Ночь холодела, а я остывал.
Я сидел на веранде под самым краем крыши, моём любимом месте в доме, опёршись головой на стену дома и расслабившись в кресле-мешке. Когда-то я купил его за копейки с рук, и хоть оно заметно просело за время чужого и моего использования и приобрело заметные разводы по бокам от многомесячных прыгучих капель дождя, в нём было комфортно сидеть. Комары только просыпались и выходили на охоту, но я их не боялся – стаж жизни в загородном доме обострял инстинкты.
Со стороны мой дом выглядел мёртвым: свет в нём не горел, двери и окна были распахнуты, лёгкий ветер колыхал занавески. В таком виде он ощущался для меня как-то… проще. Его светодиодная лампочка не горела лицемерно уютным светом под потолком, не смотрела на меня осуждающе и не требовала вынуть из души ночь, чтобы я мог войти. И я не требовал от неё быть чуть потусклее. Но даже так мне не хотелось заходить в дом. Слишком много жизни и тепла во мне пробудил этот вечер.
Нет, дом, не сейчас.
Я словно выключил лишние функции организма и оставил только мозг и глаза, чтобы наблюдать и думать. Из одежды на мне были только шорты. Я снял, убрал, убил всё лишнее с себя и из себя. И теперь лежал. Остывал. Принимал и дальше в себя ночь.
С моего любимого места открывался широкий вид на небо. Небо сегодня было чистое. Я никогда не узнавал на нём созвездий, кроме одного – Большой Медведицы. Остальные звёзды располагались в каком-то беспорядке, постоянно мерцали и то и дело выпрыгивали из темноты, напоминая блёстки на чёрном бархате… Искорки.
Я вспоминал.
Новогодняя ночь. Чистое небо. Ни одной звезды не видно из-за городского освещения. Неожиданно свет гаснет. Световая завеса исчезает. И я увидел сотни искорок на городском небе. Я никогда не видел их так много.
Странный, совершенно иррациональный ветер тянет меня. Почему-то к мусорным ящикам. Собака пытается утащить что-то зубами из ящика. Что-то живое, что-то стонущее. Я отгоняю её. Нахожу едва живое существо. Не могу разглядеть в темноте, что это. Живое приключение на мою задницу. Заматываю в выброшенное одеяло и уношу домой, не понимая даже зачем. Человек – странное существо…
***
Когда дверь квартиры, наконец, поддалась, я пулей влетел в наполненную темнотой гостиную, скинув ногами обувь на лету, запнувшись об угол тумбочки и чуть не упав. Тело в руках неожиданно обмякло. Душа ушла в пятки. В голове было только одно слово – пожалуйста…
Я рухнул на диван со свёртком, быстро его разорвал и припал ухом к тому, что в темноте походило на грудь…
Жизнь едва слышными стуками прошептала мне, что она всё ещё на месте.
Душа вышла из пяток, и я моментально ощутил, как они умотались и изжарились. Расслабление пришло очень сильное. Я хотел только упасть рядом и лежать как можно дольше. Но оставались формальности. Я включил свет, скинул куртку, направился к дивану…
Расслабление как рукой сняло.
Пару секунд мой мозг уверенно говорил мне: «Мужик, это галлюцинации, всё нормально». Но с каждой новой секундой он признавал неумолимый факт:
«Нет, это реально».
На моей постели реально лежит пони. Фиолетовый пони. Со съехавшей грязной сумкой на боках, растрёпанной гривой, кровавыми разводами на теле и совершенно неестественно вывернутой задней ногой. Пони.
За окном взорвался первый новогодний фейерверк.
***
Твайлайт валялась на кровати, уставшая от утренней прогулки по квартире.
Её костыль был приставлен к кровати. Я сделал его своими не до конца прямыми руками почти неделю назад для её сломанной ноги. Опора под понячий таз и ножка костыля были обиты синтепоном и тканью для безопасного и худо-бедно комфортного использования. В этот раз единорожка смогла снять костыль сама, используя телекинез, хоть и не без трудностей. Её тело всем своим видом стонало «я заколебалась», и этот вид меня забавлял.
Я сидел рядом, специально поставив стул так, чтобы видеть единорожку в каждой точке моей квартиры. Сидел я так уже по привычке, сейчас в этой предосторожности не было необходимости – Твайлайт была близка к восстановлению. Поэтому я просто читал книгу, наслаждаясь национальным выходным и лишь иногда приподнимая взгляд. Усмехнувшись над позой единорожки, где-то в голове я поставил галочку напротив задачки «Прогулка» и углубился в…
Женя.
Я оторвался от книги и спокойно перевёл взгляд на Твайлайт. За неделю с лишним я привык к её телепатии и перестал вздрагивать, когда в мои мысли вторгался чужак. Единорожка уже лежала в расслабленной позе, и по множеству складок на простыне было ясно, что кувыркалась она долго. Она смотрела мне прямо в глаза.
Извини, что отвлекла.
– Да всё в порядке, – ответил я, как обычно, вслух. – В чём дело? Что-то с ногой?
Нет, с ногой всё хорошо. Я хотела спросить кое-что по поводу нашей вчерашней ссоры…
Я отложил книгу. Стыд от воспоминаний неприятно сжал горло. Вчера я впервые поспорил с единорожкой. С сильными эмоциями. А всё из-за совершенно дурацкой реакции на её желание выйти на улицу. Я испугался его. Не знаю почему, но…
Вот об этом я и хотела поговорить.
Так. А к этому я до сих пор не привык.
– Твайлайт, ты бы хоть притворилась, что ты не читаешь мои мысли, когда я молчу. Это неэтично. Сейчас я разрешаю, но когда научишься говорить… ну или вспомнишь свой язык, перестанешь так делать, хорошо?
Она кивнула и виновато улыбнулась, прекрасно прочитав, что я не злюсь. Затем скорчила задумчивую мину.
Просто… Вчера я почувствовала, как тебя пугает мысль о том, что я выйду на улицу. Почему?
Вот оно что. Что ж, обдумывать ответ нет смысла.
– Понимаешь… На улице много других людей. Они не такие, как я. Моя цель – поставить тебя на ноги. Их целью может оказаться исследовать тебя…
Я попытался представить все те стрёмные фантазии, которые возникали у меня при мысли, как Твайлайт могут исследовать.
Жуть…
– Кто-то может попросту испугаться тебя и… навредить. В общем, я считаю, что тебе безопаснее остаться дома.
Ты искренне так считаешь. Неужели все люди такие?
