Для определения территориального аспекта сепаратизма и сецессии в рамках британской теории международных отношений необходимо изучить и проанализировать различные концепции британских экспертов, занимающихся исследованием научных проблем, связанных с территориальными аспектами функционирования современного государства. В частности, это относится к современным тенденциям в исследовании автономии, регионализации и территориальной сецессии. Необходимо учитывать то обстоятельство, что в современном мире вся территория суши уже распределена между государствами, то есть, фактически, предоставление территории новому государству возможно только посредством отделения части территории от какого-либо уже существующего государства. Из этого следует один важный вывод: формирования нового государства невозможно добиться без взаимодействия с так называемым базовым государством, то есть государством, часть территории которого претендует на отделение. Данное взаимодействие может носить либо дружественный, либо враждебный характер, при этом базовое государство может либо добровольно согласиться на передачу части своей территории для образования нового государства, либо противиться этому и всеми силами отстаивать свою территориальную целостность.
Главной проблемой любого территориального отделения является выдвижение веских аргументов в пользу его целесообразности. Другими словами, требуется приведение доказательств и всестороннее обоснование того, что часть территории уже существующего государства может служить основой для создания нового государства. Профессор Университета Бирмингема С.Вольфф и профессор Университета Кембриджа М.Веллер, которые в 2004 году написали фундаментальное исследование под названием «Самоопределение и автономия: концептуальное введение»,[30] задаются этим же вопросом и спрашивают о том, за счёт чего именно осуществлять территориальное отделение или воссоединение в современном мире? Они согласны с утверждением, что на данный момент на земле нет «ничейной» территории. То есть любые территориальные преобразования так или иначе будут вступать в конфликт с правом базового государства на собственную территориальную целостность. Из этого также можно заключить, что территориальная сецессия, независимо от своих причин и истоков, всегда будет нести в себе некий конфликтный потенциал. Это необходимо учитывать внешним акторам, заинтересованным в сдерживании либо поощрении данного процесса. Британские учёные подчёркивают, что территорию целесообразно рассматривать как некое место, представляющее особое значение в плане истории проживающих на ней людей, их так называемой коллективной памяти и менталитета. Как они отмечают, глубокая эмоциональная связь этнической группы с территорией вкупе с получаемыми от неё материальными благами и ресурсами, приводит к весьма интенсивному конфликту при отделении. В качестве оптимальной стратегии по его предотвращению и урегулированию авторы считают предоставление автономии.
Предлагаемый С.Вольфом и М.Веллером вариант урегулирования вопроса о территориальном отделении путём предоставления автономии претендующей на независимость территории и устранение таким образом сепаратистских тенденций при сохранении территориальной целостности базового государства мог бы, безусловно, удовлетворить внешних акторов, заинтересованных в сдерживании процесса формирования нового государства. Однако здесь имеется одно весьма серьёзное препятствие, о котором уже упоминали британские учёные, а именно глубокая эмоциональная связь определённой социальной группы с отдельной частью территории базового государства, которая при определённых обстоятельствах может рассматриваться ею в качестве собственной территории. Необходимо чётко понимать, что предоставление автономии может выступать в качестве эффективного способа урегулирования территориальных разногласий в течение ограниченного периода времени. Здесь на первый план выдвигается своевременность введения данной меры, которая должна быть тщательно изучена при первых признаках сепаратистских тенденций. Так, после признания независимости Абхазии и Южной Осетии, в декабре 2008 года[31] в рамках Чатэм Хауса при поддержке МИД Великобритании состоялся научный семинар на тему «Куда движется Грузия: последствия российских действий с августа 2008 года»[32], в котором приняли участие ведущие британские эксперты и дипломаты. Примечательно их замечание о неприемлемости предоставления Абхазии и Южной Осетии статусов автономий для их последующей реинтеграции в Грузию поскольку в данном случае это, фактически, означало бы утрату уже завоёванного ими суверенитета. Отмечалось, что признание независимости Косово[33] свело на нет идею автономии, как способа урегулирования конфликтов на Южном Кавказе. Кроме того, участники конференции указали на то, что неоднократно выдвигавшиеся грузинским президентом М.Саакашвили предложения о предоставлении Абхазии и Южной Осетии максимум автономии были бессмысленными и неискренними (автономия по определению является ограниченной). По их мнению, это был лишь один из способов завоевать симпатии Запада, не более того.
Как утверждают британцы, за последнее десятилетие среди основных международных акторов усилилась готовность рекомендовать, а в случае необходимости, даже навязывать создание автономии в государствах, которые в противном случае могли бы распасться под давлением конфликтов за самоопределение. Кроме того, весьма распространённой стала практика предоставления автономии в тех случаях, когда конфликт еще не перешёл в активную стадию. По мнению британских учёных, главной причиной возникновения односторонних требований об изменении статуса и расширении прав регионального или местного самоуправления является желание этнических групп повысить степень выраженности своей идентичности. При этом учёные подчёркивают, что территориальную автономию не следует считать простой заменой сепаратизму. Вместо этого они призывают интерпретировать её как сбалансированную надлежащим образом конституционную модель, учитывающую проблемы региональных администраций и интересы самостоятельного субъекта в рамках всего государства. Несмотря на то, что автономия в соответствии с данной концепцией рассматривается, прежде всего, как один из способов предотвращения сецессии, практика показывает, что данная мера может выступать в качестве промежуточной стадии, предшествующей территориальному отделению. В этом заключается двойственный характер автономии, которая с одной стороны способствует разрядке сепаратистских тенденций и позволяет в течение определённого периода времени сохранять сепаратистский регион в составе базового государства, а с другой – может рассматриваться как первый шаг на пути обретения сепаратистским сообществом собственной территории. Таким образом, возникает вопрос: в чём заключается смысл предоставления территориальной автономии, если при определённых обстоятельствах и в зависимости от интересов внешних акторов она может сыграть амбивалентную роль? Ответ на него можно дать только посредством изучения каждого отдельно взятого случая. Очевидно, что автономия должна предоставляться властями базового государства, стремящимися сохранить его территориальную целостность, только в том случае, если имеются твёрдые гарантии того, что дальнейшее движение сепаратистского региона в сторону отделения и независимости является невозможным. В качестве таких гарантий может выступать, например, подписанный всеми заинтересованными сторонами документ (соглашение), подтверждающий отказ руководства региона от территориальных претензий, соответствующие заявления политических лидеров, доклады представителей ведущих международных структур и т.д. Необходимо подчеркнуть, что вышеупомянутые гарантии должны быть подлинными, то есть реально действующими и применимыми на практике. С другой стороны, в ситуации, когда такие гарантии отсутствуют или же их практическое осуществление представляется проблематичным по тем или иным причинам, введение автономии в итоге может оказаться губительным для территориальной целостности базового государства. Данное обстоятельно, безусловно, принимается в расчёт внешними акторами, поддерживающими сепаратизм и сецессию, в связи с чем они могут различными способами симулировать предоставление таких гарантий, при этом на официальном уровне выступать за введение автономии и подталкивать власти базового государства к данному шагу якобы для нейтрализации сепаратизма.
