Во мраке путь им предстоит,
в охоте за разгадкой тяжкой…
Когда полицейские застали Шепарда в церкви одного, тот вел себя крайне суетливо и заметно осунулся. Приземистой, шаркающей походкой он провел их в свой кабинет, затерявшийся в глубине здания на первом этаже, в самом дальнем углу справа.
– Я не понимаю, что еще вы хотите от меня услышать. Я уже рассказал все, что знал, другому офицеру, который пришел ко мне сразу после этого ужасного события.
– Мы в курсе вашего с ним разговора. Это был детектив Стивенсон. – Даггерт бегло, но внимательно оглядел тесное аскетичное помещение, неровные стены которого источали кирпичный холодок.
– Чем же тогда я могу вам помочь теперь?
– Возможно, наш коллега упустил нюансы и не осведомился о важном.
– Или вы забыли упомянуть нечто, как вам показалось, несущественное, не придав этому значения, – деликатно подключился Флинн. – Нам бы пригодилась любая деталь.
– Я сообщил все, что знал, – настаивал священник.
– И тем не менее.
– Какой еще информации вы от меня ждете?
Офицеры попросили служителя церкви повторно изложить известные тому факты, но ничего нового, чего бы не отразили на этот момент в деле, от него не услышали.
– На днях был найден еще один труп женщины, – заявил Даггерт.
– Двадцать восемь лет. Молодая и красивая, – добавил Флинн.
– Еще одно убийство? – удивленно переспросил священник.
– Ее звали Трейси Палмер.
– Господи, – возбудился Шепард и сразу поник. – Это ужасно.
– К великому сожалению.
– Что же с ней произошло? Как это случилось?
– Мы не можем пока ничего сказать вам на этот счет, – Даггерт не стал посвящать священника в оперативные подробности. Он посмотрел на Флинна.
– Но если мы не остановим преступника, в скором времени убийства могут повториться. – Помощник откинулся на спинке шаткого стула с нарочито серьезным видом.
– Вы полагаете, что это дело рук одного человека?
– Возможно, – ответил детектив. – Однако не исключена помощь сообщника.
– Нам пригодятся любые сведения, – сказал Флинн.
– Боже, упокой душу этой несчастной… – с глубоким состраданием начал священник, но запнулся. – Как, вы сказали, ее зовут?
– Трейси. К сожалению, теперь уже – звали.
– Господи, упокой душу несправедливо убиенной рабы твоей невинной Трейси. – Он перекрестился и поцеловал распятие на четках, которые достал из широкого рукава сутаны (служба закончилась совсем недавно, и Шепард еще не успел переодеться).
– Это действительно несправедливо, и Господь непременно займется спасением ее души на том свете… А сейчас нам необходимо спасать тела потенциальных жертв хладнокровного преступника – на этом, так что рекомендую приземлиться, – настойчиво и грубовато проговорил Даггерт.
– Будьте вежливы в доме Божьем! – строгим тоном возмутился священник.
– Простите, Отец, мы не хотим вас обидеть, – сгладил углы Флинн. Рожденный в ирландской католической семье, он обращался к священнику так, как учили его родители, хотя перестал ходить в церковь с наступлением самостоятельной жизни.
– Меня вы не обидите своими колкостями, а вот Бога вам стоит побояться. – Священник окинул укоризненным взглядом обоих.
Даггерту хотелось закатить глаза, как это делают подростки, но он не стал.
– Откровенно говоря, – смягчился Шепард, – я не знаю, что еще такого ценного мог бы вам рассказать. Но обязательно помолюсь о том, чтобы Господь помог в вашем расследовании как можно скорее.
– При всем уважении, молитвы без важных показаний нам не помогут, – деликатно произнес Флинн.
– Как знать, как знать, молодой человек. Не стоит с подобной уверенностью и высокомерием утверждать то, в чем вы не разбираетесь, не имеете опыта и, подозреваю, даже мимолетного представления.
