Курбатова они нашли на деревенском подворье, незаметно переходившем в речной луг. Рослый, плечистый, облаченный в китель времен Белой гвардии и опоясанный кавалерийскими ремнями, он стоял, склонившись на жердевую ограду, и наблюдал за свадебными игрищами немолодого жеребца и двух юных кобылиц.
Поддразнивая оседланного боевого коня, кобылицы то бросались к нему, подставляя свои неокрепшие крупы, то вдруг, в самый ответственный момент, уносились по высокой луговой траве в сторону реки, чтобы с призывным ржанием вспенивать плавневое мелководье.
– Какую бы диверсионную подготовку ни проходил казак, все равно в душе, в крови остается казаком, – по-русски молвил Штубер, почти неслышно приблизившись к Курбатову.
– Боевой конь – это и в самом деле в крови казака, – подтвердил подполковник и только тогда взглянул на гауптштурмфюрера.
Штубер тут же представился, затем представил прибывшего с ним полковника, который остался у крыльца, и сказал, что у него возникло несколько вопросов, которые интересуют не только его, но и Скорцени.
– О Скорцени наслышан, – слегка склонил русоволосую, с едва заметной проседью, голову Курбатов. – Вас, господин Штубер, знать не имею чести. Но готов говорить как солдат с солдатом.
Они вошли в дом, в котором хозяйничали молчаливая полнотелая украинка лет пятидесяти и, почти такого же возраста, худощавый жилистый сержант-власовец.
– Прежде всего меня интересует цель вашего рейда от Маньчжурии и почти до западных границ Совдепии, – молвил Штубер, взявшись за рюмку с самогоном, самого духа которого он терпеть не мог, и с грустью посматривая на миску с исходящей паром картошкой «в мундирах», рядом с которой стояла миска с квашеной капустой.
– Прекрасный был рейд, «сабельный», как говорит наш атаман Семёнов. Почти не скрываясь, шли; по-казачьи, не боясь. Наоборот, всех вокруг в страх повергали – армейцев, чекистов, милицию, компартейных жидомасонов. Словом, красиво, лихо шли, – решительно покачал он головой, поминая рюмкой водки тех диверсантов, которым до линии фронта дойти было не суждено, – как юнкера – в психическую атаку, под барабанную дробь.
– То есть у вас не было конкретного задания, конкретной цели?
– Какая цель, какое задание?! – по-крестьянски крякнул подполковник, припечатывая рюмку к столу и исподлобья посматривая на полковника Лоттера, демонстративно усевшегося в стороне, поскольку тот не желал принимать участия в «застолье диверсантов». – Душа казака чего прежде всего требует, господа? Куража! В сабельную атаку, в рукопашную, под пулеметный огонь, да хоть черту в зубы, – но обязательно под кураж. Иначе казак – не казак. Вот так мы и шли, господа хорошие, каждодневно рискуя, погибая, кровью врагов и собственной кровью захлебываясь, но… под наш, – повертел он кулаком перед захмелевшими, кровянистыми глазами, – особый, казачье-диверсионный кураж!
– Если под кураж, – едва прикоснулся барон губами к самогону, – то это многое объясняет. Это нам, неказакам, тоже знакомо.
Штубер коротко перевел полковнику суть сказанного Курбатовым, но тот, похоже, и сам уловил смысл, поэтому едва заметно кивнул. И тут же попросил барона поинтересоваться, каковы теперешние планы командира русских диверсантов.
– В Берлин, – все так же решительно молвил Курбатов. – Нам обязательно нужно войти в Берлин.
– Повергая своими диверсиями в ужас германские оккупационные власти? – с холодным ехидством поинтересовался Лоттер.
– Почему же «повергая диверсиями»? – спокойно парировал Курбатов. – Союзники мы…пока что. Просто мне нужно попасть в Берлин. Обязательно в Берлин.
– И тоже для куража? – лениво расковыривал вилкой одну из картофелин барон фон Штубер.
