Поезд грохотал по мосту через Тичино. Агата решила написать письмо дочери, разбив на части впечатления о каждой стране, через которую они проезжали на пути в Стамбул, где и собиралась отправить письмо.
Мысль о том, что она не увидит Розалинду целых три месяца, причиняла страдания. Если бы Агата не отправилась в это путешествие, то смогла бы пару раз навестить дочь во время осеннего семестра. В школе дозволялось забирать девочек по воскресеньям – максимум четыре раза за семестр. Разумеется, теперь эти строго отмеренные визиты придется делить с Арчи.
Навещать Розалинду взялась ее сестра Мэдж. Девочка любила тетю Мэдж, но от этого чувство вины перед дочерью не уменьшалось.
Перед ланчем поезд остановился в Милане, и некоторые пассажиры, включая Кэтрин и Агату, сошли размять ноги, пока меняли локомотив.
Снежные Альпы остались далеко позади, платформа была залита солнцем. Агата прикрыла глаза ладонью, выискивая давешнюю девушку из ресторана. Той нигде не было видно. Может, сошла до Милана? После завтрака была еще пара остановок – Бриг и Домодоссола, названия незнакомые. Пустилась догонять мужчину, который сошел в горах?
Пока Кэтрин болтала о достопримечательностях Багдада, Агата в сотый раз мысленно повторяла, что ошиблась, что это никак не мог быть Арчи. Она даже представила себя прокурором, допрашивающим потенциального свидетеля в суде. Из двух случаев опознания первый происходил ночью на задымленной платформе, а второй – вообще мимолетное отражение. Ни один суд присяжных не сочтет эти свидетельства убедительными, сурово отчитывала она себя.
Когда они вернулись в вагон, Агата уставилась на свое отражение в зеркале, мысленно ругая себя за то, что разволновалась из-за каких-то фантазий. Арчи сейчас на работе, за своим письменным столом. Обедать пойдет, скорее всего, в «Критерион» на Пикадилли, а вечером вернется в съемную квартиру в западном Кенсингтоне. Через несколько дней предстоит свадьба. С чего бы вдруг ему все бросать и куда-то ехать, тем более в одиночку, тем более на поезде? Арчи ненавидел поезда – не выносил транспорт, которым не мог управлять. Самолет или машина – пожалуйста, только не поезд. Ни за что.
Когда они отъезжали от станции, Кэтрин заявила, что слишком устала и не пойдет на ланч.
– Из-за этих противных клопов я всю ночь глаз не сомкнула! Пожалуй, закажу сэндвич и прилягу. Вы не возражаете?
Она сверкнула ослепительной улыбкой, явно давая понять, что желает получить купе в полное распоряжение на пару часов. Определенно, эта женщина привыкла добиваться своего.
Пробираясь по коридору в вагон-ресторан, Агата пыталась представить свою спутницу на раскопках среди пустыни – единственная женщина в мужском коллективе, а с ее внешностью проблем не избежать. Наверное, шарм в сочетании с железной волей был чем-то вроде брони, защитного механизма.
В обеденное время народу оказалось куда больше. Официант усадил Агату за столик с пожилой дамой из Канады; та рассказала, что едет навестить сына, работающего в нефтяной компании. Старушка оказалась туга на ухо, что существенно ограничило беседу.
– Не утруждайте себя разговором, – заявила она, размахивая насаженным на вилку венским шницелем. – Еда такая чудесная, что стоит уделить ей максимум внимания.
Агата заказала французский луковый суп, а после утиный паштет. К нему полагалось полбутылки кларета, который пришлось отправить назад: она плохо переносила алкоголь. Однако Агата не успела привлечь внимание официанта – ее визави проворно цапнула бутылку.
– Можно я заберу? Приятно иметь что-нибудь под рукой, про запас. Не люблю беспокоить проводников по ночам.
Агата улыбнулась про себя, представив, как женщина наливает вино в стакан с зубными протезами.
Когда пожилая леди поднялась из-за стола, ее слегка покачивало. Агата предложила ее проводить, однако не прошли они и полдюжины шагов, как подскочил официант.