Помощник смутился – ловко его пристыдили.
– За свою жизнь я видел много невероятных вещей, и совпадениями назвать их можно с большой натяжкой. У вас опасная работа, но вы до сих пор целы и невредимы – возможно, это следствие того, что вы под охраной Господа и Его ангелов. А быть может, за вас кто-нибудь тайно молится, например, женщина, которая боится признаться вам в своих чувствах, и благодаря ее любви и молитвам вы еще ходите по этой земле в добром здравии. Руки, ноги и симпатичное личико, подаренное свыше, как я вижу, на месте.
Перед детективом мгновенно всплыла картина подрыва на мине сержанта, шедшего первым, когда их взвод пробирался сквозь джунгли после очередного задания в тылу врага. Ногу оторвало по самое колено, и она пролетела возле лица Даггерта, ударившись о толстый ствол «Огненного дерева». Монсон так орал, что Роджерс его пристрелил, и эту тайну до конца своих дней потом будут хранить умершие и (надеялся он согласно договору) – живые, если кто-то еще из той «шайки отчаянных», не считая его самого, остался бродить по этому свету.
А Флинн после короткой и назидательной лекции Шепарда вспомнил набожную Милли. Молодой офицер безуспешно пытался завести с ней «несерьезные отношения», но нарвался на редкую по современным меркам порядочность и потерпел фиаско. «Я буду молиться за вас и ждать, что вы исправитесь», – были ее трогательные слова. После этого Флинн осознал, что нехорошо «портить» таких девушек, как она, если не собираешься разделить с ними жизнь. К сожалению, Милли в него влюбилась и долго страдала, однако это не помешало ей устоять перед соблазном: она не предалась добрачному греху, хоть и осталась с разбитым сердцем. Флинну очень хотелось, чтобы девушка нашла, наконец, свое счастье с достойным ее мужчиной и закрыла главные женские потребности: любить и быть любимой. Так и случилось: через полтора года она вышла замуж и родила – он видел ее на улице, когда проезжал мимо на своем пижонском «додже». Милли несла перед собой в рюкзаке-кенгуру очаровательную малышку, а рядом с ними шел высокий мужчина с густой рыжей бородой и такого же цвета пышными кудрями, делавшими его ходячим одуваном, похожим на Дона Хенли – барабанщика и солиста группы «Eagles». Кажется, все трое выглядели счастливыми, особенно Милли – она с улыбкой умилялась тому, как любопытная дочурка вертит по сторонам маленькой головкой и таращит удивленные глаза, жадно изучая мир.
Флинн же, будучи «тестостероном в красивой оболочке» (так однажды выразилась немолодая, но раскрепощенная подружка его мамы, которую он застал в гостях во время очередного визита), должен был как-то решать свои «мужские потребности» и делал он это с дамами сомнительной репутации, меняя женщин раз в три-четыре месяца. Любил он больше всех мать, себя, работу, «додж» и спортзал… а все остальное отходило на второй, третий, четвертый… план. «Ты просто еще не повстречал свою любовь, дорогой Флинн», подмигнула в тот день мамина подруга, что выглядело странновато, пускай женщина за пятьдесят и держала хорошую для своих лет форму. Молодой офицер отмахнулся с нарочито дурацкой усмешкой: «Все хотят денег, а не любви. Любовь они себе придумывают, чтобы удачно мимикрировать». Его мама возмущенно ахнула, а подруга хитро заулыбалась и почему-то сделала это с довольным, кокетливым лицом.
Даггерт снова переключил внимание присутствующих на текущее дело, продолжая задавать вопросы священнику более мягко:
– И все-таки, есть ли у вас какая-то дополнительная информация? Любовник, подозрительные связи? Кэрри ведь могла делиться с вами новостями, говорить о разном, когда приходила на исповедь…
– В сущности, ничего подозрительного ею сказано не было. Да я и не нарушу профессиональную тайну, если открою вам содержание ее откровений, поскольку ничего, что бы вы и так не знали, я от Кэрри не услышал. Только что она с горечью поведала о своей депрессии из-за смерти бабушки. Вы знали, что она потеряла родителей, будучи еще маленькой девочкой?
