Где-то, среди обыденной суеты, в которой все мы погрязли, в обычном доме, в обыкновенной квартире – в общем, где-то рядом с нами живёт необыкновенный человек – Сергей Краснобород. Паранормальным является то, что время от времени ему открывается некий смысловой портал – из серых будней – в феерический мир поэзии. Будто бы материализуется, обретая объём и глубину, пейзаж с загадочным замком и благоуханными садами, что висит на стене малогабаритной квартиры, оклеенной унылыми обоями. И с нами вступает в контакт неведомо как заплутавший в лабиринтах пространства и времени странник.
Я похож на усталого странника.
В старом замке ворота скрипят…
(«Странник»)
Какова природа поэтического вдохновения? Что является стимулом, «спусковым крючком» творчества? Конечно, это сугубо индивидуально. Многие стихи Красноборода – рассказ о метаниях по грешной земле. («Танцовщица», «Бомж», «Памяти Славы Емельянова», «Памяти Семёна Цедиковича», «Сторож», «Окружающее», «Выборы» и многие другие.)
Как, наблюдая социопсихоз,
в нём не увязнуть, словно воз в болоте?!
(«Окружающее»)
Круговерть быта не даёт ощутить величие бытия. Вместо сакрального чтения Книги Судеб – копание в корзине с грязным бельём. Лирический герой Красноборода – из той среды, где
рождённые меж двух миров
без веры, без корней,
мы пьём отравленный сироп
нормированных дней.
(«Маргиналы»)
Этот узнаваемый типаж – наш современник, человек, живущий в городе, но статусом горожанина тяготящийся и рвущийся из заточения в тесном крупнопанельном мирке.
По кухням тайно бродят тараканы.
Экраны манят в райский идеал.
(«Эклектика»)
Значительная часть творчества Красноборода – городская лирика, но назвать его поэтом-урбанистом нельзя. Стихия современного мегаполиса чужда его творческой природе. Хитросплетения улиц и железобетонных громад воспринимаются как абсолютно чуждая, враждебная среда – как «городское насилие» над душой поэта.
В декабре под окнами коты
От мороза будто бы взбесились.
(«Декабрь»)
За непрестанным мельканием будней автор прозревает лик Смерти, которая, примеривая разные личины, не устаёт напоминать о неизбежном конце всего сущего.
Всё будет, как есть… Мы уверенно движемся к смерти.
Что слова говорят? И о чём несказанье молчит?
(«Искажения»)
Разрабатывая одну из вечных тем, автор проявляет себя как подлинный мастер философской лирики, создавая стихи, исключительные как по глубине размышлений, так и по мощи трагического звучания.
Священных тайн врата закрыты…
Но что есть мир? И что есть я?
В сиюминутной страсти быта —
Вся бесконечность бытия.
(«Дао»)
По сути дела, здесь даже не идёт речь об эскапизме – бежать некуда. «Сердечная тоска» практически не заглушается краткими всплесками «разгула удалого». Выхода из тупика будней нет. Пытаясь найти отдушину в природе, лирический герой всё же не может полностью раствориться в созерцании неповторимого мгновения. Вечные вопросы смысла жизни и конечности земного бытия не снимаются с повестки ни при каких условиях. Проникновенные, виртуозные стихи о природе проникнуты всё той же неуёмной грустью и тревогой. Автор никогда не говорит прекрасному мгновению: «Остановись!», непрестанно ощущая себя в потоке беспощадного времени.
Зелёный лук, редис и огурец…
У майского салата вкус восторга.
И кажется, что не придёт конец
И жить на свете будешь долго-долго…
(«Май»)
В стихотворении «Гроза» нет упоения благодатным августовским дождём, столь желанным после изнуряющего зноя. Дробь капель – лишь напоминание о грядущих холодах.
Прильнув к оконному стеклу, приятно слышать,
как барабанят капли по листве,
как ветер жалобно скулит под крышей,
и вспоминать о скорой уж зиме…
(«Гроза»)
Поэт, по сути, не живёт «здесь и сейчас». Он весь – либо в размышлениях о прошлом, либо в предчувствии будущего. Он – ГДЕ-ТО РЯДОМ…
Потом придут похмелье и подсчёт
упущенных возможностей и сроков.
(«С крыш вода течёт»)
«Memento mori»* никогда не переходит в «carpe diem»** – вечная тема «помни о смерти» не интерпретируется как призыв радоваться жизни. «Memento mori»* никогда не переходит также в «моно но аварэ»*** – любование ускользающей красой бытия, растягивающее миг до вечности и позволяющее в нём раствориться. Это всегда повод обратить свой взор к небесам в поисках духовного.
Опытные ювелиры знают: стоит лишь слегка изменить углы огранки – и самоцвет несказанно преображается. Причём для выявления красоты каждого – своя форма. Характер дарования Сергея Красноборода, на мой взгляд, оптимален для лирики духовной. Именно этот жанр, словно линза, концентрирует философский потенциал, рассеянный АБСОЛЮТНО во всём его творчестве. Квинтэссенция поэзии Сергея Красноборода – стихи, наполненные духовными озарениями («Ода чтению», «Начало дня», «Лестница в небо», «Неведомому Богу», «Чаша Грааля», «Молитва»). Душа поэта, будто трепещущий на ветру стебель вьюнка, стремится на родину – в синее небо.
Когда луна карабкается в небо,
Чтобы завесить чёрную дыру,
Я вспоминаю родину, где не был
Я прежде никогда – в ином миру.
(«Прибежище»)
Примечательно, что и феерия праздника для поэта – это, прежде всего, расцветающий в поднебесье салют, которым любуются, «прижавши лица к небесам».
В вечернем небе червячки огней
ползут и исчезают в разноцветье.
(«Фейерверк»)
«В экстазе воздержания от суеты» лирический герой обращает взор к Священному Писанию, обретая мир в душе и познавая благодать христианской мудрости.
Я вечные стихи читаю верным взглядом.
Тоска затеребит лукаво кровь.
Мне много нужно и немного надо —
Покой и воля, вера и любовь.
(«Июльский эскиз»)
Лишь только «читая Книгу, вечную, как небо», поэт ощущает, что «дневная суета становится нелепой пред благодатью чудных тех стихов».
Магистральная линия творчества Красноборода – именно философская. Несмотря на множество «житейских» сюжетов, автор весьма далёк от бытописательства. Даже стихи о природе нельзя отнести к пейзажным – концентрация мысли всё равно переводит их в ранг философской лирики. До боли знакомые реалии – лишь исходный материал для глобальных размышлений о непреложных законах бытия… И для чудесных стихов. Их источник – наша с вами повседневность – люди, вещи и события, что имеют место здесь и сейчас… Где-то рядом…
* (Лат.) – помни о смерти.
** (Лат.) – (букв.) срывай день, призыв радоваться жизни.
*** (Япон.) – печальная красота вещей, красота с лёгким привкусом меланхолии.