Геммы. Орден Сияющих - читать онлайн

Дело № 6 Пеняй на себя

Путешествие до Букавы должно было занять около недели, и так оно и вышло. Все трое и дружелюбный кучер Советника бодро преодолевали версту за верстой, переправились через реку Льняну, затем взяли южнее. Чем дальше от столицы, тем в худшем состоянии были тракты, но пока это не доставляло больших проблем – весна не слишком торопилась вступать в свои права, и дороги еще не развезло. По пути Диана и Илай рассказали Катерине о своих приключениях, причем говорила больше Диана, не скупясь на самые позорные подробности, за что Илаю хотелось ее придушить, но Катерина так заливисто хохотала, что он махнул рукой.

Катерина в ответ поведала о своем необычном таланте. Чаще она видела будущее, но так хаотично, что большая часть предсказанных событий либо никак ее не касалась, либо было неизвестно, когда именно они произойдут. К тому же будущее изменчиво. Видения досаждали, отвлекая Рину от настоящей жизни, но избавиться от них было невозможно.

– Я могу увидеть то, что будет через несколько минут или через десять лет. Или, к примеру, узнать, что ждет продавца глазированных яблок, что случайно коснулся меня, когда я протянула ему монету. Видения и голоса преследуют меня постоянно, но порядка в них нет. Как нет мне покоя. Это как назойливая болтовня за тонкой стеной, – рассуждала она, обмакивая кисточку в банку с кремовой сурьмой. – Стучи – не стучи, все равно бормочут.

Прошлого она почти не касалась, разве что могла погрузить человека в его же собственные воспоминания, которые, как оказалось, тоже могут лгать.

Дар оказался слишком капризным, чтобы пользоваться им ради своего блага, но кое-что иногда удавалось узнать.

– Что же касается моей жизни, всегда есть шанс, что ситуация станет опасной, – объясняла она, выводя на щеке Дианы маленькую птицу. Она взяла с собой целый ридикюль, полный красок для лица, и развлечения ради разрисовывала обоих своих сопровождающих. Илай смущался, но не перечил. – Но пока видения о далеком будущем не изменились, можно не слишком беспокоиться.

Хотя представления барышни Дубравиной об опасности оказались весьма специфичными. В один из дней пути Диана разнылась, что ей скучно, на что Рина с лучезарной улыбкой заявила, что скоро станет очень весело. Фраза забылась в потоке общей болтовни, а примерно через час на их карету напали разбойники. Будь с ними Норма, она бы закатила глаза и сказала, что этого следовало ожидать – богатый экипаж на пустынной дороге да без охраны. Но Нормы с ее познаниями в криминальной статистике здесь не было, а потому засада стала сюрпризом.

Больше, правда, удивились горе-бандиты, когда из кареты с гиканьем выскочили двое геммов, одетых в гвардейскую форму и с размалеванными лицами. А пока Илай с Дианой крутили не шибко многочисленных лиходеев, вооруженных пистолями и дубинками, благородная девица хлопала в ладоши и прыгала, крича со шлеменским акцентом: «Вот потеха так потеха!» Разбойников было решено оставить связанными у верстового столба – как сказала Рина, скоро мимо должен был проехать местный урядник.

Но, стоит признать, Рина не всегда бывала так оживленна – чаще она сидела, безучастно уставившись в одну точку, а губы ее непрестанно шевелились, но не издавали ни звука. Так она проводила по нескольку часов, а когда приходила в себя, сначала бывала задумчива и только потом вновь начинала интересоваться окружающим миром, причем так активно, будто пыталась нагнать отобранное видениями время. И чем ближе они подъезжали к Букаве, тем дольше становились эти призрачные бдения. А потому Илай готов был стерпеть все, что бы ей ни пришло в голову. Даже румяна и мушки.

Одна мысль не давала Илаю покоя: не слишком ли он уподобился Михаэлю, которого ранее почитал за кумира? Тот в свое время тоже, можно сказать, выслужился и перешел с военной службы на придворную. Тоже выполнял различные поручения знати и вот – со слов Дианы – вскоре должен был обвенчаться с племянницей князя Клюкова. Не то чтобы Илай смел надеяться на подобное, но его тревожило – а искренен ли он сам или просто поддался фантазии, увидев высокородную деву в беде? Прекрасную и уязвимую. Остался подле, затем втерся в доверие к ее отцу-вельможе, чтобы в будущем…

Нет! Илай со зла боднул волнистое стекло дверцы кареты. Михаэль, хоть ныне и безземельный, а все же урожденный князь Кустодеев. У знати свои законы, быть может, этого достаточно. А кто Илай? Сын рыбака. Вот и глупо даже задумываться о подобном. За окном медленно занималась заря, но он все еще мог видеть свое отражение. Хоть Илай и сменил мундир с синего на красный, но, в сущности, остался прежним, разве только осунулся слегка.

Он сфокусировал взгляд на мелькающих черных деревьях за окном – прежнее княжество Белоборское, на территории которого располагался город Букава и родовое гнездо Дубравиных, славилось своими густыми лесами. И тут на его лицо упал бледно-золотой блик растущего солнца, чтобы подсветить… подсветить на его лице…

Не веря глазам, Илай потянулся дрожащей рукой к ридикюлю с красками – там лежало круглое зеркальце. Он поднес серебряный кругляш к носу, чтобы убедиться, что ему не почудилось, и едва удержался от радостного вопля – над губой, слева, вырос волос! Настоящий! И такой длинный, что удивительно, как он его не заметил раньше. Илай осторожно потрогал его, чтобы убедиться, что он родной и растет прямо из кожи. В груди разлилось тепло и нечто похожее на гордость. Сегодня один волос, а через неделю уже драгунские усы, кончики которых можно будет подкручивать кверху, бросая из-под тульи загадочный и мужественный взор. Все ж таки не зря он тогда втихаря позволил одной из священных ящериц обмусолить его лицо! Наудачу.

Видимо, он все же слишком расшумелся – Диана подняла голову с расшитой думки и открыла один ярко-зеленый глаз.

– Чего барагозишь? – шепотом осведомилась она.

Катерина еще спала, свернувшись клубочком в гнезде из меховых покрывал.

– А ты приглядись! – не удержался Илай от похвальбы и подался ближе к сестре.

Та пристально рассмотрела его лицо и наконец обнаружила причину такого волнения.

– Фу, – сморщила она нос. – Как из бородавки торчит. Дай выдерну! – И сразу потянула к драгоценному зачатку уса руку.

– Нет! – Илай закрылся ладонями. – Не трогай!

– Не позорься, – пыхтела младшая, пытаясь добраться до цели. Илай отбивался.

Их возня все-таки разбудила Рину. Она выпрямилась и уставилась на них осоловело, точно пытаясь понять, снится ли ей это или же происходит наяву. Затем зевнула, потянулась и с любопытством выглянула в окно.

– О! – выдохнула она, указывая пальцем куда-то вдаль. – Мы почти приехали. Вон наш замок.

Выкрутившись из локтевого захвата сестры, Илай отряхнулся и посмотрел в ту сторону. И впрямь – на высоком холме с обрывом громоздился старинный, а оттого не слишком изящный замок с приземистыми квадратными башнями и крепостной стеной.

– Дедушке вы понравитесь, – с улыбкой сообщила Рина. – Даже жаль, что надолго мы здесь не задержимся.

Вскоре промерзшая земля под конскими копытами сменилась деревянным настилом городских дорог Букавы, а ближе к ее центру даже булыжной мостовой. Несмотря на раннее утро, было видно, что город кипит своим бытом – звенела и коптила небо кузня, торговцы занимали места на площади, отовсюду доносились запахи выпекаемого хлеба и густых сливок. Также Букава казалась на редкость чистенькой, словно ее улицы не просто мели, а отмывали щетками.

Процокав через пробуждающийся городок, экипаж свернул на извилистую дорогу, ведущую к вершине холма. Илай оправил форму и заранее приосанился, девушки тоже привели себя в относительный порядок. Все трое и наверняка кучер могли мечтать только о том, как бы размять кости и отдохнуть после долгого пути, тем более что последние сутки они нигде не останавливались, лишь бы добраться быстрее.

Вот впереди показались решетчатые ворота. Разумеется, в такую рань еще опущенные. Однако ж у входа не стояло ни единого караульного, только на краю крепостной стены возвышалась статуя.

– И как нам теперь докричаться? – почесал нос Илай, выбравшись из кареты. – Или мне перелезть?

– Не стоит, барин, – посоветовал кучер. – Я сейчас поближе подойду, там должна быть сторожка.

Пока все судорожно зевали на пронизывающем ветру, он сделал несколько шагов к воротам. Но дойти не успел – статуя вдруг сорвалась со стены и полетела вниз. Илай едва успел задвинуть Рину себе за спину, а Диана приняла боевую стойку, как фигура приземлилась на булыжный подъезд к воротам с грацией стопудовой белки – уперев один кулак в раскрошившиеся от удара каменные плиты и согнув колени. Затем подняла голову.

Илай не удержался от пораженного вздоха:

– Голем!

И еще какой. Прежде ему доводилось встречать всего одну живую статую – им был капитан дворцовой гвардии Аристарх. Но тот выглядел в точности так, как и полагалось голему – лицо его было серого оттенка, а по коже бежала тонкая сеть трещин, что заменяла ему боевые шрамы. Эта живая статуя изображала девушку, причем в наряде горничной: на ней было скромное платье с передником и затейливо повязанная косынка. Волосы, уложенные серебристыми локонами, даже не колыхались на ветру. Больше всего ее отличало от дворцового стража то, что ее лицо выглядело естественным, будто у девушки из толпы, но в то же время кукольным.

Что самое странное, голем показалась Илаю смутно знакомой.

– Кто таковы? – сурово осведомилась девушка, поднимаясь с обломков. Роста она была невысокого, но и немаленького. Падение не нанесло ей ни малейшего ущерба. – И по какому праву явились?

Катерина Дубравина незаметно выскользнула вперед, деликатно подвинув не только геммов, но и заикающегося кучера. Приблизившись к стражу, она объявила:

– По праву крови и имени. Служи мне, как служишь всему роду, дому его и этим стенам.

Замерев на миг, точно обдумывая что-то, служанка вдруг склонила голову набок.

– А, стал быть, ты Андрюшино чадо? Не спознала. Да и ты меня, поди, не помнишь – я тебя младенцем на руках держала.

