– Черт подери, больно-то как! Тори, полегче нельзя?
– Ишь, неженка… Измельчали мужики, от простой царапины визг на весь лес. Потерпишь.
– Но очень больно! Ты садистка!
– Я только начала, дорогой, а еще нужно вынуть пулю и прочистить рану. Ну, что снова не так?
– А без этого никак нельзя?
– Отчего же, можно. Помоги мне выкопать яму.
– Зачем?
– Так ведь похоронить тебя надо будет, когда помрешь. Или ты предпочитаешь стать кормом для зверей и насекомых? Давай, помогай, не одной же мне копать. Яма для тебя, вот ты, пока жив, и поработай для себя. – Смотри, хорошее местечко…
– А ты умеешь убедить.
– Как же иначе.
Мы устроились очень даже неплохо – после того как упали на землю, сорвавшись с лиан, перенесших нас через пропасть. Я тогда нехило стукнулась ребрами и вывихнула плечо, а Эд потерял сознание. Но не потеряли рюкзаки, а значит, наши шансы выжить все еще высоки. Я сама вправила себе вывих – старинным, варварским способом и, отдохнув, теперь занялась царапинами Эда. И вот такая мне благодарность – тот визжит и бледнеет, как девчонка. Главное, мы все-таки нашли подходящее место для ночлега – небольшой водопад, а за ним – пещерка. Пришлось, правда, прикончить какую-то полосатую гадину, жившую там, но это уже мелочи. Мы помылись, я достала инструменты и собираюсь его починить, а этот трус сопротивляется медицине, как дикарь.
– Что за штука у тебя в руках? – спрашивает любопытный журналист.
– Вот эта? С блестящей головкой? Зонд. Я введу его в рану, чтобы определить, где находится пуля и не распалась ли она на части, а потом разрежу кожу, ткани, выну ее и почищу рану. А затем все зашью и введу тебе антибиотик. Надеюсь, ты родился под счастливой звездой и воспаление не начнется, потому что антибиотиков у нас маловато. Собственно, рана пустяковая, и условия для работы у меня более-менее, иной раз приходилось делать гораздо более сложные операции в условиях гораздо худших, и кое-кто из пациентов все же выживал. Еще вопросы?
– А по-другому нельзя?
– Можно. Лопатка у нас маленькая, но грунт здесь мягкий, так что если сейчас начнешь рыть яму, то…
– Я не о том.
– А я как раз об этом. Ты что, мешком ударенный? Пойми простую вещь: в здешнем климате, в таком нездоровом месте, как джунгли, любая царапина может стать причиной смерти. А уж такое ранение – тем более. Не дрожи, я сделаю тебе укол обезболивающего.
Эд покорно укладывается на простыню, которую я расстелила на полу пещеры. Солнце освещает наше убежище сквозь поток водопада, и нужно ловить момент – кто знает, сколько продлится такое естественное освещение моей операционной.
– Не дергайся, если не хочешь, чтобы я тебя случайно зарезала. И предупреждаю: вздумаешь кричать, стукну тебя по голове.
– А клятва Гиппократа?
– Я должна сохранить тебе жизнь, так что подобные меры приемлемы.
Пуля засела не очень глубоко, а калибр небольшой, что само по себе странно. Никогда бы не подумала, что здешние миротворцы пользуются револьверами. Хотя все может быть, оружейных магазинов здесь нет, пользуются тем, что достанут. По крайней мере, пока я допускаю такую версию, а там поглядим. Ну вот, Эд все-таки потерял сознание. Бедный мальчик, такой цивилизованный… Ничего, это пройдет.
– Все?
– Ага. Как себя чувствуешь?
– Так, словно меня резали ножом.
Я устраиваю его удобнее и ввожу антибиотик. Хорошо, что есть какой-то запас, хватит на несколько дней, а там, надеюсь, организм парня справится сам. Пока побудем на месте, тут, во всяком случае, есть вода.
– Тори…
– Чего тебе?
– Спасибо.
– Не за что. Это мой долг.
– Ты спасла меня… там.
– Я сама себя спасла. Ты же привел по моим следам незнамо кого! Что я должна была делать? Эд, вот чем ты думал, скажи мне. Объявил себя знатоком местных особенностей – так чего тебя понесло в джунгли? Вроде ведь хотел вернуться в самолет.