– Да нет же, нет, почему… – затараторил я, с тревогой осознав, что прямо сейчас могу запороть контакт цивилизаций. – Люди бывают разные. Прям совсем разные. Есть хуже меня, как я описал, есть лучше… Последних, возможно, даже больше. Просто у каждого своя жизнь и своя работа.
Не понимаю… – покачала головой единорожка. – Что значит «работа»?
– Когда человек занимается каким-то делом и получает деньги. А деньги… то, без чего не выжить. У кого-то такая работа – ловить незнакомых существ, у кого-то – убивать, у кого-то – исследовать… Они могут встать перед выбором: ты или они…
Я увидел по лицу единорожки, что мои слова ни радости, ни энтузиазма не вызывают. Я быстро свернул:
– Но это проблема отдельных людей. Люди в целом те ещё красавцы, на самом деле. Вот когда научишься читать, я тебе дам книги, где ты про это узнаешь… Человеческий ум способен творить чудеса…
Я даже не знал, о чём рассказать единорожке, и в голове проносились картинки самых разных изобретений, близких простому обывателю: смартфон, холодильник, микроволновка. Даже вспомнились сюжеты о технике из Лалилео, которые я видел по телевизору в детстве. Видимо, этого было достаточно – лицо Твайлайт загорелось.
– Здо… ро… во… – протянула неумело она.
Надеюсь, я научусь читать быстрее, чем говорить.
– Я тоже надеюсь, – улыбнулся я. – Но раз уж на то пошло, давай расскажу про то, что лично нравится мне. Например…
Мой взгляд, блуждая, упал на книгу, положенную мной на тумбочку. Точно! Я ткнул в неё пальцем.
– Например, книга! Ведь давным-давно их делали вручную, – я пошевелил пальцами. – Они были большие, толстые – писали их, так сказать, на века. Но такие объёмы текста писать было трудно и долго, и такую книгу могли сделать только в одном экземпляре. Лежал он, как правило, у кого-то главного. А я тут не главный, – я загадочно улыбнулся. – Но потом где-то лет пятьсот назад придумали делать металлические буквы и окунать их в краску…
Совершенно неожиданно в моём интергалактическом портфолио появилась первая страница: исполнение обязанностей посла и защитника Земли перед расой единорогов…
***
Только-только приготовленный суп привлекал меня паром. После работы я, даже будучи сильно голодным, ужинал только дома, чтобы совершенно любая моя стряпня вызывала безразмерное удовольствие. Я схватил ложку, быстро сыпанул перца и принялся хлебать суп. Когда первая волна счастья от желудка прошла по телу, я с блаженством отвлёкся на созерцание интерьера гостиной.
Единорожка внимательно читала какую-то книгу на диване. Её лавандовая шёрстка чудесно гармонировала с синей обивкой дивана. Тёмно-синий цвет её волос делал палитру цветов ещё интереснее. От ран и порезов на ней не осталось и следа, только небольшой, иногда выглядывающий из-под шёрстки шрам на правой щеке.
Её отвлекла моя шумная трапеза. Она с совершенно отрешённым, погружённым в свои мысли лицом посмотрела на меня.
– Прошу прощения. Буду есть тише, – примирительно подняв руку, сказал я и продолжил есть.
Краем глаза, однако, я заметил, что единорожка всё ещё пытливо смотрела на меня. Она оглядывала мои руки, иногда вглядывалась в мой рот и мои глаза. На лице её не было ни капли смущения, когда наши взгляды пересекались. Казалось, она хотела что-то во мне увидеть, прочитать. Разгадать меня. Мне даже показалось, что она опять читает мои мысли, но я откинул эту идею – она давно это не практикует.
В конце концов, когда поток внимания в мою сторону затянулся и стал смущать меня, я шутливо спросил:
– Твай, ты ищешь на мне магические чакры?
– Нет. Не сейчас, – серьёзно ответила она. – В книге рассказывается, что если во время беременности мать испытывала стресс, принимала алкоголь и вещества… то её ребёнок рискует проявлять антисоциальное поведение… иметь избыточный вес… – не привыкши ещё к таким словам и формулировкам, но понимая их смысл, Твайлайт монотонно вычитывала фразы из книги. – Они сильнее подвержены возникновению гипер… тонии, ши… шизо… ши-зо-фре-нии и депрессии.
– О, так это та книга про мозг. А не рано ли тебе такое читать?
– Я всё довольно хорошо понимаю, кроме… некоторых мелочей… – она всё ещё витала в мыслях и обдумывала текст. – Ги-пер-то-ния… Ещё не знаю, что такое ши-зо-фре-ния, но в книге об этом расскажут. Про депрессию тоже пока не всё понятно, но я как будто бы понимаю, что это.
– Каждый познает депрессию, хочет он того или нет.
– У тебя есть депрессия? – она снова начала пытливо на меня смотреть.
Кажется, я догадался, чего она хочет. Знала б единорожка, как сложно отвечать на такой вопрос. Особенно в моей стране. Но лучше б ей не знать.
– Она была… Сейчас её нет.
– От неё можно излечиться? – с удивлением спросила единорожка.
– По-видимому, – сказал я и слегка улыбнулся. Другого ответа у меня не было.
– Хм… – она задумалась. – Значит, депрессия у тебя была… Наверное, избыточный вес тоже имеется…
– Э, – я отодвинулся и поднял футболку. – Это не избыточный вес. Это ещё норма. Ну, с небольшим плюсиком.
– Хм…. – она сощурилась. – А что насчёт шизофрении и анти… ну, ты понял какого поведения?
– Нет. Да. Возможно… – я почесал затылок. – Честно, я сам в этих терминах не разбираюсь…
– Ты не читал эту книгу?
– Читал, но многое подзабыл.
– Может, я найду…
– Шизофрения – это что-то связанное с безумием, – начал вспоминать я. – Вроде как какие-то голоса, галлюцинации… то есть, видения, – исправился я в ответ на непонимающее лицо единорожки. – У меня такого нет.
– Голоса? – единорожка удивилась. – У меня есть голос в голове, когда я думаю.
– Не этот голос. Это… твой голос. Нормальный голос, если так можно сказать.
Впрочем, это большой вопрос. Этот голос никогда не выходит из головы ни одного человека. Трудно сказать, глядя на истории людей, является ли он даром или всё-таки безумием.
– С антисоциальным поведением то же самое. Это злость, агрессия… Ничего нет. Я даже не дрался никогда.