Илай, немного сориентировавшись, задумался: это ж сколько лет девице, которой на вид никак не больше двадцати? Големы могут длить свое существование веками, пока стоят стены, из камней которых их создали и наделили искусственным разумом ваятели. А этим стенам – он покосился на крепость – не меньше трех столетий. Выходит…

– Ну, не стойте, как три осинки посередь дубравы. – С этими словами горничная-голем легко, точно деревянный люк, приподняла кованые ворота и подтянула ворот с цепью, чтобы мог проехать экипаж. – Будьте гостями славного дома. А меня можете называть Евдокией… – она окинула компанию оценивающим взглядом, – або просто Дусей.

Как ни следил, Илай никак не мог понять, куда деваются все инструменты. Дуся заканчивала резать мясо, но нигде не было видно ножа. Она складывала наколотые дрова в поленницу, но топор исчезал. Чистила трубу без щетки. Взбивала яйца на омлет без венчика! Не то чтобы он ходил за горничной-големом неотвязно, но то и дело посматривал одним глазком. Спросить? О нет, это убило бы всю интригу. В конце концов, сыскарь он или кто?

Заметив, как Илай, вытянув шею, заглядывает ей через плечо, Дуся кокетливо надула губы и поинтересовалась:

– Любуешься?

Илай отпрыгнул и откашлялся:

– Кхм… У тебя пор нет.

– Чего-о-о?

– Ну, дырочек в коже. Вот таких. – Он показал на себе.

Присмотревшись, горничная фыркнула:

– У меня дюже много чего нет. Мужа, к примеру.

И, оставив Илая недоумевать, она, напевая, удалилась.

С хозяином замка общаться было не в пример проще, чем с норовистой прислугой, к слову единственной на всю каменную громаду.

Дед Катерины Андреевны и отец Советника, Феофан Платонович Дубравин, оказался презанятнейшим старичком со страстью к собирательству. Вот только собирал он не статуи и не картины, как пристало богатым графьям, а, как он их называл, «обломки великой гиштории». Целые залы и галереи родового гнезда полнились стеклянными витринами, где, точно драгоценности в клюковском хранилище, лежали наконечники стрел, копий, щербатые монеты и плошки – ничем не лучше тех, что стали ловушками для призраков в ущелье Меча. Деревянные манекены в человеческий рост были облачены в старинные, траченные молью кафтаны, шаровары и кушаки, а в руках держали чудовищного вида бердыши и топоры. На большом столе посреди зала была разложена плешивая кольчуга. На стенах красовались местами прожженные стяги с гербами, каких Илай не мог припомнить даже по работе в Архиве. Милосерднее всего прошедшие века обошлись с мечами, и те занимали почетные места поверх подкрашенных каплевидных щитов. Весь этот любопытный хлам рассказывал о минувшей славе княжества Белоборского – ныне Белоборской волости, части Паустаклавской империи.

Когда кто-нибудь из местных вонзал соху в почву и натыкался на приметный камушек, то не торопился его выкидывать через плечо, а нес землевладельцу – то бишь Феофану Платоновичу. Тот находку рассматривал под лупою, ковырял специальным тоненьким крючком да проходился кисточкой. И, если невзрачный комочек, по его мнению, нес в себе хоть крупицу той самой «гиштории», нашедшего одаривали серебрушкой. Себя Феофан Платонович называл энтузиастом и дилетантом, но у него были немалые амбиции.

– Когда помру, – заговорщически сообщил он во время одной из экскурсий, – все это собрание отойдет в Белый Бор. Ничто не будет утеряно!

– Так ведь сгорел Белый Бор в Страшную Годину, – заметила Диана, недвусмысленно подбираясь к бердышу, чье древко было выше ее на пол-аршина. – Там теперь Иждег – выжженная пустошь, где никто не селится и не пашет.

– Верно говорите, сударыня. – Дубравин галантно, но настойчиво отстранил ее загребущие лапки от раритета. – Да только я ожидал от вас большей осведомленности. Юноша, может, вы знаете? Все же вы янтарь.

Илай только плечами пожал с улыбкой, не сообразив, что от него хотят услышать.

– Прискорбно, прискорбно. – Феофан Платонович повел их дальше. – Вот уже пятнадцать лет, как Анисим Янтарь, из первых, чтобы вы знали, геммов на свете, занимается восстановлением Белого Бора с его неповторимой деревянной архитектурой, свойственной этим землям два века назад. Анисима так и прозвали – Зодчий Иждега. Великий человек! Благодаря своему неслышному голосу он может направлять действия строительных артелей. А заодно занимается глубоким изучением гиштории. Я по мере сил помогаю деньгами и вот – собираю экспонаты для будущего музеума.

Илай, чтоб не показаться совсем уж невеждой, спросил:

– А что Салазы? Там, говорят, много берестяных рукописей хранится, да и терема еще стоят.

Феофан Платонович пренебрежительно махнул рукой.

– Салазы! По сравнению с Белым Бором это пфуй, деревенька малая. И что ныне там губернатор сидит, то лишь от нехватки выбора. Вот раньше, когда княжеством еще правили Милорадовы, тогда…

– Так в войну серафимов и демонов не один город пал, – снова перебила Диана. Не добравшись до бердыша, она положила глаз на островерхий, похожий на луковицу, шлем с кольчужной вуалью. – А как же город праведников? Он тоже относился к Белоборью.

Дубравин-старший пожевал губами, точно подбирая слова.

– Мерчуг, чтобы вы знали, хоть и лежит в руинах, но большая их часть давно разобрана, и на их месте построили Кастору.

– Город грешников! – заключил Илай, радуясь как на экзамене, когда сообразил, как подхватить мысль наставника.

Но Феофан Платонович его восторга не разделил. Бережно вернув шлем с головы Дианы на положенное место, он заметил:

– Громкое название. Но оно и объясняет, почему Церковь не торопится помогать епископу Мерчугскому. Впрочем, – он отряхнул ладони, – все это политика, а политике требуется время, чтобы стать частью летописи времен. Не следует пачкать в ней руки, пока не настоится.

Ни согласиться, ни поспорить геммы не могли, а потому молча последовали за хозяином замка дальше по лабиринтам домашнего музеума.

Что касается Катерины Дубравиной, ее не интересовали ни история, ни политика. Дни она проводила во все большем оцепенении, а вот по ночам…

Приученные к строгому распорядку, геммы отходили ко сну не позже полуночи, а вставали с рассветом. Илаю и Диане отвели по комнате, но вот расслабиться в таких хоромах с высокими потолками и гулким эхом, отскакивающим от старых камней, было непросто. Илай одновременно чувствовал себя в темнице и в чистом поле – открытый с трех сторон, беззащитный в топком ложе с балдахином. От непривычной обстановки его накрывала тревога, а вместе с ней приходила бессонница. Мысли водили хороводы, цепляясь одна за другую и перекликаясь, как девушки на попевках.

Как-то там Норма и Лес? Не пришлось ли им отвечать за их поступки? Вдруг они считают Илая и Диану предателями и позже не захотят и руки подать? А ведь они были неразлучны с детства, с самой сингонии, ближе у них никого нет. Или, может, их тоже перевели в гвардию и они уже служат во дворце, спокойно поджидая остальных?

Что Илай с Дианой вообще здесь делают, так далеко от столицы? Так ли нужна Катерине стража? Так ли нужен ей он, Илай? Сначала парень думал, что они станут неразлучны, ведь она так радовалась при встрече, даже обняла его. А теперь от прежней ласковой дружбы не осталось и тени. Сама Катерина стала тенью. Как ей помочь? Да и хочет ли она помощи или рада уединению?

Илай вертелся на перине, потел, вздыхал и снова вертелся. Вконец измучившись, он принял волевое решение дойти до кухни и пожевать там какую-нибудь краюху – на сытый желудок лучше спится. Не то чтобы он голодал, но…

В жилых комнатах усилиями вездесущей Дуси не угасали камины и было довольно тепло, но вот коридоры упорно холодили ступни даже сквозь кожаные подошвы домашних туфель. Угольных жаровен в этом замке не признавали – чад мог попортить бесценные экспонаты.

Сбежав по винтовой лестнице и глотнув свежего ветра через приоткрытое слюдяное окно, Илай почти приободрился, как вдруг ему в лицо бросилось нечто черное. В первую секунду Илай едва не навалил в штаны, но стоило ему отстраниться, как он разглядел в ночи Гогена – ученого грача Феофана Платоновича. Птица умела носить письма, куда прикажут, и говорить. Правда, знала она всего одну фразу, которую и прокаркала в лицо Илаю:

– Гогенчик хор-роший!

Значить это могло что угодно. Грач проворно приземлился Илаю на растрепанную макушку, свесил голову и клюнул в мочку уха.

– Ай! Сдурел, курятина?!

– Гогенчик хороший! Хор-роший! – и снова клюнул.

– Чего тебе надо?

Грач вспорхнул и, не переставая голосить, понесся по длинному коридору в сторону зала, который Дубравин-старший называл «приемным». Илай решил за ним последовать.

– Чтоб тебя, похлебка летучая, – ворчал Янтарь, шлепая туфлями по каменным плитам. – Пожар там, что ли? Чучело пернатое, ворона недоде…

Он замер. Гоген выписывал круги под сводчатым потолком, а вдоль дальней стены, увешанной гербами и щитами, свесив голову так, что светлые волосы занавесили лицо, медленно двигалась белая фигура. Катерина.

Она что-то шептала.

Илай осторожно приблизился и услышал ее тихий голос:

– Свет мой… Свет… мой…

Кашлянув, чтобы не напугать, он позвал:

– Катерина Андреевна? Рина?

Но она не отреагировала, продолжая, точно зачарованный паук, водить тонкими руками в воздухе.

– Свет мой…

Тогда Илай со всей возможной мягкостью положил ей ладонь на острое плечо.

Она резко обернулась. Белые радужки Рины горели неземным, звездным сиянием, едва не ослепляя его.

– Я чую мой свет! – вскрикнула она, и глаза ее закатились.

Илай успел подхватить обмякшее тело у самого пола и только тогда заметил, что девушка была босая.

– Х-химера… – хотел было выругаться он, как вдруг под сводами зала раздалось гневное:

– Ты что творишь, охальник?!

В распахнутых дверях стояла, уперев руки в бока, Дуся. Можно было не сомневаться – в темноте она видела не хуже геммов.

– А ну, положь барышню, аспид сластолюбивый! – проскрежетала голем, надвигаясь угрожающе быстро.

– Да я… да она… – заметался Илай, пытаясь уйти с траектории каменной горничной. Катерина не шевелилась, точно неживая, только длинные волосы ее мели по полу. – Я помочь хотел!

Дуся на ходу закатывала и без того укороченные рукава платья, а он не знал, что ему сделать – положить беспомощную Рину на ледяные камни или держаться до последнего, малодушно прикрываясь ей от стражницы.

