Образ противника в восприятии российских военачальников во второй половине XVIII в.
Виктор Иванович Дуров
канд. ист. наук, старший преподаватель Воронежского государственного медицинского университета имени Н. Н. Бурденко
Аннотация. В статье автор исследует восприятие российскими полководцами своих противников в рамках военных конфликтов второй половины XVIII в. Для анализа были выбраны П. А. Румянцев, А. В. Суворов, Ф. Ф. Ушаков и М. И. Кутузов. В ходе исследования установлено, что главными факторами, повлиявшими на формирование образа противника, являлись культурная близость, принадлежность к дворянскому сословию, лояльность монархическим устоям и уровень религиозности.
Ключевые слова: образ Другого, интеллектуальная история, военное искусство, история России, разделы Польши, русско-турецкие войны, II антифранцузская коалиция.
В современной историографии все больше исследователей обращается к проблемам взаимодействия культур, восприятия народов друг другом, формирования образа Другого. Изучением образов занимается специальная дисциплина – имагология. В ее арсенале методология, имеющая междисциплинарный характер. Исследования строятся на бинарной оппозиции «свой – чужой» (мы – они/ другие). Наиболее остро она проявляется во время военных конфликтов. К сожалению, отечественные военные историки редко используют потенциал имагологии. Конечно, на то есть объективные и субъективные причины. Однако, как нам представляется, привлечение междисциплинарного подхода позволяет расширить наши знания о менталитете и установках, действовавших в определенных исторических периодах отдельных людей.
XVIII в. заслуженно считается «золотым веком» российского военного искусства. Большая роль в этом принадлежит полководческому гению Петра I, П. А. Румянцева, А. В. Суворова и Ф. Ф. Ушакова. Их биографии и полководческий путь хорошо исследованы. Но в настоящей статье мы обратимся к анализу образа противника в восприятии российских полководцев и флотоводцев. Объектами исследования послужили П. А. Румянцев, А. В. Суворов, Ф. Ф. Ушаков и М. И. Кутузов. Заметим, что, несмотря на упоминания в их биографиях и специальных исследованиях по истории военного искусства народов и этносов, против которых они вели боевые действия, специальных работ о представлениях военачальниками своих противников нам неизвестны.
Актуальность данного исследования обусловлена следующими соображениями. Во-первых, одним из принципов военного искусства является объективная оценка врага и знание его приемов[105]. Во-вторых, не вызывает сомнений, что названные выше российские военачальники были представителями своей эпохи, со своими личными пристрастиями и отношением к действительности. За время военной службы они встречались со многими противниками: турками, французами, пруссаками, крымскими татарами, ногайцами и другими. География их активности обширна: от р. По на западе до Урала на востоке, от Средиземного моря на юге до Финляндии на севере.
Хронологические рамки исследования очерчены началом Семилетней войны 1756–1763 гг. и участием Российской империи во II антифранцузской коалиции в 1798–1800 гг. Именно в Семилетней войне проявились решимость и инициатива П. А. Румянцева, а А. В. Суворов получил боевое крещение. Громко заявляет о себе А. В. Суворов в ходе польской кампании 1768–1772 гг. и русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Последняя знаменует собой вершину полководческого искусства П. А. Румянцева в битвах у Рябой могилы, р. Ларга и р. Кагул (1770). Здесь же первый боевой опыт получает М. И. Кутузов, зарекомендовав себя храбрым и энергичным офицером. Наибольшую известность А. В. Суворову и Ф. Ф. Ушакову принесла русско-турецкая война 1787–1791 гг., когда Турция пыталась вернуть себе Крым и установить влияние в Грузии. Победы под Фокшанами, на р. Рымник (1789), под Измаилом, Керченское морское сражение, сражения у о. Тендра (1790) и у мыса Калиакрия (1791) золотыми буквами вписаны в военную историю России. М. И. Кутузов отличился при штурме Измаила, затем участвовал в польской кампании 1792 г., после чего был направлен чрезвычайным послом (17921794) в Константинополь. Из столицы Османской империи он продолжал следить за делами в Польше, которые имели существенное значение во внешнеполитическом курсе России. Для предупреждения возможного вторжения османов на польско-турецкую границу в апреле 1794 г. был направлен П. А. Румянцев. В польской кампании 1794–1795 гг. решающую роль сыграл А. В. Суворов. Вершиной полководческой карьеры А. В. Суворова и Ф. Ф. Ушакова стало их участие в кампаниях II антифранцузской коалиции (битвы на р. Адда, Треббия, альпийский поход, штурм Корфу и освобождение от французов Ионических островов и Южной Италии). Здесь прерывается боевая деятельность А. В. Суворова и Ф. Ф. Ушакова. Хотя полководческий путь М. И. Кутузова продолжился, но он связан с несколько иной внешнеполитической обстановкой и поэтому оставлен за рамками исследования.
