели, боль разлук.
Не видеть бы, не предаваться
Тяжёлым мыслям в ранний час
Еще – ну скажем так – лет двадцать!
Уж слишком горек час и част.
БЕСКОНЕЧНЫЕ ПОИСКИ
Бесконечные поиски точных ответов
На простые вопросы вселенских задач,
Даже если решать их со скоростью света,
Вынуждают желать новой смене удач.
Поколений немало сменило друг друга,
Много разных открытий таится в веках,
А загадок всё больше, и нашим потугам
Разгадать их мешают наш опыт и страх.
Не напрасно мы опытов наших боимся,
Безоглядность вполне может нас погубить.
И приходится нам прибегать к компромиссам
И выхватывать крохи из вечных глубин.
Никогда не достичь нам границ мирозданья,
Никогда не понять смысл того, что в нём есть.
Божий дар, или всё же Его наказанье
Это всё, или так – всякой всячины смесь?
Всякой всячины мы нахлебались с избытком,
Ею плотно набив, под завязку мозги.
Ну и что? сколько было открыто, забыто? —
Даже в прошлое смотришь – не видно ни зги.
Что нас в будущем ждёт, догадаться несложно.
Мы, скорее всего, уничтожим себя,
Потому как грехам предаёмся безбожно,
Ни на что не надеясь, ни о чём не скорбя.
ПРЕКРАСНЫЕ МГНОВЕНЬЯ
И вот они – прекрасные мгновенья:
И ветер свеж, и дышится легко.
Ускорились в природе омовенья —
И не взлетают пыль и прах веков.
Препятствий нет – и крылья расправляет
Минувшим утомленная душа.
Сентябрь напоминает мне о мае,
Иной прелестно прелестью дыша.
Возобновленье чувств меня возносит
К безоблачным вершинам бытия.
Одно мешает: этот високосный
Людей – как злаки косит со жнивья.
И всё же – пусть не ярко, ненадолго —
Воспламеняет чувства новый день,
Не ставший ни открытьем, ни итогом
Моих земных, не всем заметных дел.
И этот час – простой, благословенный —
Ничем особым не блистает, но
Мне дорог он, размеренный, осенний,
Из павших листьев стелющий рядно.
КРЫЛЬЯ
И пространство, и время, в которых я жил и живу,
Мне даны, мне отпущены, я полагаю, недаром.
Я люблю этот мир, зелень трав и небес синеву
И завидую чуточку только Дедалу с Икаром.
Много раз я летал, отрываясь от грешной земли,
И полёты во сне ощущал как реальное чудо,
И, проснувшись, жалел, что бескрыл и желанья свои
Так и буду насильно гасить по утрам, так и буду.
Буду свой тяжелеющий прах по дорогам носить,
По зелёной траве, в синеву непокорную глядя.
Скоро мне и на это не хватит, я чувствую, сил.
Знать бы, сколько отпущено книжкам моим и тетрадям.
Всё изменится в мире, сотрёт он и эти следы,
И начнётся красивая новая жизнь, и, быть может,
Среди многих счастливцев очнусь здесь и я молодым,
На Икара, а может, и на серафимов похожим.
Впрочем, крылья такие с рождения людям даны
И сегодня – летай, если чувствуешь мощные крылья.
Но когда и душа, и вседневные мысли темны,
То и нечего ждать, что взлетишь, и страдать от бессилья.
Пусть пока лишь во сне да в своих бесприютных стихах
Я, бескрылый, возвысившись, всё же порою летаю
И надеюсь, что каждый во сне мной проверенный взмах
Мне поможет догнать вот таких же юродивых стаю.
Я летаю – пространство и время мои навсегда.
Я доволен судьбой, вы простите меня за печали,
За угрюмый мой вид. Понял я, что я – тот же Дедал
И что крылья – душа, а не то, что торчит за плечами.
ИГРА
Теряясь в мураве, течёт ручей,
Извилистый, как жизнь моя земная.
Да, я пишу стихи, а вот зачем
И для кого? – и сам того не знаю.
