Хромою уточкой оттаивает жизнь.
молюсь поспешно, фюрер бесноватый,
а кажется, что стукнула лопата
по прошлым плачам, через вопли тризн.
Не отводи недетское лицо,
в губах застыла тонкая улыбка.
Все рушится, все тленно так и зыбко.
Вертись, катись земное колесо.
А может быть приду сюда чужим
и женщина не напоит с порога?
Ребенок не покажется своим
и тяжким сном окажется дорога.
А тот, кому не подал я на чай,
мне в спину смерть напустит невзначай.
Приди ко мне, святая недотрога,
с тобой хочу я путь свой скоротать.
А разве ты не будущая мать
с застывшим пеплом на тугих ресницах?
Мне показалось, у прохожих в лицах
какая-то ступила благодать.
Пойду в хибару черную мою,
где можно потихоньку помолиться.
Но чу… Ты на пороге в рукавицах
Изодранных мне говоришь «Люблю!»
И я прервусь и молча подойду,
тебя по волосам льняным поглажу,
с собой уже, наверное, не слажу,
не отторгну, а просто припаду
к вискам ручным, к глазам ее бедовым
себя храня за свой анахронизм,
за все за то, что стало ясным, новым.
Хромою уточкой оттаивает жизнь.