– Мы пока не успели ознакомиться со всеми фактами дела.
– Отправились с места преступления в департамент, а оттуда сразу к вам. – Флинн держал наготове карманный блокнот и мини-ручку.
– Ее мать и отец погибли в автокатастрофе, когда возвращались от гостей: угодили под выехавший на встречную полосу большегруз на 60-м шоссе. Бабушка была для нее самым близким человеком. В свое время опека не позволила забрать Кэрри домой из-за физической и финансовой неспособности пожилой женщины позаботиться о внучке. По крайней мере, так они посчитали. Однако бабушка регулярно ее навещала, а после своего совершеннолетия Кэрри переехала жить к ней. Девочка была верующей, пусть и не воцерковленной, и долго не могла найти себе соответствующего партнера.
– Наш коллега сказал, что у нее был роман.
– Я не в курсе подробностей, она лишь вскользь упомянула о каком-то прощелыге. В конечном итоге он бросил бедное дитя, спутавшись с другой, разведенной женщиной с ребенком, и вскоре покинул город вместе с новой семьей. После этого Кэрри еще больше замкнулась в себе. Думаю, вы уже в курсе, что я знал девочку с самого детства, еще со времен руководства католическим приютом.
– И мы не могли пройти мимо этого факта.
– Понимаю вашу настороженность, но в последние годы Кэрри мало со мной общалась, даже звонила редко, и мы встречались с ней вживую только в этих стенах и всего несколько раз.
– Что вам известно о ее болезни?
– О да. Это страшно. Она боролась со своим недугом почти восемь лет, но так и не смогла победить рак щитовидки. В итоге врачи отвели ей год жизни.
– А как же молитвы о выздоровлении, Отец? – Флинн не удержался и задал этот вопрос в ответ на предыдущее нравоучение.
– Божий замысел не всегда постижим для нас в полной мере, – спокойно ответил священник, по многолетнему опыту готовый к подобным вопросам.
Флинн хотел было сказать, что это одна из типичных отговорок верующих, дремучий шаблон, ведущий в диалектический тупик, но не стал лишний раз нервировать Шепарда.
– А вам, молодой человек, стоит избавиться от дурного тона и обзавестись терпением в беседах с людьми, мыслящими иначе.
Помощник словил легкий нокдаун.
– Скажите, где вы были в день ее убийства? – детектив переключил внимание священника на вопрос, брошенный с подозрением, как это делают на судебных разбирательствах прокурорские акулы.
– Кэрри? – переспросил Шепард.
– Кого же еще?
– Вы сказали, что найдено тело новой жертвы.
– Именно так.
– И при этом полиция навещает меня уже второй раз, а вы спрашиваете, где я был в день убийства.
– Не вижу здесь ничего странного.
– Что все это значит?
– Пожалуйста, просто ответьте на вопрос, – дружелюбно попросил Флинн. – Просто формальность.
– Где вы были в обоих случаях? – изменил свой вопрос Даггерт.
Священнику стало не по себе – и это бросилось офицерам в глаза.
– Меня вызвали на собор, если дело касается Кэрри, о чем я также сообщил вашему коллеге. Вы можете легко проверить данную информацию.
– Кто же тогда остается за главного? – спросил молодой офицер.
– Никто, – сказал Шепард.
– А так можно?
Лицо священника вытянулось:
– Это маленькая паства. Здесь и сидений-то всего с дюжину на каждой стороне – разве вы не видели, когда пересекали Храм? Я просто заранее даю объявление и спокойно отлучаюсь. В чем проблема?