В то же время более благоприятной представляется ситуация, когда автономия не рассматривается в качестве единственного способа предотвращения территориального отделения, а возникновение новых территориальных претензий можно предотвратить посредством недопущения установления слишком глубоких связей какой-либо одной социальной или этнической группы с отдельной частью территории базового государства. При таком варианте эти группы начинают рассматриваться представителями коренного населения базового государства, а также международным сообществом, в качестве меньшинств. Однако ситуация начинает кардинально меняться в том случае, когда посредством общественно-политического дискурса соответствующая социальная группа начинает позиционироваться в составе базового государства в качестве народа или народности.
Стремление внешних акторов поддержать территориальную целостность базового государства исходя из собственных интересов, предотвратить территориальное отделение и формирование нового государства в большинстве случаев наталкивается на противодействие со стороны стран и международных организаций, заинтересованных в обратном. То есть антагонизм между ними, который иногда может принимать форму активного противостояния, будет присутствовать. Типичной тактикой здесь является нахождение некоего компромисса дипломатическими методами. При невозможности его достижения предпринимаются односторонние шаги по признанию либо непризнанию соответствующей территории независимой одной или несколькими странами. Необходимо отметить, что в случае принятия соответствующим государством такого решения, признается уже не территория как таковая, а именно государство, которое, как уже отмечалось ранее, не может существовать без территории в принципе. Таким образом, посредством признания независимого государства происходит одновременное признание и независимости бывшей части территории базового государства, которая отныне автоматически переходит в собственность нового государства. Подобное развитие событий, как правило, вызывает крайне негативную реакцию со стороны стран, выступающих за сохранение территориальной целостности базового государства. Например, после признания Россией в 2008 году независимости Абхазии и Южной Осетии министр иностранных дел Великобритании Д.Милибанд в своём специальном заявлении[34] назвал данное решение необоснованным и неприемлемым, при этом призвал Россию соблюдать нормы международного права, как основу для урегулирования кризиса. Также он отметил, что Москва должна была незамедлительно и в полной мере выполнить данное ею обещание по отводу своих войск на позиции, удерживаемые ими до конфронтации. Министр подчеркнул тогда, что Великобритания полностью поддерживает независимость и территориальную целостность Грузии, которая, по его словам, не может быть изменена по указанию Москвы. В одном из своих выступлений он также заявил, что Россия стала агрессором, когда перешла от заявленной защиты российских граждан в регионах Грузии к стремлению расколоть государство, демонстрируя тем самым неуважение принципов современных международных отношений. Как видно из данного примера, заинтересованные государства могут продолжать поддерживать территориальную целостность базового государства после признания другими странами независимости нового государства, образовавшегося за счёт его территории, и рассматривать его в качестве сепаратистского региона.
В случае когда достижение компромисса между странами, поддерживающими формирование нового государства, и странами, выступающими против этого, является затруднительным возможен также вариант замораживания данного вопроса и откладывания его решения на неопределённый срок. Нередко это делается заинтересованными акторами для того, чтобы добиться уступок в других областях, при этом вопрос территориального отделения может выступать в качестве средства оказания давления на соответствующих акторов или запасного варианта на случай отхода базового государства от установленных норм. Кроме того, отсрочка предоставляет возможность выиграть время для выработки более оптимальных подходов к решению вопроса сецессии, при этом не обязательно мирным путём.
Рассуждая о конкретных методах решения проблемы сепаратизма и сецессии при участии международного сообщества, стоит упомянуть о британской исследовательнице Ф.Мак-Конелл[35], которая основное внимание в своих научных работах уделяет изучению сущности государственности и суверенитета в контексте политической географии. Автор рассматривает три возможных подхода к разрешению напряжённости между сецессионистскими требованиями о предоставлении независимости и оппозицией со стороны соответствующих государств-наций. Первый подход – территориальный – предусматривает предоставление статуса независимой государственности и создание новых микрогосударств. Однако, как отмечает Ф.Мак-Конелл, данный путь чреват возникновением новых этнических конфликтов, в связи с чем оптимальным представляется второй подход – сохранение территориальной целостности существующих многонациональных государств при улаживании сецессионистских требований посредством учреждения комплексных механизмов распределения властных полномочий. По мнению автора, это подразумевает создание внутри существующих государств ряда автономных и конфедеративных образований, таких как Шотландия, Каталония и Квебек. Третий подход предусматривает продолжительное существование негосударственных политических единиц в их текущем состоянии при внесении соответствующих изменений в нормы международного права. Как отмечает автор, целью данных преобразований должно стать обеспечение приспособления этих политических субъектов к условиям неоднородной международной системы.
