Глава 4 Придворные евнухи в поздней Римской империи

Введение

Одна из отличительных черт поздней Римской империи – появление института евнухов при императорском дворе. Это новшество особенно отмечалось многими авторами IV века и нашло отражение в карьере нескольких выдающихся главных спальничих, например Евсевия и Евтропия. В настоящей главе мы проследим этот феномен на протяжении Поздней античности (IV–VI века), но особое внимание уделим изучению того, почему придворные евнухи стали столь характерной чертой Римской империи в этот период. По этому поводу было выдвинуто несколько теорий, и все они будут здесь рассмотрены и оценены, прежде чем сделать окончательный вывод.

Придворные евнухи в Поздней античности

Как уже отмечалось, римские императоры, правившие до IV века, были хорошо знакомы с евнухами[325]. Императорский дворец, как и другие элитные дома, мог иметь среди прислуги и рабов-евнухов. Однако общепризнано, что в Поздней античности евнух стал институциональной особенностью двора[326]. Евнухи образовывали особую группу, постоянно служившую при императорах. Они обычно классифицируются как спальничие (кувикуларии), во главе которых стоит главный спальничий (praepositus sacri cubiculi)[327]. Как этой группе, так и отдельным придворным евнухам позднеантичные источники приписывают обретение политической власти благодаря влиянию на римских императоров.

Одно из наиболее ярких описаний положения и власти евнухов при позднем римском дворе – рассказ историка Аммиана Марцеллина о правлении Констанция II (337–361)[328]. Хотя Аммиан писал свою историю в конце IV века, в царствование Констанция он активно участвовал в военных и политических делах, будучи офицером при военачальнике Урсицине. Много внимания он уделяет Евсевию, главному спальничему императора[329]. Ведущая роль евнуха в управлении империей и его влияние на Констанция и его коллег-чиновников ярко подчеркнуты. Евсевий был ключевой фигурой, он предупреждал императора об опасностях, которые исходили от таких влиятельных лиц, как военачальник Урсицин и цезарь Галл, и принимал меры против них[330]. Значение Евсевия при дворе было таково, что другие чиновники искали его благосклонности и старались угодить ему[331]. Ведущая роль этого евнуха в царствование Констанция подтверждается тем фактом, что после смерти Констанция Евсевий участвовал в спорах о том, кто должен быть следующим императором. При следующем императоре, Юлиане (361–363), который инициировал судебные процессы над ведущими должностными лицами предыдущего царствования[332], Евсевий был казнен. Описывая судьбу главного спальничего, Аммиан размышляет о той степени власти, которой он достиг при Констанции, и утверждает, что власть его была почти равна власти императора[333]. Широкое присутствие евнухов при дворе Констанция и их влияние также упоминаются этим историком, который однозначно идентифицирует их как евнухов или спальничих. Он пишет, что они смогли спасти спальничего Горгония от наказания, добиться прекращения дела против магистра конницы Арбитиона и настроить Констанция против Урсицина[334].

Хотя Аммиан сосредоточен, прежде всего, на описании той власти, которой евнухи обладали при Констанции, ибо это часть сознательного очернения им этого императора и параллельного восхваления Урсицина и Юлиана[335], он тем не менее указывает, что евнухи были общей чертой позднего римского двора. Как цезари, Галл и Юлиан имели своих собственных главных спальничих, Горгония и Евферия соответственно, причем последний появился в императорском дворце при Константине Великом (306–337) и уже служил Константу (337–350)[336]. Спальничие имелись, согласно источникам, и у Валентиниана I (364–375), евнухи прямо упоминаются как часть двора его брата Валента (364–378)[337]. Множество других авторов IV века лишь усиливают наше представление о том, что евнухи были неотъемлемым элементом позднего римского двора и что они составляли могущественную силу. В своем рассказе об ужасных судьбах тех императоров, которые преследовали христиан, и об изменении религиозной обстановки при Константине и Лицинии в 310-х годах Лактанций кратко, но драматично описывает придворных евнухов[338]. Упоминая меры, принятые Диоклетианом (284–305) в своем собственном доме, Лактанций сообщает, что они включали в себя казнь евнухов, хотя те «некогда пользовались большой властью» и «Диоклетиан и весь дворец зависели» от них. Столь же краткий, но важный комментарий дает антиохийский софист Либаний, рассказывая о судебной реформе Юлиана после его вступления на престол в 361 году. Император избавил дворец от тех, кого считал ненужной челядью, включая евнухов, которые «по численности своей превосходили мух вокруг стад весной»[339].