Твайлайт старательно переваривала услышанное, увиденное и познанное. Не представляю даже, насколько сильно поразила её эта книга. Меня она в своё время поразила. Понимает ли она вообще её правильно?
– То есть, можно сказать, что твоя мама ничего не употребляла и не испытывала стресса… Это значит, что она постаралась, чтобы с тобой всё было хорошо?
Совершенно внезапно мне было нечего ответить.
Может быть, она и старалась… Может быть, думала краешком мысли. Может быть, то, что она в итоге сделала, было изощрённой формой заботы. Хотел бы я знать. Да только это не так просто, когда она вот уже с лет пятнадцать живёт на другом конце планеты.
– Хотел бы я знать…
***
Твайлайт снова хандрила.
Поразительно, как легко это можно увидеть на её лице. До сих пор спокойное, сосредоточенное, задумчивое, заинтересованное, радостное или удивлённое лицо начинало источать грусть, словно солнце, целиком состоящее из пасмурных облаков. Как назло, я заметил её хандру лишь в начале рабочей недели, и хоть я мог поговорить с ней и как-то отвлечь её вечерком, днём она оставалась одна. Наедине со своими не особо весёлыми мыслями.
Мне даже не надо было узнавать причину. Какой-то отдалённый уголок моей души входил в резонанс с подавленностью единорожки, которая так и не восстановила свои воспоминания. Не имеет прошлого, будущее размыто и сомнительно, а настоящее – бетонная клетка, за которой сплошная опасность. До нашей с нею встречи на мусорке я сам чувствовал себя не лучше. Мне всегда чего-то не хватало, какой-то детальки, чтобы ощущать жизнь.
Хорошо хоть сегодня суббота, и я могу поработать для неё этой деталькой.
Я подошёл к Твайлайт, которая лежала на кровати с грустным лицом в не менее грустной позе больной собаки. Сел рядом и погладил её по шёрстке, потом по голове, слегка приминая чёлку, которая удивительным образом умудрялась всегда быть ровной, хотя я ни разу не видел, чтобы единорожка за ней как-то старательно ухаживала. Затем, слегка прихлопывая упругую гриву, спросил первое, что было на уме:
– Как дела?
– Никак… – отстранённо ответила она, явно погружённая в свои невесёлые мысли.
– Что будешь делать сегодня?
– Не знаю…
– Я смотрю, библиотека-то подходит к концу.
Я обратил внимание на книжную полку возле кровати. Единорожка, не особо разборчивая в книгах, читала с удивительной регулярностью всё подряд. Первой прочитанной ею книгой был сборник русских народных сказок, который я дал ей с мыслью, что это чтиво идеально для начинающих. Закончив, она поставила сборник на верхнюю полку слева и, недолго думая, начала читать следующую книгу в ряду.
Так она стреляла книгами сначала по одной раз в 3-4 дня, а затем, когда навык чтения подрос, умудрялась справляться с книгой за день. Удивительное создание. Она ставила картонный разделитель там, где брала последнюю книгу. Сейчас разделитель был на финишной прямой, на нижнем ряду от правой стенки его отделяло всего две книжки: подаренный мне ещё в школе первый том какой-то подростковой фантастики и толстенькая и довольно богатая карманная книжка про оригами.
– Угу, – ответила единорожка, даже не взглянув на полку, и вздохнула. – Заканчивается…
– Ты не хочешь завершить этот долгий путь? – сказал я и почувствовал волну странных чувств от двусмысленности этой фразы.
– Хочу. Но потом… Надо ведь после прочтения их рассортировать, – вяло заговорила она о своих наполеоновских планах. – А это время… Так стало лень… Хотя…
Она перевернулась на спину и взглянула в потолок. Мне показалось, что в её глазах мелькнула искорка.
– Я хотела написать свои мысли по поводу всех этих книг. У меня их появилось довольно много. Люди так по-разному пишут рассказы… Но у всех есть что-то общее…
Только мне показалось, что огонь в душе Твайлайт разжёгся, как единорожка снова обмякла и легла на бок, вздохнув. Вид угасания даже хуже вида угасшего…
– Расскажи мне, – ответил я.
Она посмотрела на меня с ленивым сомнением. Я продолжил:
– Мне интересно. Я… немножко увлекаюсь написанием книг, можно сказать. Я бы послушал твои мысли.
Твайлайт немного оживилась и ловко приняла сидячую позу. Каким интересным двигательным привычкам приходится обучаться пони из-за анатомии. Я залип, наблюдая за продуманными, словно бы человеческими движениями в совершенно не человеческом теле. Женственность единорожки, которая проявлялась в мелочах и ощущалась интуитивно, придавала им особую, необычно приятную грацию.
Твайлайт прочистила горло, выведя меня из состояния остолбенелого созерцания, и начала.
– Ну… в общем, я заметила, что у каждого рассказа есть свой главный герой. Обычно о нём рассказывается история, он главный участник, с ним происходят события. Но это не просто персонаж, которому уделяется больше всего внимания. Это… ну… г л а в н ы й персонаж. Не знаю, как сказать лучше… В каких-то книгах автор понимает это, и эти книги кажутся глубже, а в каких-то автор не понимает…
– Дай угадаю – в этих? – я бегло указал рукой на полке на корешки подростковой литературы. Я хранил эти простецкие книжки как воспоминания, иногда как уважение к людям, которые мне их дарили. Но стоит мне начать их читать… В общем, я их не читаю.
Твайлайт сощурилась и неуверенно кивнула.
– Да, в некоторых из них. О, я знаю, как сказать! История напрямую связана с главным героем и не может быть полноценной без него. Без остальных персонажей, если их заменить, история будет другой, но… всё равно будет. А без главного – не будет. Это будет просто последовательность событий, как хроника, совершенно не захватывающая и не интересная…
Её лицо вдруг помрачнело. Она моментально вернулась в позу понячего эмбриона, обхватив копытами голову, спиной ко мне. В этот раз эмбрион был более скрюченный, более маленький, более… уязвимый.
– Как моя жизнь… – услышал я приглушенный надрывный голос и пару всхлипов.
Зараза.
Я не придумал ничего лучше, кроме как погладить Твайлайт. Я вообще не знал, что говорить и что даже думать по этому поводу. Запрос на эмоциональную поддержку вернул ошибку. Критическую ошибку.
– Ты… продолжай. Продолжай рассказывать. Мне всё ещё интересно… Я послушаю, – только и выдавил я.