В связи с этим докторант Университета Кембриджа Г.Гебрелуел[36] убеждён, что главным фактором, изначально способствовавшим возникновению сепаратистских движений на юге Судана, было систематическое неравенство этнических групп, осуществление насильственной культурной ассимиляции и унитарного национализма. Он подчёркивает, что сепаратизм в большей степени перестраивает этнические конфликты, нежели способствует их разрешению. К этому стоит добавить тот факт, что развитие любого сепаратистского движения на территории какого-либо государства невозможно без внешней поддержки, то есть не следует рассматривать сепаратизм как обособленное явление. Приемлемым урегулированием ситуации вокруг Южного Судана после провозглашения независимости[37] учёный считал необходимость осуществления федерализации с предоставлением культурной автономии этническим группам.
Социально-политический аспект сепаратизма в рамках британской теории международных отношений предусматривает формирование общественно-политического строя сепаратистской территории и нового государства. Однако главным здесь всё же является создание из разрозненной массы людей полноценной, единой и неделимой нации, поскольку без этого существование любого государства, даже при наличии собственной территории и правительства, невозможно в течение продолжительного периода времени. Но вероятно ли в полной мере реализовать это на практике? В научной среде весьма распространённым является мнение о том, что подлинная нация может появиться только в результате естественного исторического процесса, при этом любые попытки её искусственного построения в какой бы то ни было форме обречены на провал. Тем не менее, британская исследовательница Р.Водак[38],[39],, придерживается на этот счёт другого взгляда, рассматривая нацию как воображаемое сообщество. Основные положения её теории:
1) Нации являются «духовными конструкциями» или «воображаемыми политическими сообществами».
2) Будучи особой формой социальной принадлежности, национальная идентичность дискурсивно (т.е. посредством языка и других семиотических систем) создаётся, воспроизводится, изменяется и разрушается.
3) Идея определённого национального сообщества воплощается в жизнь за счёт убеждений и верований, возникающих путём материализации фигуральных дискурсов общественно-политических деятелей, распространение которых осуществляется через образовательную систему и СМИ.
4) Дискурсивное построение нации и национальной идентичности всегда сопровождается оформлением самобытности, ярко выраженной индивидуальности и своеобразия на коллективном уровне.
5) Не существует какой-либо одной национальной идентичности, их различные варианты дискурсивно создаются в определённом контексте с учётом меняющегося социального поля, окружающей обстановки конкретного дискурсивного действия и обсуждаемой проблематики.
Однако Р.Водак отмечает, что сформированные таким образом национальные идентичности являются весьма хрупкими и уязвимыми. При этом она утверждает, что форма национальной идентичности, продвигаемой политическими элитами, может соответствовать либо вступать в противоречие с общепринятыми и исторически сложившимися представлениями о нации.
В процессе изучения дискурсивного построения нации и национальной идентичности Р.Водак затрагивает также проблему пересмотра исторических фактов и изменения устойчивых аспектов национальной идентичности. Как отмечает автор, в первом случае соответствующие меры могут приниматься политическими деятелями с целью изображения проживающих в государстве представителей одних народов в качестве источника угрозы для сохранения самобытности других. Во втором случае речь идёт о попытках политических лидеров пересмотреть устоявшиеся отличительные особенности нации с учётом новых геополитических реалий.
Следует отметить, что до 2011 года содействие обеспечению восприятия жителями южной части Судана своих северных соседей в качестве источника угрозы однозначно являлось ключевым инструментом негласной британской политики в отношении этой страны. Даже в самом Соглашении было сохранено название главного политического движения, фактически, сепаратистского, долгие годы боровшегося за независимость южных провинций Судана, – «Суданская народно-освободительная армия». Это же название повторяется и во всех официальных британских документах и заявлениях первых лиц. Если бы в намерение Великобритании изначально входило сохранение территориальной целостности Судана, то, несомненно, эти силы назывались бы сепаратистскими, радикальными или террористическими. Прилагательное «народно-освободительная» подразумевает наличие некоего гнёта, обременения, от которого нужно избавиться, чтобы обеспечить собственное благополучие, а слово «армия» (не «незаконные вооружённые формирования» или «военизированные группировки») подчёркивает организованность политического движения за независимость, его целенаправленность и правовую обусловленность. Надо ли пояснять, что освобождаться жителям южной части Судана надо было именно от Хартума.
Очевидно, что основу нации будущего нового государства составляет социальная группа, сформированная, как правило, на основе этнической принадлежности граждан. Практика показывает, что этничность в большинстве случаев является наиболее эффективным средством мобилизации граждан на борьбу за создание собственного государства. В качестве главного стимула на данном направлении выступает потенциальная вероятность поглощения или полного исчезновения соответствующей этнической группы как самостоятельной общественно-политической единицы при её нахождении в составе базового государства. Признаками этого, как правило, являются всевозможные попытки центральных властей нейтрализовать угрозу для территориальной целостности страны, источником которой якобы является эта группа, и предотвратить возможную сецессию. В свою очередь, представители сепаратистской этнической группы стремятся противодействовать этому с целью сохранения своей самобытности и политического влияния. Напряжённость и сепаратистские тенденции при таких обстоятельствах начинают ещё более обостряться, если в базовом государстве присутствует явная неравномерность политического представительства проживающих на его территории этнических групп. В связи с этим, С.Вольфф и М.Веллер[40] отмечают, что политизированная этническая группа борется за власть до тех пор, пока не сочтёт, что достигнутый уровень влияния позволяет ей в полной мере сохранить свою идентичность. Она может находиться в доминирующей и не доминирующей позиции, особенно если государственные институты монополизированы представителями другой этнической группы. Другими словами, учёный пытается доказать, что в любом случае ситуация в стране будет нестабильной, поскольку не доминирующая этническая группа будет стремиться к власти, в то время как доминирующая будет всеми силами стараться её удержать.