Другие тексты IV века показывают еще большую озабоченность темой евнухов. Яркий пример этого – пресловутая «История августов»[340]. Это собрание биографий императоров от Адриана (117–138) до Карина (283–285), написанных разными авторами в царствование Диоклетиана и Константина. Впрочем, обычно считается, что эти жизнеописания были делом рук одного автора, который создал их в конце IV или даже в начале V века[341]. Таким образом, историческая ценность этого текста ставится под сомнение. Что же касается озабоченности придворными евнухами, то замечания на эту тему сосредоточены в биографии Александра Севера (222–235), хотя всплывают также в жизнеописаниях Гелиогабала (218–222) и Гордиана III (238–244). Суть этих замечаний состоит в том, чтобы осудить влияние евнухов при римском дворе и восхвалить тех императоров, которые предпринимали меры, чтобы остановить его. Александр Север высоко оценивается здесь за то, что лишил евнухов того положения и власти, которых они достигли при дворе его предшественника. Гелиогабал, напротив, порицается как раб своих евнухов: ведь именно при нем они приобрели высокий статус и влияние[342]. Сообщается, что Александр ограничил функцию евнухов при дворе их более традиционной ролью по уходу за женщинами, а прочих раздал своим друзьям[343]. Он был непреклонен в том, что у них не должно быть политической власти, как то было в предыдущее царствование[344]. Гордиан III также восхваляется за решение проблемы придворных евнухов[345]. Учитывая характер «Истории августов», считается, что эти подробности касательно придворных евнухов времен Гелиогабала, Александра Севера и Гордиана не следует воспринимать как историческую реальность. Их рекомендуют понимать скорее как отражение состояния империи в IV веке, когда евнухи стали значительным и влиятельным элементом при дворе, чему некоторые императоры действительно противодействовали[346]. Такая интерпретация подтверждается тем, что автор иногда высказывает свое личное мнение или замечания касательно «современных» дел. В биографии Александра Севера он с осторожностью признает, что император, для которого он пишет (предположительно, Константин), сначала сильно зависел от своих евнухов, но затем ограничил их власть[347]. В жизнеописании Аврелиана (270–275) он рассматривает свойства дурного императора, и перечисляет в качестве одного из них скупых евнухов[348]. Таким образом, автор «Истории августов» считает само собой разумеющимся, что он живет в мире, где всегда существовали придворные евнухи, которые могли достичь большого влияния и власти.

Заслуживает упоминания еще один текст – первая инвектива Клавдиана против евнуха Евтропия[349]. Поэт-александриец написал ее в 399 году, когда Евтропий, главный спальничий императора Аркадия (395–408), занял древнюю римскую должность консула[350]. Произведение было составлено в обстановке политической напряженности между дворами Аркадия и его брата Гонория (395–423), первый из которых базировался на востоке в Константинополе, а второй – на западе в Италии. Поскольку оба императора были молоды, власть в большей степени принадлежала фактическим правителям: на востоке это был Евтропий, а на западе – полководец Стилихон. Клавдиан получил роль «придворного поэта» при западном дворе, и потому его литературные нападки на Евтропия могут служить примером политической конкуренции, существовавшей между двумя дворами[351]. Хотя инвектива Клавдиана направлена на отдельного человека, она тем не менее описывает те власть и статус, которых придворные евнухи могли достичь в империи. В ней описана карьера Евтропия в качестве раба до его поступления на императорскую службу, а также детали его деятельности и влияния как чиновника. Они включали в себя и военную функцию, поскольку он возглавлял кампанию против гуннов[352]. Евнух занимал консульский пост, что указывает на его политическое значение и, по-видимому, этот факт и спровоцировал инвективу, так как Клавдиан начинает с того, что фокусируется на этом событии как на некоем возмутительном предзнаменовании[353]. Общее впечатление, которое создает поэт, состоит в том, что Евтропий фактически правил Восточной империей.