– Если хотите, и для куража. Чтобы, представ перед японским командованием, перед самим командующим Квантунской армией, атаман Семёнов мог сабельно рубануть: «А все-таки мои казаки прошли этот путь – от Харбина до столицы рейха. И сам фюрер восхищен их подвигом!» И когда газеты оповестят весь мир об этом рейде, в Европе поймут: жива еще белая армия атамана Семёнова! Есть кому держать саблю в руках, чтобы сражаться с коммунистами! Не умерло еще русское казачество!
Штубер и полковник Лоттер вопросительно переглянулись.
– Надеюсь, вы, князь, понимаете, что по Германии вам следует пройти спокойно и благородно? – спросил полковник.
– Понимаю, конечно.
– Что любой, даже самый случайный, конфликт способен не только физически погубить вас, но и превратить из героя-казака во врага рейха?
– Но ведь вы для того и прибыли сюда, чтобы помочь мне в этом походе, – невозмутимо произнес Курбатов. – Или я что-то не так понимаю?
– Ситуацию вы оценили верно, – не стал разочаровывать его Штубер. – Накануне приезда сюда у меня состоялся телефонный разговор со Скорцени. Так вот, он готов взять вас под свое покровительство…
– Но с обязательным условием… – заметил Курбатов.
– Скорцени в «обязательных условиях» не нуждается. Он может позволить себе просто… покровительствовать. Тем не менее он хотел бы уже сегодня получить четкое представление о ваших планах на будущее и ваших действиях в Берлине.
Курбатов опустошил еще одну рюмку, съел, буквально проглотил, картошину, даже не пытаясь очистить ее, и, упершись руками о стол, какое-то время покачивался на нем, как это обычно, куражась и набивая себе цену, делают сильные, уверенные в себе люди.
– В моих ближайших планах – загул в берлинских пивных, который Скорцени вряд ли заинтересует. Как вряд ли заинтересуют его и мои походы по берлинским борделям.
– Я понимаю, что вы основательно одичали в своих маньчжурских лесах, князь, – внутренне вспыхнул Штубер. – Но если спешно не научитесь вести себя в порядочном обществе, то и сами вы Скорцени тоже вряд ли заинтересуете. Разве что вы, князь, намерены прямо отсюда вновь отправиться через всю Россию в свою объяпошенную Маньчжурию… Но тогда нам просто не о чем говорить. Подтвердите это свое намерение, и мои люди завтра же вышвырнут вас за линию фронта, как нашкодивших котов.
Однако той естественной паузы, которая обязательно должна была наступить после подобной стычки и которой так ждали Штубер и полковник Лоттер, не наступило.
– Будет проще, если я узнаю, что именно Скорцени, или вы с полковником Лоттером, способны предложить мне, – ничуть не стушевался Курбатов.
– Вам приходилось слышать о «Фридентальских курсах», возглавляемых Скорцени? – не стал нагнетать ситуацию и барон.
– О диверсионной школе в замке Фриденталь под Берлином, – похмельно кивнул головой Курбатов, оторвав взгляд от окна, за которым старый боевой мерин все еще обхаживал норовистых, необъезженных кобылиц. – Правда, в самых общих чертах.
В течение нескольких минут Штубер посвящал диверсанта-«маньчжура» в замысел этой элитарной диверсионной школы, в которой готовили руководителей национально-освободительных движений, будущих повстанческих вождей и глав правительств; руководителей диверсионных школ и региональных резидентов разведки.
– При этом Скорцени как личный агент фюрера по особым поручениям, – заключил барон фон Штубер, – готов сразу же включить вас в состав интернациональной диверсионной группы, созданной специально для выполнения этих самых «особых поручений фюрера». И к которой имеет честь принадлежать ваш покорный слуга.
– Вот это уже конкретный разговор. С учетом, что в эту же школу будут зачислены и двое диверсантов, которые пришли со мной.
– Естественно. Мало того, я уже рассматриваю эту вашу группу, как основу группы для выполнения особых поручений в России и на ее окраинах. Куратором «диверсионных групп восточного направления», как вы уже поняли, приказано быть мне. Что же касается атамана Семёнова, то он будет официально уведомлен о вашем прибытии в Берлин и о нашем восхищении «рейдом подполковника Курбатова».
– С того момента, когда я окажусь на улице Берлина, вступает в силу приказ главнокомандующего армией генерал-лейтенанта Семёнова о присвоении мне чина полковника.