Тут между ним и големом возникла Диана. Она, в отличие от брата, была полностью одета, и теперь двусмысленность ситуации только сильнее бросалась в глаза.

– Стой! – выставила сестра ладонь. – Он дурак, но дай ему объясниться.

– Я не дурак!

– Считаю до десяти. – Дуся уперла кулаки в бока. – Раз, два…

– Да я на кухню шел, а тут Гоген, – зачастил Илай. – Он привел меня сюда, а здесь Катерина Андреевна… без чувств.

– И ты разом лапищи потянул?

– Нет же!

Диана снова заступила разгневанной служанке дорогу.

– Тихо, тихо. Лучше я сама.

– Вломишь ему? – съязвила Дуся.

– Илай, – обернулась сестра. – Что говорила или делала Рина, прежде чем упасть?

Он перехватил Катерину поудобнее, помогая себе коленом.

– Ну, она сначала ходила сомнамбулой, твердила про свет. Потом у нее глаза загорелись.

– Так и думала, – качнула головой Диана и опустила плечи. Только теперь стало понятно, как напряжена она была до этого. – В замке хранится ее сингон. И Рина его чувствует.

Они с Илаем встретились взглядами. Слова были больше не нужны. Зато ситуация сильно осложнилась.

– Эй! – окликнула их Дуся. – А мне растолковать?

То, что Советник не узнал заранее о воздействии сингонов на их обладателей, Илай искренне считал своей ошибкой. Катерине пришлось переместиться в ранее пустовавший дом кузнеца, что лепился к крепостной стене изнутри, а на ночь запирать дверь, чтобы не колобродить по замку.

Когда вопрос изоляции был решен, стали держать совет. Феофан Платонович признался: он догадывался, что сын спрятал нечто в недрах родового гнезда, но никому не сказал, где именно, чтобы уберечь отца от интереса со стороны инквизиторов. Дуся, в свою очередь, спокойно пояснила, что точного места хранения не знает никто, кроме нее, потому что покопаться в ее памяти смог бы только ваятель, который высек ее из камня и наделил разумом, а его кости истлели более двух столетий назад. Ничто не могло заставить ее признаться, и никто из присутствующих не стал спрашивать.

После долгих прений решились писать к Советнику – Катерине нельзя было оставаться в Букаве. Гоген, снаряженный свернутым в трубочку письмом, отправился в дальний путь, и теперь им оставалось только ждать.

Чтобы Катерина не заскучала в очередной темнице, Илай и Диана проводили время с ней. Рина улыбалась через силу и очень старалась поддерживать беседу, но во время очередного чаепития застыла, провалившись в свои видения, выронила заварник и ошпарила колени. Очнувшись, она спокойно попросила не мучить себя и дождаться отъезда. После чего выпроводила обоих геммов из домика кузнеца и заперлась изнутри.

– Мы сами привезли ее в ловушку, – Илай обреченно опустился на край каменного колодца и зарылся пальцами в волосы, – и теперь она страдает. Как я мог…

Диана сложила руки на груди, глядя на него сверху вниз.

– Глупости говоришь. Произошло недопонимание, но только между нами и Советником, это так. Но посмотри на это с другой стороны: Катерина что-то знала заранее, она осознанно пошла на это.

– С какой целью? – Илай поднял на нее взгляд, собрав кожу на лбу гармошкой. – Если ты такая умная, объясни мне, ради чего все это?

Диана фыркнула:

– Да бес его знает. Она же Провидица, причем настолько сильная, что Инквизиция спит и видит, как заполучит ее. Просто поверь в ее дар, и пусть решает сама, что правильно в ее судьбе, а что нет.

– Но…

– Тебе просто понравилось спасать Рину, да? – Зеленые глаза сестры сверкнули лукавством. – Вообразил себя рыцарем в доспехах? Только статью не вышел.

Илай обиделся.

– Что это ты меня задирать повадилась? Просто рядом нет Леса, который тебе это завсегда спускал с рук, а вот я…

– Ты прав, – неожиданно перебила его Диана, глядя в молочное небо с редкими облаками. – Я скучаю по Лесу. И по Норме, и по Фундуку, и по Петру Архипычу. По комнатке на втором этаже сыскного управления и еще много чему. Так разве плохо, что мы вернемся?

– Мы не вернемся в сыск, – возразил он.

– Но все равно будем рядом. И потом…

– Эй, пентюхи столичные! Все-то вы прохлаждаетесь!

Дуся приблизилась к обсиженному геммами колодцу, одной рукой таща за собой тележку, груженную пустыми бочками – те весело покачивались и звенели, стукаясь металлическими ободами. В последние дни она отчего-то развела особо бурную деятельность, то и дело мотаясь в Букаву, пополняя запасы. Кроме того, в замке стали появляться люди – кто на кухне, кто в комнатах. Дуся деловито водила их по своей территории и что-то втолковывала. Геммы в дела графского владения деликатно не лезли.

– Мы не прохлаждаемся, а несем дозор, – буркнул Илай, отряхивая полы новенького мундира. Разумеется, алая ткань успела испачкаться, но просить Дусю постирать он отчего-то стеснялся, а устранить пятна сам не умел. На синем сукне сыскаря грязь была как-то менее заметна. – Нас за тем сюда и прислали.

– О, а я-то мнила, вы тут за-ради красоты, – съязвила голем. Иногда казалось, что она совсем живая, если бы не скупые жесты и редкое моргание. К тому же она никогда не сидела, только стояла и ходила. Это нервировало. – Айда со мной до Букавы! Хозяин велел пива привезти, у него черное как раз кончилось.

Геммы переглянулись. Все аргументы были «за».

Извилистая дорога привела их на окраину городка. Дуся волокла телегу, обходясь своими големскими силами, без лошади или хотя бы ослика. Теперь, при свете дня, Букава открылась во всей красе. Точно умытая, она напоминала картинку, какие иногда печатали в альманахах и часословах, но только там они были черно-белыми гравюрными оттисками, а здесь – в цвете, с запахами и звуками. Илай полной грудью вдохнул аромат крепкого костного бульона и горячей выпечки, и желудок напомнил о себе грозным урчанием.

– Нам сюда, – позвала Дуся, поворачивая телегу.

Нигде не было навоза, который постоянно скапливался на улицах столицы, но не от нехватки лошадей, а оттого, что его исправно убирали в стоящие по обочинам бочки специальные люди. Не бегали без призора ни собаки, ни дети, ни крысы. Ни один бродяга не просил монетку на пропитание. Никакого сравнения с горланящей, вонючей и суетливой Вотрой. Как бы то ни было, Илаю здесь понравилось.

Букавцы приветствовали Дусю и ее провожатых почтительными кивками, а то и поклонами; кто попроще, те и вовсе шапки снимали. Примечательно было, что по одной стороне улицы все двигались в одном направлении, а по другой – в обратном.

– Гениально! – оценил Илай.

– Подозрительно, – не согласилась Диана. – Да и весь город как примороженный.

– Это тебе после стольного града мерещится, – беззаботно отозвалась Дуся. – Букава славится порядком и благолепием. Другой такой нет.

– Вот об этом я и говорю.

– Перестань. – Илай закинул сестре руку на шею. – В чужом тереме хозяев не хают.

Младшая хотела было съехидничать в ответ, но тут Дуся остановила телегу, и геммы едва не врезались в нее сзади.

– Прибыли. Заходить будете або тут браниться останетесь?

Над резной дверью на цепях покачивалась расписная вывеска «Жук-Олень Идет в Бой»; под надписью, растопырив лапы и рога, отплясывал упомянутый жук.

– И название странное, – буркнула Диана. – Все не по-людски.

– А как по-людски, позволь узнать? – поддел ее Илай. – Только в духе «Сук и барсук» или «Бобровая застава»? Везде по-разному.

Дуся тем временем, уже не обращая на геммов внимания, принялась по одной заносить пустые дубовые бочки в заведение. Пофыркав друг на друга для порядка, Илай с Дианой решили все же помочь горничной, тоже взяли по одной и потащили тяжеленные бандуры.

Внутри «Жук-Олень» оказался таким же чистым и светлым, как весь остальной город – под расписным потолком на цепях висели колеса, уставленные ярко горящими свечами, на каждом круглом столе мерцало по масляной лампадке, отчего казалось, будто в воздухе растворен мед. Пахло здесь тоже медом и древесной смолой, а не горелыми шкварками, капустой и по́том.

– Почти как в «Поющем осле», – снизошла до похвалы Диана.

– Да даже лучше! – выдохнул Илай, ставя бочку перед собой.

Дуся помахала им от длинной стойки, за которой стоял дородный трактирщик с окладистой бородой и блестящими щеками-яблочками. Когда геммы приблизились, она указала на них:

– Вот они. Из самого стольного града, да. Друзья графа.

Илай даже приосанился от таких пышных рекомендаций.

– Для друзей Феофана Платоновича все самое лучшее, – угодливо разулыбался трактирщик, протирая и без того начищенную оловянную кружку белоснежной тряпкой. – Не желаете ли…

– Нет, ты обожди, – прервала его горничная, по-хозяйски стукнув каменной ладонью о крышку бочки. Та издала гул, точно медный колокол. – Сначала мне товар отпусти, а потом с гостюшками любезничай.

Трактирщик засуетился.

Пока они с Дусей спускались в подпол и пустые бочки сменялись полными – их голем тоже поднимала без каких-либо видимых усилий, – Илай с Дианой, чувствуя себя помехой, притулились за столиком в углу. Сестра сняла плащ и сидела, обмахиваясь треуголкой – топили здесь будь здоров.

Выполнив свою часть работы, трактирщик отер руки, сунул Дусе какую-то толстую тетрадь на подпись и наконец подступился к геммам.

– Чего желаете отведать?

Отведать хотелось всего да побольше, только вот незадача – в их карманах не водилось ни единой монетки. О чем Илай покаянно и сообщил.

– Не страшно, – махнул бородач пухлой ладонью. – Господам гвардейцам, к тому же гостям графа, здесь всегда рады.

– Это он про то, что все за счет Феофана Платоновича, – громко пояснила Дуся от дверей. – Можете посидеть, токмо все припасы не пожрите.

Диана поерзала на стуле, вопросительно глядя на брата.

– Мы же немножко посидим? Нам Катерину оберегать надо.

– Исключительно самую капельку, – согласился Янтарь. – Для бодрости духа.