– Я и вернулся. Ну, почти вернулся… Знаешь, я был ужасно зол на тебя и неприятно удивлен твоим поступком. Мне казалось, ты… необычная женщина. И когда ты заявила, что собираешься идти одна, я сначала не поверил, а потом это меня возмутило. Понимаешь, поскольку так все случилось и мы все вместе оказались в том самолете, я считал, что мы и должны держаться все вместе. А ты… Да я просто ушам своим не поверил! Мы там сидели, строили планы, а ты, оказывается, имела свой собственный план. Когда ты развернулась и исчезла, я пошел к самолету и всю дорогу злился на тебя. Но все-таки решил сначала осмотреться, сделал круг и приблизился к самолету с другой стороны. А там уже были те люди, в камуфляжной форме, но не солдаты. Я подумал, что это либо повстанцы-террористы, либо люди наркокартеля. Раздался выстрел, потом женский крик. Я бросился бежать, но меня заметили и подняли стрельбу. Я думал, что уже оторвался от них, как вдруг кто-то прыгнул на меня сверху. С дерева, что ли? Он замахнулся ножом, но я уклонился, а потом ударил его, и тип упал. Может, я убил его – не знаю. Они все невысокие и не очень сильны. Я надеялся, что смогу убежать, ломанулся в джунгли. А потом заметил, где шла ты, пробивая дорогу, и мне показалось, что это хорошая мысль – идти твоей тропой, потому что я решил догнать тебя. Я ведь сразу и не понял, что ранен… Черт, ты была права, а я оказался дураком. Послушал бы тебя – остался бы цел.
– Ты и так почти цел. Как думаешь, кто за тобой охотился?
– Не знаю. Может, и правда наркокартель?
Может, и наркокартель. Или террористы, кто знает. Я пока не стану делиться своими догадками. И так уже прокололась, дав понять, что у меня есть определенный опыт и навыки. Устроили, значит, стрельбу? А почему я ее не слышала? Собственно, если калибр оружия был небольшой, вокруг меня орали джунгли, а отошла я уже порядочно… Ладно, пока объяснение принимается. А вот насчет остального еще подумаю. Возможно, все было так, как говорит Эд, а может, он сплел мне первую попавшуюся сказочку, которая пришла в голову. Я сначала должна поразмыслить.
– Есть будешь?
– Нет.
– А придется.
– Тогда зачем спросила?
– Просто так, из вежливости.
Эдвард не находится с ответом, а я достаю из его сумки сэндвичи. Их надо съесть первым делом, пока не испортились. Еще пищевого отравления нам не хватало.
– Интересно, ее можно пить? – Эд оборачивается на поток водопада.
– Полагаю, если прокипятить, то вполне.
– А зачем ты разжигаешь костер?
– Собираюсь стерилизовать инструменты, чтобы снова были готовы к употреблению. Вот случится еще что-то, я открою контейнер и воспользуюсь ими, не надо тратить время на стерилизацию. Иногда судьбу живого организма решают минуты, а то и секунды.
– Лучше бы в них не было больше надобности.
– Согласна. Но я всегда предполагаю худшее.
У нашей пещеры один существенный недостаток: из-за шума воды мы не слышим, что творится снаружи. С другой стороны, пещера не видна из джунглей, нас можно обнаружить, только если знаешь, что она здесь есть. Я на нее наткнулась совершенно случайно. Конечно, надежда на то, что совсем никто о ней не знает, весьма призрачная, если нашла я, мог найти и кто-то другой, но нам все равно больше некуда деваться, потому что скоро станет совсем темно.
Я заканчиваю возиться с инструментами и прячу контейнер в рюкзак. Их мне подарила тетя Роза, когда я поступила в университет. Она ужасно мной гордилась – как же, столько усилий на меня потратила, и оказалось, не зря!
– Почему у тебя такая странная фамилия – Величко? Ты русская?
– Ну да, наверное, русская.
– Ты точно не знаешь? Как такое возможно?
– Ну, если не в курсе, кто твой отец…
– А имя? Тори – это Виктория?
– Виктория, да. На родине я была Викой, здесь стала Тори.
– А куда ты летела?
– Идиотский вопрос, ты не находишь? Самолет следовал в Ла-Пас, ты тоже летел туда, как и остальные. Это же не автобус, промежуточных остановок нет.