– Да всё такое… такое скучное, унылое, серое… Словно не жизнь… А хроника какая-то, – она плакала тихо, то и дело разрываясь всхлипами. – Проснулся, поел, почитал, уснул… Зачем это всё и почему… Как представлю, что это будет каждый де-е-е-е…
Она сжалась ещё сильнее и ещё сильнее послышались её рыдания. К моему горлу подступил комок, а к глазам слёзы – настолько сильно резонировала душа, что готова была расколоться.
– Скажи, это будет каждый день? Почему всё так? За что? Я же… я же ничего не сделала плохого… Почему моя история должна быть такой? Если я не главный герой, то где герой? Его нет? Я в чужой истории? Почему всё так… Ну почему-у-у…
Она продолжала рыдать, но уже с меньшей силой. Я с ужасом осознал, что испытывала эта единорожка каждый день, пока меня не было. Мне не надо было представлять, я знал, я прекрасно знал…
Твайлайт вдруг затихла и повернула всё тело ко мне. Сердце выматерилось на своём сердечном языке. Я видел единорожку раненой, испуганной, виноватой. Однажды ссорой я сам довёл её до слёз, хоть и не видел их. Но чёрт возьми, такой я её не видел. Лицо скривилось от гримасы боли, пол-лица было мокрым от размазанных слёз, а покрасневшие глаза блестели… И кричали. Так громко, что последние мысли вылетели из моей головы.
– Извини, пожалуйста… – она заговорила неожиданно ровно, явно прилагая к этому усилия. – Извини, мне стыдно. Ты мне так помогаешь, ты мне столько хорошего сделал… Я просто… Всё такое…
Она завыла, не удержав всплеск слёз, и закрыла лицо. Когда порыв успокоился, она утёрла лицо и продолжила:
– Просто всё теперь такое тяжёлое и неприятное. Вообще всё… Даже читать не могу… Не знаю… Не могу ничего поделать… Мне так плохо… Особенно когда я одна…
Я попытался погладить её, но она вдруг уткнулась мне в бедро и спряталась в нём. Тепло и влага от её разгорячённого лица быстро передались ноге. Ещё пару дней назад всё моё тело встрепенулось бы от такой близости…
Но сейчас мне было паршиво. Паршивее, чем может казаться. Ещё паршивее становилось от того, что я не мог сказать: «Ты должна пройти через это». Мой язык не поворачивался сморозить такую лицемерную и лживую глупость. Чертовски паршиво было от понимания, что виноват ты, виноват вдоль и поперёк. Каждое твоё решение вело к этому. И не из-за ошибки, а из-за умысла – не злого, скорее наивного, мечтательного, но всё же умысла.
Я ведь всё знал. Я знал эти мысли, но отгонял их, как диких животных, огнём работы, занятий и прочих отвлечений. Они отступали, но всегда были рядом. Я спрятался от них в бетонной клетке своей жизни. А потом пришла Твайлайт, и все они чудом разбежались. Но это оказалось иллюзией. Они отступили ещё дальше, но всегда были рядом.
Прости, Твайлайт. Каждый познает депрессию, хочет он того или нет. Я должен был об этом помнить. Я не должен был забирать у тебя прошлое, твоё честно полученное от жизни прошлое. Не должен был менять его на бетонную клетку. И нет, Твайлайт, ты не права. Ты не знаешь мой мир. Здесь каждому очевидно, что твоя настоящая история в миллионы раз более захватывающая, чем эта. Чем моя история. И я не удивлюсь, если ты в своей истории – главный герой.
Пора перестать отворачиваться и наконец узнать её.
– Твай… – тихо сказал я.
Единорожка уже почти не плакала, только всхлипывала, пустым взглядом смотря в пятна от слёз на ткани моих шорт.
– Хочешь, я расскажу, как ты появилась у меня?
Единорожка повернула ко мне своё измученное рыданиями лицо, которое охватило удивление.
– Что?
– Ты всё не спрашивала у меня об этом, а я думал, что само собой станет ясно, когда тебе надо рассказать… Но в итоге стало только очень-очень плохо тебе. Надо было сделать это раньше.
– Я… Я…
Глаза единорожки были по-детски распахнуты. У меня были такие же глаза, когда я узнал, что Деда Мороза не существует.
– Я даже не думала об этом… Я всё пыталась понять, почему я другая… Почему только я не человек. Почему всё для меня опасно… Но не могла. И я подумала: ведь я всегда была здесь, здесь безопасно. Наверное, так и должно быть… почему-то, но должно. Нет другого варианта. Я не думала над другими вариантами…
Естественно, ты не думала.
Даже если раньше Твайлайт имела хорошо развитое критическое и логическое мышление, большой жизненный опыт и знания, то теперь она была лишена практически всего этого из-за амнезии. Она была лишена поддержки ума. Как и у пятилетнего ребёнка, весь её мир – коробка. Ей крайне трудно, как и ребёнку, представить что-то за её границами. Это выглядит забавно и даже мило, но на самом деле это грустно.
Впрочем, это же и прекрасно – видеть, как на твоих глазах чей-то мир становится больше и сложнее, наполняется возможностями. В личности пробуждается энергия, она начинает активно жить и духовно обогащаться. Да, и ты в её глазах становишься меньше. Но без этого развития личность стагнирует и медленно умирает. Держать разум в коробке – преступление. Выпусти его, ибо живой и процветающий разум, ушедший вдаль по своему пути, гораздо лучше увядающего, но прикованного к тебе.
– Ты хочешь сказать, что раньше я была в другом месте? – с надеждой спросила Твайлайт.
– Скорее всего. Я не знаю, в каком. Но мне кажется, что точно не на этой планете.
Её глаза вновь округлились, лицо загорелось, и рот раскрылся от радости и восторженного ожидания. Прямо ребёнок. Господа, я только что стал отцом.
– Расскажи!
Меня обдало такой волной надежды, что я сам улыбнулся… и почувствовал лёгкую горечь от того, что моя помощь, скорее всего, окажется не такой уж и серьёзной.
– Предупреждаю сразу – я расскажу только то, что знаю и видел сам. А знаю и видел я не так много.
Твайлайт словно пропустила это мимо ушей. Да, рано или поздно я пожалею о последствиях этого дня. Но иначе я поступить не могу. Я бросил взгляд на тумбочку, где с самого Нового года покоилась сумка с двумя книгами. Бетонная клетка коробки должна быть разрушена.
– Ладно. В общем, это было 31 декабря, где-то три с половиной месяца назад. Я шёл с работы в не лучшем расположении духа. Вдруг там, где я шёл, резко отключился свет…
***
Мы с Твайлайт, тихонько причмокивая, ужинали супом.