Тем не менее, слишком высокий уровень политической мобилизации этнической группы может представлять собой серьёзную проблему после провозглашения независимости нового государства, поскольку большинство его жителей могут начать рассматривать этничность как средство борьбы за власть. Научный сотрудник Центра Ближнего Востока Университета Оксфорда А.Аль-Шахи[41] подтверждает, что при назначении на государственные руководящие посты в Южном Судане в первую очередь учитывалась этническая принадлежность того или иного кандидата. По словам автора, этничность в этой стране являлась на тот момент полноценным правительственным институтом, которая выступала в качестве главного источником борьбы за власть и являлась серьёзным препятствием для достижения общественного согласия. В связи с этим, автор указывает на то, что задача международного сообщества должна заключаться в поддержании приверженности южных суданцев, прежде всего, своему государству в целом, а не какому-либо району или сообществу. Само же государство должно базироваться на всеобщем политическом консенсусе и социальной справедливости.
Важным моментом социально-политического аспекта сепаратизма и сецессии, помимо мобилизации этнической группы для последующего создания на её основе государствообразующей нации, является построение национальной идентичности. Данная мера предполагает превращение бывшей этнической группы в монолитное общество, представители которого должны быть объединены между собой одной общей идеей. Это является необходимым условием для сохранения и последующего развития нового государства как самостоятельного субъекта международного права. В ходе состоявшейся в 2012 году в рамках Королевского института международных отношений (Чатэм Хаус) научно-практической конференции по социально-политическим проблемам стран Восточной Африки научный сотрудник Лондонской школы экономики М.Ле Риш[42] и его коллега из британского представительства суданского Института долины Рифт Э.Томас[43]отметили, что в числе принципиальных задач Южного Судана в первые годы независимости значилось объединение различных этнических групп, особенно тех, кто не принимал непосредственного участия в сепаратистских движениях, и построение особой южносуданской идентичности, основы которой были заложены ещё в период гражданской войны. Как утверждали учёные, первоначально люди были объединены между собой идеей о независимости Южного Судана через движение за освобождение, однако после провозглашения независимости необходимо было искать новую объединяющую основу.[44]
Необходимо чётко осознавать тот факт, что любая этническая группа, не обладающая численным преимуществом по сравнению с другими этническими группами в составе базового государства, всегда будет рассматриваться внутри него в качестве меньшинства. Это означает, что она не может претендовать на какое-либо привилегированное положение в составе базового государства, которое бы дало ей право полностью определять его внутреннюю и внешнюю политику или пользоваться особым преимуществом. Осознание бесперспективности своего социального положения, наличие препятствий для всестороннего развития, ущемление прав и введение ограничений на доступ к ресурсам государства, наличие сильной региональной политической власти, отстаивающей радикальные взгляды, – все эти факторы способны подтолкнуть этническую группу на борьбу за территориальное отделение и создание собственного государства. Данный процесс значительно упрощается и ускоряется, если сепаратистская этническая группа пользуется поддержкой родственного государства, то есть государства, большинство или всё население которого составляют представители этой этнической группы, а также других сепаратистских этнических групп, проживающих на территории различных стран.
С.Вольфф и М.Веллер[45] полагают, что требования этнических меньшинств, как правило, связаны с расширением языковых, религиозных и культурных прав. Одновременно могут звучать призывы к предоставлению равных возможностей и доступа к ресурсам, а также оказанию материальной и политической поддержки. В большинстве случаев эти претензии этнические меньшинства предъявляют к базовому государству (т.е. на территории которого они проживают), но иногда и к родственному государству. Как указывают британцы, в случае отсутствия родственного государства, способного и готового поддержать этническое меньшинство, его роль могут на себя взять родственные меньшинства, проживающие на территории третьих стран, а также международные организации и неродственные государства. Британские учёные отмечают, что результатом этой борьбы, как правило, становится расширение прав этнической группы на самоуправление в составе базового государства, либо отделение и возможное последующее воссоединение с родственным государством.
Экономический аспект сепаратизма и сецессии в рамках британской теории международных отношений состоит в том, что сепаратистские тенденции в базовом государстве активируются по причине несправедливого распределения доходов или неравного доступа к государственным ресурсам. Как следствие, возникает ситуация, при которой одни регионы базового государства находятся в более выгодном положении по сравнению с другими. В результате этническая группа или национальное меньшинство, представители которого проживают на отсталой в экономическом плане территории, начинают с недоверием относиться к центральной власти, рассматривают своё присутствие в базовом государстве как препятствие для собственного развития и считают сецессию единственным эффективным способом улучшения своего материального положения. Отчётливые признаки этого можно выделить, изучив труды британского исследователя Э.Томаса[46]по Судану. Он утверждает, что в прошлом суданское руководство придерживалось теории зависимости в экономике, разграничивая страну на центр и периферию. В этом контексте Джуба была периферией Хартума, что, как полагает автор, на практике привело к установлению некой социальной иерархии между жителями этих регионов. В свою очередь, это повлекло за собой формирование разнородного населения с существенными региональными отличиями. Хотя основное внимание учёный уделяет социальным аспектам, ключевыми для нашего исследования являются понятия экономический центр и периферия государства. Уже сам факт наличия такого распределения государственной территории предвосхищает появление некоего антагонизма, обособления, а также потенциальной возможности для отделения. Действительно, центр воспринимается как сосредоточение благосостояния и богатства, в то время как периферия предстаёт в качестве питающего субъекта, который снабжает центр ресурсами. Очевидно, что смириться с подобной ролью весьма тяжело для проживающих на периферийной территории граждан, которые в таких обстоятельствах начинают испытывать чувство несправедливости, наблюдая более высокий уровень жизни своих соседей из центра.
