Бабочков ехал в метро, ощущая себя как в сказочном сне. Он сиял как распустившийся цветок на фоне вечно мрачных и недовольных лиц людей, обычно встречающихся в метро и на улице. Люди смотрели на него с подозрением, как на ненормального. Маска хамства и недовольства давно стала для них привычной, и человек в радостном состоянии был для них не понятен.
Федору же, не было до них до них никакого дела. Он был всепоглощающе увлечен своим приобретением. Кроме того, непривычность произошедшего, которая в какой-то степени сломала его стереотип восприятия, отвлекало его от обычных, ежедневных переживаний, и дало ход новым непривычным ему мыслям, правда, с оттенком предыдущих обид. – У меня в кармане моя полугодовая зарплата. Оказывается, в мире бывают приятные неожиданности! Но, все равно нужно идти на работу…. Но зачем?! Зачем я вообще хожу на такую работу?! Я проработал там уже двадцать лет! А меня не ценят…. Каждый день я хожу туда. Захожу в наш мрачный кабинет и веду никому ненужные расчеты. А Палыч все не ценит. Вон, Вовке, например, выписали премию, а мне?!… Зачем мне она вообще нужна, такая работа? Может уже нужно что-то поменять? Может, этот чокнутый возьмет меня к себе? Судя по визитке, он большой человек, выясню завтра. Его лицо приобрело мечтательный оттенок.
Бабочков добрался до работы как на автопилоте. Он ощутил, что в первый раз за долгое время, опоздал на службу, и это его абсолютно не беспокоило. Федор зашел в кабинет с приподнятой головой, что вызвало удивленные взгляды сослуживцев.
– Федька, что у тебя случилось? тебя Палыч давно ищет – с любопытством и беспокойством в голосе произнесла дородная женщина лет сорока пяти – давай быстро к нему.
– Да все нормально Надька, сейчас поднимусь, узнаю, что ему надо.
С веселой иронией, отразившейся ухмылкой на губах, он повесил привычным движением пиджак на стул, спинка которого как будто была его недостающей частью. Форма пиджака за много лет приобрела строение спинки стула, он висел на ней так, что было ощущение, что они сроднились.
Бабочков видел все по-новому. Мрачный кабинет с пятью столами, заваленными бумагами, и непременным шумом процессоров, как роя мух посаженных в банку и пытающихся вырваться оттуда. Грязные окна с видом на завод с дымящимися трубами, извергающими смог, который стал непременным атрибутом воздуха городов. Федор увидел засаленный ковролин, который, казалось, собрал в себя пыль веков и теперь усердно снабжал находящихся в комнате людей ежедневной дозой пыли. Мерзкое гудение и запах кондиционера разгоняющего пыль, скопившуюся внутри него и пыль с ковролина по всей комнате. А иногда аккумулирующего какой нибудь новый вирус, который тоже стал непременным спутником городов, и тоже разгоняя его по все комнате, отчего офисочеловеки начинали дружно и слажено чихать.
Его взгляд соскользнул на людей, с которыми он провел долгие годы в одной комнате. Все они сидели с унылым выражением на лицах. Чувствовалось, что каждый день, они, приходя на работу, заводят внутренний будильник, ожидая когда закончится и этот день, и они смогут вернутся домой и улечься на диван перед телевизором с едой и с выпивкой, а потом отдаться в объятия Морфея, размышляя перед этим о завтрашнем дне, и о том, что вот бы было хорошо, если бы завтра была бы суббота. Это одно из самых главных мечтаний офисочеловека в будний день.
Оживление на их лицах наблюдается только 3 раза за день. В первый, когда они только приходят на работу и пьют чай с пряниками и конфетами, рассказывая о том, что у них произошло вчера с родственниками. А происходит, как правило, одно и тоже. Жена недовольна мужем, муж женой, и оба недовольны детьми, друзьями, знакомыми, а самое главное жизнью. Или же, недовольны они внутри, что отражается в их глазам, но они хотят представить сослуживцам все в розовых тонах, как бы говоря, что смотрите какой я, и какая у меня жизнь. Или, какие у меня дети или муж или жена. И при этом, все друг другу завидуют, считая, что у соседа все лучше, но при этом боятся признаться самим себе даже в этом. И это мерзкое чувство зависти и страха заставляет их постоянно играть друг перед другом роль….
Во второй раз, офисочеловеки оживляются тогда, когда подходит время обеда. К этой процедуре они относятся со всей должной ответственностью. Эти бедняги уже за час предвкушают чувство одночасовой свободы и одного из их немногих удовольствий в жизни – набить себе брюхо. По глазам офисочеловеков чувствуется, что чем бы они не занимались, расчетами, обсуждениями или чем иным, перед ними стоит мысленный образ еды, которую они хотят побыстрее запихать себе в рот.