Не может никого увлечь игра
И светлых чувств моих, и скорбных мыслей,
Призвать к любви: пора, мол, друг, пора
Над бренною стезёй себя возвысить.
А надо ли кого-то призывать
В надежде на возвышенное слово,
Когда и в нём – лишь пепел, лишь зола
Скрывает холод сердца ледяного?
Наверное, пора унять соблазн
Начало положить иной вселенной —
Без алчности, убийств и прочих язв,
Но чтоб роднила дружба всех со всеми.
В начале было слово. Так давно,
Что и при всём желанье невозможно
Узнать, понять, когда, зачем оно
Здесь прозвучало так неосторожно.
Игра ли чья-то виновата в том,
Что мир наполнен страхом и печалью.
То слово прозвучало, словно гром,
Грозя всему, что будет, изначально.
ЕЩЁ ВОЗМОЖНО
Себя считаю полноценным: ещё на месте голова,
Ещё и руки-ноги целы, чего желаю я и вам,
Друзья мои, и в наши годы возможно интересно жить,
Пока и видим мы, и ходим, и в состоянии дружить.
И то ценить, что мы имеем, что любим и в душе храним.
Усталость есть, и, тем не менее, творим, наш дух неукротим.
Еще восторгами наполнен и ёмкий, и упругий стих,
Ещё не завершился полдень, и не померк, и не затих.
ПРЕДЕЛЬНО ЯСНО
Предельно ясно: день настал.
Светло, пустынно.
Жизнь – будто с чистого листа.
За всё простила.
Не знаю, помнит или нет
Мои проступки.
Но – дарит радостный рассвет,
Бесшумный, чуткий.
Хотел ли, нет ли, но иду
Ему навстречу.
Любовью преданной и дню,
Бог даст, отвечу.
Пишу, но вспыхнет вновь заря
Огнём прощальным,
А в нём и лист, и боль сгорят,
Оставив шрамы.
И клич победный пустоты
Во тьме затихнет.
Что ж, осень, кружатся листы
В сентябрьском вихре.
Горят, ликуют, будто бал
Устроен кем-то.
Но мы-то знаем, час настал
Прощаться с летом.
И что такое – день один,
И боль, и счастье!
Погаснут листья, схлынет дым,
Снега примчатся.
НАД ТИХОЙ ВОДОЙ
Как приятно над тихой, прозрачной озёрной водой
Постоять поутру под лучами туманного солнца.
Ну конечно же, ею, живой, безусловно, святой
Моё сердце питалось всю жизнь и поэтому бьётся.
Так же тихо, спокойно, у всех, кто вокруг, на виду,
Ничего не тая, не скрывая – открыто и просто
Бьётся сердце моё – только к кромке воды подойду,
И оно тишины и лучей золотистых напьётся.
Возвышается небо над озером и надо мной,
Укрывая его и меня от тревог и напастей.
Мне в такие минуты безрадостной жизни земной
И не кажется даже – душа переполнена счастьем.
***
И суета сует, и не остановиться.
И вот покой приемный и больница.
Сначала спится, а потом не спится.
Слезами дождь за окнами струится…
И встать боишься – скрипнет половица.
Есть время всех простить
и с чем-то распроститься.
***
Не спится, не спится… И мне представляется,
Как плоскодонка на волнах качается.
Я снова на вёслах, движенья заучены —
И тихо скрипят в лодке обе уключины.
Вода всех оттенков зелёного цвета,
И мне восемнадцать, и солнце, и лето.
А здесь вот тарнава – не стоит купаться.
Пожалуй, до острова лучше добраться.
На город мне с озера не насмотреться,
И радостно бьётся весёлое сердце.
Так мне не заснуть, надо что-то представить
Такое, чтоб сердцебиенье убавить.
***
Белоствольные наши красавицы
И без зелени хороши.
Вы верхушками неба касаетесь,
Достаёте до самой души.
Небо синее, тонкие веточки —
Вот таким было мамино платье.
Это словно от мамочки весточки
И родные её объятья.
ПОХОД ЗА КЛЮКВОЙ
В окне электрички осины сырые,
С друзьями за клюквой я еду впервые.