Главной особенностью институционально-административного аспекта сепаратизма и сецессии в рамках британской теории международных отношений является поэтапное учреждение административных институтов нового государства до и после провозглашения его независимости. Это означает, что ещё на этапе борьбы сепаратистского сообщества за территориальное отделение происходит образование не только независимого территориального, политического и экономического пространства, но и самостоятельных, не подчиняющихся центральной власти базового государства административно-управленческих институтов. Практика показывает, что навязанные внешними акторами принципы государственного управления без учёта особенностей общественно-политической и демографической ситуации на соответствующей территории, не могут успешно применяться. В связи с этим, П.Джексон[47] подчёркивает, что существует очевидная разница между формированием государственного аппарата и созданием государства, способного стать полноценным членом международного сообщества. Другими словами, необходимо различать чисто технические функции государства от политических процессов, определяющих его истинную сущность. Например, учреждение в стране правительственных структур, не учитывающих историческое развитие общества, с большой долей вероятности приведёт к негативным результатам. В связи с этим, стоит упомянуть, что одним из главных недостатков ВМС Дж.Копналл[48] считал излишний упор на государственное строительство, т.е. создание политических институтов, в то время как основное внимание, по его мнению, следовало бы уделить процессу национального строительства.[49] Необходимо отметить, что в третьей главе ВМС упоминалось о согласии сторон с тем фактом, что способность южносуданских властей выполнять основные правительственные функции, сформировать гражданскую администрацию и восстановить разрушенную в результате конфликта инфраструктуру была весьма низкой. Г.Гебрелуел[50] и вовсе отмечает, что независимый Южный Судан возник только лишь посредством международной дипломатии, функционировал за счёт нефтедолларов и зарубежной помощи на развитие, при этом работа его основных служб обеспечивалась по большей части иностранными неправительственными организациями. Как следствие, политические лидеры Южного Судана не имели опыта мобилизации государственных ресурсов и формирования эффективных правительственных структур.
Институционально-административный аспект включает в себя принятие мер по созданию особого государственного института, который бы служил главной опорой властей сепаратистской территории и в дальнейшем нового государства. Речь в данном случае идёт о неком правовом фундаменте и одновременно принудительно-силовой структуре, контролирующей развитие соответствующей территории. Это позволяет компенсировать общую политическую хрупкость и социальную нестабильность нового государства в первые годы его существования в данном качестве. Британский исследователь Б.Райан[51] из Килского университета полагает, что в качестве такого института, способствующего успешному становлению нового государства, является полиция. Причиной тому обозначается утвердившееся в обществе понимание того, что именно правоохранительные органы в первую очередь отвечают за поддержание определённой правового порядка в стране. В этом контексте П.Аджак[52] отмечает, что до и после провозглашения независимости в Южном Судане находилось более тысячи иностранных полицейских, среди которых подавляющее большинство составляли представители Великобритании. Кроме того, ориентация на обеспечение эффективной работы местных правоохранительных органов, прежде всего, полиции, являлась основным принципом работы Объединённой военной комиссии (ОВК) в Судане, учреждённой в соответствии с ВМС. Ярким примером тому, в частности, служит деятельность так называемых мониторинговых групп, в состав которых входили командированные из Великобритании офицеры полиции и советники по осуществлению различных полицейских операций на территории страны в соответствии с международными стандартами. Очевидно, что делалось это с расчётом на то, что именно полицейская служба, мощная силовая структура, должна закреплять тенденцию на постепенное отделение Южного Судана и способствовать практической реализации предпринимаемых в этом направлении инициатив.
Однако работа полицейских структур, равно как успешное функционирование новых государственных органов, не может быть результативной без устойчивой связи с местным населением. Это означает, что сотрудники правоохранительных органов должны находиться в постоянном контакте с гражданами с целью своевременного обнаружения и устранения внутригосударственных угроз. Но для того, чтобы обеспечить подобное взаимодействие на должном уровне, необходимо, чтобы представители сепаратистского сообщества базового государства, а затем они же, но уже в качестве граждан нового государства, были сплочёнными и действовали как одно целое. В своём исследовании Б.Райан[53] подчёркивает, что укрепление солидарности национальных меньшинств является прямым следствием наличия у них собственной административной системы.
Безусловно, британская политика в отношении Южного Судана предусматривала создание условий, при которых сторонники независимости могли бы действовать сплочённо и выступать единым фронтом. Причём все необходимые для этого условия были заложены непосредственно в ВМС, в соответствии с которым жителям Южного Судана, фактически, предоставлялось право создать собственное правительство и ключевые государственные структуры, в том числе правоохранительные органы. Наряду с этим в Соглашении был закреплён принцип децентрализации властных структур и, как следствие, учреждение двух отдельных правительств пока ещё на территории одного государства Судана. Причём это было представлено в качестве главного условия эффективного и справедливого управления страной. Не это ли является прямым доказательством того, что с самого начала в намерение британцев не входило воссоединение всех суданских сообществ в рамках единого государства? Наоборот, всё указывает на то, что обособление южных суданцев от основного населения страны и создание впечатления об отсутствии какой-либо реальной альтернативы последующей сецессии являлось негласным политическим курсом британского руководства.
В этом контексте стоит упомянуть о том, что говорилось в Соглашении: «стороны признают необходимость соблюдения суверенитета нации и создания автономии южносуданского правительства, а также установления норм и стандартов, которые бы одновременно отражали единство государства и своеобразие его народов».[54] Данное положение, несомненно, сформулированное таким образом при содействии британских экспертов, содержит в себе явное противоречие. Как возможно на практике сохранить целостность Судана при наличии полной самостоятельности южносуданского правительства с заранее запланированным проведением референдума об отделении Южного Судана всего через несколько лет? В данном случае фраза «одновременное отражение единства государства и своеобразия его народов» звучит заманчиво, но здесь введена в оборот лишь для отвода глаз и создания ложного впечатления о том, что Великобритания якобы действительно стремилась сохранить целостность Судана.
