Обычно мы склонны распространять понятие любви на брачное поведение у представителей биологических видов. Однако такое поведение задается генетическими программами продолжения рода. Эти программы могут быть самыми различными, соответствуя многообразию живой природы, создающей в своей лаборатории бесконечные вариации способов существования. Так у аистов и лебедей образуются пары на долгие годы, при этом лебедь может воспитывать чужих птенцов благодаря тайной измене супруги; аисты же больше привязаны к гнезду, нежели к партнеру, которого не узнают «в лицо». Воробей обычно живет на две семьи, а кулик-плавунчик один выращивает птенцов, потому что самка, отложив яйца, навсегда оставляет гнездо, улетая на юг. При всем многообразии, программы продолжения рода стратегически разделяются на два типа: создание супружеских пар и покрытие максимального количества самок лидирующим самцом. К примеру, самцы тетеревов и глухарей из года в год прилетают в одно и то же место, где начинают токовать – демонстрировать свою красоту и силу в выступлениях и драках. Скоро тут появляются самки, наблюдая зрелище, они выбирают победителя состязания и ложатся перед ним на землю. Самец быстро и технично спаривается с 10-15 самками, после чего те сразу же улетают строить гнездо и откладывать яйца. Последнюю стратегию мы не склонны называть любовью, рассматривая ее как чистую форму инстинкта размножения. Однако брачное поведение, направленное на образование супружеской пары, мы можем ассоциировать с любовью. При этом несколько забывая, что оно в такой же степени обеспечено биологическими программами поведения. Возможно, биологическое супружество имеет некоторое преимущество в эволюционном процессе, что мы ощущаем интуитивно. Или мы просто экстраполируем свои ценности на природный мир. Но следует признать, что программа продолжения рода с образованием постоянной пары и обеспечивающие её нейробиологические механизмы притяжения, интимной близости, ласки, заботы достались человеку как продукт биологической эволюции. Однако культура, будучи способом человеческого существования, не только приняла биологическое наследство, но со временем трансформировала его в феномен романтической любви, что мы понимаем как нейробиологическую программу брачного поведения, опосредованную отвлеченным от биологии содержанием, которое воспроизводит постоянно меняющиеся культурные смыслы и диспозиции. Наше повествование посвящено тому, как формировалось содержание романтической любви, как кристаллизовались ее смысловые грани в поле европейской культуры1.