Болото себе представляю как символ
Рутины иль просто трясиной.
Внезапно за лесом открылось болото,
Там яркого мягкого мха позолота
Струилась у ног, а подросточки-ели,
На этот ковер забежав, поредели.
По бархату кочек рубины, рубины,
А мы собираем рубины в корзины.
И пусть нелегко по болоту движенье,
И пусть велико там земли притяженье.
Не в небо глядишь, а под ноги, на кочку.
Но как только выйдешь на твердую почву
И ношу долой – начинает казаться,
Что можешь взлететь, стоит лишь разбежаться.
ПРО СЛОНА
По улице слоник шагает спокойный,
Он вовсе не слушает лай непристойный.
Слон детям покажет и хобот, и уши,
Какой он большой и какой он послушный.
Дивятся детишки, зевают зеваки,
Рычат недовольные чем-то собаки,
А злоба всё льется на ноте высокой,
От зависти глупая Моська жестока.
Не в джунглях родимых, а между домами
Шел слоник и думал о маме, о маме…
***
Апостол Андрей! Апостол Андрей!
Ты первым был призван к сторонке своей.
Да только вот брата Господь отличал.
Господь отличал, ну а ты не серчал.
Нет зависти, ревности в сердце твоем.
За то тебя славим и песню поем.
***
Тихий вечер, мягкая прохлада,
Милый взору розовый закат.
Что тебе ещё, старушка, надо?
– Чтобы был в душе покой и лад.
Только вот душа всегда в тревоге,
Даже если вроде всё путём.
Как сынок? Ведь он сейчас в дороге.
Как там внучек в городе своем?
Только лишь молитва утешает
И надежду снова подает,
Мир в душе усталой воскрешая,
В Божий храм зовёт, зовёт, зовёт…
***
Весна – воркует голубь сизый,
дожди у окон отплясали,
синицы надевают ризы,
поют погожим дням осанну.
И клён – разбуженный грачами —
с ручьём разучивает гаммы,
где старый ворон изучает
листвы подмоченный пергамент.
Белея долговязым телом,
берёза в луже моет косы…
И не грусти, что, между делом,
к тебе крадётся жизни осень.
***
О судьбе разговоры уже не влекут —
вспоминается чья-то вина,
зацепился за веточку неба лоскут
и трепещет в проёме окна.
Не озлобились, живы, не стали грубей,
не горюй, а уныние – грех,
белизною пометил виски, голубей
и берёзы растаявший снег.
Не вздыхай, нам апрельские ночи вернут
всех ушедших в красивые сны…
На берёзовой веточке неба лоскут,
улыбнись – это вымпел весны.
***
Давай на грусть наложим вето,
когда не спится до рассвета,
когда ты в зеркало не глядя,
седые вспоминаешь пряди.
Молчание плетёт интригу,
не делай вид – читаешь книгу,
печаль плетёт у сердца кокон —
постой со мной у синих окон.
На город лёг туман акаций,
душа зовёт в нём потеряться,
а ветер вишню в белой шали,
слегка касаясь, утешает.
Поплачься, если станет легче,
а майский дождь у окон шепчет,
что за весной не осень – лето…
Давай на грусть наложим вето.
***
Попрятались серые тени
в туманы цветущей сирени,
и кланялись, кланялись ветки
безродному пришлому ветру.
Боялись во мраке остаться,
срывались цветочки акаций,
летели большим белым роем,
надеясь, что окна откроем.
Сначала стук тихий и робкий,
потом – барабанные дроби,
печалились мокрые ивы —
опять бесконечные ливни.
А ты на окне запотевшем
уже написала поспешно —
под строчки стекло не линуя —
ну вот, и дождались июня.
***
Ветла грустила о былом,
дремала тёмная вода,
метнулась чайка и крылом
разбила зеркало пруда.
Затеял рой стрекоз игру,
и ласточка грозу звала,
и ты шептала – не к добру,
к печали бьются зеркала.
И свет дневной во мгле пропал,
и росчерк птичьего крыла…
Петляя, нас с тобой тропа
по судьбам разным развела.