При изучении международно-правового аспекта в рамках британской теории международных отношений необходимо отметить, что для любого территориального отделения нужен официальный предлог (повод), который был бы достаточно убедителен, чтобы не вызывать сомнений в целесообразности и объективной необходимости этого отделения. Он служит прежде всего для нейтрализации международной оппозиции сецессии и смягчения позиций большинства государств, опасающихся за собственную территориальную целостность. В качестве такого предлога может выступать демонстрация отсутствия возможностей для удержания сепаратистского сообщества и территории, на которой проживают его представители, в составе базового государства. Как ни парадоксально, но достигнуть этого вполне вероятно за счёт ложной социальной интеграции. Так, Б.Райан[55] отмечает, что любая реформа, нацеленная на закрепление интеграционных процессов, может наталкиваться на активное сопротивление со стороны этнических групп, воспринимающих слияние как угрозу ликвидации собственной уникальной идентичности. Например, особенностью британской политики в отношении Южного Судана было поощрение условной интеграции с заранее известным результатом. Суть её заключалась в том, чтобы формально содействовать процессу объединения сообществ в рамках одного государства Судана, но так, чтобы им оставались недовольны жители юга страны. Впоследствии Великобритания использовала это как предлог для оправдания отделения Южного Судана: поскольку попытка осуществления социальной реинтеграции и примирения не принесла желаемых результатов в рамках единого государства, значит единственных выход из создавшегося положения с учётом необходимости предотвращения возобновления насилия в регионе – это сецессия юга.
Тем не менее, суть международно-правового аспекта сепаратизма и сецессии состоит в обеспечении широкого международного признания нового государства. Однако необходимо учитывать ряд принципиальных моментов, выделяемых британской исследовательницей Ф.Мак-Конелл[56]:
а) в соответствии с традиционным международным правом, признание государств осуществляется только после успешной демонстрации их способности к самостоятельному управлению;
б) игра суверенитетами приводит к появлению квазигосударств, которые могут признаваться международным сообществом в качестве юридического аналога государств;
в) правовое признание находящихся в состоянии распада государств, с одной стороны, и отказ признавать полноценно функционирующие сецессионистские государства – с другой, подрывают современную международную систему, демонстрируя тем самым её противоречивый двойственный характер.
Кроме того, следует учитывать то, как соотносится конкретный случай самоопределения с нормами международного права. Например, в Резолюции Генеральной ассамблеи ООН 637 (VII) «Право народов и наций на самоопределение»[57] отмечается, что право наций на самоопределение является предпосылкой для пользования во всей полноте правами человека, при этом каждое государство-член ООН должно уважать и поддерживать это право в соответствии с Уставом ООН. То есть самоопределение возводилось в разряд фундаментальных прав человека. На фоне процессов деколонизации подчёркивалось также, что население несамоуправляющихся и подопечных территорий имело право на самоопределение, а государства, отвечавшие за управление этими территориями, должны были применять практические меры для реализации этого права. В то же время в Декларации о принципах международного права говорится о необходимости «воздерживаться в международных отношениях от угрозы силой или ее применения как против территориальной целостности или политической независимости любого государства, так и каким-либо иным образом, несовместимым с целями Организации Объединенных Наций».[58]
Не последнее место в данном вопросе занимает и такое понятие, как правовой прецедент, то есть произошедший в прошлом случай, который используется в качестве примера или модели для подтверждения правомерности аналогичного случая в настоящем. Так, в 2008 году страны, признавшие независимость сербской провинции Косово, называли её отторжение от Сербии исключительным случаем, обозначали это как продолжение процесса распада Союзной Республики Югославии, при этом подчеркивали невозможность его использования в качестве прецедента. Между тем, именно на прецедент Косово ссылался Крым в Декларации о независимости, принятой 11 марта 2014 г. В ней говорилось, что решение принималось «исходя из положений Устава Организации Объединенных Наций и целого ряда других международных документов, закрепляющих право народов на самоопределение, а также принимая во внимание подтверждение международным судом ООН в отношении Косово от 22 июля 2010 года того факта, что одностороннее провозглашение независимости частью государства не нарушает какие-либо нормы международного права».[59]
Специфика территориального аспекта сепаратизма и сецессии в рамках германской теории международных отношений заключается в твёрдой поддержке территориальной целостности базового государства, даже в случае признания независимости отделившейся территории другими странами. Так, в марте 2012 года, то есть почти через 5 лет после признания Россией независимости Абхазии и Южной Осетии, министр иностранных дел Германии Г.Вестервелле выступил в Тбилисском государственном университете с докладом на тему «Южный Кавказ и Европа – перспективы в меняющемся мире».[60] В ходе своего выступления он приветствовал решение Грузии отказаться от применения силы при урегулировании противоречий с Абхазией и Южной Осетией, при этом в очередной раз заявил о твёрдой поддержке Германии суверенитета и территориальной целостности Грузии.
Тем не менее, в современном мире часть территории государства не может быть отторгнута или сохранена в его составе только лишь по воле других более могущественных стран или по решению международных организаций, какими бы убедительными не представлялись доводы на этот счёт. Практика показывает, что без учёта мнения местного населения любые, даже самые, казалось бы, безупречные проекты на данном направлении, неминуемо будут заканчиваться неудачей.