В данной статье мы проанализируем отношение российских военачальников к туркам, французам, пруссакам и полякам. На такой выбор повлияли следующие критерии: масштабы военных действий, командный статус военачальников, внешний (по отношению к Российской империи) характер событий. Основную группу источников составили публикации частной переписки, донесений, реляций, рапортов российских военачальников, изданные в 1949–1959 гг. в сериях «Русские полководцы» и «Русские флотоводцы»[106]. Для нас представляют интерес оценки российскими военачальниками организации, боевой подготовки противников, полководческих качеств их лидеров.
В конструировании образа Другого в современном обществе ведущую роль играют СМИ, художественная литература, публицистика и т. д. В XVIII в. такое конструирование было ограничено уровнем технического прогресса и, как следствие, масштабами охвата населения. Простые крестьяне не имели контактов с иностранцами, мало о них знали. Думается, что основным критерием для них служила религиозная принадлежность. Для интересующей нас эпохи представления народов друг о друге складывались под влиянием следующих факторов: во-первых, уровня хозяйственного, общественно-политического и культурного взаимодействия между ними; во-вторых, отражения в общественном создании этого взаимодействия; в-третьих, структуры общественного сознания (сословное или национальное)[107]. И наконец, в формировании массовых представлений более активное влияние начинают оказывать географические факторы (например, возможность путешествий)[108].
Дворянское сословие могло иметь сформированный образ Другого благодаря близости к источникам знаний и возможности путешествовать. Главным маркером для представителей XVIII в. продолжала играть религия, но современные исследователи пришли к выводу, что инаковость в вероисповедании не являлась причиной неприятия[109].
Анализ писем, реляций и рапортов российских военачальников в ходе участия в русско-турецких войнах показывает, что они не оценивали высоко турецкое военное искусство в общем и турецких военачальников в частности. Схожее мнение они высказывали о боевой подготовке и боевых порядках турок. Так, в рапортах сообщается о «неприятельских толпах», или «кучах», применительно к построению конницы[110]. Хотя в плане кампании на 1770 г. П. А. Румянцев отмечал превосходство российской пехоты над турецкой, в то же время указывал на «многолюдство» турецкой конницы против русской кавалерии. Поэтому он не видел целесообразности в ее применении против преобладающего противника[111].
В источниках массово встречаются сообщения о беспорядочном отступлении турок после встречи с русскими. Схожая ситуация была на флоте, где противник часто избегал сражений или плена благодаря легкости своих судов[112]. С целью остановить бегство некоторые турецкие военачальники открывали огонь по своим, но, не имея успеха, вскоре сами следовали за войском[113]. Так, описывая сражение на реке Рымник, А. В. Суворов сообщал о попытке великого визиря Юсуф-паши удержать бегущих увещанием к Корану и открытием огня «до 10 раз из пушек» по своим. Эти меры, однако, были безрезультатны. В рапорте П. А. Румянцева об итогах сражения при Кагуле читаем: визирь «Магометом[114] великим пророком своим и салтанским именем силился восстановить опрокинутых». Но те отвечали, что «нет сил наших бить с места россиян, которые огнем, как молниею, разят»[115]. О более слабой боевой подготовке турок в сравнении с русским солдатом находим и другие подтверждения. А. В. Суворов писал, что «там, где прошли варвары, пройдут и наши» или неприятель «уступил мужеству» наших войск. Схожая ситуация отмечалась Ф. Ф. Ушаковым после сражения у о. Фидониси (1788): «весьма выгодно практикованным подраться регулярным образом против неискуства»[116]. В 1790 г. в одном из писем Ф. Ф. Ушаков прямо заявлял, что «сильного противника против себя не видел». Турецкий флот избегал сражения и укрывался в укрепленных бухтах[117].
Однако есть сообщения и о жестоких сражениях. Например, повествуя о битве при Кинбурне в 1788 г., А. В. Суворов писал о «великой храбрости» турок при обороне своих позиций, затем они «как тигры бросались на нас и наших коней <…> многих переранили». При Рымнике русский полководец хвалил действия янычар и «арапов», сообщал об опасностях от брошенных повозок с боеприпасами, у которых бегущие турки успевали поджечь фитили[118]. Уважительно Ф. Ф. Ушаков отмечал действия турецкого капудан-паши Дж. Г. Хасана-паши у о. Фидониси, который «бросился с чрезвычайной скоростью», атаковал, «как лев», русский авангард и «дрался <…> с чрезвычайным жаром»[119]