Мы друг от друга далеки…
А там, где встретили весну,
сидят на зорьке рыбаки
и ловят звёзды на блесну.
***
С начала июня – неделя,
тюльпаны уже отцвели,
о вечности лета гудели
траве золотые шмели.
А пышную зелень квартала
губили не тучи, а зной,
смотрел, как сирень отцветала,
со мной одуванчик седой.
Я знал, что меня ты любила
и что не сойтись берегам,
цветущая ветка рябины
досталась февральским снегам.
Когда нас былое отпустит,
и память, и годы решат…
Мы кто? – только коконы грусти,
а бабочкой станет душа.
***
Прошёлся дождик и прохлада
прочь прогнала остатки сна,
а из листвы совиным взглядом
на нас уставилась луна.
Туман у изгороди виснет
большим жасминовым кустом,
ночное время – время истин,
и время – строить на пустом.
Наш шёпот слушает лужайка,
мы рядом, а две тени – врозь,
тебе, что не вернётся, жалко,
а мне – всё то, что не сбылось.
Вздохну – менять нам что-то поздно,
смеёшься – рано в старички…
А из травы далёким звёздам
шлют позывные светлячки.
***
Не грусти, не вздыхай, что скитальцы —
сновидения, память, душа,
и в туманы цветущих акаций
беззаботная юность ушла.
Не жалей, что уже невозможно
к облакам – через поле – босой,
где шмеля угостит подорожник
из зелёной ладошки росой.
И о том, как любила ревниво,
не стыдясь своих слёз, говори,
искупавшись, накинула ива
розоватый платочек зари.
Одуванчик наденет корону…
А сегодня под песню ручья
для тебя худощавые клёны
принесли синеву на плечах.
***
Для ветра это просто шалость:
бросает медный лист – лови,
вот только осень зря вмешалась
в мою историю любви.
У всех дождей своя натура,
но с ними нас роднит слеза,
обрежешь фразу взглядом хмурым,
и я не знаю, что сказать.
Вздохнёшь, со лба откинешь пряди,
смолчу, что ложь порой свята,
а ты взмахнёшь, уже не глядя,
крылом раскрытого зонта.
Скажу рябине в платье алом
ненужные тебе слова…
А под лоскутным одеялом
уснула палая листва.
***
В сквер забежит неприкаянный ветер,
тени прогонит, исчезнет в дали…
Падают с неба на землю соцветья —
яблони в райских садах отцвели.
Сонные клёны немного пугая,
голуби стаей срываются с крыш,
я изменился, ты стала другая —
знаю, об этом сегодня молчишь.
В сумраке искрой исчезла синица,
окна завесила белая мгла…
Ночью весеннее небо приснится,
вспомнишь – летать ты когда-то могла.
***
Стоим с тобой на перепутье,
а осень в рубище берёз
сшивает серых туч лоскутья
стежками веток вкривь и вкось.
Вчерашний снег – полоской белой,
на ивах мокрое рваньё,
тревожат дремлющее небо
и голуби, и вороньё.
Немного у судьбы просили,
а жизнь, гадай, как повернёт,
и бьётся сердцем лист осины,
вмерзая в первый тонкий лёд.
И где ему тепло и место,
живое чувствует нутром…
Зима вся в белом, как невеста,
не помнит осень в золотом.
***
Впали в кому до февраля
клёны, ивы и тополя,
ясень выгнул спину дугой,
липа медной звенит серьгой.
Все сугробы упали ниц —
две луны на груди синиц,
тень сирени сошла с ума —
стала белым пленом зима.
К свету окон – роем метель,
я к тебе мотыльком летел…
Знает ночь – наших снов ловец:
время – стук двух родных сердец.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?
Ну, вот и схлынули морозы,
Снегов слетело одеяло,
И закудрявились берёзы,
И на душе отрадней стало.
Но почему ты с грустным взглядом?
Куда спешила на рассвете?
Какой грозой запахло рядом,
Что ты прошла, мне не ответив?