С первых недель её жизни здесь, когда она ещё не умела говорить, у меня сложилась привычка поглядывать на неё во время приёма пищи, чтобы понять, подходит ли ей приготовленная мною еда. Я прямо-таки впивался в выражение её лица в попытках понять, что она чувствует.
С тех пор её меню давно укрепилось и практически не изменяется, Твайлайт научилась чётко и умело говорить, а вот моя привычка осталась. Было что-то удивительно приятное в наблюдении за тем, как она ест, перемещая магией ложку или вилку, тщательно прожёвывая еду травоядными зубами на узкой, почти человеческой челюсти, иногда балдеет от вкуса, а потом смачно проглатывает. Никогда не думал, что кто-то может так интересно есть.
А может, мне просто было приятно напоминать себе, что я ем не один.
Но сегодняшний вечер стал исключением. Мой взгляд уткнулся в тарелку с супом, и мне очень сильно не хотелось поднимать глаза. Казалось, словно произойдёт что-то страшное, взгляни я на единорожку. Мой больной ум решил, что надо всеми силами предотвратить катастрофу, и вместо единорожки я созерцал блеск света в масляных каплях супа.
Но кто я такой, чтобы останавливать естественный процесс?
Единорожка издала настолько громкое и протяжное «Хм-м-м-м-м….», что я всё-таки посмотрел на неё. По отрешённому лицу Твайлайт было видно, что она целиком погрузилась в себя. Только глаза заострённым взглядом быстро скакали от одного предмета к другому, показывая, словно спидометр, скорость пролёта её мыслей, несущихся по автостраде нервной сети. Впрочем, на чём бы они ни летали, топливо у них заканчивалось – лицо Твайлайт напряглось, взгляд застыл, и через секунду она с досадой цокнула.
– Блин! – она отложила ложку и спрятала лицо за копытами. – Не получается вспомнить больше.
– Мы потому и сели ужинать, чтобы отдохнуть, – сказал я и, ощутив прилив аристократичности, по-королевски смакнул очередную ложку супа. – Переключись, Твай. А то твои мозги можно перепутать с супом.
Она нетерпеливо и раздражённо вздохнула.
– Просто ответ как будто маячит перед глазами, а я не могу его ухватить. Вот поэтому я и ношу книги с собой – подобные заклинания так легко забываются, что оригинал постоянно надо иметь под копытом.
– Но сейчас бы книги тебе не помогли.
– Да! Потому что я, дура, прочитала заклинание не с копии, а сразу с оригинала! – она энергично махала копытами, и даже рог как будто сверкнул от злости. – Где он теперь? Ох, дура…
Она снова закрыла голову копытами.
– Да не дура ты, всякое бывает… – мягко сказал я. – Одна книга тебе только может помочь.
Твайлайт вопросительно взглянула на меня.
– Та, где говорится про одно доступное всем чудодейственное средство для возвращения памяти…
Взгляд единорожки посуровел, будто она готова была взорваться, но топливо у неё кончилось и на это. Она уронила голову на стол.
– Пожалуй, да, ты прав – надо просто поспать. У меня и правда с каждым днём заклинание вспоминается всё лучше.
– Вот-вот.
Единорожка продолжила есть, расслабившись, но по её глазам было видно, что она не успокоилась до конца. Снова застыв на пару секунд, она продолжила самобичевание:
– Зачем я только брала те книги? Ладно руководство по выживанию, но трактат по синорологии-то мне чем помог бы? Здорово, конечно, знать теорию границ между мирами, но что толку, если ты не можешь через них никак пройти?
– Хорошо, что мы не стали проводить испытания заклинаний оттуда на себе.
– Потому что это основы магической безопасности: не уверен – испытай на предмете.
– А что там говорится о том, с каких предметов нужно начинать? – я повернулся к ней всем телом и посмеивался. – Где теперь моя подушка, Твайлайт?
– Достал ты со своей подушкой, Женя! – беззлобно ответила она, хотя и неудача вспоминалась ей явно не в приятном свете. – У тебя их осталось ещё три. Я взяла её, чтобы никого случайно не покалечить… Я всё-таки думаю, что она не достигла стратосферы. Её можно найти где-то в пяти километрах к западу.
– Спасибо за наводку.
Закончив хихикать, я добавил:
– А книги тебе всё-таки помогли.
Твайлайт рассеяно угукнула. Крайне смешно видеть, как быстро стало мелочью для неё то, что всего три дня назад было прозрением. Видимо, любовь Твайлайт к чтению была с ней всегда. Иначе и не объяснишь, почему при виде книг из сумки, с которой я нашёл единорожку, у неё заболела голова… и она начала вспоминать. Каждый новый день – новые подробности.
Мне оставалось только сидеть с разинутым ртом и слушать историю о единорожке из страны разноцветных пони, которая жила-была в дереве-библиотеке, между делом овладела могущественным артефактом и решила семейную проблему монарха. Однажды она доигралась с одним заклинанием и попала в мир людей. Заклинанием, которая она так отчаянно сейчас пытается вспомнить.
Заклинанием, которому мой больной ум дал название «катастрофа».
По мне прошли мурашки, когда обнаружил на себе совершенно непривычный взгляд единорожки. Такой взгляд видят только тихие мальчики, когда та самая девочка наконец замечает их спустя года.
– Больше всего помог мне ты.
Сердце забилось сильнее. Суп отошёл на второй план. Не успел я что-то сказать, как единорожка продолжила:
– Ты спас меня. Но когда ко мне начала возвращаться память, я немножко обиделась на тебя. Всё это время ты не выпускал меня из квартиры и держал в неведении до последнего…
– Я… – таких слов, сжавших моё разогнавшееся сердце, я совершенно не ожидал. – Я не знал… Я просто не знал, как мне поступать дальше. Я хотел тебя уберечь.
– Я понимаю, – искренне ответила единорожка. – Я лишь потом поняла, что ты не желал мне зла. И даже подарил мне кое-что этим своим, – она улыбнулась, – проступком.
– Да? – я был взвинчен напряжением и удивлялся с удвоенной силой.
Твайлайт посмотрела куда-то в пустоту, а затем – в окно на улицу.