В этом плане основным средством узаконивания территориального отделения в глазах широкой общественности является проведение всенародного голосования или референдума, результаты которого должны соответствовать ожиданиям внешних акторов. Добиться этого можно различными способами, например, посредством обеспечения участия в голосовании только тех граждан, чьи взгляды относительно формирования нового государства соответствуют интересам конкретных стран и международных организаций. В связи с этим интересен взгляд на эту проблему научного сотрудника Германского института внешней политики и безопасности У.Хальбаха,[61] который в 2010 году написал научное исследование под названием «Не урегулированные региональные конфликты на Южном Кавказе». Автор поясняет, что сецессионные конфликты в Грузии долгое время считались замороженными ввиду принципиальной и неизменной позиции противоборствующих сторон по вопросу о статусе республик, в то время как все попытки международного сообщества найти приемлемое политическое решение оставались безуспешными. Он подчёркивает, что грузинские власти в своё время были готовы предоставить Абхазии и Южной Осетии широкую автономию при условии нахождения их в составе Грузии. Однако результаты проведённого в 2006 году в Абхазии опроса общественного мнения продемонстрировали, что подавляющее большинство жителей республики выступали за независимость и/или вхождение в состав России. По мнению автора, этого удалось достичь якобы за счёт «выдавливания» из Абхазии более 250 тыс. этнических грузин и исключения из опроса абхазских областей, населённых гражданами грузинской национальности. У.Хальбах считает, что оснований для признания суверенитета национальных сообществ (абхазцев и осетин), проживающих на грузинской территории, не было. В то же время он утверждает, что принцип нерушимости границ использовался ЕС избирательно, о чём свидетельствовал принятый в 2006 году план действий в рамках европейской политики соседства, успешная реализация которой применительно к Грузии требовала сохранения её территориальной целостности.
Научный сотрудник Германского института международной политики и безопасности К.Шаллер в своём фундаментальном исследовании «Сецессия и признание»[62] рассматривает вопросы территориального отделения в контексте норм международного права. Учёный отмечает, что речь о сецессии идёт только в том случае, если территориальное отделение происходит без согласия материнского государства. Он утверждает, что все сецессии несут в себе значительный конфликтный потенциал. Они не только ставят под вопрос территориальную целостность соответствующего государства, но и затрагивают интересы соседних стран, поскольку последние также вынуждены бороться с сепаратистскими тенденциями на своей территории. Утверждение учёного о том, что сецессией можно назвать территориальное отделение, осуществлённое без согласия материнского государства, отчасти верно. Однако здесь необходимо ответить на один принципиальный вопрос: речь идёт о несогласии представителей политической элиты или населения всего базового государства? Вполне можно представить себе ситуацию, при которой государство, поддерживающее территориальное отделение теоретически может прямым или косвенным способствовать приходу к власти в государстве политического лидера или правящей группы, которая бы формально дала согласие на территориальное отделение, несмотря на наличие оппозиции со стороны населения базового государства. Таким образом, территориальное отделение в данном случае будет рассматриваться уже не как сецессия или сепаратизм, а как, например, пересмотр территориальных границ или восстановление исторической справедливости, возвращение соответствующему сообществу ранее утраченной территории и т.п. Тем не менее, важнейшей задачей в данном случае является последующее урегулирование разногласий среди местного населения, а именно между теми, кто изначально выступал против отделения, и теми, кто его поддерживал. Следует подчеркнуть, что успешно осуществлённое территориальное отделение всегда будет оказывать значительное влияние на сепаратистские тенденции в других странах, особенно находящихся в непосредственной близости от базового государства. Это обуславливается многими факторами, главным из которых является стремление отдельных политических лидеров использовать появившийся прецедент для оправдания сецессии тех территорий, которые бы в других обстоятельствах никогда бы не смогли добиться независимости. Высока и вероятность изменения в результате сецессии политического, экономического или военно-стратегического положения в регионе.
В то же время К.Шаллер указывает на то, что сецессия в некоторых случаях может рассматриваться как эффективный метод разрешения конфликта. Если в течение продолжительного периода времени часть народа в государстве постоянно подвергалась дискриминации, то роспуск ответственного за данные действия правительства и создание отдельного государства может рассматриваться в качестве оптимального решения. Однако учёный обращает внимание на то, что данный процесс должен быть управляемым и при необходимости протекать под надзором международного сообщества. Следует отметить, что слабым местом такого взгляда является тот факт, что жертва может представляться агрессором, а истинный агрессор – выдавать себя за жертву. Вполне вероятной может быть ситуация, при которой центральное правительство ослабленного государства, постоянно подвергаясь давлению и различным провокациям со стороны сепаратистского сообщества, будет вынуждено принять решительные ответные меры. Это незамедлительно представляется поддерживающими сепаратистов странами как акт агрессии против собственного населения, что с их точки зрения должно оправдывать внешнее вмешательство и последующую возможную сецессию.
В ходе изучения территориального аспекта сепаратизма и сецессии в рамках германской теории международных отношений, следует отметить, что предрасположенность определённой территории к сецессии, так или иначе, связана с проблемой этничности. То есть территория, граница которой в составе базового государства проходит на основе принадлежности граждан к определённой социальной группе (по этническому или религиозному признаку), будет с большей долей вероятности претендовать на отделение при возникновении для этого благоприятных условий, чем территории со смешанным составом местного населения. К.Шаллер отмечает, что враждебная по отношению к сепаратизму позиция государств обусловлена ещё и тревогой, что разламывание страны может привести к межэтнической напряжённости и серьёзным нарушениям прав человека, а значит и к внешней интервенции. Этому также может способствовать принудительное изменение структуры населения с последующим созданием чётких границ по этническому признаку или когда меньшинства внутри сформированных территориальных пространств теряют защиту, которую им должно обеспечивать центральное правительство базового государства. С другой стороны, как уже упоминалось ранее, стремление к сецессии является вполне оправданным в том случае, если отдельные группы населения на своей родине подвергаются дискриминации, репрессиям и систематическим ущемлениям своих прав.