МАЙСКИЙ ДЕНЬ
Майский день тих и ясен на диво
И цветочным дыханьем богат.
Но жемчужными слёзками ива
Грозовой предвещает закат.
Что ж, пусть ливень прольёт с гулом-гудом,
Пусть прохладен он будет и спор,
Лишь опять засияли бы утром
Синь небес и цветковый узор.
В СОРОК ПЕРВОМ
То было время грозовое:
Земля и небо – всё в огне.
И город наш, что под Москвою,
Был с фронтовыми наравне.
Без роздыха рвались снаряды,
Дома валились и сады.
Не то что хлебу – были рады
Мы горьким щам из лебеды.
Но что они для карапузов,
Те щи пустые – лишь вода.
И, подтянув к груди рейтузы,
Мы к свалке двинулись тогда.
Был слух такой – туда порою
Из кухонь всех госпиталей
С картофельною шелухою
Бросали клубни погнилей.
Лишь жёлтый гипс да бинт кровавый
На свалке мы с дружком нашли.
И хуже не было отравы
Для впечатлительной души.
Домой летели – как поближе,
Зажав сырой ладонью рот…
Мне о войне не надо книжек —
Забыть ли сорок первый год?!
В СТАРИННОМ ГОРОДКЕ
Ветер в берега волною хлюпал.
С косогора древнего окрест
Смотрят в дали церкви синий купол
И трёхпалый золочёный крест.
Солнце в Волгу опускает вожжи —
Утомилось за день на ходу.
Женщины, как встарь, бельё полощут
На морёном, крохотном плоту.
Тишина… И вдруг – не сон мне снится! —
На спокойный, на речной простор
Вылетает сказочною птицей
Ярко-белый, быстрый «Метеор».
***
Ах, как ветер бедовый ласкает
Твои лёгкие, светлые волосы!
Ах, как нежно опять обнимают
И целуют тебя гладиолусы!
Полон город беспечными птицами,
Что поют и к плечам твоим рвутся…
Отчего же никак не решиться мне
К гордой стати твоей прикоснуться?
Прочь сомнения, страхи и грёзы!
Позабуду я робость былую,
Принесу тебе свежие розы
И в кольце крепких рук зацелую.
ИЮНЬ
Июнь… Июнь…
Пух тополиный
Завис бессильно над землёй,
Сомлевший в горечи полынной
В невиданный доселе зной!
Вдали —
Ни облачка, ни грома…
И полыхает горизонт
Закатным пламенем багровым,
Рождающим
Вечерний звон.
***
Опять хлеба заколосились,
И голубеет в поле лён,
Стрижи над Волгой в небе синем,
И воздух мёдом напоён.
Мой милый край, краса земная,
Лесов прохлада в летний зной!..
Земля – такая мне родная…
Здесь всё и навсегда со мной:
И бирюзовый отблеск Волги,
И копны, вставшие рядком,
И жаворонка голос звонкий,
И танец пчёлки над цветком…
***
До чего всё сложно в мире этом…
Вот опять мне вспомнилось былое —
Так тебе шло платье голубое,
И глаза сияли тёплым светом!
Но однажды ты пришла в печали,
Лёгких рук не вскинула на плечи,
И погасли в океане млечном
Свечи звёзд, счастливые вначале.
А потом, прощаясь на вокзале,
Мне платком махнула ты и скрылась…
Стынут звёзды. Где ты? Как случилось,
Что они судьбой нас не связали?
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Прилетел он к нам, скорый на встречу,
Тучей белых назойливых мух,
Появился внезапно, под вечер,
Закружился, как тополя пух.
У берёзонек выбелил кудри,
Пышным кружевом лёг на траве.
И, багрянец кленовый припудрив,
Весь растаял, лишь выплыл рассвет.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ ВОЙНЫ
Связка писем другу для поднятия боевого духа
На свете счастья нет, но есть покой и воля…
А. С. Пушкин
1
Заметки на полях войны.
Окопная строка, в которую вписали
Солдат, как буквы. Ты
Один из них.
И мой эпистолярий
Прочтёшь едва ли.
Может быть,
Потом.
