Было десять тридцать шесть, когда я наконец добралась до «Панеры» в Виенне. Хотя для завтрака было слишком поздно, а для обеденного перерыва слишком рано, я никак не могла найти, где припарковаться. Когда я позвонила Сильвии и объяснила, что буду сильно позже времени, на которое был зарезервирован столик в ее шикарном ресторане, она спросила, где возле метро есть место, которое рано открывается и где не нужно заранее резервировать стол. Я очень устала, пока двигалась в пробке по платной дороге, и чувствовала себя виноватой. «Панера», – название слетело с моего языка само собой, а Сильвия отключилась прежде, чем я опомнилась. Парковка у «Панеры» была переполнена блестящими «Ауди», «мерсами» и «бимерами»[1]. Кто все эти люди и почему они не на работе в каком-нибудь офисе? Хотя, если на то пошло, а я почему здесь?
Я зарулила на соседнюю стоянку возле химчистки и сняла еще несколько волосков Делии со своих брюк, прежде чем наконец сдаться. Надела огромные солнцезащитные очки, затенявшие половину лица, натянула парик, обернула шелковый шарфик вокруг головы, распушила длинные светлые локоны и нанесла бордовую помаду, выступая за естественную линию губ. Посмотрела на свое отражение в зеркале заднего вида. Вроде это была та самая версия меня, что размещалась на обложке моих книг, а вроде и нет. На тех фото я выглядела романтично, гламурно и загадочно, как писательница, которая хотела сохранить свою личность в тайне от полчищ бешеных фанатов. Но в тусклом освещении полуразвалившегося минивэна, с налипшими на штаны волосками, детским кремом под ногтями и с упрямой прядью моих собственных каштановых волос, так и норовившей выбиться из-под парика, я выглядела как женщина, которая просто слишком сильно пытается притвориться кем-то другим. По правде говоря, я надела парик не для того, чтобы впечатлить моего агента: Сильвия и так знала, кто я есть. И кем я не являюсь.
Сегодня мне пришлось вырядиться, чтобы меня не выгнали из этой конкретной «Панеры». Все, что мне было нужно, это чтобы во время ланча меня не опознали как ту ходячую катастрофу, которой восемь месяцев назад запретили появляться в этом заведении.
Я перекинула поддельную дизайнерскую сумку для мам через плечо и выбралась из машины, молясь, чтобы менеджер Минди уволилась (или была уволена) с тех пор, как я была здесь в последний раз и обсуждала наши с Терезой разногласия за обедом.
Я вошла в ресторан и сквозь блондинистые пряди парика, частично скрывавшие мое лицо, окинула взглядом пространство. Сильвия уже стояла в очереди, изучая меню на стене за кассами с таким видом, будто оно было написано на каком-то незнакомом иностранном языке. Я стояла рядом с ней целых полторы минуты, а затем позвала по имени, чтобы она наконец отреагировала на мое присутствие.
– Финли? Это ты? – спросила она.
Я скользнула ей за спину, сказала «тсс» и через ее плечо рассмотрела всех, кто стоял за прилавком. Не обнаружив там ни Минди-менеджера, ни каких-либо знакомых кассиров, я заткнула мешающие пряди за ухо.
– Прости, что мы не смогли пересечься в центре, – сказала я. – Утром у меня случился цейтнот.
– Вижу. – Теперь Сильвия изучала меня с тем же видом, с которым изучала меню. Длинным красным ногтем она поправила очки на переносице. – Зачем ты это надела?
– Долгая история.
Мои отношения с «Панерой» были сложными. Мне нравился их суп. Им не нравилось, что я выливаю его на головы других клиентов. В свое оправдание могу сказать, что Тереза первая начала, попытавшись оправдать причины, по которым она спала с моим мужем.
– У тебя что-то на брюках, – поморщилась Сильвия, указывая на волоски, прилипшие к сиропу.
Я сжала губы. Попыталась улыбнуться. Сильвия была воплощением всех ньюйоркцев, которых вы могли видеть по телевизору. Возможно, потому, что она была из Джерси. Она работала в офисе на Манхэттене. Носила туфли из Милана. Ее макияж выглядел так, будто она прилетела на «ДеЛориане» из 1980-х, а одежда – будто она сняла шкуру с леопарда.