Возвращаясь на место, Агата зацепилась взглядом за знакомый профиль: утренняя девушка сидела через два столика, лицом к паровозу, уткнувшись в книгу. Даже если бы она подняла голову, ей пришлось бы неудобно вывернуть шею, чтобы увидеть постороннего наблюдателя, поэтому Агата медлила возвращаться за свой столик, решив получше разглядеть девушку. Правая рука лежала на столе, возле книги, но левая оказалась вне поля зрения. За завтраком Агата не успела заметить, было ли на ней кольцо.
Свадьба Арчи должна состояться в следующую субботу. Агата знала точный день – Розалинда проговорилась. Та хотела быть подругой невесты, но отец сказал, что свадьба будет скромной.
Она вернулась к недоеденному паштету, съела одну ложку и отодвинула тарелку. Ситуация так и не прояснилась.
Конечно, возраст подходит. И потом, было что-то навязчиво знакомое в ее лице… Наверное, просто давняя шапочная знакомая. Нет, не она, не Нэнси.
За окном простиралась водная гладь. Мелькнула табличка: «Лаго ди Гарда». Значит, скоро Венеция. По какой-то необъяснимой ассоциации на ум вдруг пришел Эркюль Пуаро. Интересно, что бы сделал бельгиец в такой ситуации?
Ответ пришел молниеносно: используй маленькие серые клеточки.
Да, разумеется, но как именно?..
Ирония ситуации: вот она, писательница, едет в поезде, который уже решила использовать в своих будущих романах, и ждет, когда воображение подскажет ей, что делать. Как это вообще возможно: создать персонаж, который на бумаге выходит умнее, наблюдательнее, сообразительнее ее самой?
После ланча Агата собиралась выпить кофе в салоне, чтобы потянуть время, пока Кэтрин отдыхает, но теперь решила остаться: хотелось посмотреть, куда пойдет девушка – это поможет определить, в какой стороне ее купе.
Агата присела сбоку и достала из сумочки пудреницу, отслеживая входящих и выходящих в зеркальце. Долго ждать не пришлось. Девушка вышла из-за стола, потом метнулась обратно за книгой и пошла в ту же сторону, где располагалось купе Агаты и Кэтрин.
Между паровозом и рестораном размещались всего два пассажирских вагона: первого класса и второго. Стала бы невеста Арчи ехать первым классом? Вряд ли. Агата давно подозревала, что деньги – ее деньги – были одной из причин его недовольства: независимая женщина с собственным доходом, она уже не была той девушкой, на которой он женился.
Пора вводить в действие вторую часть плана. Агата подозвала метрдотеля и сочинила легенду: якобы она мельком увидела знакомую, но боится подходить – а вдруг ошиблась?
– За каким столиком, мадам? – Он говорил с еле заметным акцентом – французским или еще каким.
Агата указала на столик, и он ушел к своей конторке в дальнем конце вагона, чтобы свериться со списком, пока она топталась в проходе, чувствуя себя матерой преступницей.
– Энн Нельсон, мадам.
Метрдотель вопросительно улыбнулся. Сердце гулко билось в груди; казалось, он все слышит и понимает.
Энн… Нет, этого недостаточно. Энн вполне могут звать Нэнси. В Торки она работала с женщиной по имени Нэнси, а в письмах на ее имя всегда стоял первый инициал «А». Одна из странных английских привычек: окрестить девочку Энн, а называть ее Нэнси; так же как мальчика зовут Джек, а на самом деле он – Джон.
– А… э… Нельсон… – промямлила она. – Кажется, это фамилия мужа…
Нет, у нее другая фамилия, но очень похожая: мисс Нил – кажется, так… Может, путешествует под выдуманной фамилией? Да ну, вряд ли.
А ты сама-то?
– Передать ей что-нибудь? – лучился улыбкой метрдотель. – Какая приятная неожиданность, не правда ли?
– Э… нет, спасибо. Я… э-э… лучше зайду сюрпризом. Не могли бы вы сообщить мне номер ее купе?
Агата самым бессовестным образом полагалась на общепринятые стереотипы: никому не придет в голову заподозрить в чем-то предосудительном женщину среднего класса в возрасте за сорок. И хотя ей не исполнилось сорока, в этих очках она вполне выглядела на этот возраст.
– Разумеется, мадам.
