Лёля, сестра, спрашивает: а что мы с Полом вместе не живём? А то: мы старые перечники, и нам до́роги наши привычки. Пол любит свой пятнадцатый этаж, а я люблю мою «усадьбу» с её скрипучими лесенками, книжными шкафами и деревьями без названий по периметру.
Мы с Полом спорим до хрипоты:
– А на случай пожара у тебя, видимо, есть парашют…
– А тебе пылища в окна летит.
– А в тебя может врезаться самолёт.
– Зато у тебя в жару из помойки воняет. Ты её на задний двор выставляешь – а бесполезно!
К тому же у меня есть Люси, а у Пола – Папа Жао. И если мы будем жить вместе, то кого-то придётся уволить.
Пол и Папа Жао – ровесники, но первый выглядит бойцом-молодцом, а второй – старым китайцем.
Ворчливый, на голове три волоса в два ряда, жёлтые зубы съехали набок. На моё появление он отреагировал сдержанно:
– Ну… давайте возьмём её на испытательный срок. А там посмотрим.
Пол ругается с Папой Жао, дразнит его, иногда даже кричит, но смутить домработника невозможно. Каждый день в семь утра он по-хозяйски входит в квартиру и включает пылесос. Ему дела нет – спит ли хозяин, один ли он… Однажды он ввалился к нам в спальню – я едва успела нырнуть под одеяло.
– Жао, выйди, пожалуйста, за дверь!
Он поднял мои туфли и принялся пылесосить под кроватью.
– Пора вставать. А то на работу опоздаете.
– Зачем тебе сдалось это недоразумение? – спросила я Пола.
– Папа Жао – историческая реликвия. Артефакт.
Когда в Поднебесной началась Культурная революция, Жао было 9 лет. Великий Кормчий объявил, что в партию затесались враги, которых нужно искоренить. Врагами по определению считались владельцы радиоприёмников, часов и велосипедов (буржуазия), обладатели высшего образования (буржуазные подголоски) и те, кто ездил за границу (шпионы).
Культурная революция началась весело. Загремели большие барабаны, закричали репродукторы на столбах. Жао вместе с приятелями помчался на площадь. Там на трибуне стоял человек во френче и страстно говорил о борьбе. Толпа рукоплескала. У девушек по щекам текли счастливые слёзы.
– Клянёмся! Клянёмся! – выкрикивали они, прижимая руки к сердцам.
Потом на трибуну вывели соседей Жао – дядю Вонга и ещё других. Им надели на головы дурацкие колпаки и повесили на грудь таблички: «Я – змея. Ядовитая гадина и враг революции». Их заставили стоять «самолётиком» – согнувшись в три погибели и подняв руки за спиной.
Народ бушевал. Некоторые пытались доплюнуть до штанов дяди Вонга, но попали на штаны оратора. За это дядю Вонга избили.
Вечером Жао спросил у мамы, за что арестовали соседей. Мать отложила в сторону цитатник Великого Кормчего.
– Вонг был шпионом. Он ездил в СССР на фестиваль. Вот тогда-то его и завербовали.
Жао вспомнил, как соседский сын приносил в школу расписную деревянную куклу из России. Игрушка была странная – мало того, что беременная, так в животе у неё сидела беременная дочка, беременная внучка и так до седьмого колена. Учительница сказала, что русские сами беременные от рождения, и поэтому у них нет памяти и они переврали все законы марксизма.
Как можно было продаться таким уродам?
Жизнь становилась всё интереснее и интереснее. Занятия в школе отменили. Жао вместе с друзьями записался в Красную Гвардию. На собраниях они вспоминали, кто мог вредить революции, и шли их наказывать. Худшим врагом, разумеется, был директор школы: он всем ставил плохие оценки и не разрешал бегать по коридору. Его поймали, отлупили и выкинули в окно.
Потом командир решил проверить, не хранится ли у директора вредная литература. Пришли на квартиру – а там целый завал шпионских книг: на японском, русском и даже американском. Жечь их было очень трудно: все аж запыхались, перетаскивая тяжёлые тома во двор.
Одного из друзей Жао выпорол отец: он говорил, что нельзя мучить ни в чём не повинных людей. На следующий день несознательный папаша сам стоял самолётиком на площади.
– Люби отца, люби мать, но больше всех люби Председателя Мао! – кричали дети и пускались в пляс.
Единственное, что было плохо, – всё время хотелось жрать. Магазины позакрывались, карточки не отоваривались, зарплату родителям не давали… Жао вместе с другими детьми отправился в деревню на рисовые поля: партия приказала – пришлось ответить «Есть!». Когда он вернулся, их квартира была пуста. Все вещи разодраны, что-то украдено… Соседка сказала, что младший брат Жао разбил гипсовый бюст Председателя, чтобы сделать из него мелки – тогда все дети увлекались рисунками на асфальте. Кто-то донёс, и вскоре в дом нагрянула Красная Гвардия.
– Твоя мать очень плакала и не хотела уезжать, но их всё равно увезли, – сказала соседка и пошла ужинать.
Жао отправился по друзьям, но с ним никто не хотел разговаривать.
– Место предателя – в мусорной яме.
Прорыдав всю ночь в пустой квартире, Жао решил вернуться в деревню. Там была добрая тётя Пен, которая давала ему рис.