В третий же раз, оживление наблюдается тогда, когда подходит время ухода домой. Посещаемое представление себя в мягких тапочках, халате или в потрепанном спортивном костюме сидящих на кухне около холодильника и телевизора, по которому они смотрят сериалы, новости или какую-нибудь очередную ерунду, где из мухи раздувают слона, усердно и успешно убеждая смотрящих в этом, не дает им покоя и наполняет радостью временной и мнимой свободы до завтрашнего утра.
А если же 3-й отрезок проходит в пятницу, то ощущается всеобщий подъем настроения с предвкушением всех плотских наслаждений, которые они имеют возможность себе позволить.
Бабочков удивился тому, что все это время не замечал всего этого, вернее не хотел замечать, т.к. у него был постоянный страх сокращения кадров, и все его мысли были заняты тем, получит ли он завтра зарплату, и как бы выкроить себе заначку из этих денег.
Сослуживцы уныло смотрели на него с примесью удивления, т.к. состояние депрессии и загнанности стало для них давно привычным состоянием. Они, шкурой чувствуя, что ему в чем-то повезло, смотрели на него с подозрением, завистью и любопытством.
Федор, медленно вышел из кабинета, и двинулся к кабинету своего начальника по унылому коридору, окрашенному в неестественно зеленый цвет, такой, которым, не жалея количества, но забыв про качество любили красить все, что можно покрасить в Советском Союзе. Он был привычным и в подъездах, и в больницах, и в ЖЭКах, и что еще хуже в детских садах и в школах, создавая у детей подавленное настроение казенности и создавая у них ассоциации с воспитателями и учителями привившими им чувство стадности и зависимости от чужой оценки. А вырастая, они находили его уже на работе, и, привычное настроение подавленности и стадности сопровождало их и дальше, теперь уже ассоциируясь с начальством, у которого в кабинете нет этой мерзкой краски, что подчеркивает его мнимое превосходство над ними. А у тех, в свою очередь, со своим начальством….и так далее.
Палыч сидел за большим столом в своем кабинете, с важностью, присущей всем мелким начальникам. На стенах висели всевозможные графики, почетные грамоты и дипломы, которыми он очень гордился. Лицо его выражало самодовольство, за которым стояли мысли о власти над своими подчиненными, и тем, что он теперь называется начальником, ведь чинопочитание было ему внушено, как и многим другим, еще с раннего детства. А теперь, после долгих лет толкания локтями, он взошел на свой «Олимп» и чувствовал себя победителем, что делало его еще более управляемым тем, что он считал собой, тем, чем он прикрылся в детстве и с тех пор считал собой.
– Бабочков ты чего опаздываешь, у меня для тебя новое задание.
Федор остановился посередине кабинета, не слыша его. Он в первый раз почувствовал, что не боялся, как обычно, заходя к нему в кабинет. – И чего это я боялся его? – подумал он – ведь он также боится своего начальника, а тот, в свою очередь, своего. Да и что я так держусь за эту должность? Медом она что ли помазана?
– Бабочков садись. Ты что не слышишь меня? Ты здоров? – забеспокоился удивленный Палыч.
Федор, не слыша его, разглядывал своего начальника как в первый раз.
– Федя, ты что заболел? Что у тебя стряслось – он подошел к Бабочкову, и взял его за плечи, глядя в глаза. Федор смотрел как будто сквозь него, что очень обеспокоило Палыча. Он привык уже в течении многих лет, видеть в Бабочкове исполнительного подчиненного, который, всегда приходил к нему в кабинет с дрожью в коленках и с большим ежедневником, в который усердно записывал все то, насчет чего, он, Палыч, его начальник, давал ему задание, и, потом, с большим усердием и страхом выполнял эти задания. А теперь, он стоит посередине комнаты и смотрит сквозь него. Палыч не знал как себя вести, он встряхнул его за плечи – Федя, что с тобой?
– Да все в порядке Константин Палыч, чего вызывали?
Палыч чувствовал себя не в своей тарелке, его подчиненный, который всегда его боялся, смотрел на него с ироничной улыбкой. Он не знал как себя вести, т.к. привык к тому, что все всегда происходит по заданному сценарию, который он знает наперед.
– Федь, иди-ка ты сегодня домой, ты видимо заболел, выздоровеешь, приходи, я пока дам задание Володе.
Бабочков, как во сне, не говоря ни слова, повернулся, вышел из кабинета, и так же без слов, и не отвечая на вопросы сослуживцев, забрал свой пиджак и вышел на улицу.