Метрдотель знаком подозвал одного из официантов и обратился к нему по-французски; тот проворно нацарапал номер в блокнотике, свисавшем с пояса. Агата оказалась права в своих предположениях: это был вагон второго класса, купе в дальнем конце, рядом с паровозом.
По пути в салон она лихорадочно соображала. Подойти к двери купе и постучаться? И что? Нельзя же в лоб спросить: дескать, это вы – любовница моего мужа? Или: а у вас фамилия настоящая?
Нет, прямолинейный подход ничего не даст, кроме неловкости. Тут нужна более тонкая стратегия: улучить момент и завести случайный разговор – так больше шансов, что девушка ненароком проболтается.
Официант усадил ее за единственный свободный столик, принес кофе и птифур[8]. Агата откусила пирожное в форме сердца, и на язык брызнул малиновый джем – невыразимое наслаждение. В дальнем конце салона пианист ударил по клавишам: начальные ноты «Фантазии» Шопена. За окном возник городок на вершине холма: терракотовые крыши лепились вокруг старинной колокольни. Агата глянула на часы: до Венеции меньше часа. Восточный экспресс отправляется лишь в девять вечера, так что у нее куча времени на то, чтобы посмотреть город. Она давно предвкушала эту возможность; нельзя позволять гипотетической… как ее назвать… случайности портить долгожданные планы.
Служащий в агентстве Кука попытался навязать ей заранее оплаченную экскурсию, однако Агата была твердо намерена избегать подобных моментов: ей хотелось посмотреть город с речного трамвайчика, каким пользовались обычные горожане. У нее с собой имелся путеводитель, так что она рассчитывала справиться самостоятельно.
Неожиданно в голову пришла мысль: дождаться, пока та девушка сойдет с поезда, и последовать за ней на безопасном расстоянии, а там уже невзначай вступить в разговор.
Ты сошла с ума. Выброси эту ерунду из головы!
Голос Арчи, низкий и угрожающий.
Вспомнился последний вечер, когда он ушел из дома в ярости из-за ее отказа разводиться. Она никогда не забудет его взгляд – словно чужой человек поселился в когда-то родном теле.
Арчи требовал развода, однако наотрез отказался связывать имя Нэнси с бракоразводным процессом – вместо этого он собирался подстроить какую-то фальшивую встречу с подставным лицом в отеле.
Если бы он был честен, если бы у них с Нэнси хватило смелости признать свою связь, она бы сдалась гораздо раньше. Несправедливо и обидно – вдвойне! – что она вынуждена предстать перед судом, а Нэнси останется в тени, в стороне от скандала. А когда пришлось сообщить Розалинде новость о том, что папа больше не будет жить с ними, ее родная девочка отвернулась и сказала:
– Папа меня любит – это тебя он не любит!
Мужской голос – настоящий, невыдуманный – вернул ее в реальность.
– Не возражаете, если я присоединюсь? – Юное загорелое лицо, улыбающиеся карие глаза, аккуратные усы. – Простите за вторжение, просто негде больше сесть.
– Да, конечно, пожалуйста!
Молодой, примерно одних лет с Джеком, ее племянником. Хотя тому уже скоро тридцать, сама идея подойти и заговорить с незнакомой женщиной его бы ужаснула. Зато незнакомец вел себя весьма непринужденно. Он рассказал ей, как давно мечтал посетить Венецию, и спросил, бывала ли она там раньше. Вскоре они уже сравнивали путеводители и обсуждали сравнительные характеристики гондол и вапоретто[9].
Тем временем пианист доиграл Шопена и с легким поклоном поднялся.
– Ах, какая жалость… – пробормотала Агата.
Ее спутник кивнул.
– Вы сами играете?
– Когда-то играла, теперь уже времени нет.
– Сегодня вечером в соборе святого Марка репетиция. Вам нравится Вагнер?
У Агаты загорелись глаза.
– Что играют?
– «Идиллию Зигфрида».
– А билет нужно покупать заранее?
– Вход бесплатный, но лучше прийти заранее, а то мест не будет.
Незаметно для себя Агата стала рассказывать ему, как однажды сестра Мэдж привела ее в «Ковент-Гарден» и представила самому Вагнеру. В отрочестве она мечтала стать Изольдой, сделать карьеру оперной певицы.