А у трактирщика, как оказалось, имелась с того своя корысть – он планировал запустить в продажу несколько новых разновидностей медов и пива, а потому сварил всего понемногу. Ему было на руку, чтоб столичные господа лично сняли пробу и по столичным же меркам определили лучшие образцы. Поначалу они даже старались – Диана приводила трактирщика в восторг, с ходу определяя и сорт меда, и каждую травяную добавку, а Илай изо всех сил корчил из себя завсегдатая рестораций, причмокивая и важно кивая. Но прошло немного времени – а может, и много, кто его разберет? – и все стало просто вкусно. Откланявшись, трактирщик оставил гостей наедине с тремя кувшинами и половиной головы мягкого сыра с кедровыми орешками.

В трактире прибавилось народу, но все держались чинно, никто не орал и не дебоширил, все вполголоса переговаривались между собой, а уходя, относили пустые кружки на стойку, где их быстро перемывали ладные подавальщицы с крепкими руками и толстыми косами.

– Представь только, я был сыном рыбака! И звали меня Емельяном! – втолковывал Диане Илай вот уже в который раз. – Сети плел, сам! Этими руками… То есть крючком специальным, так вот – раз, раз. А потом буря разыгралась, отец на лодке перевернулся, а я побежал, закричал…

– Да-да, потом выяснилось, что ты дисгармоник, и наутро тебя забрали, – закончила за него Диана, смачно зевая. – Было и было. Или тебя теперь Емельяном звать?

– Емельян, Емельян… Не-е. – Он помотал головой. – Непривычно мне, как чужие сапоги. Но просто знать о себе, понимаешь?

– Да понимаю я.

– Не понимаешь! – заупрямился Илай. – Ты ведь само детство-то так и не вспомнила. – И тут его осенило. – А давай мы Катерину попросим, она тебя в воспоминания глубинные отправит. Узнаешь, откуда родом, кто были отец и мать, имя свое…

На волне вдохновения он и думать забыл, каким ужасом обернулось для него то погружение и как тяжело далось бы это Рине сейчас.

– Не хочу, – буркнула сестра, опустив нос в кружку с медом, отчего голос звучал глухо. – Не хочу тосковать по недоступному. Если вспомню сама – ладно, но нарочно? Нет.

– До чего ж ты вредная! – Илай подпер щеки кулаками. – Но за то я тебя и люблю.

– Так. – Диана решительно грохнула кружкой о стол и постучала кулачком по груди. – Что-то мы с тобой засиделись. Пора возвращаться, вон стемнело уже.

– И то верно. Но сперва я отлучусь. С ваш-шего позволения, сударня. – И он неловко выкарабкался из-за стола.

Золотистый жаркий зал покачивался перед глазами, навевая дрему. Даже гости кругом гудели ровно как пчелы. Илай мотнул кудрявой головой. На улице должно стать легче.

– Уборная за углом налево! – напомнила сзади Диана, и Илай, не оборачиваясь, отсалютовал ей.

Выйдя за дверь, он сначала просто стоял, наслаждаясь освежающим холодом позднего вечера. Затем пошел искать обещанную уборную – все же пешком до замка путь неблизкий, особенно если не озаботиться заранее.

Большая часть горожан уже разошлась по домам, и только самые закоренелые бражники еще что-то высиживали по редким питейным. Илай повернул направо и вышел на небольшую пустынную площадь. Он бестолково повертелся из стороны в сторону, но так и не узрел вожделенное деревянное строение. Зато посреди площади росли завлекательные кусты. Пожав плечами, он по кривой потрусил к ним.

«Не убудет», – рассудил он, с трудом распутывая завязки штанов.

Но, едва испытав первую волну облегчения, Илай поднял взгляд и понял, что на площади он не один – спиной к нему по ту сторону кустов стояла высокая дама в сером платье и с удивительно прямой спиной.

Дама стояла, не шевелясь; Илай, багровея с каждой секундой, уже не мог остановить естественный процесс.

– С-сударыня, – просипел он, – вы ток не оборачивайтесь. Я сейчас у… ик! Уйду.

Женщина никак не отреагировала.

«Гордая, – решил Илай. – Или глухая».

Спустя несколько секунд он уже был почти готов к тактическому отступлению – останавливали только непослушные завязки, что никак не хотели превращаться в узелки, – как вдруг…

– Именем губернатора волости Белоборской! Вы арестованы!

Илай резко обернулся, так и не подвязав толком штанов.

– Ребят, вы чего, – округлил он глаза, увидев городовых. – Я ж свой, а дама, – он указал пальцем через плечо, – меня и не видела.

– Именем губернатора, – еще громче заголосил служивый, – за осквернение памятника светлой княгине Рогнеде Милорадовой…

Запахло настоящими неприятностями.

– …под суд!

Пока Илай из последних сил воевал со штанами, его ловко схватили под локти, а ткань предательски упала до самых колен, стреножив Янтаря.

«Диа…» – только и успел он позвать неслышным голосом, как на его хребет обрушилось что-то тяжелое.

Диана оторвала щеку от липкой столешницы. В черепной коробке противно свербело, как будто перышком пощекотали.

– Олух заблудился, – рассеянно почесав макушку, проворчала она и набросила на плечи плащ. И добавила, будто обращаясь к брату: – Иду, иду.

К счастью, пирушка была за чужой счет, а потому Диана только махнула трактирщику на прощание и вышла в темноту. Привычный запах Илая еще висел в воздухе, хоть и приправленный медом, сыром и смазанный ольфакторными следами других выпивох.

Охотница повела носом, приподняв окуляры.

– Конечно же, он свернул направо…

Вскоре она вышла на небольшую площадь с памятником. Диана сморщилась.

– Точно кошкан, а. Пометил, – фыркнула она.

Но в следующий же миг напряглась.

Оружейная смазка. Дубленая кожа. Мокрая шерсть зимней униформы с бараньим воротником.

Усмирив сердцебиение, Диана опустила голову. Вдохи. Каждый последующий глубже предыдущего. Как перед погружением в воду. В прорубь с неясными тенями. Она медленно сняла окуляры и спрятала в карман мундира.

Площадь ожила.

Три фигуры. Брата застали врасплох. Вырубили точным ударом по хребтине. Потащили прочь. Совсем недавно.

Охотница ускорила шаг, следуя за полупрозрачными силуэтами и не забывая отслеживать запахи, улавливать все звуки.

Два мерина, совсем новая ось. Солома. Цепь с замком, ключ провернулся без скрипа. В этом городе хорошо следят за всем и за всеми. Клетка. Припав к земле, она без труда увидела в темноте следы копыт и полосы, оставшиеся от колес.

Они были здесь всего три с половиной минуты назад, могли ли отъехать далеко? Диана перешла на размашистый бег.

Улица, поворот, переулок. Еще улица. Почему никак не догнать?

Вдруг она остановилась. Перед ней были ворота с высокой каменной стеной. Верх стены венчали заостренные прутья.

Перед воротами стояли вооруженные новейшими винтовками стражи, а рядом красовалась медная табличка, явно начищенная до блеска песком: «Узилище Букавы. Безгрешных здесь нет».

«Дело плохо», – безошибочно определила Диана и тихо отступила в темноту.

Собравшись с мыслями, она сперва обратилась к стражам, что стояли у ворот. Те ожидаемо ощетинились и сообщили, что никого пущать не велено, что с арестантами никаких свиданий, и вообще гуляй-ка, девонька, пока сама вольна. Первым порывом было раскидать эту братию, но Диана решила не усугублять ситуацию, не разобравшись. Уже не раз она заваривала кашу, которую приходилось потом расхлебывать, причем не ей одной, а оставить Илая без помощи не могла. Что будет, если и ее сумеют упрятать за решетку? Здесь, в этой до крайности подозрительной Букаве, они только вдвоем. Или же нет?

Бегом вернувшись в замок – путь в пару верст занял у нее минут десять, – она застала Дусю на кухне. Та штопала у потухшего очага нечто, смахивающее на шерстяные панталоны, судя по всему мужские.

– Явились не запылились, – проворчала голем и перекусила нитку. – Обожди, а где братец твой оглашенный?

– В тюрьме, – выдохнула Диана и приложилась к оловянному кувшину с ключевой водой. После бега горло пересохло. Опустошив сосуд, она тут же наполнила его повторно из бочки.

– И что он там делает? – поинтересовалась Дуся, складывая графские панталоны шовчик к шовчику.

– Судя по всему, лежит в камере без сознания.

– Эво как! Ну, значит, поделом.

– Поделом – не поделом, мне разницы нет. Как вызволить его?

Она сама не ожидала от себя, что способна так волноваться за пустоголового братца. Раньше за всех, да и за нее тоже, переживала Норма, Диана себя подобным не утруждала. А тут – поди ж ты! – аж в груди сдавило.

– Можа, его поутру выпустят, ежели расколотил что во хмелю. – Дуся пожала плечами и взяла из корзины новую тряпицу на штопку. – Или кумпенсацию затребуют.

«Компенсацию им! – разозлилась Диана. – А ежели мы без гроша?»

– Или казню проведут, ежели что похуже учинил, – как ни в чем не бывало продолжила голем.

Малахит подавилась новым глотком студеной воды. Каменная горничная участливо треснула ее по спине.

– Что ж ты, сердешная, убиваешься… Я ж толком не ведаю, мы с Феофаном Платоновичем к делам города непричастны. Там все ладно да гладко, по улицам ни татей, ни девок непотребных не бродит. Местный городничий, знамо, все сам управляется. Одна благость.

– Благость! – отдышавшись, фыркнула Диана. – Это странно, как ты не понимаешь? В мало-мальски крупном городе должны быть и грязь, и воры, и девки продажные. А еще побирушки, сироты, уличные артисты! Здесь же – ничего. Да у вас тут даже кошек нет, будто вымерли!

Это наблюдение она сделала еще днем, но озвучивать не стала – уж очень Илай восхищался городом-картинкой.

– Кошек? – Дуся задумчиво подперла щеку кулаком. – Пожалуй что и нету, уж сколько не видывала ни единой. А что такого? Можа, и пасюки повывелись.

– Крысы тоже должны быть! – Диана впервые не знала, как донести до собеседника свою мысль. Братья и сестра всегда понимали ее с полуслова, даже если это было единственное, что она произносила. – Плевать, важно только, что Илай попал в передрягу. Завтра же пойду к судье с прошением о помиловании.

– Судья тебя не примет, – прошелестел голос Катерины. Диана вскинулась и нахмурилась. Это насколько она не в себе, что не заметила ее приближения!

Рина стояла в дверном проеме, вцепившись длинными пальцами в косяк. Бледное лицо поблескивало испариной.

– Барышня! – всплеснула руками Дуся. – Куда ж вы! Вам нельзя…

Катерина остановила ее взмахом головы; светлые, чуть вьющиеся на концах волосы плеснули по воздуху, точно легкая занавесь, и снова окутали ее фигуру до самых бедер.