Вернись живым.
И мы друг друга снова прочитаем
И перечтём.
Пусть память сохранит,
Как, вырываясь из глубин гортани,
Как поцелуй, как лёгкое дыханье,
Живое слово нас соединит.
2
Заметки на полях войны.
Ты полон злой решимости, отваги,
Ты пишешь их, а я пишу стихи
Тебе, традиционно на бумаге,
И письма, не е-mail, а от руки,
Забытое искусство древних магий
Творить из рифм и ритмов
Новый мир.
Ты воссоздашь его из словосочетаний,
Из почерка, как кружевной узор,
La lettre ouvre le secret du coeur.
3
Заметки на полях войны.
Что написать тебе, наследник Титуреля?
Ты думаешь, приходит наше время
Осуществить увиденные сны,
Но будем до конца честны,
Все то, о чём нам ангелы напели,
Как гули, в изголовье колыбели,
Лишь гул, который мы
Разбить пытаемся на ямбы и хореи,
А разбиваем лбы.
Здесь Монсальват – громада террикона.
А чаша – это банка самогона.
4
Заметки на полях войны.
Жизнь, сделав поворот, меняет вектор,
Ты был филологом, поэтом,
А стал солдатом. Боевик
И террорист, как пишут СМИ,
Им в тон гудит Ахметка,
И мне на ум одна приходит мысль,
Что если ты стреляешь так же метко,
Как пишешь – будет в этом смысл.
Умолкла муза. Снова перестрелка.
И я пишу тебе: «Держись.
Post scriptum. Обнимаю крепко».
5
Заметки на полях войны.
Во имя новорожденных республик.
Заметки на полях весны
И революции, объединившей наши судьбы.
Здесь ломоть развалившейся страны,
Который Родиной зовём и я и ты,
Как хлеба шмат, в зубах голодной хунты,
Но рифма просится, прости,
Что не сдержалась: х… им.
6
Заметки на полях войны.
Жизнь набело. Её не перепишешь.
Людская кровь не сок пунцовых вишен
И не чернила. Некого винить
Кроме себя. Храни тебя Всевышний.
Мечтаю я: мы сядем визави
И скажешь ты: «О нас напишут книжки.
И фильмы снимут тоже, может быть,
О том, как познают мальчишки
Кровавый жаркий вкус борьбы,
А девочки уже не понаслышке,
А наяву боль узнают любви».
7
Заметки на полях войны.
Ты говоришь мне, что у вас спокойно,
И выстрелы пока что не слышны,
И умирать, наверное, не больно,
Ты говоришь, у вас там соловьи
И степь ковыльная колышется, как море,
А я читаю хроники в сети:
Тот ранен, тот убит, тот похоронен.
И счастье, не успевшее войти
В мой дом, готово обернуться горем.
И я твержу любимые стихи:
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
2014
ПОСЛЕДНЯЯ ОБОЙМА
И воистину светло и свято
Дело величавое войны…
Николай Гумилев
1
Последняя обойма разрывных…
И умирать, наверное, не больно,
Но выстрелы пока что не слышны
И степь ковыльная колышется, как море…
Пишу заметки на полях войны,
Обрывки дневников и хроник.
Здесь у обрыва обнажились корни, —
Вот так и мы
Цепляемся за пядь родной земли,
В которой нас однажды похоронят.
Пока мы живы. Молоды. Пьяны.
Надеемся и держим оборону.
2
Последняя обойма разрывных…
А как без них родится новый топос,
Когда мечта в проекции на плоскость
Не знает политических границ.
Мы повзрослели в 90-х,
Мы постарели в нулевых,
Но новый русский станет новоросским,
Чтобы остаться у контрольной высоты,
И звёздную отряхивая пыль
С солдатских берцев и «берёзки»,
Шагнуть в бессмертие, где русские берёзы,
Как сёстры, не наплачутся над ним.
3
Последняя обойма разрывных…
Сержант не знает то, что он покойник.
Ещё он жив. Смеётся. Занял стольник
До выходных.
Несказанная речь стекает глоткой.