– Если бы память осталась со мной, то я знала бы, что мой настоящий дом не здесь. У меня была бы только одна цель – вернуться домой. Но без памяти я вновь стала маленькой беспомощной кобылкой в чужом большом мире. И я изучала этот мир с большим интересом, я столько всего узнала. На четыре месяца ты дал мне другую жизнь, другую себя, дал возможность пропитаться этим миром… Жаль, что он оказался враждебен. Но этот опыт я не забуду. Может, это был твой хитрый план? – она подмигнула.
Я нервно усмехнулся.
– Конечно. Каждый молодой человек на досуге придумывает тур для внеземных существ.
Она засмеялась, а потом грустно вздохнула, снова посмотрев на улицу.
– Теперь, когда память вернулась, я не могу медлить. Меня слишком долго не было в Эквестрии. И я… очень сильно скучаю по подругам. Все эти четыре месяца скучала.
Её лицо наполнилось такой печалью, что её рассказы о Магии Дружбы перестали казаться чем-то смешным и несерьёзным. В такие редкие моменты я понимаю, что всё идёт правильно. Так надо. Но я ничего не мог поделать с новой волной сильных эмоций.
– Жаль, что я с ними не познакомлюсь, – выдавил я из себя, подавив волну. – Заклинание может переместить лишь заклинателя. Ты так сказала. Для меня путь заказан.
Твайлайт посмотрела на меня с глазами, полными сожаления. Затем она сощурилась, и зрачки снова забегали туда-сюда в быстром мыслительном процессе. Она пробормотала?
– Да… возможно… возможно…
Она расслабилась, и теперь можно было видеть её усталость. Она уныло посмотрела на тарелку с остатками супа, и тарелка в лиловом облачке оттащилась к центру стола. Вдруг единорожка вскочила со словами «Я кое-что вспомнила!» и скрылась в спальне, затем вернулась с книжкой.
– Я ещё пару дней назад хотела попросить… Хорошо, что вспомнила. Научи, пожалуйста!
Я взял в руки книжку и понял, что это покетбук толщиной с половину указательного пальца про оригами, живущий со мной с далёкого детства. Финал длинного ряда Твайлайт. Я с детства любил книги за то, что они всегда такие маленькие и невзрачные, но несут столько идей, знаний, пользы… Мне они казались артефактами, и я собирал их как можно больше. Слава Богу, эта мания успокоилась быстрее, чем меня завалила гора пустых и безвкусных книг.
Но конкретно эту книжку я обожал с самой покупки. Таскал её с собой, пробовал из неё что-то новое в школе. Стал на пару дней звездой класса, когда обучился нескольким необычным моделям самолётиков. Да и вообще до самого выпускного меня помнили по оригами. Только по оригами.
Я открыл случайный разворот этой изрядно потрёпанной книги и попал на модель под названием «Звезда-1»
– А чего тебя учить? – пожал плечами я, кладя книгу на стол. – Тут вполне понятные инструкции. Дерзай!
– Мне кажется, по книге будет долго. И не так интересно, – она невинно улыбнулась.
– Хорошо. Хочешь, научу журавля делать? – я ткнул пальцем на обложку книги, где как раз их было два.
– Давай!
Я достал древнюю из-за отсутствия у меня принтера пачку А4 и начал волшебство. Хоть я и не занимался этим давно, годы школьной практики меня ещё не покинули. Я моментально получил квадрат, сложив часть листа по диагонали и оторвав лишнее путём размягчения складки. Квадрат получился настолько ровным, что я разгорячился от довольства самим собой и ускорился: вот уже квадрат уменьшился вдвое в базовую форму, вот он похож на некое подобие ромба, вот я уже делаю головку и хвост, расправляю крылья – вуаля.
– Вау… – Твайлайт бережно приняла магией журавля. – Здорово! А учить-то ты меня будешь?
Я засмеялся.
– Извини, увлёкся…
– Хотя погоди, – она притянула к себе лист бумаги. – Я что-то запомнила. Хочу сама попробовать. Какой классный приём ты использовал, чтобы получить квадрат! Это один из секретов оригами?
Мне было сложно понять, серьёзно единорожка говорит или нет, и я просто с улыбкой пожал плечами. Затем открыл книгу, по содержанию нашёл инструкцию к журавлю (который почему-то был «Журавль-2») и необходимой для него базовой формы и протянул единорожке, отметив места. Она угукнула, повесив магией книжку перед глазами.
Минуту-две она внимательно смотрела на инструкцию по сборке, переходя то на один разворот, то на другой. Она бормотала фразы вроде «чёткая геометрия» и «повторные складки». Когда она приготовилась, волшебная пыльца вокруг листка бумаги заискрилась и загорелась ярким фиолетовым свечением, и теперь уже мне приходилось поражаться.
Лист бумаги как по команде рванулся и начал безумно быстро вращаться в воздухе, шелестя своими бумажными краями и постоянно меняя форму. Твайлайт работала молча – а я едва успевал подмечать, на каком она шаге. Она действовала вполне уверенно. Ещё секунда, и пугающе резкие вращения завершились. Готовый журавлик мягко опустился на стол.
Я взял его и осмотрел. Складки были сделаны ровно и точно, словно руками робота. Такую модельку я мог сделать, только аккуратно и не спеша сгибая каждую складочку в течение получаса. Я пощупал их. Мощные. Как будто их по десять раз приглаживали линейкой. Модель выглядела отменно, растянула только Твайлайт этого журавлика слабо – но это была мелочь.
– Сделано замечательно. Для первого раза. Но магией это может сделать каждый, – я, натянув маску снисходительности, положил модельку на стол. Рядом с моей она выглядела особенно идеально – ни единой лишней вмятины.
– Даже ты? – прищурилась Твайлайт.
– Естественно, – ответил улыбкой я. – Меньше чем за полминуты.
– И чем прикажешь работать, если не магией? – произнесла она и, словно уже зная ответ на вопрос, опустила свой взгляд.
Она озадаченно смотрела на копыта.
– Издеваешься? Это же не руки!
На мгновение мне показалось, что это плохая, даже жестокая по отношению к Твайлайт идея. Если она будет работать копытами, ей придётся запастись терпением. Очень большим терпением. Один только журавлик может забрать у неё полчаса и больше. Некоторые люди не способны творить классические модели своими пальчиками, а пони с копытами… Издевательство, ещё как.
Но если уж на то пошло, артикли в немецком и французском тоже то ещё издевательство.
– Но и руки людей – не магия. Что ты чувствовала, когда складывала журавля?
– В смысле? – Твайлайт искренне не поняла вопроса. – Ничего. Я же просто складывала.
– Вот именно. Для твоей магии это задачка на минуту. Тебя нет в этом процессе.