– Судья тебя не примет, – повторила она, – но ты можешь поговорить с городничим. Только без толку. Тебе нужно много ответов и серая подмога.

– Серая… кто?

– Ты знаешь, что делать, – медленно покачала головой Рина. – Это я мало что увидела. Знаю только, что время быстро истекает. И что Дуся не останется в стороне.

– Этого и знать не надобно, – буркнула горничная, уже без спроса закидывая руку Катерины себе на плечо. – Давайте-ка… Вам стоит лишь повелеть, и я буду там, где укажете.

Рина окончательно побелела и сползла бы на пол, если бы не хватка голема.

Через несколько минут их удаляющиеся шаги стихли во дворе замка, и Диана осталась одна на темной кухне, освещенной лишь луной в окне и дотлевающими углями в огромном зеве очага. От колодезной воды в бочке исходил слабый минеральный запах, и Малахит сосредоточилась на его успокаивающей прохладе. На поверхности отразилось ее лицо, и Диана с недовольством отметила тонкую вертикальную морщину между своих широких бровей.

– Не было печали! – Она в раздражении отвернулась от бочки. – Утром разберусь.

«Много ответов. Много. Ответов», – мысленно повторяла Диана, натягивая алую гвардейскую форму. Правдивость видений Катерины она под сомнение не ставила, удручала только туманная формулировка.

«Еще и подмога эта серая», – рассуждала она, жуя на кухне свежевыпеченную ватрушку с протертым творогом.

Вокруг суетились новые служанки, которых раньше тут не водилось, а Дуся командовала ими, точно генерал на построении. Глаз зацепился за серое платье голема, и Диана задумалась, а не эта ли подмога ей нужна? Но нет, Дусю Рина упомянула отдельно.

Илай очнулся задолго до рассвета и полночи изводил сестру своим сбивчивым и щекотным нытьем неслышным голосом. Она неистово чесала голову, точно вдруг завшивела, скрежетала зубами, но терпела, пока он не выговорился. Оказалось, что в камере он один, ни питья, ни еды ему не давали, о том, что ждет, не говорили. Велели ждать суда. Братец каялся, пока Диана не выдержала и не велела ему выметаться из ее головы, потому как зуд в мозгу стало невозможно выносить. Напоследок посоветовала лучше с Риной связь держать, только утра дождаться. На том и расстались.

Управившись с завтраком, Диана хотела было выдвигаться в город, но тут Дуся остановила ее, подхватив под локоток, и отвела в сторону.

– Тут девки все местные, из Букавы, – вполголоса поведала голем. – Можа, с них спросишь, как да куда пройти? К кому в ножки кланяться.

«Много ответов», – снова вспомнилось предсказание Рины.

– Свидетельские показания! – выпалила Диана.

И как она раньше не догадалась? Чтобы получить много ответов, нужно задать много вопросов или опросить множество разных людей. Провести расследование, только не Илаева проступка – дурацкого, как ни посмотри – а странности Букавы.

Дуся продолжала сверлить ее неподвижным и вместе с тем недоуменным взглядом, и Малахит махнула рукой:

– Спрошу, спрошу.

Кухонные оказались девицами разговорчивыми, но на вопрос о судье как-то все разом скуксились и торопливо сообщили, что они порядочные, законов не нарушают, а потому знать не знают, что там и как.

Диана дрогнула ноздрями – к запаху трудового пота в жаркой кухне примешался острый душок, как у загнанной дичи. Пульс у двоих ускорился, зрачки сузились. Давить на них, пока страх перед алым мундиром не вытеснит страх местных властей? Нет времени, да и не ее это.

«Был бы здесь Лес…»

Раздав последние указания касательно приготовления обеда, Дуся с Дианой вновь отправились в город. Голем нарядилась в теплую шаль, которая была ей без надобности, накинув на узкие плечи. «Вот кокетка, – подумала Диана. – И не скажешь, что ей триста лет в обед». Пока спускались с холма, Илай снова постучался в мысли сестры, но только затем, чтобы сообщить: его станут судить на закате этого дня.

– Скоры же здесь на расправу… – пробурчала Диана, потирая переносицу.

По просьбе Малахита Дуся повела ее по удаленным от города домишкам главных нелюдимцев, потом указала на самый затрапезный трактир, проводила к кожевенникам и золотарям, а еще свела с компанией сварливейших старушек, которые, впрочем, быстро оттаяли, распознав в востроглазой девушке свободные уши. Диана не ошиблась: отщепенцы и неприкасаемые оказались разговорчивее, чем «законопослушные» граждане. Но и эти, кто прятал лица в тени или головных платках, кто опасливо озирался, даже ненароком чихнув. Тем не менее Малахит узнала немало любопытного.

– Не разумею, кой прок таких брехунов слушать? – возмущалась горничная, отдуваясь и обмахиваясь шалью для вида – устать она не могла, но мастерски изображала утомление.

Диана в ответ зловеще улыбнулась одной стороной рта и потянулась всем телом. От привычной работы после долгого перерыва у нее резко улучшилось настроение и зачесались кулаки. Подозрения, которые успели закрасться ей в голову еще на первом выходе в город, оказались детским лепетом по сравнению с открывшейся картиной.

– Тут нужны слова тех, кому потрепаться важнее, чем сохранить свою шкуру, – пояснила она. – А что там насочиняли – потом отсеется.

– Экая ты неразумная! – подбоченилась Дуся. – Кто смолчал, тот кафтана твоего кумачового испужался пуще неволи! Снять надо было.

Диана задумчиво провела ладонью по алому рукаву с черным обшлагом, ощущая мельчайшие узелки и неровности волокон сукна под пальцами. И правда, в чем смысл давать тайной полиции такую приметную униформу? То ли дело инквизиторы – те ходят в гражданском, только фибулы цепляют, чтобы признавали при близком знакомстве. Или вот военные. У пехоты, к примеру, мундиры серые, немаркие…

Она вдруг замерла, распахнув глаза. Затем подняла взгляд на бледное солнце зарождающейся весны. Дни хоть и становились длиннее, но темнело все еще довольно рано. Светило миновало зенит и уже протягивало косые лучи к верхушкам дубрав, окружающих Букаву.

– И что дальше? – Дуся всю дорогу не переставала кивать и махать всем встречным горожанам ладошкой в знак приветствия, точно королевишна на выезде. – Теперь-то к городничему? Ужо он смилостивится над юродивым.

Но Диана ее не слушала. Она крутила головой, всматриваясь в горизонт со всех сторон. Наконец она спросила:

– А скажи-ка мне, где здесь форт?

Худшего положения трудно было представить. С горьким вздохом приложившись затылком о каменную стену камеры, Илай принялся мысленно перечислять.

Во-первых, он на всю оставшуюся жизнь опозорен перед Катериной.

Во-вторых, он окончательно испортил новенький мундир.

В-третьих, сестра этого никогда ему не забудет.

В-четвертых, он вонял, точно бродяга. И так же отчаянно хотел есть.

Поначалу Илай стыдился донимать Рину своими злоключениями, но одиночество быстро отбило остатки гордости. К слову, ни в его камере, ни в соседних не было ни единого заключенного, кроме него самого, – тишина давила на виски, и только изредка слышалось позвякивание ключей тюремщика. Катерина согласилась с ним, что это крайне странно даже для такого тихого и благополучного городка. «Правда, – признала она, – я и за решеткой никогда не бывала». Это простое замечание ввергло Илая в еще большее уныние. В единственное окно камеры виднелась только утыканная поверху пиками стена, над которой медленно ползло по небосводу солнце. Охранник, бряцая связками ключей, привел к камере Илая длинного носатого господина в коричневом камзоле и с такой обширной залысиной, что черная бахрома волосин по бокам головы выглядела неуместной на таком гладком совершенстве. Илай было обрадовался, что это его защитник или, на худой конец, офицер местной полиции и сейчас он ему все объяснит, повинится и будет отпущен с миром и наставлением. Оказалось, лысый служил в Букаве земским исправником и пришел исключительно с тем, чтобы сообщить, что суд состоится на закате сего дня, а за ним незамедлительно приведут в исполнение и наказание.

В судебном деле Илай смыслил мало, потому как было оно путаным и скучным до судороги в челюстях. Вот кто так пишет, если не стряпчие-крючкотворы? Но Илай с грехом пополам зазубрил «Уложение об ответственности» и знал, что по двести четырнадцатой статье о «порче али осквернении» грозит ему от силы неделя работ. Это в худшем случае, если не наскребет сорок серебряных на штраф. Он уже подумывал попросить взаймы у Феофана Платоновича – Илай бы ему с первого же дворцового жалованья все до медяка отдал с нарочным! Но, судя по тому, как поганенько ухмылялся, как свысока поглядывал на незадачливого вандала земской исправник Букавы, ему не светило ничего хорошего. Было в брезгливо скорченной физиономии какое-то злорадство. А когда Илай, застенчиво кашлянув, намекнул на свою службу и высоких покровителей, и вовсе посулил осудить еще и за покражу мундира. Янтарь решил не раззадоривать чиновника.

В конце концов, сестра его не оставит. Не оставит ведь? Они прежде не были так уж близки, как с Нормой; Диана вечно честила его пустоголовым и избегала неслышного голоса из-за своей высокой чувствительности. Да, за последние недели многое изменилось, но чего стоят недели против лет? Катерина, как могла, терпеливо успокаивала его, а Илай утешал себя тем, что сможет иногда перекидываться с ней парой фраз даже с каторги.

Вконец изведясь, Илай все же потянулся разумом к Диане: «Ты где? Закат уже…»

«Отстань! – последовал незамедлительный ответ. – Сама знаю!»

Илай решил считать ее ответ хорошим знаком и продолжил обгрызать заусенцы с чумазых пальцев.

К моменту, когда последний луч нехотя выскользнул из камеры, Илай успел обкусать все руки да начать присматриваться к крысе, что скреблась в дальнем углу. Он уже подумывал назвать ее Шабашиком, когда за ним наконец пришли.

«Четверо дюжих молодцев, – тут же отчитался он Катерине. – Не велика ли честь?»

«Ну ты же сильный», – отозвалась она, отчего сердце невпопад радостно трепыхнулось.

Илая отконвоировали до телеги, в коробе которой мостилась ржавая клеть. Холодный ветер просвистывал ненадежное убежище насквозь, но более хлестко били презрительные взгляды букавцев, которыми они одаривали арестанта. Илай с недоумением подносил к лицу закованные в кандалы руки: «Как я дошел до такого? Если меня и судить, то разве ж за это?» К счастью, его хотя бы не закидывали гнилыми плодами – сорить в Букаве было не принято.

