Сладкими словами и добротой можно повести за собой слона за кончик хобота.
Персидская пословица
Летом отец учил меня сверлить стены, а зимой чистить от сугробов дорожки. Тогда я понял, что работать это еще лучше, ведь после физической роботы всегда спится крепче, а дышится легче. А творчество всегда заводит в тупик, и нагоняет глобальные мысли, не имеющие ответа. Я не любил только скучную работу, такую как мыть полы или готовить обед, нарезая овощи кружочками, в общем все ту работу, которую девченки любят. Не зря нас все-таки разделили, – чтобы каждый делал свою работу лучше другого.
И я бы так думал еще очень долго, если бы не встретил Ее – девочку с глазами ранних васильков, которые еле слышно позвякивали, когда наши глаза случайно встречались друг с другом. Она жила прямо напротив, всего через один дом, и нас разделяла только автомобильная дорога, по которой редко ездили, но часто сигналили из-за перехода поблизости. И я сразу стал ждать момента, когда я встречусь с Ней, и был уверен, что это произойдет очень скоро, и будет так же восхитительно, как когда-то встретились небо и земля.
Ей было 8, а мне 9, мы ходили в одну школу, то есть ходили раздельно и в разное время, но в одну школу. Роста мы были приблизительно одного. Ее родители переехали сюда только в этом году, поэтому мои родители с ними только здоровались, но в гости друг друга пока не приглашали. Я ждал того момента, когда смогу с Ней познакомиться поближе, когда услышу Ее ласковый как запах ландыша голосок.
Однажды Она махнула мне рукой, когда я выносил пакет с мусором, а я не смог махнуть Ей в ответ, потому что обе мои руки тащили огромный черный мешок с мусором. Со стороны это наверное было похоже, будто я, мелкий и несносный ребенок, избавляюсь от трупа какого-нибудь оленя, которого случайно сбил на своем велосипеде. Мешок волочился по земле, и оставлял подозрительно змеиную полоску.
Когда я поставил мешок на землю, Она уже зашла в дом, громко хлопнув дверью, да так сильно, что мой кот, который лежал на подоконнике и грелся, подпрыгнул выпучив глаза, и убежал в кусты. Если бы не этот мешок и грязная футболка, я легко мог бы подойти к Ней и предложить пойти прогуляться в кафе. Вот ведь как происходит, подворачивается удобный случай, а я почему-то к нему как всегда не готов.
К этому моменту моя копилка уже вмещала тридцать два больших эскимо, и один пломбир. Только вот разбивать ее мне не хотелось, ведь она была в виде тучной откормленной Свиньи, но не смотря на ее пузатый вид, внутри у нее всегда урчало от голода. Я часто ее гладил по керамической головке, но ради Нее мог бы сделать вид, что случайно задел ее рукавом, и уронить на пол. Ах, сколько было бы осколков и слез.
Моя мама часто говорит всем вокруг, и в особенности мне, что «Мир принадлежит смелым», а папа ворчит будто на стену: «Что выживают только параноики». Так что я не знаю, кому из них верить, но учитывая тот факт, что я еще не до конца понимаю, кто такие параноики, склоняюсь к маминой версии.
Так что я мог бы одеть новую футболку с баскетбольным мечом посередине и угостить Ее парой мороженных. Я думаю Она бы не отказалась, да ни кто бы в здравом уме никогда не отказался от лишнего эскимо. Пока Она бы его ела, я бы рассказал Ей о своей коллекции книг и игрушек, которые я как обезумевший трутень собирал со второго класса, когда мне впервые подарили первую игрушку.
Вторую я обменял на вырезанную из дерева фигурку, сначала я радовался, что в итоге получил больше, чем отдал, ведь фигурку выточил всего за час. Но когда у новой игрушки, оторвалась на следующий день рука, понял что продешевил. То есть сам хотел обмануть друга, а он оказался проворнее, и обдурил меня раньше.
Да, это я сейчас, в фантазиях такой смелый, болтаю о том, что «подойду и поцелую сразу», а на деле как увижу Ее, снова проглочу язык, и буду притворяться слишком занятым для всяких пустых разговоров. Строить из себя важную недотрогу. Хотя каждый вечер упорно пялюсь в ее окно, и часами воображаю как спасаю ее от инопланетных чудовищ, которые неожиданно захватили нашу планету.
Кстати, кое что мне не дает покоя. Интересно чем пахнут ее губы, наверное каким-нибудь фруктом, или резиновой краской как губы кукол моей сестры. Нет, я не пытался их целовать, я же не Шляпник, просто понюхал их однажды. А что, я ведь еще маленький, и так познаю мир. Нюхая, как собака все подряд. Вообще у меня очень развито чувство аромата, для меня это огромный мир непохожих на все прочие ощущений.