– Готов вам помочь, – окликнул нас молодой человек из-за свободной кассы. Сильвия подошла к стойке, допросила его о безглютеновых вариантах и заказала багет с тунцом и чашку французского лукового супа.
Когда пришла моя очередь, я нашла самое дешевое блюдо – «суп дня». Сильвия протянула кредитку и сказала: «Я угощаю», – поэтому я добавила в заказ сэндвич с ветчиной и бри и еще кусок чизкейка.
Мы взяли подносы и пошли искать свободный столик. По дороге я рассказала Сильвии кровавые подробности утренних событий. Давным-давно у нее самой были дети, так что она была не совсем лишена сочувствия, но ее не слишком тронули мои перипетии матери-одиночки.
Все диванчики были заняты, поэтому мы нацелились на последний пустой столик на двоих посреди шумного помещения. С одной стороны какая-то студентка в наушниках смотрела на экран своего «мака». С другой стороны женщина средних лет в одиночестве ела макароны с сыром. Сильвия проскользнула между столами и с крайне раздраженным видом уселась на стул с твердой спинкой. Я бросила бумажник в сумку и поставила ее на пол, на пустой пятачок рядом со стулом. Женщина, сидевшая за соседним столиком, посмотрела на сумку и, моргнув, посмотрела на меня. Я чуть улыбнулась ей, потягивая чай со льдом, пока она наконец не вернулась к своей еде. Сильвия скривилась, глядя на свой сэндвич.
– Скажи мне еще раз, почему мы выбрали это место?
– Потому что нужна целая вечность, чтоб промыть раны на голове. Прости, что опоздала.
– Так что у нас с твоим дедлайном? – спросила она, запихнув в рот приличный кусок тунца. – Пожалуйста, скажи мне, что я не зря проделала весь этот путь и у тебя хорошие новости.
– Не совсем.
Она жевала и смотрела на меня:
– Скажи, что у тебя хотя бы план готов.
Я уставилась на свой поднос и принялась ковырять еду.
– Вроде того.
– Тебе заплатили половину авансом. Скажи, что скоро все будет сделано.
Я перегнулась через стол и понизила голос (спасибо, хоть студентка за соседним столиком была в наушниках):
– Сил, мои последние убийства так неоригинальны. Я становлюсь слишком предсказуемой. Будто иду по проторенной дорожке.
– Так смени подход, – она небрежно махнула ложкой. Будто придумать сюжет – пара пустяков. – В контракте не сказано, как именно все должно произойти, лишь бы все было закончено к следующему месяцу. Ты ведь сможешь это сделать?
Я отхватила кусок сэндвича, чтобы не отвечать на этот вопрос. Если сильно напрячься, я могла бы написать черновой вариант за восемь недель. Край – за шесть.
– Разве это так сложно? Раньше ты укладывалась.
– Да, но на этот раз все запутано. – Я набрала в рот супа. Картон. После развода все на вкус напоминало картон. – Убила бы за ложку острого соуса, – пробормотала я, осматривая соседний столик. Соль, сахар, перец и салфетки. И никакого соуса.
Но женщина за соседним столиком ничего не заметила. Она глазела на мою открытую сумку. Я запихнула бумажник подальше внутрь и сложила ручки сумки, спрятав содержимое от посторонних глаз. Но она продолжала пялиться, и я смерила ее ледяным взглядом.
– Что здесь такого сложного, не понимаю. Есть милая, красивая, чуткая женщина, которую нужно спасти от действительно плохого парня. С плохим парнем разбираются, наша красавица показывает всю глубину своей благодарности, все живут долго и счастливо, а ты получаешь жирный чек.
Я отщипнула кусочек багета.
– Насчет чека…
– И не думай, – Сильвия помахала ложкой. – Я не пойду просить у них еще один аванс.
– Знаю. Но приходится изучать кучу деталей, – тихо проговорила я. – Эти захудалые ночные клубы, пыточные инструменты, секретные коды… Все это далеко за пределами моего опыта. Я консерватор, ты знаешь. У меня обычно все чистенько. Ничего эдакого… Но на этот раз… – Я отрезала кусок от чизкейка. – На этот раз мне нужна настоящая бомба, Сил. Если я сделаю это, стану новой звездой этого бизнеса.
– Делай что хочешь, но шевелись. Давай уже покончим с этим и возьмемся за следующий заказ.