Впереди показался особняк из белого камня с округлыми арками и островерхими зелеными крышами, в белоборском стиле. Уездная управа благочиния. Телега с клеткой миновала ворота, и те лязгнули, запираясь, точно отсекая его от прежней жизни.

Выволокли из клети, протащили по вымощенному двору и ступеням. Не позволяя переступать самому, втащили в просторный зал, заставленный длинными скамьями без единого свидетеля на них. За высокой кафедрой сидел сухощавый господин в парике и с совершенно не идущей ему, точно приклеенной козлиной бородкой с завитком на конце. Под глазом у него красовалась выпуклая, будто ягода, родинка. По правую руку от судьи сверкал лысиной уже знакомый Илаю земской исправник, по левую – скрючился лупоглазый писарь в шапке набекрень. Ни обвинителя, ни защитника он так и не заметил. Может, придут чуть погодя?

Обвиняемого усадили на жесткий стул с высокой спинкой и приковали по рукам и ногам к подлокотникам и ножкам.

Илай тоскливо огляделся, но посмотреть себе за спину не имел никакой возможности. Тут его внимание привлек странный предмет, что громоздился на кафедре прямо перед носом судьи – то была объемистая золоченая шкатулка, густо украшенная финифтью и глазурью. Пальцы судьи то и дело бегали по столешнице, норовя коснуться ее, словно в предвкушении.

– Начнем же! – провозгласил судья в парике и сделал жест в сторону исправника.

Тот только того и ждал. Резво выпрямился и тряхнул бумагами, зажатыми в кулаке.

– Сего дня, девятого светозаря тысяча семьсот сорок пятого года от великого исхода, рассматривается дело поганого осквернителя памяти предков Великого княжества Белоборского, предрешившего остаться неназванным…

– Сударь, позвольте опротестовать! – подал голос Илай. – Я назвал се…

– Молчать, недостойный! – яростно прошипел исправник, едва не падая грудью на свой стол, точно хищный ящер. – Ты не осмелился означить ни семейного, ни отческого имени, укрываясь от наказания!

– Фамилии у меня нет, – упорствовал обвиняемый, – только звание. А отец у нас, геммов, в пачпортах один – Диамант! Потому я и есть Янтарь Илай Диамантович.

– Ложь! – Глаза исправника сузились, превратившись в темные щели. – У Великого Диаманта не может быть недостойного сына. Еретик!

– Полноте, Говран Бодюлевич, – вальяжно помахал холеной ладошкой судья. – Мы рассматриваем дело об осквернении, а завтра можем и ересь разобрать.

Илай едва не задохнулся. Ересь? Да как они смеют брать на себя такое!

«Ну ничего, раз они законов не знают, у меня есть шанс», – решил он.

– И то правда, Касьян Степанович, – неожиданно покладисто согласился исправник. – Так, зачитаю состав преступления. – Он откашлялся и уткнул острый нос в бумаги: – Безродный бродяга Илай, будучи мертвецки пьяным, осквернил мочеиспусканием статую прародительницы княжеского рода Милорадовых, Рогнеды, что на Большой площади. Был пойман с поличным. Осуществлял оскорбительные телодвижения в адрес исполнителей власти. Бранился и угрожал, оказывал сопротивление. Городового Лукьяна Фуфырина ударил в нос…

– Ложь! – выпалил Илай. – Никакого сопротивления я не…

– Молчать! – брызнул слюной Говран Бодюлевич.

Краем глаза Янтарь заметил мелкую дрожь на кафедре перед судьей. Сначала ему показалось, что дрожал сам высокопоставленный чиновник, но мигом позже он осознал – тряслась ажурная шкатулка с финифтью и глазурью.

– Значит, вину свою обвиняемый отрицает. – Касьян Степанович любовно огладил золоченую крышку. – Прискорбно… для него. Ибо нашего судию не провести, он чует ложь и каждому воздает по справедливости.

Илай нахмурился. Что он только что услышал? Бред или самовосхваление?

– Простите, сударь, – подал он голос, – а разве судья – не вы?

– Я? – Касьян Степанович внезапно жеманно хохотнул. – Я лишь скромный городничий славного города Букава. А живет сей город под присмотром разума куда более беспристрастного. Вот наш судия, – он указал всей пятерней на шкатулку, – и сейчас он вынесет единственно справедливый приговор.

Если бы Илай стоял, он бы плюхнулся на зад. Шкатулка – судья? Они здесь что же, умалишенные все?

Но упомянутая шкатулка затряслась еще более явно, так, что невозможно стало это игнорировать. Крышка откинулась сама собой, и по полупустому залу разлилась механическая мелодия. Писарь сосредоточенно занес перо над бумагой и прикусил язык от усердия.

Мелодия была хромая и навязчивая, как мотивчик кабацкой непристойной песенки: трам-тара-там, тра-там-та-там. И так по кругу. Но лица исправника и городничего склонились над ней, как над серафимовым откровением. Илай дернулся в кандалах. В воздухе будто дохнуло чем-то едким, щекочущим пазухи, чем-то знакомым.

Тут из нутра шкатулки полезла бумажная лента. Городничий с фанатичным блеском в глазах подставил под нее раскрытые трепещущие ладони. Лента выползла змеей из гнезда, улеглась кольцами, мелодийка оборвалась, крышка упала на место со звонким щелчком. Только тогда Илай понял, что все это время не дышал.

– Кхм, – прочистил горло городничий Касьян Степанович. – Судия принял решение! Я оглашаю приговор. – Он поднес ленту к глазам: – «Безродного бродягу Илая, осквернившего память белоборского народа, приговариваю к немедленному усекновению всех оконечностей, включая мужескую». Справедливо, как, впрочем, и всегда, – заключил чиновник.

Повисла пауза.

«Спасите кто-нибудь», – только и подумал Илай.

Его раздирало противоречие: с одной стороны, в голову крепко вбили, что власть есть власть, она требует безусловного подчинения вышестоящим, а с другой… Илай не желал пропадать. Не так и не теперь! Однако драться со служивыми? Как он ни дергался, конвойным удалось отцепить его от кресла и вновь поволочь обратно к дверям.

«Должно быть, покромсают на дворе», – нервно хохотнул он, не до конца осознавая происходящее.

Но не успели они миновать зал заседаний, как его широкие двери распахнулись так резво, что ударились о стены.

На пороге стояли Диана и Дуся. А за ними в проходе теснился целый пехотный батальон императорской армии. Мельком Илай отметил, что обычно завитые волосы голема сейчас распрямились, пряди напоминали тонкую стальную проволоку, и сейчас внешне хрупкая каменная служанка выглядела более чем устрашающе. Диана стояла, воинственно уперев руки в бока.

– Что здесь происходит?! – возопил Касьян Степанович неожиданно высоким голосом. – По какому праву вы врываетесь во время суда?!

– Именем государыни императрицы Аркадии Васильевны Саллавис вы обвиняетесь в измене! – звонко объявила Диана, сжимая кулаки. – Последние пять лет в Букаве не было ни единого оправдательного приговора. Вы нарушаете, нет, игнорируете «Уложение об ответственности», ублажая свои прогнившие души, порабощенные демоном!

– Немыслимо! Это все поклеп, чтобы сместить меня с должности. Знаю, это все завистники из Салаз…

– Против вас свидетельствовали горожане, – отчеканила Диана, вскинув подбородок. – Те, кого вам не удалось запугать.

– Что за вздор! – Земской исправник грохнул по кафедре кулаком. – Арестовать девок и под суд их! За клевету! Нет, за подстрекательство к бунту!

Тут между девушками протиснулся бочком невысокий и седовласый хмурый военный, судя по мундиру и эполетам – штабс-капитан. Не обращая внимания на блеяние городничего и исправника, он обратился к Диане:

– Вы были очень настойчивы, сударыня, когда ворвались в нашу фортецию и потребовали помощи войск. Теперь прошу предъявить зримые доказательства государственной измены.

Они с Дусей переглянулись и разом кивнули.

Конвоиры бросили закованного Илая на пол, отчего тот крепко приложился о камень челюстью, и схватились за блестящие винтовки, что висели у каждого на плече. В ответ на них наставили в три раза больше.

Пока вооруженные мужчины буравили друг друга взглядами и прицелами, Дуся широкими шагами направилась напрямик к кафедре. Путь ей заступили городничий с земским исправником, но внешне хрупкая горничная легко подвинула обоих мужчин, да так, что те едва удержали равновесие. Затем спокойно взяла золоченую шкатулку – местного «судию» – и быстро вернулась к Малахиту.

– Хватай! – скомандовала она Диане, и та бухнулась коленями на пол около сердито зажужжавшей, заплясавшей на месте шкатулки. Откинув крышку, сестра сунула внутрь руку… по локоть, а потом и по плечо. Рука точно провалилась в прорубь посреди каменного пола, и, судя по всему, это был не предел.

– Скуда! – прошипела Диана. – Не достать!

Тогда, сделав вид, что сплюнула под ноги, Дуся схватила шкатулку, перевернула кверху дном и принялась трясти, как если бы сбивала сливки.

– Вы чего это? – только и успел пробормотать ошеломленный Илай. Он откатился в сторону, чтоб не затоптали, и теперь наблюдал разворачивающуюся сцену под любопытным углом. – Что вы…

Внутри шкатулки что-то загрохотало, словно там перекатывалась из угла в угол дубовая бочка. Послышалось громкое кряхтение. Диана вновь сунула руку в шкатулку, только теперь снизу вверх, и тут же завопила:

– Держу!

Шкатулка пыталась вырваться из хватки двух упорных девиц, но не тут-то было, и вскоре наружу показался вертлявый хвост с ишачьей кисточкой на конце, кривые короткие ножки, совершенно голый сморщенный зад и кургузое, непропорциональное тельце. Последней выскочила, чуть застряв, голова, формой похожая на чугунок, вся утыканная мелкими острыми рожками, с желтыми шальными глазищами и зубастой пастью. Пасть эта не закрывалась ни на миг: нелюдь орал, фырчал, пыхтел и плевался во все стороны, пытаясь вывернуться и цапнуть Диану.

– Р-руки пр-р-рочь от Какатора Мудрейшего! Всех на дыбу! Содр-р-рать кожу! Обезглавить! Сгною-у-у-у!

– Все эти годы, – перекрикивала его Диана, – городничий беспрекословно слушался беса, запертого в шкатулке, вместо того чтобы посадить в Букаве достойного судью, который чтил бы закон Паустаклавы!

Скованный по рукам и ногам, Илай вывернул шею, чтобы посмотреть на реакцию штабс-капитана. Тот хоть и не переменился в лице, но торопливо осенил себя знаком серафимовых крыльев.