И, кстати говоря, я не знаю почему это всех удивляет, когда я определяю вкус пищи только по одному ее запаху. Мне достаточно просто нюхнуть разок и можно уже не есть, или наоборот просто нанюхаться и объесться. На мой взгляд, запах и рельеф – это половина вкуса. Очень люблю шершавую и бугристую еду, так как перед тем как ее проглотить, глажу языком по всей ее не ровности. Это дикий восторг по-моему.
Каждый вечер после ужина, я гасил свет в своей комнате, и пытался высматривать, что Она там делает. Бинокля у меня тогда не было, они были жутко дорогие в то время, а тот, что я заказал в интернете со скидкой, был так слаб, что лучше б я его вообще не доставал из коробки. Только зря из-за него расстроился.
Шторы Ее комнаты были такими плотными, что сквозь них невозможно было разобрать даже Ее силуэт. С таким же успехом я мог бы наблюдать за Великаном, или маньяком в ее комнате, и ничего об этом не подозревать. За этой неподвижной шторой мое воображение рисовало многообещающие приключения. Каждый день, я думал о Ней, и каждый день чувствовал, как мое сердце сжимается от нежности и печали.
Вообще шпионить за другими не хорошо, да я это знаю, но в этом есть что-то первобытное, чем-то это будоражит и интригует, затягивает какой-то таинственностью. Все равно как взрослые часами не отрываясь смотрят на поплавок во время рыбалки, ради только одного волшебного момента когда он начнет тонуть. Я ждал, когда она наконец отодвинет занавеску, улыбнется мне, и помашет рукой от радости нашей встречи.
Но штора на ее окне была неподвижна, а я не терял надежду. Хотя на самом деле давно пора было бы бросить это бессмысленное занятие, когда столько раз упираешься во все те же бежевые непроницаемый барьеры, и ничего кроме них не видишь. Но я ведь не животное какое-нибудь, которое не видя жертву, разворачивается и уходит, вовсе нет, у меня есть воображение, и я все что не вижу, просто до фантазирую.
Так я представлял, как Она сидит у зеркала и причесывается, медленно спуская расческу как корабль по волнам. Как Она разглядывает фотокарточки из модного журнала, и те, которые Ей понравятся, Она клеит у себя над кроватью, чтобы Она их видела каждый раз когда просыпается.
Я представлял, как Она читает книгу, лежа на животе и болтая своими ножками от радости от прочитанного, а потом переворачивалась на спину, и обнимая подушку, закатывала глаза от внезапно накатившего на Нее сладкого сна. И всеми силами пытаюсь вклиниться в этот сон..
И пока она спала, я представлял как наблюдаю за Нею, как Она дышит, как переворачивается вздыхая на другой бок, и кутается в одеяло с головой. Да что там, мне хватало смелости представлять, что Она сидела вечерами у окна и думала обо мне, и о том, как я ее очарую. И надеялся и боялся, что это случиться.
Ну а что, представлять же можно все что угодно, если об этом никто не узнает, конечно. Помню, однажды наша соседка слева на совместном пикнике оговорилась, что представляла себя с тренером по плаванию, и ее муж после этого не пускал почему-то домой, она почти неделю жила у нас на первом этаже в гостиной.
Одно я не мог понять, на что он обиделся, ведь мечтать можно обо всем, но после этого оказалось, что нет. Странные правила у этих взрослых, которые их сами себе придумывают. Неужели когда я повзрослею, мне тоже нельзя будет мечтать обо всем на свете, как это делаю я сейчас.?
Если да, то я никогда не хочу взрослеть, потому что точно не смогу прожить и дня без своих невероятных фантазий. Я никогда не повзрослею, я буду этому сопротивляться, это просто невозможно, так же как снег в наших раскаленных солнцем краях. Я навсегда останусь ребенком! Обещаю… самому себе!
Когда я уставал думать о Ней, да и такое часто случалось. Вот ведь как, еще не познакомились, а уже скандальчик, и как мы будем жить с ней вместе, если я уже через пару часов от нее устаю. Ну ладно этот вопрос не будем пока поднимать, ведь живут же как-то взрослые десятки лет друг с другом.
Ну приставляют себя иногда с другими, но живут же. Главное, что они не подглядывают за другими в окно, как я, а значит и у меня это, надеюсь скоро пройдет. И что же все-таки меня завораживает смотреть в одну точку, где часами ничего не меняется, да наверное тоже что и рыбаков наблюдать за поплавком.