Твайлайт смотрела на лист бумаги перед собой и живо представляла сложности, с которыми она сейчас столкнётся.
– Знаешь, последний раз, когда я в Эквестрии пыталась что-то делать своими копытами, выяснилось, что мне лучше стоять в стороне и заниматься руководством. Ну, без магии так без магии… – горько произнесла Твайлайт и притянула копытом один лист.
Я сразу заметил, что трудности она преувеличивала. Твайлайт достаточно ловко зацепилась за короткий край листа и попыталась пригнуть его к другому, как это обычно нужно делать для создания квадрата. Пони, всю жизнь живущий с копытами, управлял ими гораздо более уверенно, чем человек – рукой, лишённой пальцев.
– А квадрат магией можно сделать? – совсем жалостливо спросила Твайлайт.
– Можно. Но не нужно, – улыбнулся я.
Она издала смесь нервного смеха и рыданий. Затем осмотрела бумагу и попыталась прижать край. Похоже, у неё это получилось – она начала делать складку… И только закончив её, заметила, что она проходит криво.
Единорожка произнесла набор слов, имеющий мало смысла в русском языке, и я со странной гордостью осознал, что моя жизнь с удалась, раз мне довелось услышать от Твайлайт отборный эквестрийский мат.
***
– Вот и всё, – тихо произнесла Твайлайт.
Скамейка была очень низкой, и я как будто сидел на корточках. Ветер гулял по моим оголённым икрам, слегка ворошил ткань шорт и ворот рубашки. Вместе с бархатной, безопасной темнотой это было очень приятно. Здесь мне в принципе было необычайно приятно каждую секунду времени. Больше нигде у меня не было возможности посидеть на скамейке с Твайлайт. Больше нигде мимо нас не будут проходить парочки пони и приветствовать блаженной понимающей улыбкой.
Почему мне, человеку, так хорошо в Эквестрии?
Я с особым удовольствием рассматривал место на горизонте, откуда божественная сила Принцессы Луны поднимала ночной спутник. Он появился за Кантерлотом, и силуэт замка превратился в зловещую когтистую лапу – совсем не те величественные пики башен, которые я видел днём. Луна выглядела очень похоже на земную, только, казалось мне, кратеры на ней располагались в каком-то другом порядке. Но так ли я хорошо помнил их расположение на своей Луне?
Так ли часто я вообще выходил на улицу ночью на Земле? Кажется, я делал это очень и очень давно, когда в моей жизни было полно перекрёстков, и я беззаботно проезжал их, думая, что так будет всегда. Я не думал, что когда-нибудь за перекрёстком начнётся длинная прямая дорога, и никакого выбора не будет ещё очень и очень долго. Получил ли я сейчас своё право выбора?
– О чём думаешь? – спросила меня единорожка.
– О своей жизни, – сказал я, смотря на прикрытый мраком тихо работающий фонтан. – Последние года три-четыре в ней ничего не менялось. И сейчас эти года кажутся такими маленькими… Меньше тех месяцев, что ты пробыла у меня.
– Это… хорошо? Или плохо?
– Откуда мне знать? – пожал плечами я. – Но я всё думаю, станет ли моя жизнь снова такой же маленькой. И более того – снова ли уменьшусь я для неё?
Твайлайт хихикнула.
– Это хороший вопрос, потому что ты довольно-таки большой.
– Да… – рассеянно сказал я. – Я как-то забыл об этом. Только смотря на тебя, я понимаю, какой я большой.
Я положил руку на бедро и почувствовал выпуклость в кармане. Я достал оттуда брелок, сделанный из необычного стекла, словно сплавленного из стёкол разных цветов настолько тонко, что оно казалось радужным с любой стороны. Брелок был оформлен в виде облачка, из которого бьёт молния. Внутри беспорядочно скакал и вспыхивал огонёк, слегка освещая нас с Твайлайт и скамейку. Из-за цвета стекла огонёк походил на беспокойную радугу, пойманную в банку. Я осторожно положил брелок на скамью и старался его не задевать. Брелок имел интересную особенность – стоило тряхнуть его, и пойманная в него молния разразится громом. В натуральную громкость. Да, огонёк такой же яркий, беспокойный и шумный, как и пегаска, которая подарила мне его.
– Жень… ты же понимаешь, что не сможешь забрать их подарки с собой, да?
Брелок был всего одним из пяти подарков. В библиотеке осталась коробка разноцветных кексиков, шёлковый платок-галстук с вышитыми синей нитью тремя кристаллами, бережно связанный шарф в яблочных цветах, а также мешочек с пыльцой, привлекающей бабочек. Простые, скромные, но горящие личностями своих создателей подарки.
– Я знаю.
Я взглянул на Твайлайт – никогда её лицо не было таким отчаянно виноватым.
– Я не знала, что они все принесут подарки… Иначе бы я сказала им… – она страдающе выдохнула. – Это моя вина.
Она говорила не про подарки.
– Твай… – я хотел предотвратить бурю. – Взгляни на это хорошей стороны. Я и представить себе не мог вчера, что окажусь здесь. Ты так ловко всё провернула…
Я увидел в темноте дрожащий блеск в её глазах и замолк. Она старательно не издавала звуков, но я слышал, как прерывалось её дыхание.
– Не надо было рваться на ночь глядя, как только я всё вспомнила. Надо было подумать чуть подольше. Спланировать чуть-чуть подальше… Не откладывать на потом со слепой верой, что всё образуется… Не знаю, что бы я могла придумать. Но если бы я знала, что мне придётся прощаться меньше, чем через сутки…
Она дёргалась, досада так и рвалась из неё, досада по своим ошибкам, которые она уже не может исправить. Досада по тому, что умная Твайлайт не может надоумить глупую Твайлайт. Точно так же досада, как и в предыдущий вечер. Неужели она не видит, как бессмысленна эта досада? Ошибки не исправишь, сколько себя не кори. Впрочем, не мне её учить. Как будто я сам никогда не чувствовал досаду от своего бессилия.
Как будто я прямо сейчас не чувствую досаду.
– Однако… я не хочу портить вечер, – единорожка заговорила вдруг очень спокойно. – Будет ещё хуже, если единственный твой вечер в Эквестрии закончится сожалениями.
Какая же всё-таки ты сильная, Твайлайт.
– Ну… – я принял более расслабленную позу. – Немножко досадно, что мне нечего будет показать другим. Никто ведь не поверит. Даже я сам через десятки лет.