– Вообще-то я не о том. Зачем тебе нужно было в Ла-Пас?
– Работать в тамошнем консульстве, потом – в госпитале при миссии ООН.
– В Африке ты тоже так работала?
– Почти так. Эд, ты переполнен вопросами.
– Извини. Я журналист, интересоваться миром – моя работа.
Я думала, интересоваться миром – естественное состояние человека, но для некоторых это работа. Есть работа – интересуются миром, нет – жуют жвачку. Я мало понимаю янки, хотя и прожила среди них большой кусок жизни. Они были мне чужими, и я была среди них чужая, так и осталось.
С первой минуты, как только мы с тетей Розой сошли с трапа самолета, я чувствовала себя чужой на их земле. Их улыбки, манера говорить, их чистенькие бумажные домики с обязательными газонами и постоянные судебные иски друг к другу – все это раздражало меня ужасно. Я не смогла ассимилироваться среди них. Просто не захотела. Именно потому и занимаюсь тем, чем занимаюсь, а не врачую локти и коленки, ушибленные при игре в гольф. Все эти шумные, уверенные в своей богоизбранности цивилизованные граждане… Короче, мне лучше без них. Не потому, что они плохие – просто слишком другие. Или я слишком другая.
– И как давно ты в Штатах?
– Давно, лет двадцать уже, наверное. Еще вопросы?
– Много вопросов. Ты интересуешь меня, Тори Величко. Меня всегда интересовали сумасшедшие, как ты, женщины. Надо ж до такого додуматься – прыгнуть с обрыва, ухватившись за лианы!
– Ты прыгал вместе со мной. Забыл?
– Как я только согласился на это, до сих пор не могу понять.
– Пришлось согласиться. Что нам еще оставалось?
– Ты права. Давай спать, что ли? Уже темно. Иди сюда. Не бойся, я не стану к тебе приставать.
– У тебя завышена самооценка. Надеюсь, плечо твое поболит.
– Уже болит, но это дела не меняет. Никакой радости – сидеть в темноте поодиночке.
– Боишься темноты?
– Иди ко мне.
Я на ощупь нахожу его и устраиваюсь рядом. Еще днем я принесла сюда кучу папоротниковых веток, и хотя они примялись, а все ж не на голой земле спать. Тут влажно и довольно прохладно, и это хорошо для раны Эда, а вдвоем не замерзнем.
– Ты меня не убьешь, если я тебя обниму?
Дудки, так дело не пойдет!
– Не убью, но пинка дам. Не люблю, когда ко мне кто-то прикасается.
– Почему?
– Не о чем говорить, не люблю, и все.
– Я обниму тебя по-дружески. Не толкайся, мне же больно! Тори, пожалуйста… не будь такая. Ну ладно, признаюсь – да, я боюсь темноты. Довольна? Никто об этом не знал, я считал, что…
– Прекрати истерику. Надо было сразу сказать, а не строить из себя непобедимого мачо. Ох уж мне ваша уверенность, что иметь фобии стыдно и недостойно настоящего мужчины… Все вы просто идиоты!
– Это диагноз?
– Да.
– Теперь я могу обнять тебя?
– Да, черт тебя подери!
– Не сердись…
– Повторяю: терпеть не могу, когда до меня дотрагиваются. Такая у меня фобия.
– Когда-нибудь мы будем смеяться, вспоминая сегодняшнюю ночь.
– Если у нас будет это «когда-нибудь».
– Будет. Я…
– Тихо! Ты слышишь?
– Нет. Там никого нет.
– Безответственное заявление.
Там полно всего. Там сейчас ползают змеи и ходят на мягких смертоносных лапах большие хищные коты, там летают летучие мыши, и прикосновение любой из них опасней укуса змеи, потому что они переносят страшные болезни. Там… Собственно, я также не уверена, что нас оставили в покое парни, которые охотились за нами днем. Нет, конечно, именно те нам уже ничего не сделают, разве что явятся взывать к нашей совести в виде призраков, что маловероятно, а вот их коллеги… Интересно, где сейчас наши спутники – Брекстоны и Хиксли? И кто же все-таки виноват, что мы оказались в таком дерьме?
– Тори…
– Тихо. Там кто-то есть.