Когда мои глаза начинали слезиться от однообразия неменяющегося вида, я спрыгивал с подоконника на всегда холодный пол, и шаркая уже оборванными тапками шел к столу и включал красную лампу. Это был мой мир, нет, это была моя вселенная, где я был самым главным и самым важным человеком, без меня там не происходило ни одно событие.
Я доставал из скрипучего ящика свои пластиковые игрушки темных расцветок, в виде людей мутантов и обычных мускулистых стражников, и начинал крутить их руками и ногами, будто одни убегали, а другие их догоняли. Когда те нечаянно спотыкались, вторые налетали на них, и начинали требовать философский камень, которого у них никогда не было, но те об этом не знали.
Заскрипела дверь, ударившись как обычно в стоявший за ней шкаф, это мой кот так важно входит, перекатываясь с лапы на лапу в комнату с недовольным видом, «ну кто меня будет сегодня гладить?». Ну конечно он знает, что я один ему чешу за ушком, когда он этого просит, остальные же его отшвыривают ногами, или сбрасывают с кровати.
Когда-нибудь, я почему-то в этом уверен точно, так же я буду чесать и Ей за ушком, которая сейчас прячется от меня за толстенной шторой. Буду так же гладить Ее по голове до шеи, и скрести пальцем под ушком. Если мой кот от этого урчит как наш дачный холодильник, то это значит, что и Ей тоже наверняка понравится. Мне нравится, как меняется мое дыхание, когда я думаю о Ней.
Но чаще всего перед сном я думаю о чем мечтают мои игрушки, которые сейчас лежат в коробке, и не будут ли они прыгать по мне, когда я усну; не будут ли разбрасывать вещи по комнате, которые мне надоело собирать по утрам; не будут ли оттягивать хвост коту, который и так уже начал здорово линять.
Когда тишина начинает залезает мне настырно в ухо, и начинает там тихо пищать, заглушая мои фантазии, я валюсь новогодней елкой на кровать, от чего она издает скрип, словно велосипед резко тормозит. Кот любит засыпать со мной на одной кровати, растянув свои лапы на моем лице и смешно положив свою крошечную головку на огромную для него подушку передо мной.
Так здорово, погрузиться в запах свежепостиранного постельного белья, словно в теплый сугроб, и проспать так, как бурый медведь, всю зиму. Мне нравиться залазить под одеяло с головой, и не слышать там никого, кроме своего дыхания, это мой маленький дом, в котором я чувствую себя в безопасности всегда. Там внутри, шепот моего замедляющегося дыхания начинает меня укачивать, как мама раньше, когда качала меня в детстве в люльке.
Утреннее солнце всегда дарит мне свое мягкое как запах тепло, а взамен я дарю ему свою доброту и радость. Я полон надежд, что завтрашний день будет полон чудес и открытий, может быть завтра она не задернет штору, и помашет мне рукой в знак приветствия и дружбы.
Потом переворачиваюсь на спину и очень продолжительно зеваю, затем чувствую, как мои переполняющиеся желания щекочут меня изнутри, бегают как белки на мягких лапках по кругу, а потом закручивают меня водоворотом в свой мир сказочных сновидений.
От этого я испытываю неописуемое удовольствие, как будто внутри меня из ничего рождается новая звезда. Во сне я всегда представляю себя где-нибудь, не важно где, но обязательно лежащим на солнце. И это солнце меня ласково греет, как будто мое дыхание притягивает его лучи ко мне.
Бархат его теплых рук щекочет мои перышки, и от этого я весь целиком начинаю таять, как плоский снежок лежащий зимой на подоконнике. По мере того, как я превращаюсь в лужицу, скрипя снежинками и потрескиваясь, как дрова в камине, я постепенно отхожу ко сну. Мое сознание теперь плывет как теплая река вниз к горному тихому озеру.
Там, в этом озере, я чувствую себя спокойно и безмятежно, словно в объятиях матери. Вода омывает меня, как ласковое прикосновение кожи, и я погружаюсь в блаженное состояние. Мир вокруг меня превращается в мягкое ковровое покрытие, на котором я могу покоиться и играть своими мыслями.
Погрузившись в него, я сразу же слетал во времена Римской империи, и присел на скамью возле дискутирующего Цицерона, и тут же пронесся в юрту Чингисхана на мягкий ковер возле полководца, который задумавшись курил трубку. Затем легким движением оказался за столом Эйнштейна и даже хотел подсказать ему формулу энергии, но он меня не услышал, тщательно зачеркивая только что написанное.