– Коллега Стивенсон проверил ваше алиби, не беспокойтесь. Мы задаем вопросы в рамках положенного в таких случаях протокола, даже если знаем на них ответ.
Подобная тактика помогала Даггерту считывать реакцию собеседника, отмечать колебания его настроения, улавливать мимические особенности в ключевые моменты допроса. В деле имелось подтвержденное алиби, и он об этом знал. Как опытный детектив, он использовал любые возможности, чтобы выстроить логическую цепочку и прояснить картину причинно-следственных связей. Эмоции и поведение людей играли не менее важную роль, чем факты и улики. К тому же, убийца мог действовать в паре с сообщником, либо некто его покрывал, чего детектив не должен был исключать.
– Вы никуда не отлучались во время вашей деловой поездки?
– Боже, да ведь я мотался в другой штат.
– Мда-а, конечно… – пробубнил Даггерт. – А если дело касается новой жертвы?
– Что касается новых обстоятельств, то здесь я могу ответственно заявить, что приехал лишь сегодня ранним утром.
– Вы опять куда-то уезжали?
– Меня не было в городе почти неделю. Вы можете проверить нашу бухгалтерию, в ней хранятся все документы по расходам и транспортные билеты. Поскольку я не держу здесь собственного бухгалтера, чтобы оптимизировать бюджет церкви, этим занимается специально нанятая фирма…
– Мы обязательно установим и этот факт, в деле имеются контакты упомянутой финансовой конторы.
Даггерт выдержал длительную паузу, заставив Шепарда понервничать сильнее.
– Вам не стоит беспокоиться, но я попрошу вас уведомить моего напарника, если вы снова запланируете отлучиться из города. – Даггерт посмотрел на Флинна, того приласкала мысль о том, что детектив назвал его напарником, а не помощником.
– Есть много свидетелей. – Шепард неловко засуетился, как это делает испуганный подозреваемый, на которого давят полицейские.
– Не переживайте. Дело серьезное. Мы столкнулись с серийными преступлениями. Не забывайте, что мы на работе и следуем должностным инструкциям. Не принимайте наш допрос близко к сердцу, – попытался успокоить его детектив, но не потому, что хотел это сделать из жалости, а чтобы не сильно пугать и продолжать манипулировать.
Офицеры еще несколько минут расспрашивали священника о работе в приюте и переводе на службу настоятелем в городской храм, после чего заторопились на выход.
– Спасибо за помощь и всего доброго, – Флинн протянул визитку.
– Если вспомните новые детали или что-нибудь важное, мы всегда на связи, – напомнил Даггерт.
Шепард проводил офицеров до парадных ворот церкви и вернулся внутрь. Он спешно пересек широкий проход между левой и правой секциями скамеек для прихожан, встал на колени напротив алтаря перед главным распятием и погрузился в молитву, склонив голову и скрестив пальцы на груди. Глаза его блеснули влагой и наполнились грустью.
Выйдя из церковного двора на тротуар, Даггерт обратился к Флинну:
– Проверь еще раз этого Отца Шепарда. Биографию, связи, алиби и прочее.
– Думаете, Стивенсон небрежно проделал свою работу?
– Насчет отлучки священника я не сомневаюсь, но, возможно, наш коллега мог упустить что-то значимое. На тебе висит приют. Расспроси подробнее о Кэрри и пусть дадут заглянуть в ее карточку.
– Постараюсь выяснить все к завтрашнему утру. Куда двинемся теперь?
– Разве ты забыл про собрание?
Плечо солдата уткнулось в широкий ствол «Огненного дерева». Выдалась пара минут наедине. Это была чужая страна, и ему очень хотелось вернуться домой целым, а не по кускам, человеческим обрубком, как отправляли некоторых его сослуживцев в закрытых холодных ящиках. Их группа выполняла специальные задания в тылу врага, работая с агентурой и подпольем, либо действовала сама по себе.