Весенний ветер обдал его живительной струей, донося до него запах распускающейся листвы. Бабочков ощутил себя свободным, не спешащим никуда, ни на работу, ни домой, ни куда-либо еще, он ощутил полную предоставленность самому себе, без мысли о следующей секунде, минуте, часе, дне или годе. Федор просто наслаждался данностью. Он разглядывал дерево, на котором только распустилась листва, символизируя возрождение жизни. Небо, хоть и городское, над которым висит тяжелая серость грязи города, но за которым чувствуется извечность.
Но, тут, его взгляд привлек магазин одежды, где он видел костюм, который давно хотел купить, и, привычное для него клейкое желание обладать материальными благами, заслонило ощущение довольствия данностью, породив дальнейшую цепочку ассоциаций связанных с желаниями.
– Теперь у меня есть возможность купить его, а если все сложится так, как обещал Дмитрий, то и многое другое. Вот оно как хорошо сложилось – радостно подумал он – куплю-ка я себе костюм и ботинки, и пойду завтра на встречу в новом.
Он радостно зашагал в сторону магазина, откуда вышел в новом костюме и в ботинках, довольный своим видом.
Оказавшись опять на улице, Бабочков решил пройтись по близлежащему парку, это было для него давно забытое ощущение из студенческой жизни, когда он беззаботно, часами гулял по паркам с друзьями и девушками. – А ведь я, в то время, имел успех у девушек – с веселой улыбкой подумал он – может и сейчас не поздно?
Замечтавшись, он случайно столкнулся с девушкой, выгуливавшей в парке собаку.
– Ой, простите, пожалуйста – произнес он, поднимая сумку, выпавшую из рук девушки.
Отдавая сумку, он встретился с ней глазами. Ее глаза улыбались каким то искренним светом.
– Ничего страшного. Вы, наверное, замечтались? У меня тоже так бывает.
– Да, на меня просто сегодня очень много чего навалилось – замялся Федор – Простите еще раз.
– Надеюсь, что хорошего – легко, излучая доброжелательность произнесла девушка – жизнь полна счастья и неожиданностей, просто нужно уметь их видеть.
Бабочков, в ответ, смущенно и завороженно посмотрел девушке в глаза.
– Всего вам хорошего – прощаясь, улыбнулась девушка – Возможно, как-нибудь мы опять случайно встретимся, и если у вас за это время произойдет больше приятных неожиданностей, обещайте, что расскажете тогда мне о них.
– Хорошо – расплылся в улыбке Бабочков.
Девушка удалилась по тропинке между деревьев в сопровождении радостно бегающей вокруг нее собаки.
Бабочков долго бродил по парку, по городу, по тесным переулкам, в которых еще сохранился дух прошлых веков, и, неожиданно, уже поздним вечером, сам того не почувствовав, добрался до своего дома. Он машинально зашел в подъезд – Переоденусь я лучше в старое, лучше пусть пока Ксюшка ничего не знает – подумал Бабочков, и начал прямо в подъезде надевать свой старый костюм.
Зайдя в квартиру, Бабочкова встретил унылый интерьер. Он сразу вернул Федору прежнее состояние подавленности, в котором он жил все эти годы. Все ему напоминало о прежних переживаниях, в основном связанных с материальным.
– Федька, ты где шлялся?! – послышался голос жены.
– Да решил немного пройтись…. – осторожно выдавил из себя Федор.
– С чего вдруг?! Взял бы уж тогда и детей с собой! Я что ли должна только ими заниматься как проклятая?! Они ведь и твои дети! Максим опять двойку по математике получил! Несобранный как отец! Конечно! С кого ему пример брать?! Называется мужчина в доме…
Бабочков почувствовал, что не особо обращает внимание на то ежедневное истеричное давление жены, которое изводило его всегда, когда он приходил домой. Жена продолжала свой орущий монолог, а он не слышал ее, и, только внутренне улыбался. – А что у нас вообще с ней общего? Зачем я с ней живу? Дети… но ведь эта исскуственная жизнь, где они всегда видят орущих друг на друга родителей, далеко не лучше того, если родители будут разведены, и, встречаясь с ними друг без друга, смогут передать им больше любви. Да, еще квартира… как мы привязаны к этим квадратным метрам… ладно, если все пойдет хорошо, перееду, а там будет видно.
Тут в коридор выбежала маленькая девочка лет четырех, и кинулась ему на шею.
– Папочка, я соскучилась по тебе – сказала она, прижимаясь к Бабочкову.
– Я тоже Сонечка – ответил он, чувствуя, как его переполняет чувство любви к этому маленькому существу, которое своим жгучим теплом полностью вытеснило состояние подавленности.