– Вот оно в чем дело! – простодушно улыбнулся Штубер. – А я-то думаю, почему вдруг вы так рветесь в Берлин? Будем считать, что приказ этот уже вступил в силу: через два дня вы будете в Берлине. А в радиограмме, которую получат в штабе Семёнова, будет сказано, что мы «восхищены рейдом полковника Курбатова», – тотчас же уточнил Штубер, с грустью подумав при этом, как же легко даются высокие чины в армиях некоторых самозваных «главкомов-атаманов»!
– С этой минуты, – объявил полковник Лоттер как старший по чину, – вы, подполковник Курбатов, и ваши люди, – кстати, где они сейчас?..
– В деревне, знакомятся с местными достопримечательностями.
– …Так вот, вы и ваши люди, если только они обнаружатся, вступаете в полное распоряжение гауптштурмфюрера СС барона Вилли фон Штубера. Замечу, одного из тех, кто принимал участие в операции по похищению Муссолини, а также в некоторых других, не менее громких, хотя пока еще засекреченных операциях.
Курбатов удивленно взглянул на Штубера, поднялся, вышел из-за стола и, щелкнув каблуками, отвесил офицерский поклон.
– Простите, не имел чести знать об этом, барон фон Штубер. Наслышан о вашей итальянской операции, и считаю, что это диверсионная классика.
– Так подражайте же, подражайте! Вы, как мне сообщили, давно намереваетесь нанести «диверсионный визит вежливости» на подмосковную дачу Кровавого Кобы, то есть товарища Сталина, – и Штубер поднялся из-за стола. – Чтобы затем швырнуть его к ногам своего атамана. Или, может, меня неверно информировали?
– Ну, в общем-то, можно было бы и нанести такой визит, – явно подрастерялся Курбатов, пытаясь вспомнить, когда, где, а главное, в какой стадии опьянения, мог бахвалиться по этому поводу.
Он пока что не догадывался, что ничего подобного барону фон Штуберу слышать не приходилось, что тот явно блефует и откровенно провоцирует его. Однако в этом блефе уже ясно просматривалось то задание, к которому его станут готовить в школе замка Фриденталь.
– Надеюсь, вы понимаете, что, осуществив подобный «визит» на дачу, на которой Сталин проводит сейчас большую часть служебного времени, вы сразу же затмите своей славой даже славу Скорцени после его операции по похищению Муссолини? Не скрою, Скорцени – человек слегка завистливый, но обещаю, что он первым пожмет вам руку и лично представит к самому высокому ордену рейха. Кстати, есть еще один русский «диверсант от Бога» – некий лейтенант Беркут. Если нам удастся заполучить его в нашу группу, можете считать, что вам одинаково будет кого похищать – хоть Сталина, а хоть Черчилля.
Задумавшись, Курбатов несколько раз нервно повел головой, как бы мысленно полемизируя с самим собой.
– Думаю, господин Штубер, – наконец произнес он, – что в любом случае теперь у нас с вами есть идея, с которой можем представать хоть перед Скорцени, а хоть перед самим Гитлером.
– И правилна мыслите, таварищ Курбатов, – сказал Штубер, неожиданно спародировав Сталина, и держа при этом вилку так, как обычно «вождь всех времен и народов» держит курительную трубку. – Поэтому есть мнение таварищей из ЦК и лична таварища Берии, немедленна отправиться вместе с вами в Подольск.
– Зачем, позвольте узнать?
– Для асуществления вашей давнишней мечты, таварищ Курбатов, – загула в местных пивных и рейда по его провинциальным борделям.
Их сдержанный, но единодушный смех был покрепче рукопожатия «двух высоких договаривающихся сторон».
– Вы всех так лихо вербуете? – по-немецки и вполголоса поинтересовался полковник Лоттер, когда они направлялись вместе с Курбатовым к машине. Просто русский на несколько мгновений задержался, чтобы еще раз полюбоваться любовными игрищами лошадей. – Признаю: это было сделано ювелирно.
– Мой давний, стандартный метод вербовки, – иронично ухмыльнулся Штубер, пожимая плечами. – Учитесь, пока я жив, полковник абвера Лоттер.