Я умею слушать тишину. Потому что долго жила в джунглях и научилась распознавать звуки. Те джунгли тоже были не мед, хуже этих. Там были болота, пиявки, лихорадки и змеи, а на равнинах водились львы. Там постоянно случались разные гадкие вещи, там… В общем, Африка мне тоже чужая, и я рассталась с ней без малейших моральных судорог. Даст бог, никогда больше не свидимся. Я хочу покоя.
Кто-то осторожно ходит вокруг. Я слышу мягкие крадущиеся шаги, и мне страшно. Кто бы там ни был, не с добром он ходит. С чего бы хорошему человеку шляться среди ночи в джунглях? Очень надеюсь, там не человек, а пума пришла напиться после удачной охоты. Это был бы идеальный вариант.
Эд прижимает меня к себе, словно хочет защитить. Нет, парень, я не знаю ни одного мужчину, способного защитить женщину. Ваше племя измельчало, перевелось на хрен собачий, и сей печальный факт большими буквами высечен на скрижалях моего представления о мире. Ничего не поделаешь, такая вот ассимиляция.
– Пойду и посмотрю, что там.
– Я сам.
– Ты ранен, и я запрещаю тебе двигаться. Или ты все-таки хочешь получить воспаление? Что тогда мне с тобой делать здесь? Лежи и не смей подниматься!
Встав, я на ощупь двигаюсь вдоль стены. Каскад шумит, вода плещется так мирно… Но я не усну, пока не узнаю, кого там черти носят. Темень такая, что я вся превратилась в слух. Рукоять пистолета, сжатая моей ладонью, скоро расплавится, так нагрелась. Эду незачем знать, что я вооружена, да и стрелять, надеюсь, не придется – скорее всего позади потока и правда просто абсолютно сытая пума.
Чья-то тень, темнее тьмы, прошла сквозь занавес воды и стала на входе. Это не животное: я чувствую запах крепкого мужского тела и чеснока. Значит, кто-то из аборигенов. И я бью его рукояткой пистолета по голове – не сильно, чтобы лишь оглушить. Потом нащупываю в сумке скотч и перематываю ему руки, ноги и рот. Пусть полежит здесь пока, а как рассветет, я у него спрошу кое о чем. Чего было шляться среди ночи? Ну, своего ума никому не вставишь, так что придется ему дожидаться утра в таком неудобном и унизительном для настоящего мужчины положении.
– Что там, Тори?
– Не что, а кто. Утром рассмотрим трофей, а сейчас спи.
– Но…
– Спи, Эд, недосуг спорить.
Знаете, как я представляю себе мир, в котором живу? Каменистая пустыня, полная зыбучих песков и глубоких пропастей, а я балансирую между ними, пытаясь не сорваться в бездну или не провалиться в пасть затягивающих ям. Мне часто снится эта пустыня, и тогда наутро я просыпаюсь злая и несчастная.
А потому слова ночного «трофея» меня просто взбесили.
– Я убью тебя, женщина, – заявил пленник, едва ему освободили рот.
Вот идиот! А кто сказал, что я развяжу твои конечности? То, что я сорвала скотч с твоего лица, значит лишь, что мне нужна твоя способность разговаривать, а двигаться тебе для этого совершенно не обязательно. Может быть, я и убью тебя вот так, связанного. Плевать мне на совесть, потому что в джунглях она впадает в глубокий анабиоз, так на нее действует вонь зеленой влажной чащи.
– Это потом, амиго. Как тебя зовут?
– Ничего не скажу тебе. Я тебя убью.
Мечтатель. Убил бы, точно, причем не спросив, как звать. А я вот нет, я воспитанная, а потому спрашиваю. Не то чтоб мне было интересно, а просто ради вежливого начала разговора. Не хочешь вежливого обхождения? Тогда получай, мне не жаль. Думаю, пинок под ребра немного умерит твой пыл, амиго.
Пленник стонет сквозь зубы и пытается испепелять меня взглядом. У него смуглое лицо, прямой нос и густые брови. А в больших черных глазах, удлиненных, окрыленных прекрасными ресницами, – кстати, у кого, где я видела подобные? – такая злость, что гремучая змея нервно курит под балконом. Только, чико, мне не страшно. Мне уже ни от чего на свете не страшно, но ты пока об этом не знаешь. Ты лежишь тут связанный и не желаешь поддерживать светский разговор. Ладно, сейчас я научу тебя манерам. Правда, тогда наши отношения перейдут совсем в другую фазу, и тебе же будет лучше, если не станешь доводить меня.