И ненависть течёт по веткам жил.
И корка серого над горькой стопкой:
Не дожил.
А из спины, куда вошёл осколок,
Вдруг – пара крыл.
4
Последняя обойма разрывных…
Прошу тебя, пиши мне, если сможешь,
Знай, для меня нет ничего дороже
Связавшей нас мечты,
И русской неожиданной весны.
Здесь, на войне, я ощущаю кожей
И смерть, и жизнь!
Здесь каждое мгновение – возможность,
И говоря «быть может»,
Мы понимаем: может и не быть.
5
Последняя обойма разрывных…
Последний для себя, коль карта бита.
Наш старый мир исчез, как Атлантида —
Чёрт с ним.
Сомкнутся волны трав. Утихнут битвы.
Останутся лишь песни и молитвы,
И в них
Упоминания имён и позывных,
И наша память, как кариатида —
Опора человеческого вида,
Их сохранит.
6
Последняя обойма разрывных…
Кто выживет, тем долго будет снится
Война, однополчане-пацаны,
И скифских баб обветренные лица.
Со школьной нам известная скамьи
Строка сегодня, как БЛОКбастер, повторится:
Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы…
А может, евразийцы.
Для вас, Европы сытой холуи,
Зажглись артиллерийские зарницы!
7
Последняя обойма разрывных…
Гремят артиллерийские дуэли,
И нас, отпетых, уж давно отпели
Степные суховеи. Как шмели,
Жужжат шрапнели.
И шмели
Плюют огнём. Нет ни земли,
Ни неба.
И древнее «иду на вы»
Из тьмы столетий
Достаю нам на потребу.....
Вершится дело величавое войны!
Вершится треба!
2017
NEMO
Поэма
1
Седой рапсод,
Бродяга-инфлюэнсер,
Я расскажу тебе историю свою,
Я на ухо беззвучно напою
Песнь песен,
А ты потом пропой её другим,
В пылу пирушки,
И в пылу войнушки
Рождённую, вмещённую в стихи
Стихию,
Будоражащую душу,
Про затонувший город, город Лу,
Луганстеров и чёрных флибустьеров,
Про идолов, хранящих Дикий Луг,
Ещё жрецов грядущей новой эры,
Про то, как смерть поймала на блесну
Меня, русалку из затерянного града,
Как жизнь нас тянет медленно ко дну,
Туда, где морок, тишина, прохлада…
Ещё про свет родных зеленых глаз,
В них утонуть нисколечко не страшно.
И каждый раз – всегда последний раз,
А остальное всё не важно.
Пропой, рапсод, истории мои!
Кто посмеётся, может, кто заплачет.
Жизнь ничего не значит без любви.
Да и с любовью ничего не значит.
2
– Не пиши стихов.
А пишешь – не публикуй.
А публикуешь – не посвящай.
Пообещай!
– Какое дело тебе до моих поэм?
Ты будешь не узнан,
Не назван.
Мистер Никто. No name.
Никто не узнает, где мы
Пересеклись с тобой.
Пусть начнется поэма,
Таинственный мой герой.
3
Раньше наш город звался Луганжелесом,
Прежде чем затонул.
Почитайте Хроники Марсия
Про войну.
Раньше был Марсий луганстером,
А теперь рапсод.
– Марсий! Есть ли жизнь после Апокалипсиса?
– Как кому повезёт.
4
Я вглядываюсь в линию горизонта.
Рядом со мною жрец, позывной – Скиф.
Наш город давно под водою.
Город-легенда, миф.
Кто же его придумал?
Жив он или погиб?
Скиф говорит, что пули
Похожи на стайку рыб.
Нет, говорит, нам покоя,
Исчезнем мы без следа
В пучине дикого моря,
Которое было всегда.
И тянется до горизонта,
Плодит кочевые сны.
И ходят ковыльные волны
Под ветром степным.
5
– Ты знаешь, куда она смотрит
Своими слепыми глазами?
Вдаль? За линию горизонта?
– Нет. Она наблюдает за нами!
Посмотри ей в лицо.
Знай, безмолвие только приманка.