Зеленый бамбук качало ветром, провоцируя шумный треск. Листья пальм терлись об него острыми ветками, оставляя микроскопические засечки на яркой, желто-зеленой поверхности. Внезапно послышались чьи-то шаги. Из джунглей появился враг. Оба замерли. Молчаливая, тягостная сцена. Время как будто остановилось. Куда подевались остальные? Роджерс, Васкес, Горр?.. Отскочив резко в сторону и приземлившись на левый бок, солдат жмет спусковой крючок – автомат выдает короткую и точную очередь. Противник вскидывает оружие на долю секунды позже, успевая выстрелить лишь куда-то в сторону, после чего врезается коленями в листву и падает грудью на свой автомат Калашникова.
Солдат облегченно откидывается на спину и смотрит в небо сквозь нависающие ветки деревьев. За головой быстро проползла какая-то живность. Неконтролируемый смех перемешивается со встревоженными криками разлетающихся от испуга птиц. Что-то сильно бултыхнулось в водоеме поблизости. Крупная слеза стекает по лицу солдата и летит в сырую землю – издает при падении запредельно громкий стук…
Автоматная очередь!!! Истерику прерывают новые выстрелы. Становится невыносимо больно в груди. Небо застывает, облака перестают плыть, словно их поставили на паузу, нажатием кнопки пульта. Деревья и бамбук замолкают и больше не раскачиваются. Пальмы затихают, пристально наблюдая с высоты. Мир замер. Солдат с трудом отрывает голову от земли, упираясь подбородком в грудь. Мелкая ящерица любопытно смотрит на него, застыв у ног. Размытая фигура в нескольких шагах впереди сжимает в руках автомат, из дула которого тонкой змейкой струится свежий дымок.
Детектива встряхнуло резкое, как ему показалось, торможение, но «додж» остановился довольно плавно (помощник ездил всегда аккуратно, чего не скажешь по его немного разбитной внешности). Он открыл глаза – заспанные, припухшие, как будто не дремал пару десятков минут, а спал убитым сном до обеда после грандиозной попойки. Голова потяжелела, виски пульсировали. Ветровые стекла похлестывал моросящий дождь. За окном нарисовался полицейский департамент.
Флинн заглушил двигатель и бодро произнес:
– Приехали.
Зал оперативных совещаний подготовили в течение часа-двух после обнаружения трупа: установили экран с проектором, развесили фотографии, схемы, карты… принесли другие необходимые вещи.
Офицеры, психолог, криминалисты, судмедэксперт, начальник отдела и шеф полиции заняли свои места. В помещение вошли Даггерт и Флинн, сели в первом ряду с краю.
Первым начал выступление Ремс, коренастый мужчина пятидесяти семи лет, неунывающий оптимист с хрипотцой в голосе, начальник отдела серийных преступлений. Его густые усы и седые волосы ежиком гармонично сочетались с горизонтальным шрамом над левой бровью – последствие военной службы пехотинцем в молодости, на войне с проклятыми гитлеровцами; Ремс входил в ту часть Берлина со своей дивизией, которую в дальнейшем оккупировали американцы. Он подошел к большому экрану и заговорил, переключая слайды с фотографиями жертв, мест преступлений, улик и прочей информацией, которой следствие располагало на этот момент:
– Что мы имеем? – Перед ответом на свой же вопрос Ремс смешно поднял брови в затяжной паузе. – Два убийства за последние шесть месяцев! Белые женщины двадцати восьми и тридцати лет. Предположительно, трупы доставляют в кузове фургона, поместив тела в специальные анатомические мешки. Почерк в обоих случаях одинаковый. Выводы? – подходил он к заключению. – Мы имеем дело с серийным убийцей, маньяком, черт бы его побрал! По всей видимости, его интересуют белые женщины со схожим типом внешности. Возможно, диапазон возрастов также ограничен. Местá нахождения тел отличаются от места – или мест?! – совершения преступлений.
«Железная логика», – улыбнулся про себя Даггерт.
