Толик, внимательно глядя в зеркало, уложил челку. Недовольно поморщился – все равно торчала, несмотря на все старания и гель. Почему, когда хочешь, чтобы все было идеально, получается – никак?
– На свидание собираешься? – как черт из табакерки, вылез Пашка.
Встал позади, не без самолюбования поиграл мускулатурой, любуясь собственным отражением. Толик вздохнул. Ему такие бугорки и не снились – телосложение не то, вроде и не «чахлый дрищ», но накачаться не получается. Хотя… Надо ли?
– Собираюсь, – буркнул в ответ.
– К Ольховской не придете?
– Да, ну ее, – Толик поморщился.
Вечные Янкины закидоны, пожалуй, уже начали приедаться. С нее станется в следующий раз предложить устроить групповушку. И ведь большинство поддержит, лишь бы не выделяться.
– С Антипиной помирились? Она уже тебе дала? – не успокаивался Джастин.
– Твое какое дело?
Пашка заржал, как конь. Достал из холодильника какой-то очередной коктейль и выпил. Холодный. Залпом.
У Толика аж кадык передернулся. И заиндевел.
– Никакое. Просто любопытно.
– Да, пошел ты!
Впрочем, злости в переругиваниях не было. Пожалуй, они даже стали привычными. Пашку с первого дня отношений Толика с Антипиной почему-то волновало, как далеко они зашли. Не рассказывать же, что никуда не зашли. Топчутся на месте. Застряли на стадии пионерских. И признаться в этом – стыдно. Оксана какая-то… Холодная что ли. Правильная слишком, со своими «пока рано» и «что люди подумают». В чувствах должно быть так, чтобы искра, срыв головы, чтобы плевать, что скажут и подумают. А вот этой искры как раз и не возникало.
А Пашка, словно чувствовал. И подкалывал. С него сталось бы и при Оксане чего-то брякнуть, не подумавши. Намекнуть, что пора бы перейти на следующую стадию. Расписать под хохлому их отношения с Ольховской. Хотя… был ли мальчик? Слишком уж Яночка хвостом метет.
– И кто лучше? – Джастин непонятно куда уставился.
Майоров проследил за его взглядом, но о чем спрашивает друг так и не сообразил, потому что впереди была только голая стена, а собственные мысли лишь мешали въехать.
– Ты о чем?
– Я о ком, – парировал Пашка. – Об Окси и о Габриэль.
– Да, пошел ты! – ругнулся Толик теперь уже по-настоящему.
Михеев повалился на кровать и мечтательно сощурился. Блаженная кошачья мина расплылась по его смазливой роже. Чтобы лишний раз не ссориться с другом, Толик не стал переспрашивать, о чем или о ком тот думает. Логика подсказывала, что не об Оксане. Заступаться же за мулатку-шоколадку было бы как-то не слишком правильно. Тем более, Пашка же молчал, а не отпускал похабные шуточки.
– Я ухожу. Сожрешь мою пиццу – зашибу, – пригрозил беззлобно Толик.
– Больно надо, – ответил Пашка, приоткрыв глаза.
Но можно не сомневаться – сожрет. А потом убежит в свою качалку, до тусы у Ольховской.
Впрочем, Толик надеялся, что Оксана накормит его ужином: ее родители сегодня куда-то уехали на весь вечер, они будут одни в квартире. И не только накормит. Парень нащупал в кармане картонную пачку. На всякий случай. И выскочил из комнаты.
Но всю дорогу до остановки в голове рефреном крутился Пашкин вопрос: кто лучше? Воспоминания о поцелуе с Габриэль бередили душу и рождали волну цунами в животе. Мягкие податливые губы. Скрытая страсть, случайно коснувшаяся крылом. Гибкое горячее тело.
Толик осознавал, что, наверное, не должен все это вспоминать. Что это не совсем правильно, по отношению к Оксане. И оттого злился: на себя, на Ольховскую, на Григорьеву с ее камерой, на Оксану, на всех подряд, без разбора. Злость наплывала иррационально. И заглушить ее в первое мгновение казалось невозможным.