Несмотря на то, что вмешательство внешних акторов в процесс территориального отделения может носить легитимный характер с точки зрения международного права, оно всё же расширяет возможности заинтересованных стран по сдерживанию или поощрению сепаратизма. К.Шаллер утверждает, что в принципе сецессионные конфликты считаются внутренним делом отдельно взятого государства. Тем не менее, если при этом затрагиваются интересы других государств или международного сообщества, то государства, международные и региональные организации будут рассматривать это как повод для вмешательства в конфликт. Однако он подчёркивает, что, хотя подобный шаг и может считаться законным, многое зависит о того, в чью пользу и на какой правовой основе осуществляется данная интервенция. К этому также стоило бы добавить, что предлог, как таковой, может быть создан искусственно и без видимого участия других стран. Могут осуществляться различного рода провокации, направленные против властей базового государства, которые вынуждены в ответ на них принимать решительные меры. В результате, на мировой арене они предстают в качестве агрессоров, нарушающих права человека и даже истребляющих собственный народ.
Социально-политический аспект сепаратизма и сецессии в рамках германской теории международных отношений включает в себя проблему этнонационализма и политического потенциала националистических движений с целью консолидации соответствующей этнической группы или сообщества для борьбы за создание нового государства. Данный вопрос изучает профессор Мюнхенского университета Людвига-Максимилиана А.Хельмерих[63]. Как он утверждает, массивный и агрессивный национализм, будучи характерной чертой современного политического процесса, в настоящее время активно проявляет себя по всему миру. Под национализмом он понимает идеологию народов, которые воспринимают себя как нацию без страны. Они стремятся создать собственное национальное государство, оправдывая данное намерение наличием реальных либо выдуманных культурно-этнических особенностей. Мобилизованная этничность используется в качестве инструмента, прежде всего, в критических ситуациях, таких как экономический кризис, конфликт между различными культурами и социальными группами, различающимися по этническому признаку, а также в процессе военных противостояний, особенно если в глазах общественности они предстают в качестве этнических противоречий. В действительности, как отмечает А.Хельмерих, не все эти конфликты являются этническими, то есть связанными с национальными меньшинствами. Происходит, так называемая, «этнитизация» конфликтов с целью придать им с виду неотвратимый и более драматический характер. А.Хельмерих отмечает, что для националистических движений открывается весьма широкое пространство для манёвра в условиях дестабилизированных институтов и партийных систем, особенно когда осуществляемые структурные изменения помимо реорганизации правительственного режима затрагивают также и национальный вопрос. Очевидно, что осознание определённым сообществом, а точнее внушение его представителям идеи того, что в отношении них была совершена историческая несправедливость, и они якобы лишились причитающегося им по праву государства, способствует появлению и развитию сепаратистских тенденций. Однако результативность, практическая отдача данного процесса во многом зависит от внутриполитической и демографической ситуации в базовом государстве. Политическая нестабильность, слабость центральной власти, слишком большое количество конкурирующих между собой социальных групп, – все эти факторы способны активировать и продолжительное время подпитывать сепаратизм.
Помимо сугубо социального аспекта построения нации в рамках германской теории международных отношений на определённом этапе борьбы за создание нового государства высокое значение приобретает формирование так называемого обособленного политического пространства внутри базового государства. То есть до фактического территориального отделения происходит отделение политическое, когда сепаратистская территория выходит из общегосударственной политической системы и создаёт собственный, функционирующий по своим законам управленческий аппарат. Как отмечает А.Хельмерих[64], националистические движения сепаратистской ориентации ставят под сомнение легитимность всей государственной политической системы и предъявляют претензии от имени нации, этнической группы или региона на создание суверенного государства. В результате, одновременное признание субгосударственной и общегосударственной территориальности, также как и совмещение субгосударственной и общегосударственной идентичностей, становится более невозможным.
При использовании национализма в качестве основного инструмента мобилизации сепаратистского сообщества на борьбу за создание собственного государства важную роль играет его постоянное стимулирование. Другими словами, борьба должна продолжаться вплоть до своего логического завершения, то есть территориального отделения, иначе национализм теряет консолидирующие свойства. А.Хельмерих подчёркивает, что долгосрочное существование националистического движения, олицетворяющего интересы нации или этнической группы, сохраняется в том случае, если среди граждан утверждается понимание того, что достигнутый ими прогресс не достиг конечной стадии. А.Хельмерих подчёркивает, что политические действия националистов базируются на заранее разработанных, более или менее автоматизированных стратегиях. Однако они, так или иначе, испытывают на себе влияние структурных особенностей государства, временных рамок и ряда других факторов. В период политического кризиса и общественной трансформации националистические партии обладают ощутимым мобилизационным ресурсом по сравнению с нормальными партиями, в то время как свойственная демократическим государствам политическая конкуренция в таких условиях может только способствовать радикализации националистических дискурсов.
Социально-политический аспект характеризуется применением отдельных принципов федерализма и конфедерализма, которые изучаются профессором Ш.Видеркером[65] из Берлинско-Бранденбургской академии наук. Под федерализмом он понимает принцип политической организации, который противопоставляется унитаризму (централизму), при этом федералистские политические системы предусматривают наличие самостоятельных субъектов и вышестоящего целого. В рамках союза государств (конфедерации) данные субъекты сохраняют свой суверенитет, в то время как в рамках союзного государства (федерации) они его частично утрачивают. Как утверждает автор, в условиях конфедерации государства передают право решения совместных задач общему властному органу, в то время как в федерации субъекты и федеральное правительство решают общие задачи совместно. Ш.Видеркер подчёркивает, что разница между децентрализацией и федерализмом заключается в том, что во втором случае субъектам предоставляется право принимать решения не только в области торговли, но и в других сферах, причем участие субъектов в формировании политической воли гарантируется на уровне федерального правительства.