И тут бес, назвавшийся Какатором, все-таки изловчился и полоснул сестру когтистой лапой по предплечью, разодрав рукав алого мундира. Брызнула кровь, пальцы Малахита разжались. Илай охнул, как от своей боли, почти почувствовав ее, острую и горячую. Слуга демона перекувыркнулся в воздухе и принялся метаться от стены к стене, словно грязно-зеленый каучуковый мяч.

– Держать оборону! – гаркнул штабс-капитан. – Не выпускать!

Конвойные, опомнившись, бросились охранять окна, чтобы бес не выскочил, а пехота осталась в дверях. Рогатый все набирал скорость.

Диана, тихо выругавшись, перестала зажимать рану и решительно сдернула с носа окуляры. Прищурилась. В следующий миг она вскочила на спинку ближайшей деревянной скамьи и понеслась по верхам по одной ей известной траектории, орошая проделанный путь кровью. Затем метнулась вбок и еще два шага пробежала прямо по беленой стене зала. И на лету поймала летящий к ней снаряд – свернувшегося пушечным ядром беса Какатора.

– Выкуси, отродье! – рявкнула она, с треском впечатав его башку в каменный пол.

– Кандалы, быстро! Заковать нечистого, – скомандовал штабс-капитан.

– С-с-сама выкус-с-си, – просипел бес и взорвался вонючим облаком с характерным звуком срамных ветров.

Подбежавшие было военные тут же закашлялись с непривычки. Диана лишь брезгливо отряхнула руки и выпрямилась.

– Убег? – сочувственно спросила Дуся.

– Вернулся к хозяину, – поправила сестра. – Скорее всего, высшему демону.

– Хвала святым наставникам! – вдруг подал голос городничий, на четвереньках выбираясь из-под кафедры. Парик он где-то потерял в пылу заварушки, и теперь его родные волосы торчали во все стороны, придавая ему слегка безумный вид. Родинка под глазом дергалась. – С меня спало наваждение, и разум мой прояснился!

Он воздел руки к потолку, явно собираясь сказать что-то еще, но штабс-капитан прервал его:

– Это еще нужно выяснить, Ваше Превосходительство. Но разбираться будем уже не мы, – и мотнул подбородком. Вымуштрованные вояки быстро скрутили городничего, а заодно земского исправника и посеревшего лицом писаря.

Когда их выводили под конвоем прочь из разгромленного зала, Илай крикнул вслед:

– А я?! Освободите меня!!!

Но на него, лежащего бревном, никто не обратил внимания.

– Не блажи, – поморщилась Дуся и присела рядом, обтянув юбкой с передничком колени. В ее ладони очутился ключ. – Сейчас…

– Погоди, – остановила ее Диана. Она успела обмотать руку где-то раздобытым белым платком и теперь хищно склонилась над братом. – Я давно мечтала об этом…

Илай инстинктивно попытался отползти.

– Что ты заду… А-А-А-А-А! ЗА ЧТО?!

– Наконец-то! – довольно выдохнула Малахит, держа в двух пальцах выдернутый из губы Илая драгоценный волос. – Теперь хоть смотреть можно без содрогания.

Янтаря наконец расковали и подняли на ноги. На глаза отчего-то навернулась обидная влага.

– Будет тебе наука, – возвестила сестра.

– Зато цел остался, – вторила ей голем.

«Цел, да не цел», – пробурчал про себя Илай, но ни вслух, ни неслышным голосом ничего такого не сказал.

Как-никак, а жизнь ему сегодня спасли.

Антон Михайлович Серов, тот самый штабс-капитан, что пришел на помощь геммам, оказался человеком на редкость спокойным и здравомыслящим. Хоть городничего и земского исправника как зачинщиков бесовского беззакония посадили в камеры – непременно разные и подальше друг от друга, чтобы еще чего не задумали, но ни писаря, ни конвойных меры пока не коснулись. Рассуждал Антон Михайлович так: «Оне люди подневольные, тем и живут, что приказы выполняют». Для дальнейших разбирательств вызвали губернатора волости, а до его прибытия штабс-капитан занял управу благочиния, «чтобы народец не разбежался». Такой исход устраивал всех, кроме, разумеется, Касьяна Степановича и Говрана Бодюлевича.

Предупредив о вызове на беседу с губернатором, немолодой Серов галантно поклонился, щелкнул каблуками и поцеловал дамам руки.

– Счастлив видеть в рядах императорской гвардии столь решительных барышень, – серьезно сказал он Диане. – Уверен, вас ждет блестящая карьера.

Сестра довольно порозовела щеками.

– Мы оба там служим, – зачем-то подал голос Илай.

Лучше бы он этого не делал, потому что Серов обернулся и смерил его суровым взглядом:

– А вам, юноша, я настоятельно рекомендую избегать питейных заведений. Иначе рискуете замарать не только мундир, но и честь. – Диана из-за его плеча показала брату язык и скосила глаза к носу. – Будь моя воля, я бы все же обязал вас выплатить штраф согласно нарушению. Но такое решение принимать не мне.

Янтарь сконфузился. Неужели все-таки придется одалживаться? Вот стыдоба.

Пока суть да дело, в замок Дубравиных вернулись только за полночь. Феофан Платонович в силу преклонного возраста спать ложился рано, да и не знал он об этих приключениях – его занимали куда более высокие материи.

А потому пирушку в честь освобождения Илая решили закатить в домике кузнеца, где временно проживала Катерина. Дуся расщедрилась и притащила из погреба копченый окорок, душистый черный хлеб с тмином и маленькую кадушку соленых лисичек. Рина желала знать решительно все, в подробностях, вплоть до того, сколько именно рогов было у пойманного беса. Голем вскоре их оставила, молча прихватив с собой алую форму геммов, а праздничные посиделки растянулись едва ли не до рассвета. На этот раз Рина не проявляла ни малейших признаков слабости, из-за чего Илай понадеялся, что эффект сингона на нее поутих.

Наутро Диану и Илая ждали вычищенные, ловко заштопанные и даже каким-то чудом отутюженные мундиры.

– Как новенькие! – восхитилась Рина, увидев их.

– Не все ж срамиться перед честным людом, – покивала Дуся и вновь поспешила по своим делам.

В последующие несколько дней Рина чувствовала себя настолько окрепшей, что даже погуляла в компании геммов за крепостной стеной. Ей казалось, что в такую пору уже можно найти подснежники, а Илай с Дианой не стали спорить. Впрочем, не отыскав цветов, барышня Дубравина не слишком расстроилась. Напротив, стоя на холме, обдуваемом всеми ветрами, с раскрасневшимися от ходьбы щеками и сияющими бесцветными глазами, Рина раскинула руки в сторону и крикнула:

– Как хорошо-о-о!

Илай не мог отвести от нее взгляд.

– Как хорошо, когда в голове пусто, – тут же пояснила Рина с улыбкой. – Ни шепотков, ни образов. Сразу какие-то свои мысли приходят, хочется чего-то. Путешествовать, писать стихи и читать их, плясать до упаду! Собирать коллекции, рисовать акварели, плести кружево, ездить верхом! Только… – длинные ресницы дрогнули, – я никак не успеваю. Все возвращается на круги своя, и я вновь брожу среди теней будущего, не в силах их отогнать. Я так редко бываю собой…

Илай хотел было сказать: «Ты – это всегда ты», но его опередили.

– Беда, – покачала головой Диана. – Может, тебе тоже окуляры соорудить? Как у меня.

И девицы увлеклись рассуждениями о зачарованной оптике, ее плюсах и минусах. Илаю нечего было добавить, потому он просто наслаждался тем, как вольный ветер трепал его волосы.

Еще через пару дней в замок Дубравиных нагрянул губернатор Белоборской волости собственной персоной. Его, правда, никто не ждал – Илая и Диану должны были вызвать на допрос в управу. Но Григорий Митрич Бородкин посчитал иначе.

Вначале этот невпопад напудренный и разодетый господин в богатых мехах долго расшаркивался с Феофаном Платоновичем и отправился с ним на обязательную лекцию-экскурсию по «осколкам гиштории». Спустя час с небольшим высокий чиновник все же удостоил вниманием геммов, приняв их в личном кабинете хозяина замка. Губернатор долго расправлял пышные кружевные манжеты, пытаясь пристроить их на рабочем столе старшего Дубравина, заваленном рукописями, кисточками, заставленном колбами с кислотой и другими приспособлениями для очистки экспонатов. Все это время Илай и Диана стояли перед ним навытяжку, как и полагается. Янтарь внутренне сжимался в предвкушении разноса, Диана сыто позевывала – в ожидании встречи с Бородкиным она от скуки умяла целый чугунок свекольника со шкварками, пока брату кусок в горло не лез.

– Что ж, – наконец угнездился губернатор, – к делу. Между нами говоря, ничуть не удивлен, что такой ошеломительно прискорбный случай имел место быть именно здесь, в Букаве.

Илай опустил голову.

– Тем более под управлением Касьяна Степановича, – сощурился Бородкин. Имя местного городничего он щедро сдобрил ядом. – Чего-то такого я и ожидал при его-то гоноре. Вот до чего доводит гордыня! – Он наставительно воздел палец, но тут же опомнился и снова завозился с кружевами манжет. – А ведь сколько разговоров было, мол, при такой низкой преступности давно пора перенести столицу волости сюда. Поймите меня правильно, – Бородкин поднял на геммов водянистые глаза, – я чту наследие этих земель, но где Салазы и где Букава! Ха!

Диана и Илай незаметно переглянулись. Они совершенно перестали понимать, что происходит и при чем здесь они.

– Тем не менее, – со вздохом продолжил губернатор, – я, облеченный властью самой государыней императрицей, несу ответственность за вверенные мне земли. Виновные понесут наказание согласно «Уложению». Это в том, что касается мирского закона. А вот закон церковный…

Тут он жестом адашайского факира достал из-под стола и бережно опустил на стол увесистый полотняный мешочек. Тот густо звякнул металлом.

– Знаю, ваша братия хоть и вхожа во дворец, к самому престолу, – доверительно и сладко зашептал губернатор, – но была и остается детьми Диаманта, а потому преданно служит Инквизиции. К чему нам проводить еще одно расследование, тогда как вы уже сделали всю работу?

– Вы что же, предлагаете нам деньги? – уточнила Диана.

Губернатор откинулся в кресле и рассмеялся, показывая ровные зубы, что казались чужими в его рту.