Я покачала головой:
– Не хочу торопиться. На этот раз все по-другому. Эти двух-, трехтысячедолларовые авансы не стоят ни времени, ни усилий. Либо в следующий раз ставки вырастут, либо я выхожу из игры, – заявила я, поглощая чизкейк. – Если все пройдет как надо, в новом контракте потребую семь-десять тысяч, не меньше.
– Отлично. Порази их наповал, тогда и поговорим. – У Сильвии завибрировал мобильный. Она поморщилась, разглядев, кто звонит. – Извини, мне нужно ответить, – сказала она, просачиваясь между столиками. Пока я извивалась, чтобы пропустить Сильвию, женщина, сидевшая рядом, снова привлекла мое внимание. Вилка застыла над миской холодных макарон с сыром, женщина разглядывала меня ужасно долго, так что я принялась гадать, не узнала ли она меня, несмотря на макияж и парик. Или, может быть, она узнала парик.
У меня еще ни разу не просили автограф. Если бы она попросила подписать салфетку, я точно поперхнулась бы. Поэтому, когда она отвела взгляд и потянулась к своей сумочке, я даже не знала, радоваться мне или огорчаться. Я вернулась к поеданию сэндвича, проглядывая между тем пропущенные сообщения. Одно от Стивена: он интересовался, скоро ли я буду. Два напоминали о просроченных платежах по кредиткам. И письмо от редактора с вопросом, как продвигается новая книга. У меня было странное чувство, что за мной наблюдают, но та женщина, не поднимая глаз, что-то писала на клочке бумаги.
Через несколько минут в кафе снова застучали каблуки Сильвии. Мое сердце сжалось, когда я поняла, что она не собирается садиться.
– Извини, дорогая. Мне нужно успеть на поезд. – Она потянулась за портфелем. – Надо срочно вернуться в город. Есть крупное предложение для другого клиента, все нужно провернуть за сорок восемь часов. Надо поспешить, чтобы сделка не накрылась.
Она перекинула сумку через плечо.
– Хотелось бы, чтобы у нас было больше времени поболтать.
– Все в порядке, – заверила я ее. Но это было не так. Все было не так. – Это я виновата.
– Да, это точно, – согласилась она, надевая дизайнерские солнцезащитные очки и оставляя на меня свою посуду. – Теперь отправляйся работать над этой бомбой и дай мне знать, когда все будет готово.
Я изобразила улыбку и встала, чтобы обменяться неловкими поцелуями в щечки. Мы выглядели как подружки, которым не хочется прикасаться друг к другу. Когда Сильвия выходила, она уже снова разговаривала по мобильнику.
Я плюхнулась обратно на стул. Соседний столик был пуст – женщина ушла. Глянув вниз, я с облегчением обнаружила, что сумка с бумажником все еще спокойно стоит на месте. Тогда я убрала за Сильвией поднос с грязной посудой – отнесла его к мусорному баку, рассортировала по мусорным контейнерам тарелки и столовые приборы. Когда я вернулась, под моей тарелкой оказался сложенный листок бумаги. Я поискала глазами ту женщину, но ее нигде не было. Тогда я развернула записку.
70 000 $ наличными
Харрис Миклер,
Арлингтон,
Норт-Ливингстон-стрит, 49
И номер телефона.
Я скомкала бумажку и занесла руку над мусорной корзиной. Но знак доллара и все эти нули перед ним разбудили мое любопытство. Кто такой Харрис Миклер? Почему у него так много налички? И зачем женщина, которая сидела за соседним столиком, подбросила эту записку на мой поднос, ведь она легко могла сама избавиться от нее?
Я сунула странную записку в карман и подхватила сумку.
Снаружи было целое море машин, и полуденное солнце слепило отражениями от лобовых стекол. Я пыталась нашарить в сумке ключи, заодно вспоминая, где припарковалась. Ключи все еще не нашлись, когда я оказалась возле химчистки и запертого минивэна. Пока я ковырялась в недрах сумки, отрезанные волоски Делии щекотали мое запястье, затем к пальцам прицепился рулон клейкой ленты, которой я пробовала скрепить ее волосы. Когда я попыталась стряхнуть его, что-то словно ужалило меня. Взвыв, я выдернула руку из сумки. По пальцам текла тонкая струйка крови. Я осторожно вытащила запятнанный кровью слюнявчик, которым утром вытирала лоб Делии. Под ним обнаружился тупой кухонный нож, который я сунула вдогонку, и ключи от машины. Я приложила слюнявчик к порезу и стала ждать, пока кровь остановится, тем временем включив кондиционер на полную мощность.