Потом Толик справлялся. Вспоминал свою девушку. Свою? Думать так об Оксане пока было как-то непривычно. Хотя ведь он давно решил, что Антипина ему подходит: она спокойная, целеустремленная, умная, симпатичная. Хорошая. С ней можно поговорить на разные темы. И пока они официально не стали встречаться – с Оксаной было легко. Пока. Не. Начали. Встречаться.
Теперь же – по-другому. Ее целуешь – словно сестру. Или соседку, которую знал с детства. Вроде бы должно кружить голову, но не кружит. Пресловутая искра!
Уехал уже, наверное, шестой нужный автобус, а Толик все сидел на скамейке. И думал. Пьяненький мужичок в вытертой замшелой штормовке начал поглядывать на него с любопытством.
– Сигаретки не будет? – спросил, наконец, дребезжащим говорком.
– Не курю.
Толик поднялся. Сунул руку в карман, но под жадным взглядом мужичка достал пачку совсем не того и выбросил в мусорку. Черт! И пошел вперед, куда ноги ведут, через дорогу, через скверик. Не глядя на парочки и прогуливающихся прохожих, не всматриваясь в лица. Дальше и дальше. К реке. Надеясь, что сможет как-то оправдаться перед Оксаной, придумает какую-то неотложную причину, если она будет звонить и спрашивать, почему он не идет.
На берегу Толик остановился почти у воды. Влага подступала к носкам кроссовок и лизала, как ласковый щенок. Намочить ноги и свалиться с простудой. Завалить зачет, потом сессию, загреметь в армию… То-то дома мать удивится. Хотя, нет, не удивится. Посмотрит своим – особым – взглядом, как смотрела раньше на отца, когда он чего-то отчебучивал, или на щенка-неликвида. Она не сделает ничего плохого. Не скажет ни слова упрека. Но ведь Толик не отец, с ним не разведешься, устав на себе тянуть лямку последствий его авантюр и непредсказуемости. Так же сын – не щенок, которого можно пристроить в добрые руки совершенно бесплатно, чтобы не брать грех на душу, ведь есть люди, которым в породе не важен идеал. Да, и вообще порода не важна.
Толик сделал шаг назад. Не стоит.
Река текла неспешно. Перекатывала мелкие камушки. Прибивала кораблики-листья к берегу. И плевать хотела на чьи-то проблемы. На парня, который, пожалуй, всегда был уверен, чего хочет, пока не сорвал случайный поцелуй с губ экзотической барышни.
Внезапный порыв ветра окончательно разлохматил так тщательно укладываемые волосы Толика. Забрался под ворот куртки и заставил поежиться. Зашумел ивняком. И понесся прочь.
У них с рекой был свой уговор, свое единство. Они вместе, а люди – параллельно.
Научиться бы еще жить в единстве с собой. Чтобы и тело, и мысли, и чувства – вместе, а не вразброд. Как река с ветром.
Еще несколько недель назад Толику казалось, что он так и живет. И с Оксаной тоже так сможет. Они ведь подходят друг другу. Все, как бы одобрила мама. Главное, быть последовательным и не нарушать этапов. Но сейчас почему-то казалось, что нет никаких этапов, что их чувства с Оксаной застыли на одном месте, перестали развиваться, зашли в тупик.
Да, и были ли они вообще? Или это опять внушение Ольховской? Ее фанты? Ведь кто только не твердил в прошлом году, что Толику, как никто, подходит Антипина. И он поверил! По-ве-рил! Или так и есть?
Как разобраться, где настоящее, а где – только псевдо-реальность? С Антипиной было все спокойно, предсказуемо, понятно. Текла река и несла свои корабли. А тут вдруг… Шоколадно-пряный риф!
Толик смахнул злые слезы. Или это порыв ветра донес до него брызги с реки?