Рассмотренные выше тексты показывают, что в IV веке евнухи были обычным элементом позднего римского двора и что они могли достигать политической власти. Они указывают и на то, что такая ситуация могла вызывать и враждебную реакцию. Та глубина, до которой могла дойти эта ненависть, лишь усиливает наше впечатление о значении придворных евнухов в аппарате управления империей. «История августов» утверждает, что некоторые императоры стремились ограничить присутствие и влияние евнухов при дворе. Самый известный пример императора, преследовавшего такие цели, – Юлиан (361–363). Это обстоятельство подробно описывается в источниках о его царствовании, включая труды самого Юлиана. Основным мотивом, как правило, называется оптимизация многочисленной придворной прислуги по экономическим соображениям[354], но в этом начинании есть и элемент критики самой природы предыдущего правления. Юлиан замечает, что при Констанции слово «евнух» часто упоминалось и почиталось, но при нем оно употребляется как оскорбление и упрек[355]. В речи, восхваляющей Юлиана, Клавдий Мамертин, один из консулов 362 года, напоминает о неприятной ситуации, которая существовала во время правления Констанция II, когда представители элиты, стремившиеся занять должность, должны были заискивать перед придворными евнухами из-за благосклонности к ним императора[356]. Тут сразу вспоминается главный спальничий Евсевий, и вполне возможно, что Юлиана на его действия спровоцировала неприязнь к этому конкретному евнуху. Безусловно, он в некоторой степени винил Евсевия в своих плохих отношениях с Констанцием, и этот евнух сыграл определенную роль в падении его единокровного брата Галла. Главный спальничий был одной из главных жертв судебных процессов, проходивших в Халкидоне в начале правления Юлиана. Другим императором IV века, который, по общему мнению, выступал против могущественных придворных евнухов, был Магн Максим (383–387). Военный, который пришел к власти, провозглашенный своими войсками в Британии, Максим старался стать важным политическим игроком на Западе. Сообщается, что он отказался держать евнухов в качестве стражей при своем дворе и что спальничим у него был не евнух, а старик, сопровождавший его с юности[357].

Итак, враждебные чувства по отношению к придворным евнухам могли отражаться в действиях некоторых императоров. Однако, как замечает Гюйо, их возможности обходиться без евнухов существовали пределы[358]. Несмотря на свое враждебное отношение к евнухам, Юлиан, поддерживал хорошие отношения с некоторыми из них. Например, с Мардонием, который учил Юлиана в детстве и который, как рассказывают, и привил ему любовь к эллинской культуре, в частности к Гомеру[359]. Конечно, Мардоний не был придворным евнухом, но есть случай Евферия, который был главным спальничим Юлиана во время его правления в Галлии. Этот евнух, по-видимому, оказал Юлиану важные услуги, в частности, дважды выступал в качестве его посла к Констанцию, в 357 и 360 годах[360]. Обычно считается, что Евферий оставался в хороших отношениях с Юлианом и после его прихода к единоличной власти, а Гюйо отмечает, что при нем активно действовал и другой евнух. Вудс поставил под сомнение оба эти предположения, хотя и поддерживает общий вывод Гюйо о том, что придворные евнухи не исчезли полностью во время правления Юлиана, приводя свидетельство Либания[361]. Что касается Магна Максима, то, несмотря на его заявление, когда епископ Амвросий Медиоланский прибыл в Трир в 387 году для свидания с этим императором, он встретился там с его главным спальничим, который был евнухом[362]. Как кажется, даже те императоры, которые решительно выступали против придворных евнухов, не могли полностью отказаться от их услуг. Император, которого «История августов» восхваляла за то, что он пресек влияние евнухов, также не удалил их полностью от двора[363]. Это еще сильнее подтверждает наш вывод, что евнухи были постоянным элементом позднего римского двора в IV веке, несмотря на свидетельства об определенной озабоченности той властью, которой они могли достичь.