Снаружи было прохладно, по-осеннему бодряще, но внутри автомобиля под полуденным солнцем воздух нагрелся, словно кипяток, и под париком голова уже вспотела и начала чесаться. Я стянула его и бросила в сумку вместе с солнцезащитными очками.
Из зеркала заднего вида на меня пристально смотрела ярко накрашенная женщина с собранными в пучок волосами. Я стерла бордовую помаду слюнявчиком, чувствуя себя самозванкой. Кого я обманываю? Мне ни за что не закончить эту книгу за месяц. Каждый день, который я провожу, притворяясь, что смогу зарабатывать на жизнь писательским трудом, только приближает меня к потере детей. Я должна была бы позвонить Сильвии прямо сейчас и все ей рассказать.
Я вытащила из кармана телефон. Вместе с ним выскользнула та странная записка. Я развернула ее. Семьдесят тысяч долларов. Я снова посмотрела на телефон. Потом опять на записку, с любопытством вглядевшись в телефонный номер, написанный внизу. Я ведь всегда могу сказать, что ошиблась, и повесить трубку? Я набрала номер, женский голос ответил после первого же гудка.
– Алло? – тихий голос слегка дрожал.
Я открыла рот, но ничего умного не пришло на ум:
– Алло?
– Вы нашли мою записку?
Я не знала, что говорить, поэтому решила отделаться неопределенным «да?».
Она взволнованно дышала в трубку:
– Я никогда не делала ничего подобного. Я не знаю, правильно ли я это делаю.
– Делаете что?
Она захихикала паническим, почти истерическим смехом, который скоро умер в трубке. Связь была настолько хорошей, будто она сидела прямо передо мной. Я вгляделась в лобовые стекла соседних машин, ожидая обнаружить, что она смотрит на меня. Мой палец завис над красной кнопкой на экране.
– Вы в порядке? – спросила я, вопреки голосу рассудка. – Вам нужна помощь или что-то в этом роде?
– Нет, я не в порядке. – Она высморкалась прямо в микрофон, и связь исказилась: теперь она говорила будто в пачку салфеток. – Мой муж… Он… не очень хороший человек. Он делает странные вещи. Ужасные. Если бы это случилось лишь один раз, возможно, я бы поняла, но были и другие. Так много других.
– Другие что? Я не понимаю, какое отношение это имеет ко мне. – «Я должна повесить трубку», – подумала я. Все это становилось на самом деле странно.
– Я не могу сказать ему, что знаю. Это было бы… большой, очень большой ошибкой. Мне нужно, чтобы вы помогли мне.
Она сделала глубокий вдох, было похоже, будто ее палец тоже висит над красной кнопкой. После томительной паузы она сказала:
– Я хочу, чтобы вы это сделали.
– Сделала что? – спросила я, пытаясь уловить суть.
– Все, что считаете нужным. Как вы и сказали, чисто. Я просто хочу, чтобы его не стало. У меня есть семьдесят тысяч наличными. Я собиралась использовать их, чтобы сбежать. Но так будет лучше.
– Так – это как?
– Сегодня вечером он будет на нетворкинг-вечеринке в «Лаше». Я не хочу знать, как это случится. Или где. Просто позвоните по этому номеру, когда все будет сделано.
Связь прервалась.
Я покачала головой, все еще теряясь в причудливом лабиринте только что закончившейся беседы. Глянула вниз на окровавленный слюнявчик у себя на коленях. На нож в моей открытой сумке и клейкую ленту с волосами Делии. Я вспомнила бледное лицо женщины, когда она слушала наш с Сильвией разговор, бросая взгляды на мою сумку.
С плохим парнем разбираются, наша красавица показывает всю глубину своей благодарности, все живут долго и счастливо, а ты получаешь жирный чек.
О боже!
Я потребую семь-десять тысяч, не меньше…
Давай уже покончим с этим и возьмемся за следующий заказ…
Семьдесят тысяч долларов. Она думала, что я сказала семьдесят тысяч долларов.
О, нет. Нет, нет, нет!