– Наверное, так на меня повлияла сцена смерти. Помните, когда поет душа. Казалось, я вижу крылья, их цвет…
Она умолкла, смутившись оттого, что делится фантазиями с незнакомцем.
– Я вас прекрасно понимаю, – кивнул тот. – Иногда музыка так действует. Освобождает ум, не правда ли? Как будто дуешь на одуванчик.
Агата кивнула в ответ. Не похоже на разговор с Джеком, совсем не похоже. Интересно, что за жизнь ведет этот молодой человек? Что сделало его таким восприимчивым?
Юноша рассказал, что его бабушка пела в брюссельской опере партию Саломеи на премьере «Иродиады» Массне. Значит, музыка у него в крови. Агата невольно улыбалась: всего полчаса назад она вспоминала Эркюля Пуаро, а теперь увлечена разговором с усатым мужчиной явно бельгийского происхождения.
К ним подошел официант и сообщил, что через пять минут поезд прибывает в Венецию. Как быстро пролетело время!
– Желаю вам приятного вечера.
Незнакомец поднялся и протянул руку к голове, чтобы снять шляпу, которой не было. Поняв свою ошибку, он покраснел и поспешно удалился.
Лишь тут Агата вспомнила, что он так и не представился и не сказал, куда едет. Интересно, увидятся ли они еще?
Поезд замедлил ход, и Нэнси опустила штору. Она не знала, виден ли Лидо из окна: даже мимолетного взгляда будет достаточно. Однако попытка заблокировать вид лишь разворошила тлеющие угли остальных органов чувств. Запах сырого песка, смех и музыка, просачивающиеся сквозь деревянные стены пляжного бунгало; вкус нагретой солнцем кожи, прикосновение его пальцев… Трудно поверить, что прошло больше полугода.
Она была так несчастна в свой медовый месяц – но тут появился он и спас от ее брака, обреченного с самого начала.
Это муж предложил через две недели после свадьбы отправиться в гости на итальянскую виллу, расписывал, как будет здорово. На самом деле все это было подстроено: вся затея – лишь искусный план обмануть ее самым мерзким способом. До чего же она была наивна! В первую брачную ночь Феликс был слишком пьян. Он пришел на следующий вечер, однако настоял на том, чтобы спать в своей комнате, а наутро не явился к завтраку. Две недели спустя Нэнси чувствовала себя униженной его постоянным безразличием. Только по приезде в Венецию правда наконец открылась.
На вторую ночь муж собирался допоздна играть в карты. Поздно ночью она решила удивить его сюрпризом и прокралась к нему в спальню, когда он, по расчетам, должен был лежать в постели. Он там и был – только не один.
Спотыкаясь, она выбежала во двор, оглушенная увиденным. На террасе в лунном свете сидел один из гостей – высокий красивый мужчина, с которым ее познакомили за день до того. Увидев ее, он вскочил, предложил свой платок и спросил, не поранилась ли она. Нэнси рассказала, что произошло. Он не задавал вопросов, лишь сидел и слушал молча.
Уже зашла луна и над морем поднялась утренняя звезда, когда они попрощались. Незнакомец поцеловал ей руку и долго смотрел в глаза, прежде чем уйти.
На следующий день он постучался в дверь ее комнаты и вошел с подносом: кофе и персики из сада. Она пригласила его войти, уверенная, что муж не станет ее искать. Он смешил ее разными историями из жизни, а потом предложил искупаться. Вскоре это стало частью ежедневного ритуала.
На вилле Реццонико мало кто отваживался вылезать из постели раньше полудня. Нэнси поднималась каждое утро в восемь тридцать. На второй день он проплыл мимо под водой, проворный и гибкий, словно рыба, задев ее бедра плечом. Она чуть не потеряла равновесие, но он приподнял ее над волнами. Она нагнулась и поцеловала мокрый соленый лоб; он запрокинул ей голову назад, и вскоре их губы встретились…
Они лежали на песке у самого края воды; его пальцы повторяли изгиб ее руки, и кожа под ними горела. Они ничего не обсуждали, не планировали, однако на следующий день после купания он достал ключ от пляжного бунгало. Там пахло сухими водорослями и оливковым маслом: пустая бутылка лежала на деревянной скамье – единственном предмете мебели. Он разложил полотенце на песке, и они упали, переплетаясь руками и ногами, все еще скользкие после купания.