– Как знаешь. Мне, в конечном итоге, безразлично твое имя. Ты и жив-то еще просто потому, что я хотела порасспросить тебя о некоторых вещах. Но если нет – значит, нет. Умрешь безымянным.
– Ты этого не сделаешь!
– Ты так думаешь? Напрасно.
Я принимаюсь за осмотр поклажи ночного гостя. Практичная вещь – рюкзак. Что у нас тут? Початая бутылка бренди, несколько банок консервированных бобов со свининой, военная аптечка первой помощи американского производства, коробка патронов к пистолету тридцать восьмого калибра. А сам-то где? Я слишком быстро связала парня, так что оружие должно быть где-то при нем. Надеюсь, он не боится щекотки?
– Я убью тебя.
– Ты, наверное, знаешь по-английски только эти слова? Не напрягайся, мне все равно.
– Я убью тебя.
– Твои речи чересчур однообразны, тебе не кажется?
Пистолет такой же, как и у меня. Отлично, значит, теперь моя боеспособность улучшилась, и это меня по-настоящему радует. Хоть что-то приятное случилось.
– Ну, и что мы решим, амиго? Поговорим или мне сразу пристрелить тебя?
– Тори!
Однако не вовремя Эд решил поучаствовать в разговоре. Впрочем, все равно пора уколоть ему антибиотик. Рана его имеет весьма приличный вид – если и дальше так пойдет, возможно, удастся избежать воспаления и через неделю журналист сможет вести более-менее нормальный образ жизни.
– Тори, что ты собираешься сделать?! – Эд ошеломленно смотрит на меня.
– Ты о чем?
– Ты намерена убить пленника?
– Да. А что?
– Это же варварство! Ты не можешь…
– Конечно же, могу. Хотя ты прав, стрелять не стоит, звук выстрела далеко слышен, да и патрон жаль. Поэтому я просто перережу ему горло.
– Прекрати паясничать! Ты знаешь, о чем я. Ты не можешь убить этого человека, он ничего плохого нам не сделал.
– А ты предлагаешь подождать, пока сделает? Смотри, какой здоровяк! И он-то ни минуты бы не раздумывал, просто убил бы нас, и все. Здесь такой мир, Эд, и ты либо живешь по его законам, либо умираешь молодым, и тогда тебе нет дела ни до каких законов.
– Но это невозможно! Я ушам своим не верю!
– Тебе лучше поскорее начать им верить. И не зли меня.
– А то ты и меня убьешь?
– Правильно. Наконец ты понял.
– Кошмар! В голове не укладывается!
Но я его уже не слушаю. Ох уж мне эти янки с их странными взглядами на неприкосновенность человеческой жизни! Устроить бурю в пустыне, стереть с лица земли небольшую страну, отравить кого-нибудь газами можно, поскольку делается из государственных интересов, а убить связанного бандита варварство? Не вижу логики. Но и нет смысла искать ее среди этих образцовых граждан. Американцы далеко не так свободны, как всем рассказывают. Например, они не могут дать ремня собственным распущенным детям, чтобы хоть немного привести их в чувство, надеть днем яркие украшения и поухаживать за понравившейся женщиной. Да и вообще они не в состоянии общаться между собой без адвокатов и психологов. А главное, янки совершенно не способны понять, что никто не обязан жить так, как того желают они, а потому ужасно злят меня. Сейчас, скажем, злит присутствующий здесь представитель сего племени – журналист Краузе.
– То есть ты предлагаешь отпустить пленника?
– Да. Потому что это правильно!
– Ответ неверный. Ты не в теме, так что лежи молча, пока цел.
Я снова поворачиваюсь к ночному «гостю». А тот уже скоро прожжет во мне дырку своим взглядом. Нет, чико, у тебя в башке единственная извилина, и та от бейсболки. Нож у меня острый, и зарезать тебя для меня не проблема. Я даже не стану париться, пряча труп – просто вытащу наружу и оставлю в джунглях, за считаные дни от него ничего не останется.
– Парень, ты не хочешь мне сказать, что это за приятная местность?
– Перу. Или Колумбия.
– Ага. А точнее?
– Джунгли.