Я засунула все обратно в сумку. Записка. Что я должна с ней сделать? Выбросить? Сжечь? Вернуться в «Панеру», разорвать на мелкие кусочки и спустить в унитаз? Чем быстрее я от нее избавлюсь, тем лучше. Я скатала ее в шарик, опустила стекло и протянула руку над раскаленной мостовой.
Семьдесят тысяч долларов.
Я подняла окно, сунула записку обратно в карман и включила зажигание. Когда я покидала парковку, тщательно следя за сигналами поворотников и скоростью, сердце бешено колотилось. Что, если меня остановит полицейский, обыщет и найдет эту записку? Одной моей истории в Гугл-поиске достаточно, чтобы попасть под наблюдение властей. Ведь я писала триллеры об убийствах вроде этого. Я исследовала всевозможные способы убить кого-то. Всевозможными орудиями убийства. Изучала всевозможные способы избавиться от тела. Глупости все это. Нелепо так переживать из-за дурацкого клочка бумаги. Меня не могут подозревать в преступлении, которое еще не совершено. Тем более я даже не думала об этом. А если его жена хочет, чтобы он помер, пусть ищет на такое дело кого-нибудь другого. А я могу заняться своими – о-о-о…
Руки сжали руль. Эта женщина говорила серьезно. Семьдесят тысяч долларов – солидная сумма, верно? Что случится, если она найдет кого-то другого? Могу ли я стать подозреваемой? Могу.
Если только…
Я проверила зеркало заднего вида, когда влилась в поток машин. А что, если никто не найдет тело? Что, если никто не будет знать наверняка, что этот Харрис Миклер мертв? Тогда не будет необходимости в подозреваемом, верно?
Я практически слышала голос Стивена, который говорил мне, что я нелепа, что я воображаю худшее и выдумываю то, чего нет.
Это был аргумент, на который он всегда опирался, тот самый аргумент, который он вывалил на меня, когда я впервые заподозрила, что он переспал с Терезой у меня за спиной.
Но на этот раз я ненавидела себя за то, что он был прав.
Я ударила по рулю, проклиная себя, объезжая крайнюю правую полосу платной дороги. Почему я вообще об этом думаю?
У меня реальные проблемы, с которыми необходимо справиться: наступают дедлайны, а няни нет, авансов нет, платежи за машину просрочены, куча неоплаченных счетов и звонки от коллекторов… И вся эта ситуация с Харрисом Миклером неправильная. Ненормальная.
Семьдесят тысяч долларов.
Позади меня раздался гудок, я подпрыгнула от неожиданности и чуть ускорилась, чтобы не отставать от потока. «Нужно выкинуть записку в окно, – сказала я себе, – и забыть о том, что это вообще случилось». Я стиснула руль. Включила радио. Снова выключила.
Проверила скорость, проскользнув мимо окошка для сбора за проезд по платной дороге. Раз за разом я продолжала проигрывать в своем сознании этот разговор.
Мой муж… Он… не очень хороший человек.
Интересно, не очень хороший, потому что «забыл о нашей годовщине»? Или не очень хороший, потому что «спит со всеми подряд»? Но если твой муж трахает вашего агента по недвижимости, это не причина желать ему смерти. Это может быть законной причиной хотеть, чтобы его яйца были отбиты в результате несчастного случая с участием клюшки для гольфа, или пожелать, чтобы его поразила ужасная венерическая болезнь, в симптомах которой присутствуют «выделения, вызывающие жжение». Но убивать человека за измену жене было бы неправильно. Не так ли?
Если бы это случилось лишь один раз, возможно, я бы поняла, но были и другие. Так много других.
О скольких именно мы говорили? Пять? Десять? Семьдесят тысяч? И почему сказать ему, что она знает об остальных, было бы большой, очень большой ошибкой?
Я повернула на свою подъездную дорожку, докатилась до стопки неоплаченных счетов на крыльце и, молясь, чтобы Стивен оплатил мой счет за электричество, нажала кнопку на пульте. Когда дверь гаража застонала, открываясь, у меня вырвался вздох облегчения. Заехав внутрь, я заглушила двигатель, закрыла дверь гаража и уставилась на пустую панель для инструментов. В гараже было темно и тихо, и я немного посидела там, размышляя. О детях. О счетах. О Стивене и Терезе. Обо всех моих реальных проблемах, которые могли бы решить семьдесят тысяч долларов.
Я вытащила из кармана скомканный листок и расправила его, гадая, насколько Харрис Миклер плохой муж на самом деле.