– Но не все так просто, коллеги, – начальник отдела снова задрал брови и подвис.
«Ну да. Конечно. Совсем не просто», – Даггерт наслаждался своими едкими внутренними комментариями.
– Передаю слово нашему психологу, – Ремс бросил важный взгляд на доктора и с деловитым видом уступил ей трибуну для вещания.
Элегантные очки в тонкой металлической оправе придавали ей особый шарм. Штатный полицейский психолог Элис Рид, красивая женщина тридцати двух лет, в строгом костюме, перехватила доклад:
– Судя по характеру преступлений и их оформлению, мне видится следующий портрет убийцы: это белый мужчина, примерно от тридцати до сорока лет. Может быть незначительная погрешность в год-два. Педантичный. Не женат.
– Откуда такая уверенность? – поинтересовался Ремс.
– Я могу ошибаться, но подобное обожествление своих «подопечных» говорит о невозможности делить с кем-либо еще любовь к некоему образу. Жив или мертв источник этого образа, реальный он человек или только плод его воображения, сказать нельзя, это должны будут установить детективы. Но я не закончила.
– Простите, мисс, не хотел вас перебить.
– Скорее всего, убийца подвергался в детстве насилию, пережил сильный шок, травмировавший психику эпизод или череду эпизодов. Я склоняюсь к последнему. Так или иначе, ключевым триггером послужим какой-то один яркий случай. Полагаю, преступник не испытывает неприязни к противоположному полу… – Элис смутилась, поймав на себе пристальный взгляд Даггерта. На секунду замолкла, почувствовав тепло в животе, но тут же прогнала это чувство и закончила мысль: – Такой вывод я делаю исходя из того, как он тщательно заботится о телах женщин после их смерти. Я бы сказала, он выполняет особый сакральный ритуал, который и является его ключевой целью, объектом созерцания. Наш убийца не садист и не сексуальный извращенец. А еще, он очень не типичный преступник.
«Ох уж эти психологи». – Даггерт сложил руки на груди и вытянул перед собой скрещенные ноги – правое колено щелкнуло, стрельнув точечной, колющей болью.
– Что ж ему надо, если насилия он не совершает, а секс его не интересует? – прервал психолога шеф полиции Богарт, ровесник Ремса, лысый под ноль толстяк с густыми бровями.
Его усы по форме были похожи на усы начальника отдела, единственная разница оставалась в цвете: у Ремса они практически белые, а у Богарта – черные. К расследованиям он имел весьма посредственное отношение. Больше занимался тем, что держал отчет перед мэром, попивая на выходных виски с власть предержащими. При этом шеф полиции любил помпезно объявить прессе об очередном раскрытии жуткого преступления, делая вид, будто сыграл в деле главную роль. Если расследование затягивалось и журналисты на него наседали, он избегал брифинги и скидывал все на Ремса.
«Засранец. Бессовестно прошелся глазами по ягодицам Элис, когда произнес слово ”секс“, – отметил про себя Даггерт. – Интересно, твоя пухлая набожная женушка одобрит подобные грязные помыслы?»
– Чтобы это узнать, необходимо найти ключ к пониманию мотива убийцы, мистер Богарт, – ровным голосом ответила Рид. – Очевидно, он не в состоянии остановиться. Подчеркну, не хочет остановиться, а именно не в состоянии, что делает его опасным и подталкивает к новым убийствам. У него так называемая зацикленность, навязчивая идея, если говорить простым языком. Его душа и сознание больны. Суть подобных преступлений заключается в повторении определенных манипуляций. Для преступника важным является проигрывание раз за разом самой конкретной процедуры. Как правило, маньяки издеваются над своими жертвами: насилуют, отрезают части тел и хранят их у себя дома с вещами убитых… Или совершают прочие жестокие действия, иногда прибегают к каннибализму – именно эти моменты для них наиболее важные. Не всегда сам факт просто умерщвления является конечной целью. Убийство для них – это возможность реализовать непреодолимые желания. Больному необходимо регулярно повторять специфические действия, что трудно понять здоровым людям и не специалистам в области криминальной психиатрии…
– Специфические действия с уже мертвым телом, – подчеркнул со своего места Даггерт.
