Глава 5. Потрясающая улика
Я была потрясена во всех смыслах. Во-первых, меня здоровотряхнуло во время исполнения служебных обязанностей: прыжок в мусорный бак – такое себе удовольствие.
А во-вторых, я просто обалдела от увиденного. Думаю, Лапшичкин с зажатыми в руках пиццами на дне бака поразил бы меня меньше.
Ну что я могу сказать? Я обнаружила одну пропажу целиком и треть другой пропажи. И мне это категорически не понравилось. Похоже, у Токаревой действительно был повод прикрывать своего кумира.
Из бака я вылезла с толстовкой Андрея Степанова в руках. В толстовку, чтобы вы знали, была запихана пицца. Огромная пицца. Ассорти. Та самая, которую не вручили за первое место.
Та-ак. Мог Лапшин тиснуть пиццу и позабыть её на помойке? В толстовке Степанова?… По ходу, версию с Лапшичкиным придётся отбросить как несостоятельную. Игорёк в жизни не выбросил бы целую свежую пиццу. Столько силы воли, боюсь, даже во мне нет.
Очевидно, кто-то хочет подставить Степанова. Толстовка – его, пицца могла бы быть его. Один плюс один получается… Лапшин. Он Степанова категорически не одобряет, Степанов его в команду не взял. Так что Игорёк на финальную игру не мог прийти участником, а только чисто зрителем. Поэтому не пришёл совсем. И отомстил!
Школьная пицца – многолетняя традиция. Про неё на встречах одноклассников потом вспоминают, её поедание ещё заслужить надо. Ясно теперь, что имел в виду крепыш: Степанов продул и как бы от обиды сорвал награждение. «Как бы» – потому что в обиду Степанова я не верила. Он и капитаном не по своей воле стал – заставили массовым давлением. И вообще, я видела, что финал он не от души играет. Словно ждёт, когда всё закончится. Так в погоне за славой не поступают. Андрея подставляет кто-то, кто его не любит. Например, Лапшичкин.
Я аж обрадовалась, как красиво у меня всё складывается. То есть совсем нет. Зачем выкидывать улики, которые призваны навести на подозреваемого? А если ты преступник, зачем выкидывать пиццу, которую крадёшь?
Пиццу я бросила обратно в мусорный бак, не забыв задокументировать её на телефон. Это пригодится мне в торжественный момент. Ну, тот самый, когда сыщик собирает в комнате всех причастных и раскрывает им глаза.
Толстовку пришлось забрать домой. Она не очень сильно воняла, разве что кетчупом. Не понимаю, почему Чумичке не понравилось. Вроде бы вещь с её родины – чего отскакивать?
Я забила стиральную машинку под завязку, чтобы избавиться от запаха до прихода папы. Мой пуховик оказался не менее вонючим, чем толстовка. Я, правда, не подумала, где буду всё это сушить. Но дотумкала, что толстовку светить ни в коем случае нельзя. Поэтому я повесила её в собственный шкаф прямо сырую. А про пуховик папа ничего не сказал, только головой покачал. Подумаешь, немножко мокрый пуховик. Это совсем не такой пуховик, в котором я однажды со стройки пришла, когда в тачку с цементом случайно села.
Утром в школе я снова подстерегла Лапшина. Теперь уже не в классе, где на страже его ранимой психики стоят Полина-топ и предатель Толик. Я поймала Лапшичкина у туалета и на всякий случай немного подготовила его морально.
– Я тебя сейчас, Игорёк, спрошу по поводу пиццы! – предупредила я и спросила: – Почему не большую?!
Игорёк округлил глаза, совсем как Чумичка, когда она в унитаз упала. Он старательно делал вид, что не понимает, о чём речь. В то же время я прекрасно видела: всё он понимает.
– Хорош придуриваться, Игорёк, – поднасела я. – Чистосердечное признание облегчит твою душу.
Лапшин похватал ртом воздух и рванул, подлец, в туалет. Я постучала кулаком в косяк и пообещала:
– Я тебя достану, Лапшин! Вот увидишь!
– Жанна? – окликнул меня Андрей Степанов…
Но при ближайшем рассмотрении он оказался никаким не Степановым.
– А, это ты, – разочарованно вздохнула я. – С другой стороны, так лучше.
– Не понял, – заметил предатель Толик, одетый в куртку Степанова.
Вернее, у них с Андреем одинаковые куртки, и я ужасно этого не люблю. Потому что постоянно ввожусь в заблуждение. Верю, что настал час икс, и Степанов наконец-то решил предложить мне дружбу навеки. Но каждый раз это оказывается Толик, и разочарование постигает меня снова и снова.
– Ладно, – великодушно махнула я рукой, – прощаю.
Мне совсем не хотелось, чтобы Андрей Степанов застал меня атакующую мужской туалет.
– Жан, – Толик перехватил мой рюкзак по дороге к раздевалке. – Ты всё ещё дуешься, да? Я же не отказываюсь тебе помогать. Просто надо…
– Действовать разумно?! – Я выдернула у него свой рюкзак. – Толик, ты хотя бы представляешь, что можно найти на помойке?!
– Чуму, – кивнул Толик.
Он был в курсе этой истории и даже пошёл вместе со мной домой. Потому что я знала: папа при Толике орать не станет. Очочки у него на хорошем счету, что ни скажут – бери пример, Жанна. Одна-то я в жизни отца на Чумичку не уболтала бы. А Толик как-то так по-умному всё повернул, что мы с Чумичкой сидели открыв рты. Ну, пока она горшок с подоконника не опрокинула.
В общем, Толик знал о моих помоечных приключениях. Но в силу контузии продолжал меня ценить. Про пиццу и толстовку он, конечно, подумать не мог.
И тут я снова её увидела.
Толстовку. Зелёную. С английской надписью: «Оставайся странным!» На Андрее Степанове, который проходил мимо. Я машинально вцепилась в Толика.
– А… что же я тогда из мусорки достала? – проблеяла я.
– Ты что-то достала из мусорки? – заинтересовался Толик. – Опять?!
Я отмахнулась и, как зачарованная, пошла за Степановым. На повороте его догнала Полина-топ. Но Андрей, как мне показалось, не особенно ей обрадовался. Я до того на них пялилась, что не смотрела толком, куда иду. И пришла в крепыша. Вопреки столкновению, он не разозлился. А вполне по-дружески заметил:
– Ну что, детективщица недобитая, съела?! Пока ты народ донимала, блонда Андрюхину толстовку нашла.
– Где?! – Я цапнула крепыша за рукав: – Вместе с пиццами?!