Кажется, ему хочется развлечься. Ладно, давай поиграем, я не против. А потому снова даю пленнику ощутимого пинка, и у меня становится намного легче на душе.
– Тори, прекрати немедленно!
– Закрой хлебало, Эд.
Тоже мне, великий гуманист. Прекратить! Да я зла, как все черти ада! Ничего, сейчас всем небо с овчинку покажется, мне надоела эта идиотская ситуация. Если бы не Эд, я была бы уже на пути к… к чему-то, главное – далеко отсюда. А теперь извольте видеть: связанный нахал с одной стороны, с другой – великий гуманист. И ни один из них не добавляет мне радости в жизни, черт подери! Но я намерена исправить положение.
– Знаешь, чико, ты меня заинтересовал. Поэтому я не убью тебя сразу, а немного развлекусь. Ампутирую я у тебя что-нибудь, например член, и просто оставлю здесь как есть, связанного. Как тебе мой план?
– Садистка проклятая, немедленно развяжи его! – Эд надрывается, пытаясь встать. – Так нельзя, Тори!
– Если ты не прекратишь истерику, то сейчас присоединишься к нему. Что ты делаешь в джунглях, чико? Зачем шляешься в темноте, когда все добрые люди спят?
Пленник молчит. Вот болван! А ведь должен понимать, что так себя вести просто нерационально. Уж эти мне латиносы с их гордостью… Лежит теперь мачо недоделанный вместе со своей гордостью, и что? В его возрасте надо быть умнее.
– Чего молчишь? Слова забыл? У меня-то время есть, а вот у тебя – нет. Тебе же, наверное, давно пора отлить, а в штаны не хочется. Я права? Так-то.
– Сучка!
– Ругательством делу не поможешь. Добьешься только того, что тебе в какой-то момент станет нечем отливать. А я буду смеяться до колик.
– Я тебя убью.
Мне надоело. Даже убивать его перехотелось. Да и зачем? Оставлю его здесь в таком виде, и очень скоро все придет к логическому завершению. Парень ведь совсем не Гудини.
– Ну, как знаешь. Жаль, но ты не оставляешь мне выбора.
Я складываю вещи, а две пары глаз следят за мной. Эд, чертов кретин! Надо было мне спрятаться, когда на него напали, и пусть бы те молодчики прикончили его. Так нет же, влезла. Права была тетя Роза, когда говорила: не хочешь себе зла – не делай людям добра. Тетя Роза всегда была права…
– Вставай, Эд, мы уходим.
– И оставим его здесь?
– Да.
– Но это жестоко! Человек погибнет!
– Ну и что? Предпочитаешь погибнуть сам? Или ты думаешь, что он случайный прохожий? Эд, здесь не бывает случайных прохожих, мы не в центре города, а в джунглях! Или ты забыл, как тебя гнали сквозь них, будто лису на охоте?
– Но не этот же парень!
– Да откуда ты знаешь? Тоже мне, нашел Красную Шапочку! Если он в самом деле случайный прохожий, отчего тогда не скажет то, что я хочу знать? Ведь не требовала выдать тайну, ради сохранения которой стоит умереть, ни о каких государственных секретах не спрашивала. Что он ответил, ты слышал, и у меня нет оснований его словам не верить. Парень убьет нас, если освободится, либо наведет на наш след тех, вчерашних. Тебе очень этого хочется?
– Нет, конечно. Но так тоже нельзя.
– Да почему?! Хватит болтать, идем. Его рюкзак возьмем с собой, ему уже ничего не понадобится.
– Я так не могу!
Все, Эд довел меня до точки кипения. Он, видите ли, так не может… Зато я могу, и еще как!
– Ну что ж, так тому и быть. Вот твой рюкзак, оставайся здесь. Я сделала для тебя все, что могла, и все, что была должна. Засим – прощай, у меня нет времени на твои морально-этические судороги.
Я бросаю на землю рюкзак Эда и ухожу. Сколько времени зря потрачено на двух болванов! Уже могла быть далеко отсюда!
Солнце еще не повернулось под нужным углом, поэтому сумрачная зеленоватая пелена окутывает меня, и сразу становится трудно дышать. Тут ведь более-менее открытое место, а одежда уже прилипла к телу. Проклятие! Не люблю такое ощущение… Зато здесь нет львов.
– Тори!