– Так и есть, – ее голос прозвучал нежно, но затем обрел сухой рабочий тон: – В нашем случае это ритуальное обращение с телом после смерти. И в отличие от типичных маньяков, он не убивает для власти именно над жертвой, скорее над самой возможностью делать с трупом определенные вещи. В числе прочего я бы охарактеризовала его как «платонического некрофила», возможно, с «комплексом Эдипа» – зацикленностью на матери, – закончила Элис.
Все удивленно между собой переглянулись.
– «Платонический некрофил»? – переспросил Богарт.
– Он их любит, но не трогает. То есть трогает, конечно, но не издевается над ними, не насилует, а наоборот: с трепетом обхаживает. Я бы сказала, бережно «оформляет», как ни странно прозвучит моя формулировка, но она видится мне наиболее точной, – пояснила Элис. – Это как платоническая любовь, только к трупу, в котором убийца видит доминирующий образ. Рассматривать сексуальный аспект в привычном смысле физического влечения я бы не стала, а погружаться во Фрейдизм считаю лишним.
– Прошу вас, – Ремс пригласил детектива на место докладчика жестом руки, с трудом переваривая слова психолога.
Элис отошла в сторонку.
Даггерт вышел перед залом (ее запах остался – ему это понравилось, он понимал, что Элис будет сейчас за ним наблюдать, погрузившись в грезы, но сохраняя внимание к происходящему). Опустив приветствие, он сразу перешел к делу:
– Жертвы внешне отличаются, но грим и прочие манипуляции делают их лица практически схожими. Волосы перекрашиваются или накладывается парик, их облачают в одинаковые, специально сшитые для этого сарафаны. Даже оттенок цвета лака на ногтях в точности совпадает. Убийца обладает мастерским навыком по нанесению посмертного макияжа. Нанесение грима мертвым – это сложное ремесло, именуемое танатокосметологией. Необходимо выяснить, где, когда и у кого он этому обучился, если только не обрел навык сам. Обе женщины были оставлены на шпалах в двадцати милях друг от друга. Кэрри Уайт – в заброшенном тоннеле, Трейси Палмер – в давно нефункционирующем депо промышленной фабрики. Скорее всего, география не играет для него принципиальной роли, а такой разброс тел вызван опасением привлечь внимание потенциальных свидетелей к непосредственному месту совершения убийств: вполне вероятно, что это место – одна локация. Либо для него важны рельсы, а безлюдных мест с этими самыми рельсами, куда незамеченным можно доставить мертвых женщин, в округе не так много. На кой черт далась ему эта железная дорога? – задав этот вопрос, детектив обернулся и посмотрел на Элис, стоящую рядом, немного позади.
Она снова ощутила в своем животе приятное тепло.
– Это еще одна из ключевых загадок личности преступника, которая приведет вас к его поимке, – будучи по-женски мудрой, Элис не стала вступать в прямую схватку с детективом – бессмысленная затея из-за его врожденной убежденности в своей правоте в любых спорах, даже если это не так. К тому же, есть риск нарваться на грубость: Даггерт не отличается учтивостью к окружающим, и женщин не щадит в равной степени.
– Благодарю вас, мисс Рид, – громко произнес начальник отдела. – Уважаемый судмедэксперт, ваша очередь.
Детектив отошел к Элис, заслонив ее плечом. Его подмоченный плащ источал сырость дождя.
Следующий докладывал Фергюсон, судебный патолог, деликатный пожилой профессионал шестидесяти двух лет, седой мужчина небольшого роста, интеллигент-с-бровями-домиком, в старомодных прямоугольных очках с черной оправой:
– К сожалению, ничего нового сообщить не могу.
