Россия в начале XX века
Ко времени учебы Владимира Троицкого в семинарии и академии революционные идеи захватили значительную часть русского общества. Причем, очень часто рассадниками этих идей являлись именно духовные учебные заведения. Революционные настроения не прошли и мимо МДА. Вот как описывал первые впечатления Владимира Троицкого от академии и результаты навеянных ими дум его однокурсник, священник Г. Добронравов: «Владимир Алексеевич поступил в академию в 1906 году, когда чад и угар революционный, проникший и за стены академии, только начинал рассеиваться, но не исчез еще окончательно. И Владимиру Алексеевичу пришлось много пережить, видя, как он говорил, „позор академии, променявшей светлые ризы чистой и трезвой науки на яркие, но грязные разноцветные лохмотья уличной политики“, позор той академии, которую он любил, как „свою возлюбленную невесту“… Но гроза не прошла бесследно для Владимира Алексеевича: его всеанализирующий ум не мог успокоиться, пока не отыскал причины, почему пронесшийся шквал захватил столь широкие круги: одним из главнейших условий, определивших такой масштаб движения, была безцерковность нашего общества, в его массе утратившего связь с Церковью, порвавшего с его исконными традициями… Как только это определилось с достаточной ясностью…он посвятил свои обязательные сочинения и свои досуги разработке вопроса о Церкви и церковности»67.
Владимир Троицкий (крайний слева) в годы учебы в Московской духовной академии
Чтобы противостоять общепринятому общественному мнению о Церкви в начале XX века, нужны были немалые мужество и твердость, и можно с уверенностью сказать, что уже во время учебы в академии молодой богослов, заняв в учении о Церкви неприемлемую для многих его современников позицию, встал на путь исповедничества, который и привел его, в конце концов, к мученическому венцу. «Есть два рода мученичества, – писал святитель Григорий Двоеслов, – одно – внутреннее, другое – внешнее, и если не будет внешнего гонения, может быть мученичество сокровенное, когда душа сгорает готовностью на мучение»68.
А в том, что отстаивание православного учения о Церкви в России начала XX века не могло совершаться без подвига исповедничества, нас могут уверить несколько иллюстраций мыслей и нравов русских людей того времени, принадлежащих к различным слоям общества.
Великий князь Александр Михайлович Романов, двоюродный дядя и друг детства императора Николая II, женатый на сестре царя Николая великой княгине Ксении Александровне, так описывал свое первое (в 12 лет) посещение Иверской часовни в Москве: «Мне казалось невозможным, чтобы Господь Бог мог избрать подобную обстановку для откровения своим чадам святых чудес. Во всей службе не было ничего христианского. Она, скорее, напоминала мрачное язычество. Боясь, что меня накажут, я притворился, что молюсь, но был уверен, что мой Бог, Бог золотистых полей, дремучих лесов и журчащих водопадов, никогда не посетит Иверскую часовню… Со дня моего первого посещения Первопрестольной и в течение последовавших сорока лет я, по крайней мере, несколько сот раз целовал мощи Кремлевских святых. И каждый раз я не только не испытывал религиозного экстаза, но переживал глубочайшее нравственное страдание. Теперь, когда мне исполнилось шестьдесят пять лет, я глубоко убежден, что нельзя почитать Бога так, как нам это завещали наши языческие предки»69