– Я бы не хотела, чтобы ты остался без напоминаний. Ты ведь сам дал мне их…
– О чём ты?
– Вернее, я их взяла. Ты помнишь ту книгу по оригами? Когда я уходила, я забрала её.
Сначала во мне вспыхнуло что-то вроде недовольства, но потом оно успокоилось, словно я вспомнил, что Твайлайт всегда можно доверить книгу. Несмотря на то, что я больше эту книгу никогда не увижу.
– Ай-яй-яй. Книжки без спросу брать нельзя.
– Больше так делать не буду, – улыбнулась она.
После минуты тишины Твайлайт тронула меня копытом и сказала:
– Я ведь так и не сделала тебе подарок.
– Разве? А как же экскурсия по волшебной стране с бесплатным питанием…
Она тепло засмеялась, подарив мне чувство маленького подвига.
– У меня есть ещё подарок. Он остался в библиотеке. Погоди-ка…
Она прищурилась, рог засветился, и темноту вмиг разогнала фиолетовая вспышка, в свете которой я сразу понял, что за подарок единорожка мне приготовила. Горло что-то сдавило.
– Пока ты гулял по Понивиллю, я потратила на него, наверное, почти два часа. Я старалась.
На мою ладонь лёг испещрённый лишними складками, но имевший такие аккуратные и точные уголки бумажный журавлик, и облачко вокруг него с искорками хлопнуло. Он был из эквестрийской бумаги, которую я для простоты называл пергаментом, хотя она была сделана из другого материала и по другой технологии. У журавлика были до упора оттянуты крылья. Моя школа.
– Одними копытами? – спросил я.
– Да.
– Ты молодец. Нет, больше – ты просто чудо, – я поднял журавля выше. – Думаю, ты заслужила мою книгу.
– Какая честь, – Твайлайт сделала наигранно удивлённое лицо. – Какая неожиданность.
– Возможно, ты привнесёшь оригами в Эквестрию.
Наигранность ушла, а удивление осталось.
– Это слишком.
– Я думаю, сложить копытами журавля, будучи знакомым с оригами около суток, достойно того, чтобы было «слишком».
– Наверное, – улыбнулась она.
– Жаль, мне не судьба оставить его себе, – вслух подумал я и умолк, разглядывая журавля. Магическая аура вытянула его из моих рук.
– Не нужно лишний раз думать об этом, – журавлик подлетел к левой части моей груди, почти к сердцу. Он загорелся ярче, и кусочек ткани рядом с ним тоже. Вспышка – и на моей рубашке только что появился новый карман, в который аккуратно вошёл журавлик.
– Вау, – только и сказал я. – Спасибо.
– Спасибо тебе. За всё.
И тебе тоже спасибо за всё, Твайлайт. И даже больше.
Ночь проникала в мою голову. Мне стало по-детски страшно, когда я подумал, что больше не увижу день в Эквестрии. Как будто не я скоро покину этот мир, а мир умрёт вокруг меня и больше никогда не очнётся. А вместе с ним умрёт и Твайлайт. Возникло безумное желание забрать её с собой, туда, где при всём ужасе, боли и несправедливости жизни после самого тёмного часа следует рассвет, а не смерть. В тот настоящий мир, а не мир каких-то глупых сказок о дружбе, магии, где всё кончается хорошо и никто не держит ни на кого зла. В мой мир, где нас только двое, где мы легко погибнем друг без друга, но останемся вместе.
Только кто я вообще такой? Чужой для этого мира человек. Гость. А по существу – призрак, находящийся здесь лишь по чужой воле. Мне просто повезло хотя бы оказаться здесь, чувствовать этот мир, его звуки, цвета и прикосновения, пусть и на какие-то двенадцать-тринадцать часов, из которых у меня осталось совсем немного. А потом я уйду в реальный для меня мир. В мой мир. Там, где я давным-давно уже погиб в одиночестве.
Ночь была в моей голове. Я встал, повинуясь ей, и пошёл в библиотеку. Я чувствовал – Твайлайт идёт за мной. Ветер приятно обнимал нас, то ли радуясь, то ли жалея. И казалось, что двери библиотеки открывали ворота в какой-то лимб. Я узнавал детали, но всё было другим. Это уже была не Эквестрия. Эквестрия умерла. Что со мной?
Остатки сознания вспомнили: Твайлайт предупреждала об этом. За несколько минут до окончания действия заклинания, когда запас его энергии иссякает, аватар – так называлась моя сущность в Эквестрии – может начать распадаться досрочно и по кусочкам-частичкам возвращаться обратно. Это приводит к помутнению рассудка, побочному эффекту, вызванному фрагментацией удерживаемого заклинанием сознания. Процесс начался.
Но разве моя боль, сожаление, страх – это всё одно большое помутнение? То, что я здесь чужой – всего лишь плод моей фантазии? Мир отвергает меня самым отвратным способом, прожёвывает и выплёвывает. Эквестрия, мир удивительных фантазий, избавляется от чужеродного организма, как самое обычное животное.
Я почувствовал, как спина ушла во что-то мягкое, и понял, что это кровать. Вернее, её местный аватар. Теперь для меня весь мир состоял из аватаров: аватар кровати, аватар окна, аватар ночи, аватар потолка и аватар Твайлайт, который смотрел на меня аватаром ужаса.
– Женя, ты как? Уже началось?
Мимо пробежала зелёная тень, напоминавшая о существе по имени Спайк, издала похожие на него звуки и ушла – возможно, за настоящим Спайком. Я почувствовал огромную волну тошноты, утопившую меня, заставившую меня задыхаться. Как-то ослабить её не удалось. Стало не только страшно, но и паршиво. Каждое приятное чувство, испытанное мной, обернулось своей противоположностью: болью, отвращением, неприятием.
И только одно чувство не могло измениться. Фиолетовое, издающее свечение пятно с двумя большими, яркими глазами нависало надо мной. Всегда красивое, всегда желанное, всегда живое, оно казалось сейчас таким в миллионы крат сильнее. Все чувства, вся боль ушла. Ушла форма, осталась истина. Фиолетовый круг и красивые глаза.
Сами собой мои губы зашевелились в единственных словах, которые я считал важными:
Часто говорят среди людей,
Что Бог жесток, что правды нет.
Но не каждый может стать сильней,
Дарить другим тепло и свет.
Пятно стало большим и соприкоснулось со мной. Я чувствовал его тепло, чувствовал его живительную мокроту, воду, исходящую из смерти и жизни и в них же приходящие.