Ремс и Богарт почти синхронно кашлянули.
– Все повторяется аналогичным образом, как и в первом случае. Следов физического и сексуального насилия на телах и во внутренних органах не обнаружено. Сексуального контакта перед смертью и после нее у женщин не было. Возможно, содержимое желудка и кишечника дадут нам какую-нибудь значимую информацию, но потребуется время для анализа. Предположительно, убийца вводит наркоз, после чего делает вторую инъекцию, от которой жертва умирает, не приходя в сознание. Сопротивление не оказывалось. На точные химические анализы могут уйти недели и даже месяцы. Скорее всего, использовались сильнодействующие компоненты, входящие в состав растворов, применяющихся при эвтаназии. Обладая специальными знаниями и сырьем, такой препарат можно синтезировать в оснащенной или импровизированной лаборатории, либо преступник имеет доступ к препарату в специальных учреждениях. Напомню, у обеих жертв была неизлечимая стадия рака. Обследования подтвердили эту информацию, мы также получили их медицинские дела. Жить девушкам оставалось недолго. Тела после смерти подвергались тщательной обработке – тем самым убийца избавлялся от улик. Следов постороннего биоматериала не обнаружено. – Заканчивая, судебный медицинский эксперт сказал еще несколько слов о предположительном времени наступления смерти и отметил другие аспекты, от которых существенной ясности не прибавилось.
– Благодарю вас, мистер Фергюсон. Не густо, – приуныл начальник отдела.
– Простите, – ответил доктор с досадой.
– Это не ваша вина, старина. Не вы же их убили? – Ремсу почему-то казалось, что его специфический юмор нравится всем и всегда, но это далеко не так. – Что нам скажут криминалисты?
Докладывал Филип Лэнс, главный эксперт-криминалист, высокий мужчина тридцати восьми лет. Он имел строгий вид, хмурый лоб и острый взгляд. У Лэнса за плечами стоял богатый опыт участия в расследовании многих уже раскрытых преступлений. Благодаря своей умелой работе с уликами и высокому уровню познания в деле криминалистики, который он неустанно совершенствовал при любом удобном случае, будь то очередное дело, семинар, новая книга по экспертной тематике или передовые способы обработки добытого материала, Лэнс был одним из лучших профессионалов в Штате. А еще сдержанным и спокойным человеком. Всегда говорил монотонно и по существу.
– Поскольку убийца скрупулезно избавляется от улик перед тем, как помещает жертву в патологоанатомический мешок, – как мы понимаем, чтобы не повредить грим, одежду и не оставить зацепок, – выявить непосредственно на телах жертв следы, которые дали бы однозначные ответы, нам не удалось. За исключением следующего: на мешке, в котором оставили труп второй жертвы, мы обнаружили, как и в первом случае, элементы коврового покрытия. Анализ содержания в ворсинках эфирных примесей краски и клея, относящихся к автомобильным лакокрасочным продукциям, дает возможность предположить, что это – элементы обивки салона, чьи микроскопические частицы прилипли к мешку. В остальном, к сожалению, нам досталась всякая неинформативная мелочь. Внутри и снаружи периметра самого места преступления также не было найдено ничего, кроме следов обуви десятого размера и борозд каталки. Однако наши специалисты продолжают работать, и мы тесно взаимодействуем с мистером Фергюсоном. – Лэнс посмотрел на патолога, тот оценил поддержку и ответил учтивым кивком. – В случае появления новой информации, незамедлительно сообщим о своих находках следствию. По поводу косметики и прочего: обычные тени, пудра и парик, причем вымытый персиковым шампунем. Могло быть куплено в любом магазине. Сарафан такой же, какой был на первой жертве, и сшит вручную. Убийца не только танатопрактик – он еще и портной. Мастер на все руки. И тело, и одежда тщательно обработаны сильнодействующими средствами бытовой химии.