Разумеется, Пен не обрадовалась, когда на пороге появился грязный сопливый ребёнок. У неё было трое дочерей – их бы накормить. Но Жао был мальчиком, и потому его взяли в семью.
Работали от зари до зари. Денег не получали: оплата – тебя не тронут, если выполнишь норму. Деревенские мальчишки дразнили Жао «городским ревизионистом» и заставляли есть грязь.
Времена менялись. Мао умер, Культурная революция сошла на нет, начальство заговорило о Решительном Рывке.
Жао нравилась одна девушка, но жениться он не мог – денег нет, жилья нет. Девушка вышла за рабочего из города. Про городские фабрики рассказывали чудеса: пашешь всего двенадцать часов, имеешь два выходных в месяц и, главное, получаешь деньги.
– Общежитие дают! – соблазняли бывалые. – После работы можно пойти в клуб – песни попеть. А девочки там какие! Одна другой краше!
Собрав котомку, Жао подался в город. Ходил по улицам и ничего не узнавал. Кругом заводы, автомобили!
На фабрику его не приняли – сказали, что нужны только женщины моложе 25 лет. И тогда к нему подошла старуха. Угостила лепёшкой, спросила, кто и откуда.
– Богатая у вас деревня? Нет? Если все скинетесь, то, может, и ничего получится. Хочешь в Америку?
После этого разговора голова Жао гудела как монастырский колокол. Америка! Можно открыть свой магазин и продавать там всякие сласти. Можно купить швейную машинку для тёти Пен. Можно попытаться найти родных… Всего-то требовалось – собрать тысячу долларов задатка. А остальные девятнадцать тысяч Жао будет должен «хозяевам», которые привезут его в США.
На деревенской сходке долго судили и рядили. Тысяча долларов – неприподъёмная сумма. Но если всем скинуться, если Жао клянётся памятью предков вернуть деньги с процентами и, если что, помочь землякам перебраться в Америку, то тогда…
Путешествие заняло два года. Сначала пешком через границу – в Россию. Жао помнил, как чуть не поседел от ужаса, когда их поймали люди в форме. Проводник бойко залопотал с ними по-русски, сунул в руку пакет с белым порошком – на том и расстались. Поезда, ночёвки на вокзалах, драки с местными… Наконец добрались до Москвы – холодной, растрёпанной, сердитой. Жао две недели торговал на рынке – ни слова не понимая по-русски. Хозяева показали ему, как выглядят московские деньги и сколько их нужно брать в обмен на красивые сумки, сшитые из кусочков кожи.
Потом Жао посадили на самолёт и отвезли в Испанию, абсолютно легально. Сопровождающая девушка, смеясь, рассказывала, что испанские китайцы бессмертны: документы умерших переходят по наследству живым. Полиция никогда не придирается – для неё все китайцы на одно лицо.
Эмигрантов погрузили в трюм панамского судна, пахнущий рыбой и немытыми людьми. Спали по очереди. Голодали, болели… За кораблём шла стая акул: тех, кто умирал, выкидывали за борт.
К американскому побережью прибыли ночью. Без огней, без шлюпок велели выпрыгивать за борт. Кто-то утонул, кто-то доплыл. На берегу стоял человек, который велел всем загружаться в фургон.
Три месяца Жао прожил в Нью-Йорке, практически не выходя из кухни большого китайского ресторана. Хозяева были лютые: денег не платили, а тех, кто спрашивал, били по морде.
Однажды к Жао подошёл красивый юноша с серьгой в ухе.
– Ну как, долги будем возвращать?
Жао пытался объяснить, что денег ему не дают и уйти из ресторана не разрешают.
Юноша не поверил и обещал кары. Вечером пришли другие молодые люди и сказали, что либо Жао будет делать то, что ему говорят, либо его прирежут – а заодно и тётю Пен, и всех остальных поручителей.
– Пусть они за тебя ответ держат.
Жао поклялся выполнить всё, что от него требуется. Через неделю ему дали сумку и велели садиться на автобус дальнего следования.
– Приедешь в Лос-Анджелес, там тебя встретят.
Но в Калифорнии Жао встретили совсем не те, кто нужно. Горластые полицейские заломили ему руки и привезли в участок.
– Как там было хорошо! – с восторгом вспоминал Жао. – Чисто, люди вежливые. Кормили каждый день!
Из тюрьмы его вытаскивал Пол – это было одно из его первых дел. Он уговорил Жао дать показания против хозяев: оказалось, что тот только прикидывался деревенским дурачком, а на самом деле всё видел, слышал и подмечал.
В Нью-Йорке были произведены массовые аресты среди китайской мафии, а Жао за сотрудничество с властями получил новое имя, политическое убежище и работу у Пола. Домой, в Китай, было отправлено извещение, что он умер.
Несколько лет назад Пол ездил к тёте Пен – привёз ей швейную машинку и денег. Вспоминая приёмного сына, старушка очень плакала.
Жао установил в доме Пола диктатуру пролетариата. Ему нельзя мешать во время уборки, с ним нельзя не советоваться в делах, будь то покупка ковра или ремонт унитаза. В случае нарушений Папа Жао использует «китайскую месть»: как известно, лучший способ насолить обидчику – повеситься перед его окном. Жао, конечно, не вешается, но ходит с таким видом, будто уже сделал это, причём давно.
Пол только морщится:
– Не могу я его уволить. Мы в ответе за тех, кого приручили.