– Ценю ваше чувство юмора! – Но, поняв, что она не шутит, чуть нахмурил подведенные по столичной моде брови. – Помилуйте, сударыня. Вам ли не знать, как все устроено? Или же вы и впрямь не знаете, – добавил он как бы про себя. – Я передаю… добровольное пожертвование вам, а вы – нотариусам Инквизиции. Мы избегаем разбирательств, а Инквизиция не обременяет себя пустыми хлопотами. Все так делают и остаются в бенефите!

Диана хотела было ляпнуть что-то еще, но Илай, которому хотелось как можно скорее отделаться от губернатора с его мутными разговорами, одернул сестру неслышным: «Мы сами разберемся».

Янтарь забрал «пожертвование» и раскланялся с губернатором, а тот отпустил их милостивым взмахом руки.

– И что это было? – накинулась на него Диана, когда они отошли от дверей.

– Конец гадкой истории, вот что! – буркнул он. – А насчет денег не беспокойся – найдем кому отдать.

– Это дело дурно пахнет. – Сестра скрестила руки на груди.

Илай вздохнул.

– Как и все, что касается Инквизиции.

Развить мысль ему не дала Катерина – она выпорхнула из-за угла и поманила геммов за собой, в галерею, пронизанную светом белого дня, помноженным на сонм граненых стекол в окнах. В руках барышня Дубравина сжимала бумаги.

– Гогенчик вернулся, – доверительно сообщила она, когда они отошли достаточно далеко от кабинета графа, занятого губернатором. – Он принес письмо от papá… и кое-кого еще.

Рина тут же расправила больший листок, до того свернутый трубочкой для удобства ученого грача.

– Вот, самое важное: «…получил неопровержимое подтверждение твоей вольницы. Теперь можете беспрепятственно возвращаться в столицу, вознаграждение твоим защитникам вручу лично в руки. Инструкции для твоего деда…» Впрочем, это потом. Но главное вот. – Девушка с сияющей улыбкой протянула геммам второй листок, чуть поменьше и из более плотной, дорогой и отчего-то знакомой бумаги.

Илай осторожно принял его и вгляделся в витиеватые буквы. Почерк выглядел до крайности старомодным и поддавался расшифровке с трудом.

«…дитя мое… вольны исполнять свой долг перед государством и государыней… Провидица… наша встреча…»

– Ничего не понимаю, – признался он минуту спустя. Диана все это время заглядывала ему через плечо. – Что это значит?

– Отец добился личной встречи с Диамантом, – глаза Рины сияли пуще хрусталей, – и тот подтвердил, что я вольна поступать так, как подскажет дар Провидицы и мое сердце.

– То есть ты… – вклинилась Диана.

– Да! – Рина взвизгнула и разом обняла обоих за шеи. – Теперь я свободна!

Напрыгавшись от безудержной радости, Катерина Андреевна вдруг посерьезнела и, кашлянув, добавила:

– Осталось только одно дело.

О големах Диане было известно не более чем остальным геммам – только то, что было написано на страницах книг, хранившихся в монастыре и в зале общего пользования Архива. Если опустить все скучнейшие подробности, это живые скульптуры, секрет создания которых был утерян примерно во времена Страшной Годины. Да и раньше редкий ваятель был способен вдохнуть в изваяние подобие души. А уж денег это стоило… страшно представить. Тем не менее големами часто старались защитить родовые гнезда в период междоусобных войн. Их сотворяли из того же камня, из которого в ту пору стали строить замки, чтобы на века привязать их к роду, в них проживавшему.

До этого Диана видела только одного голема, и то мельком – здоровенного такого, во дворце. Ну и вот теперь познакомилась с Дусей. Как поведал Феофан Платонович во время длиннющей лекции, его предок был ваятелем, он-то и создал стража по образу и подобию крепостной девушки, в которую был влюблен, но жениться не смог – в те времена с неравными браками все было еще строже, чем теперь.

С тех пор Евдокия служила Дубравиным, переходя из поколение в поколение, сама при этом нисколько не меняясь. Обычно ей доверяли первенцев мужеского пола, чтобы оградить их от покушений и сохранить жизнь до тех пор, пока те не войдут в силу и не смогут возглавить род. Но в последние десятилетия род начал угасать: сам Феофан Платонович был средним из сыновей своего отца. Его двое братьев погибли в войну с княжеством Шлеменским, а у него самого, кроме Андрея Феофановича, родились две дочери, которые вышли замуж и проживали теперь в разных странах. А у единственного наследника была только Катерина. И ей-то предстояло теперь вернуться в полную опасностей столицу.

Да-да, Диамант заверил ее в полной неприкосновенности, но ведь помимо него там кишмя кишат разные личности, которым веры ни на медяк.

Потому-то Андрей Феофанович с отцом приняли неординарное решение – назначить Катерину полноправной наследницей замка и будущей главой рода Дубравиных.

Сам обряд проходил в узком кругу доверенных лиц, в который по воле случая попали и Диана с Илаем. Брат, как всегда, бестолково хлопал глазами, будто боялся что-то упустить, Малахит же просто сосредоточенно наблюдала и впитывала. Такое и правда редко увидишь.

Феофан Платонович торжественно приблизился к внучке и снял с морщинистой шеи массивный ключ на цепи. Затем произнес, по своему обыкновению, длинную торжественную речь, в которой ничего не напоминало наполненные силой формулы. На пассаже про «ответственность за сохранность границ» Диана начала поклевывать носом. Рина же держалась достойно, будто всю жизнь к этому готовилась: спина прямая, как у бывалой всадницы, руки спокойно сомкнуты на животе, на губах легкая улыбка. Одно слово – графинюшка. Почему-то именно в ее исполнении Диану подобные манеры не бесили, не казались ужимками.

Когда Малахит уже прикидывала, как бы незаметно прислониться к колонне и урвать пару минут быстрого сна, Феофан Платонович вдруг перешел к сути и надел цепь на шею внучки, аккуратно поправив ее длинные белокурые волосы, и сказал: «Быть тебе звеном этой цепи, владеть тебе всеми владениями предков, от больших до ничтожных, и да не прервется эта цепь». Ноздри Дианы дрогнули: в воздухе едва заметно пахнуло грозой и горячим металлом, но ощущение моментально схлынуло.

Дуся, о которой, казалось, все забыли на время, шагнула вперед и глубоко поклонилась новой госпоже.

– Приказывай, – отчего-то хрипло сказала каменная служанка.

И Катерина, не задумываясь, выпалила:

– Яви мне мой сингон!

Диана мигом проснулась. Илай напрягся и инстинктивно подался вперед, зачем-то ощупывая свой пояс, точно в поисках оружия. Дед Катерины, старый граф, сокрушенно покачал головой, точно предвидел такое развитие событий, но поделать ничего не мог.

Затишье длилось лишь миг. Выпрямившись, Дуся покорно взялась за шнуровку на своем платье. Едва осознав, что происходит, Диана ловко прикрыла Илаю глаза ладонью.

Полностью обнажив грудь, которая оказалась совершенно кукольной – гладкой, без намека на анатомические подробности, а от того жутковатой, голем щелкнула каким-то механизмом и распахнула грудную клетку, словно шкаф. Вернее сказать, сейф, как в хранилище.

Внутри в небольшой полости, среди каких-то железяк, оказался сингон. Диана прежде не видела их собственными глазами, так и не застала свой камень, но вот теперь поняла – они прекрасны. Сингон Катерины сиял, точно падучая звезда, и переливался, словно кусок горного хрусталя. От такой свирепой красоты защипало в носу. Малахит повернула голову к Катерине, чтобы понаблюдать за ее реакцией, и так опешила, что даже отняла ладонь от лица брыкающегося братца.

Рина Дубравина преобразилась. Ее лицо потемнело, черты заострились, а глаза налились каким-то потусторонним светом. Над головой заплескали древние стяги, щиты забряцали о стены, а наконечники стрел зазвенели в своих стеклянных гробах-витринах. Руки девушки с судорожно изломанными пальцами потянулись к распахнутому тайнику в груди служанки. Дуся при этом безучастно смотрела прямо перед собой.

До Дианы наконец-то дошло: вот почему Рине было так дурно – она чувствовала тайник даже не в замке, а в големе. Теперь же голем полностью находился в ее власти. Как и сингон.

– Рина, нет, не надо! – запричитал Илай. Он хотел было прорваться к ней, но что-то ему мешало. – Лучше не трогай!

Но та его будто не слышала. Губы задвигались, вышептывая проклятые слова. Во всем этом разноголосом шуме никто не разобрал бы их, но Диана смогла:

– Мирочерпий… любит нас всех… Он любит… но… – Руки безвольно повисли вдоль тела.

Феофан Платонович осенил себя знаком серафимов и стиснул пятнистые кулаки. За окном истошно вопил Гоген. С гулом горной лавины с крыши замка сошел последний снег.

Глаза Рины закатились, а тело выгнулось назад, будто она готова была вновь потерять сознание. Илай медленно приближался к ней, будто шел наперекор несуществующему ветру, чтобы подхватить. Диана присела, готовая к броску, если понадобится.

Внезапно Катерина выпрямилась, цепь со старинным ключом звякнула о жемчужные пуговки на платье. Глаза обрели прежний вид, а экспонаты деда перестали рваться с места.

– Я увидела достаточно, – сообщила она Дусе. – Храни его как прежде. В том числе от меня самой и меня от него.

– Буду хранить.

– И следуй за мной повсюду.

– Последую, моя госпожа, – покладисто отвечала голем.

Барышня Дубравина лучезарно улыбнулась, будто в этой зале не произошло ровным счетом ничего необычного, и откинула растрепавшиеся пряди на спину.

– Рина. Называй меня только Риной.

Карета увозила их обратно в столицу. Диана довольно урчала, оглаживая выпрошенный у деда Феофана арбалет из тех, что был поновее и не представлял особой ценности для музеума. Как давно она хотела себе такой!

Неожиданно Рина попросила кучера остановиться. Выглянув в окно, Диана сообразила, что они на той самой площади со статуей, где задержали Илая. Брат тоже это понял и пристыженно забился в угол. Дуся же на остановку никак не отреагировала. Может, думала о том, как будет обходиться без нее старый хозяин с новыми-то слугами, а может, не думала ни о чем. Кто их, големов, разберет?

Рина выскочила наружу и почти сразу вернулась обратно. Карета вновь покатилась по брусчатке. В руках у юной графини была… треуголка Илая.

– Ты ее обронил, а я увидела, где именно, – просто пояснила она и водрузила убор себе на голову. – Теперь я буду ее носить, все равно еще не раз потеряешь.

Илай открыл было рот, но передумал возражать.

«Уж кому-кому, а ей он точно перечить не станет», – хмыкнула про себя Диана и, нежно прижав арбалет к груди, задремала.

А удаляющаяся Букава, напротив, просыпалась.