Три дня спустя они лежали в тени, поедая зеленые фиги и дыню. Неожиданно он взял ее за руку, его глаза затуманились.
– Милая, я должен тебе кое-что сказать…
И он рассказал о жене и дочери. Она резко села, вся дрожа.
– Мне надо было сразу все выложить, с самого начала. Но я так сильно тебя хотел…
Он испытующе заглядывал ей в лицо.
– Ты имеешь полное право меня презирать, хотя я не жалею ни секунды! А ты?
Она не успела ответить – неподалеку, у отеля «Эксельсиор» заиграл джазовый оркестр; хмельная женщина в розовой шелковой пижаме танцевала на песке.
– Нам пора, – сказал он, – а то опоздаем на ланч, и все заметят.
В тот день – это был их последний день на вилле – все фотографировались на пляже. Разлученная с ним, она была не в силах улыбаться. Снимок запечатлел ее напряжение: Нэнси напоминала загнанного зверька. А он смотрел прямо на нее беспокойным взглядом – похоже, сытый по горло шарадой, в которую превратился отдых.
А потом они встретились – две недели спустя в кинотеатре на Лестер-сквер. Это было несложно организовать: выяснилось, что они жили буквально в миле друг от друга. Если бы он не был так близко, если бы жил за сотни миль, кто знает – может, она смогла бы выбросить его из головы… Чистая пытка – смотреть на цветущие деревья Грин-парка, зная, что он совсем рядом…
Правда, теперь расстояние между ними росло с каждой минутой – он сел в ночной поезд до Кале, завтра уже будет в Лондоне, – а Багдад так далеко!
Мы будем вместе, обещаю…
Неужели он сказал это не всерьез?..
Нэнси легла и закрыла глаза.
Кэтрин так и не вставала с постели. Укрытая одеялом, она возлежала на подушках с раскрытой книгой.
– Вы не собираетесь выходить? – спросила Агата, доставая шляпную картонку.
– Нет, пожалуй. – Кэтрин зевнула и потянулась. – Я так и не смогла уснуть: повсюду хлопают дверьми. На стоянке будет потише. К тому же я видела Венецию раз пять.
Агата открыла дверцу над умывальником, проверяя отражение в зеркале. На губе красовалось пятно шоколада. Боже, что подумал этот молодой человек!
Повернув голову, она зацепила взглядом отражение лица Кэтрин в зеркале; контраст не улучшил ее настроения.
– Вы пойдете на экскурсию? – Кэтрин подняла голову от книги, пока Агата рылась в сумочке в поисках помады.
– Я не особенно люблю толпу – предпочитаю спокойно ходить в одиночку.
– Очень разумно, – одобрила Кэтрин. – Люди бывают ужасно утомительны, правда? Поскорей бы уж они все сошли!
Агата могла бы обидеться на эту ремарку, ведь она была непосредственной помехой тишине и покою, однако реплика сопровождалась столь милой улыбкой, что обижаться было невозможно.
– Интересная книга? – спросила она.
– О да. – Кэтрин вытащила закладку и закрыла книгу. – Хотя обычно я не читаю такие вещи.
Она положила книгу на столик у окна. Рисунок на обложке был знаком Агате не хуже собственной двери: элегантная нога в красной бархатной туфельке выступала из машины на тротуар; черные буквы на фоне грозового неба. Ее словно током ударило…
– Называется «Убийство Роджера Экройда». – Кэтрин деловито взбивала подушки. – Агата Кристи написала – ну та самая, которая сбежала в Харрогейт, а потом ее искала вся полиция Англии.
Агата рывком застегнула сумочку и схватилась за ручку двери, пробормотав что-то про посещение уборной перед остановкой. Добравшись до конца коридора, она заперлась в крошечной кабине и опустилась на сиденье. Поезд уже тормозил и вдруг слегка накренился. Агата трясущейся рукой ухватилась за поручень.
Глупая! Думала, что удастся сбежать…