Тот факт, что евнухи по-прежнему встречаются в качестве ключевых служителей при дворе в V–VI веках, показывает, что традиция придворного евнушества в Римской империи полностью прижилась. Несколько евнухов особенно выделились при Феодосии II (408–450). Важную роль в начале его правления сыграл персидский евнух Антиох[364]. Антиох был кувикуларием при Аркадии и наставником его сына Феодосия. Когда Феодосий сам стал императором, евнух стал его главным спальничим. Хронист Иоанн Малала сообщает, что Антиох был настолько могущественен, что контролировал все дела, но Феодосий в конце концов разгневался на него и заставил его стать монахом и пресвитером, хотя возможно, что этот евнух просто стал жертвой борьбы за власть при дворе[365]. Еще более запомнился евнух Хрисафий, который в 449 году составил заговор с целью убийства гунна Аттилы[366]. Хрисафий был доминирующей фигурой при дворе в последнее десятилетие правления Феодосия, хотя не сообщается, что он занимал должность praepositus sacri cubiculi, – он описывается как спафарий и кувикуларий[367]. Малала приписывает его влияние на императора тому факту, что Феодосий вожделел этого евнуха, который был чрезвычайно красив[368]. Еще один знаменитый главный спальничий Феодосия – Лавс. Он обязан своей славой не своей политической роли, а тому факту, что заказал сборник историй о христианских подвижниках, известный как «Лавсаик»[369]. Впрочем, следует отметить, что ни один современный ему источник прямо не называет Лавса евнухом.

Хотя евнухи особенно ассоциируются с двором Феодосия II, они, очевидно, были общим элементом для любого императорского двора[370]. Например, у Анастасия I (491–518) был главный спальничий Амантий[371]. После смерти императора евнух планировал посадить на престол своего союзника, но был казнен более успешным преемником Анастасия Юстином I (518–527)[372]. При Юстиниане I (527–565) упоминается один из самых известных придворных евнухов, Нарсес[373]. Евнух армянского происхождения, Нарсес был кувикуларием, оказавшим императору важную услугу. В 532 году в качестве спафария он участвовал в подавлении восстания Ника в Константинополе[374], а позже ему было поручено вести войну против готов в Италии, которую он успешно завершил[375]. В ходе своей карьеры Нарсес служил, кроме того, казначеем и главным спальничим[376]. Евнухи Евфрат и Каллиник также отличились в царствование Юстиниана. Прокопий Кесарийский описывает абасга Евфрата как главу придворных евнухов: он рассказывает, как император поручил этому евнуху отправиться в Абасгию, чтобы приказать тамошним правителям отказаться от практики кастрации своих подданных и продажи их ромеям[377]. Что касается Каллиника, то он был главным спальничим императора и весьма трогательно восхвален в эпиграмме Леонтия Схоластика[378]. Он сыграл решающую роль и во вступлении на престол Юстина II (565–578), племянника и преемника Юстиниана[379].

Чтобы оценить значение придворных евнухов для поздней Римской империи, полезно познакомиться и с теми документальными свидетельствами, которые проливают свет на их социальный статус. Например, римское законодательство указывает на тот сан, который получали главные спальничие[380]. К концу IV века высшим должностным лицам были доступны три придворных сана. Это были, в порядке убывания, illustris («сиятельный»), spectabilis («видный») и clarissimus («славнейший»), причем последний был старым титулом, обозначающим сенаторский статус. По крайней мере, с 384 года главные спальничие числились среди illustres[381]. В 422 году Гонорий и Феодосий II издали закон о главных спальничих, в котором говорилось, что те, кто занимает эту должность, должны были иметь тот же сан, что и префект претория, префект города и magister militum[382]. Этот закон отражает тот факт, что сан illustris был подразделен на категории, но теперь главные спальничие должны были принадлежать к высшему разряду. Помимо законодательства, еще один показательный источник – это Notitia dignitatum, документ, датируемый концом IV – началом V века, где подробно описываются гражданские и военные должности как восточной, так и западной половины империи[383]. Несмотря на сложный характер этого текста, он раскрывает статус должности praepositus sacri cubiculi. На Востоке главный спальничий занимает место после префектов претория, префекта города Константинополя и magister militum, тогда как на Западе он стоит после префектов претория, префекта города Рима, магистра пехоты и магистров конницы[384]. В Notitia dignitatum указано также, что главный спальничий Востока имел сан illustris[385]. Другими почетными титулами, которые могли получить евнухи, были комит, патриций и консул, хотя пресловутый Евтропий был единственным евнухом, удостоившимся последнего отличия[386].