Сонечка посмотрела на него своими наивно-мудрыми глазами, которые бывают у детей лет до пяти, пока они еще не так забиты всем этим хламом, которым их стремятся заполнить сначала родители, а позже в детском саду, школе, в обществе, называя это воспитанием. Самое страшное в этом то, что родители искренне считают, что приносят этим добро своим детям и заботятся о них. А все то, что дети пытаются им сказать, не воспринимается ими всерьез, хотя если бы они только увидели, услышали их, то могли бы очень многому научиться у этих маленьких созданий….
– Папа, а ты сегодня хороший – пролепетала она, улыбаясь – пойдем, я покажу тебе, какой я нарисовала замок, там и солнышко и травка и горы и море.
– Ведь ребенок все чувствует – подумал Бабочков.
– Сейчас Сонечка, только помою руки – сердечно улыбаясь, произнес Бабочков, опуская дочку на ноги.
Помыв руки, Бабочков встретился глазами со своим отражением в зеркале – А почему собственно я должен переживать из-за того, что мной не довольна жена? Это ее проблемы. Из-за этих постоянных скандалов, я, даже нормально не общаюсь с детьми, и не могу им полностью дарить свою любовь, т.к. сам нахожусь в подавленном состоянии. Моя жизнь принадлежит мне, и я буду решать кому ее дарить – подумал он, и, насвистывая свою любимую мелодию, не обращая внимания на вопли жены, пошел в детскую.
Погладив по голове и поцеловав сына, учащего уроки, сидя за столом, он сел рядом с дочкой.
– Какую замечательную картинку ты нарисовала доченька.
– А мы можем там жить папочка, хочешь?
Бабочков ощутил, насколько мир для Сонечки красочнее. Даже не смотря на постоянную ругань родителей, она живет в своем мире, которому она сама хозяйка и раскрашивает его в те цвета, в которые она хочет.
– А нам там понравится?
– Там хорошо. А если не понравится, то нарисую другой – сказала она, обняв Бабочкова за шею.
Дверь в детскую открылась, и вошла жена в засаленном халате и всклокоченными волосами.
– Федя, ты меня в гроб вгонишь. Иди, поешь, борщ уже на столе.
– Не хочу Ксюш, потом может быть – ответил он, как будто в первый раз увидев ее – Когда-то она была веселой девчушкой, с лучезарными глазками, которая любила жизнь и радовалась ей. Единственной ее заботой было то, какое платье надеть сегодня – подумал он с грустью – а теперь, она загнала себя в комнату, где все окрашено в серых и черных тонах, думая, что тем, что она делает, способствует будущему детей. И, неосознанно, пытается разбить их красочный мир и наполнить его теми же серыми оттенками, как и у нее. Для нее теперь важны только домашний быт, заключенный в этих квадратных метрах, желание наполнить его еще какой-нибудь дребеденью, вызванное завистью к другим, сплетни, которыми она обменивается со своими подругами, соседками и сослуживцами, и постоянное недовольство всем, в чем она может выискать что-нибудь негативное, что у нее с успехом получается. Она как будто получает удовольствие от этого негативного, и, стремится поделиться этим отвратительным приобретением со всеми, кто восприимчив к нему, как будто распространяя полученный вирус дальше по цепочке.
– Я что, несколько раз должна накрывать на стол??? Иди, поешь по-человечески тогда, когда все уже на столе!!!! – истерично заорала она.
– Спасибо Ксюшка, я не хочу, и позже тоже не буду – с улыбкой ответил Бабочков.
– То он хочет, то он не хочет. Ну, за что мне такое???!!! – истерично крикнула она, хлопнув дверью.
– Папочка, не грусти, мамочка себя плохо чувствует – грустно произнесла Сонечка.
Дочка часто говорила ему эти слова. Но, впервые, до Бабочкова дошло, что она имела ввиду не физическое состояние, на которое люди так любят ссылаться, а то, что ей непонятно почему ее мать видит мир таким. Зачем исскуственно выкрашивать мир в черные и серые тона, если он такой красочный? И для ребенка такое непонятное действие могло быть связано только с болезнью.
– Все хорошо, солнышко, мама просто устала, не грусти.
Бабочков крепко обнял дочку, вдруг заметив сына, испуганно уставившегося в уроки, за которые засадила его мать.
– Давай я тебе помогу сынок. Не бойся. Все легко, просто нужно найти в этом интересное. А ты, Сонечка, нарисуй мне еще картинку, а потом я почитаю тебе сказку на ночь.
Федор, весело и в образах, объяснил сыну математику, как будто оживив для него цифры. А позже, уложив дочку, читая ей на ночь сказку, заснул рядом с ней.