Как же мне надоел слюнявый кретин Эд! Терпеть не могу их цивилизованную американскую заморочку – насилие недопустимо, ни за что и никогда. А сами-то что учинили в Югославии и в Ираке? Ну конечно, для них главное, что все то безобразие происходит где-то, а не на их глазах. Правде в лицо никто не смотрит, вот и заплатят теперь. По крайней мере, Эд точно заплатит. Прямо сейчас.
– Тори, подожди! Тори!
Он вынырнул из-за деревьев, растерянный и виноватый. Вот же навязался на мою голову, идиот!
– Чего ты голосишь?
– С тем парнем что-то не так. Пожалуйста, вернись, посмотри.
Больше всего мне сейчас хочется дать журналисту по морде. Ясное дело, он развязал пленника, у того начало возобновляться нормальное кровообращение в конечностях, а значит, какое-то время с ним действительно будет что-то не так. Но в том же и был смысл!
– Ты не можешь просто взять и бросить нас здесь!
– Эдвард, я не нанималась тебе в гувернантки. И не хочу вечно слоняться по джунглям, подбирая всех раненых и юродивых, которые будут попадаться на дороге. Не надо мне указывать, что я могу делать, а что – нет.
– Тори, ну пожалуйста…
Я молча отворачиваюсь от него и ухожу. Я многое могу сделать и многое вынести, но глупости на дух не переношу. А поступок Эда иначе, как глупостью, не назовешь. И ведь уже не в первый раз он тупит! Странно, в самолете он показался мне другим. Выходит, либо я ошиблась, либо журналист не тот, за кого себя выдает.
– Тори, подожди!
Эд бежит за мной, как потерявшийся ребенок. Боже мой, куда подевались сильные духом и телом прожженные негодяи? А хрен их знает, куда они подевались… Наверное, достались другим женщинам. А на мою долю остались ничтожества и слюнтяи, одержимые идеями всемирного братства.
– Ты взял свой рюкзак?
– Да. Тори, я…
– Это было твое решение, Эд. И поверь, оно еще вылезет нам боком, причем очень скоро.
– Но не мог же я…
Я с размаха бью его в челюсть. Журналист отлетает, впечатывается в ствол дерева и стонет. А мне больно ушибленную о его каменную башку руку. Ненавижу такие разговоры! Сейчас для меня существует один-единственный закон на свете: уцелеть. Но мои шансы уцелеть существенно уменьшаются, пока за мной будет бежать Эд. Слишком много от него шумовых эффектов. И вообще, мне нужен мужчина, который может все, а не слюнтяй, жалеющий все вся.
– Ты ударила меня!
– Ага. И если ты сию минуту не заткнешься, то получишь еще.
– Поверить не могу – ты ударила меня!
– Подай на меня в суд.
– Тори… ты не можешь так поступать, это же… Боже мой, ты меня ударила!
– И абсолютно правильно сделала.
Он подошел очень тихо, и если бы не крики Эда, я бы его услышала, а так… Быстро же мой пленник восстановился. Здоровый, гад!
– Отдай мне пистолет. – Его глаза насмешливо смотрят на нас. – Американцы такие странные… Меня они всегда удивляли и немного нервировали. Отдай оружие.
– А ты попробуй забери!
– Черт, именно этого мне хотелось бы избежать.
– То-то и оно.
– Так, может, поговорим?
– О как! А что изменилось?
– Теперь я свободен и наши глаза находятся на одном уровне.
Все бы ничего, если бы не одна деталь: я вижу между деревьями людей в камуфляжной форме. Преследователи все-таки догнали нас. Кто-то очень упрямый руководит ими. Упрямый и жестокий. Потому что мог бы уже махнуть на беглецов рукой и оставить на милость джунглей, но нет, послал вдогонку кучу вооруженных парней. И те явно собираются стрелять. Я мигом падаю на землю и откатываюсь за ближайший валун. Бывший пленник делает то же самое, подбив ноги опешившего от происходящего Эда. Пули-то уже свистят, хоть и не там, где мы.
– Отползаем.
Мачо собирается приказывать?
– Сколько их?
– Около двух десятков. Может, больше.
– Патронов хватит.
– Придут новые, на всех патронов не хватит, отползаем.
Мы двигаемся довольно быстро, но земля отчего-то закончилась. Я лечу в бездну, которая меня наконец нашла. А еще говорят, что сны не сбываются.