Прежде чем перейти к рассмотрению вопроса о том, почему придворные евнухи были столь характерной чертой поздней Римской империи, будет небесполезно сделать несколько дополнительных замечаний. Фундаментальный аспект, заслуживающий комментария, – это власть придворных евнухов, особенно главных спальничих. Были предприняты попытки проанализировать сферу компетенции данной должности[387], но ключевой фактор, объясняющий ее политическое значение и значение придворных евнухов вообще, – это доступ к императору[388]. Придворные евнухи были привилегированной группой, поскольку регулярно лично контактировали с императором, учитывая контекст их обязанностей. Они могли оказывать на него влияние – факт, который признают и современники. Например, Аммиан отмечает возможность придворных евнухов очернить Урсицина перед Констанцием, Малала подчеркивает свободный доступ (παρρησία) Хрисафия к Феодосию II, а Леонтий Схоластик описывает ту близость, которая была у Каллиника с Юстинианом[389]. Этот фактор заставлял и других членов общества ценить придворных евнухов как средство достучаться до императора, тем самым еще больше усиливая их власть[390].

До сих пор настоящая глава была сосредоточена преимущественно на должности главного спальничего и всей группе кувикулариев, но следует отметить, что для евнухов существовали и другие конкретные должности. Как правило, они рассматриваются как служители, подчиненные главному спальничему[391]. Среди этих чиновников были primicerius sacri cubiculi (надзиратель священной опочивальни), castrensis sacri palatii (управляющий священным дворцом), comes domorum per Cappadociam (комит императорских поместий в Каппадокии) и comes sacrae vestis (комит священных одеяний). Эти должности впервые появляются в разные моменты IV–V веков, так что система должностей, видимо, со временем эволюционировала. Следует, однако, отметить, что не все эти должности обязательно занимали евнухи. Например, первым евнухом, про которого известно, что он занимал должность castrensis, был Амантий, который был castrensis императрицы Евдокии, жены Аркадия, и первым castrensis, названным кувикуларием[392]. Однако ясно, что, как и в случае с должностью главного спальничего, эти должности могли дать их владельцу высокий социальный статус. Notitia dignitatum перечисляет primicerius sacri cubiculi и castrensis sacri palatii в числе spectabiles[393]. В дополнение к этим должностям евнухи встречаются в роли главного телохранителя (спафария) и казначея, как уже было отмечено.

Наконец, следует подчеркнуть, что евнухи были не только характерной чертой позднеантичного двора на Востоке, но встречались при дворе и на Западе[394]. Несмотря на ориенталистский тон упреков Клавдиана в адрес Евтропия, ясно, что в поздней Римской империи придворные евнухи были общеимперским, а не чисто восточным феноменом. Когда император Констанций II жил на Западе в первой половине 350-х годов, главным образом в Милане, с ним был его главный спальничий Евсевий. Будучи цезарем на Западе, Юлиан назначил Евферия своим главным спальничим, причем этот евнух уже служил Константу на Западе. Реакция Магна Максима на придворных евнухов была явно необычной и в любом случае не нашла продолжения. Грациан (367–383) и Валентиниан II (375–392), как и их отец Валентиниан I, привечали евнухов при дворе[395]. Евнухи Арсакий и Терентий оказали Гонорию (395–423) добрую услугу, отвезя Евхерия, сына Стилихона, в Рим и казнив его там. Терентий был награжден должностью praepositus sacri cubiculi, а Арсакий назначен его заместителем[396]. Узурпатор Константин отправил евнухов с дипломатической миссией к Гонорию[397]. