В это время дня служебный буфет, как правило, пустовал, пока все прилежные ученики не отходят от станка и, как трудолюбивые рабочие лошадки, изнуряют себя до седьмого пота, пока им всё на свете не осточертеет, ну а менее прилежные уже озверели и под благовидными предлогами отправились на все четыре стороны наслаждаться свободой…
Буфетчица Ивета Георгиевна, старая, проворная и быстроглазая, старательно выкладывала на пирожковые тарелки крохотные морковные котлетки с такой же крохотной порцией салата из свежей капусты и разливала по доисторическим гранёным стаканам клюквенный морс из большого стеклянного кувшина, держа при этом мизинец отдельно от всей кисти. Она была довольно стройной, несмотря на свой возраст, темноволосой, с небольшим острым носом, немного выкатывающимися из орбит глазами и независимым нравом.
Увидев очень прямую спину вошедшей Аси Петровской, Ивета машинально кивнула ей, не отрываясь от морса.
– Веточка, зелёный чай, пожалуйста. Нет, пожалуй, лучше кофе.
– Что-то у тебя ручки дрожат, Асенька? – участливо спросила Ивета тонким и звучным голосом, медленно моргая глазами. Она ко всем относилась с симпатией, со всеми была доброжелательна, со всеми – на короткой ноге, а выглядела так, словно ей было известно значительно больше, чем она говорила. Ко всему прочему, ей всегда и до всего в театре было дело.
– Всё в порядке, Веточка. Спасибо! – Ася принуждённо улыбнулась, поджав тонкие губы.
– Эх, девочка, кого хочешь обмануть? Старую Вету? Знаешь ли ты самую распространённую ложь на свете? Это ваше «всё в порядке» и есть первостепеннейшее враньё. Ну да ладно, попей кофейку, глядишь, и повеселеешь.
Софья Павловна Романовская заглянула в буфет будто бы случайно, но, обнаружив там Асю Петровскую, запивающую чёрным кофе свой очередной рабочий день, хитро заулыбалась, подмигнув ей от двери.
– Давай наконец-то сознаемся друг другу, – иронично заговорила Соня, усаживаясь без разрешения за Асин стол, – сознаемся, что хорошая отбивная с жареной картошкой, гораздо интереснее, чем все эти чаи, кофеи и яблочные муссы вместе взятые. А, Асенька? На фоне отбивной ты бы смотрелась гораздо лучше.
– Восхитительная мысль, – быстро отозвалась Ася. – Привет, Сонь. Кофе – это ещё что? И без него есть от чего затосковать.
– От чего же ещё, Асенька? Молодёжь заурядная, что ли? Темпераменты не живописны? Или я ничего не понимаю в искусстве?!
– Молодёжь? – зачем-то переспросила Ася.
– Она самая, та, что теперь совершенно не интересуется окружающими людьми, боже их упаси, а интересуется исключительно собой, да ещё тем впечатлением, которое она производит на окружающих людей. Кстати, как там мой сынок? Говорят, он будет танцевать Альберта. По-моему, они с Милкой Соловьёвой отлично смотрятся? Плохо только, что эта сумасбродка Милка помешана на сцене и собственной независимости, а то я, глядишь, могла бы и внуков понянчить. А так, видно, не удастся.
Говоря всё это, Соня внимательно наблюдала за Асей и отметила, что та при упоминании о Серже и Милене как-то вдруг дёрнулась и постаралась незаметно для Сони выпустить задержанное на мгновение дыхание, но Соня эту крохотную деталь всё-таки заметила.
На лице у Аси появилось неловкое выражение, она даже улыбнулась невинной улыбкой простушки, не понимающей о чём, собственно, идёт речь. Однако же ей очень хотелось, чтобы говорящая Соня сию же минуту замолчала. Ася никогда не придумывала себе нарочно огорчений, но эти банальные женские разглагольствования доставили ей почти что физическое страдание.
– Что такое, Асенька, что случилось? Сейчас у тебя вид сотрудника из агентства ритуальных услуг.
Ася хоть и пыталась делать большие глаза, всё равно выглядела подавленной и уставшей.
– Уверена, тебе давно никто не говорил, что ты хороша, что выглядишь ты соблазнительно, – не унималась Софья Павловна.
– Именно это я слышала сегодня ночью и даже утром, – уверенно солгала Ася.
– Ах, ну если ещё и утром, – ненатурально оживилась Соня, – то это уже почти серьёзно. Кто же этот эстет?
Ася припомнила свою прошлую ночь, одиноко проведённую в обнимку с зачастившей бессонницей, и своё одинокое, раздражённое пробуждение. Да, ей уже довольно давно не говорили нежных слов, погружающих любую, даже очень взрослую и даже очень умную женщину в состояние глупой, лёгкой беззаботности. Да, сегодня утром она проснулась одна на своей широченной ледяной кровати, сегодня она в одиночестве сделала пару глотков очень крепкого чёрного кофе, в одиночестве затянулась несколько раз сигаретой, нервозно раздавила её о пепельницу и опять же в одиночестве отправилась на работу. Ася прикрыла глаза, поджала бескровные тонкие губы, чтобы сдержать гнев и не послать Соню ко всем чертям, или ещё куда подальше, и желательно при этом не быть стеснённой в выборе фраз.
– Сонечка, ты ведь отлично осведомлена о нас с Сержем. Зачем же ломать комедию? Он интересуется мною уже целый год, и ты это знаешь.
– Брось ты, Аська, – Соня небрежно махнула рукой, – в его нежном возрасте мужчины интересуются всякими разными женщинами, а бывает что и не только женщинами. Как же это называется… подожди, сейчас вспомню. Транзисторность. Вот как это называется. Сексуальная транзисторность.
– Транзиторность, Софья Павловна, – сквозь зубы поправила её Ася.
– Я ведь не о нём печалюсь, подружка. У него вся жизнь впереди, он разберётся. Мне жаль твоего времени, Ася, которого почти не осталось. Ну что тебя ожидает, подумай сама? Безуспешные попытки долго не стариться, чтобы удержать молодого любовника? Ведь так? Но это же слишком утомительно, и даже как-то примитивно для такой здравомыслящей женщины, как ты. А ты же у нас умница, Ася. Или что, по ночам он пробуждает в тебе нереализованное материнство?
Софья говорила тихо, неестественным тоном, совсем не свойственным ей – шумной, громкоголосой. Говорила, словно ядовито насмехалась. Так, во всяком случае, показалось Асе. И она машинально потёрла лоб рукой, словно там было написано нечто, не позволяющее окружающим, и Соне в том числе, оставить без внимания её душевное состояние.
– Сонь, а ты с ножа есть не пробовала? Тебе надо начинать с ножа есть, чтобы злее быть, а то ты какая-то добрая в последнее время. Извини, у меня репетиция. – Ася торопливо встала и длинными шагами вышла из буфета.
– Иди, Асенька, иди, прививай детишкам душевное благородство.