Посмотри ей в лицо.
В нём ни жалости нет, ни обмана.
Посмотри ей в лицо.
Спит подводная лодка кургана —
Субмарина полная мертвецов.
И увидишь,
Как скифская баба,
Поля Дикого, Моря Великого
Богородица камнеликая
Выбирает себе жрецов.
6
…Здесь, на плоскости маргиналий,
Мы так долго друг другу с тобой не писали.
Там, где адрес – давно обозначен прочерк.
Там, где имя… оно проступает на сердце лишь ночью
Безнадежной тоской, несказанным предательским зовом.
«Я приду за тобой даже в чёртов затерянный город.
И в тюрьму, и в дурдом, и в забытый людьми лепрозорий.
Знаешь, боль проступает на теле узором.
И любовь проступает на теле узором.
Лихорадкой, румянцем, блистательным взором.
Пусть же очи твои мне сияют, как два маяка среди ночи.
В многолюдном движении и в тишине одиночеств.
Я направлю к тебе свой корабль блуждающий, пьяный, разбитый,
Спотыкаясь о рифы, о рифмы, о ритмы
И по звёздам сверяя свой курс в океане событий»…
7
Над головой,
Будто чёрные вороны,
Чёрные дроны летают,
Чёртовы роботы,
Новые вестники,
Горя валькирии!
Что вы несёте нам
На электронном носителе?
– Разве не видите?
Образы гибели!
8
Из рога единорога
Хорошая выйдет пушка.
Ею можно на мушку
Любого
Киборга или Дрона.
А ещё лучше —
Дракона
Стального.
Ну же!
Сразим летящую падлу!
Падает.
Прямо над нами.
Звездопадом.
9
Зов Моря. Гул. Протяжный зуммер,
Когда ракушку телефона
Прикладываешь к уху,
Ждёшь, что я откликнусь, вынырну
Из мутного потока,
На выученный нумер отзовусь,
Приду на голос твой,
Раба сердечной спайки.
Тверди мой позывной,
Лови свою русалку!
В сетях мобильных невелик улов.
И в море русских слов —
Вот звука пузырёк,
А вот песчинка знака.
Я как жемчужину храню под языком
Родное имя – тайну.
10
Имя всегда означает путь.
Имя всегда означает суть.
Как только по имени позовут —
Из ниоткуда вызовут, призовут.
Потому я дам тебе позывной,
Чтоб имя не ведал – ни свой,
Ни чужой,
Чтобы был он тебе как броня
Среди Поля Дикого,
Среди Моря Великого
И огня.
11
Чёрное золото.
Прямо из жил земли.
Шахты ныне затоплены.
Шныряют пиратские корабли.
Чёрное золото
Прямо из самых недр,
Скиф протирает оптику,
Весь как натянутый нерв.
А я… я слагаю песни,
Заслушаешься, и вот
Тонкое лезвие поэзии
По сердцу полоснёт.
– Скиф, отпусти на поверхность
Окликнуть свою любовь!
– Плыви, но не пой свои песни,
Пусть узнает тебя без слов!
12
Дикое Поле. Великое Море.
Здесь всё затопили воды народного гнева.
И пьяные флибустьеры гоняют на чёрных фрегатах,
Оставленных или отжатых,
Freedom forever!
– Скажи его имя, русалка!
Скажи его имя!
Немо!
Да я бы тебя позвала —
Сквозь пространство и время —
Пронзительным воплем
Из самого сердца,
Но алая пена
Выходит из горла —
Моя немота,
Моё горькое рыбье наследство.
На палубе голой распластана,
Жабры трепещут.
Крючком рыболовным поддета —
На радость пиратам.
Штиль полный. И волны не плещут.
Безмолвствует небо.
Но если захочешь найти,
То иди по кровавому следу!
13
Когда же, Немо,
Ты придёшь на берег?
Что вынесет к твоим ногам прибой?
Жемчужину?
Ракушку-телефон?
Или мою поэму?
А может,
Ты моё имя, лёгкое как пена,
Услышишь в шуме волн…
…Елена…
2019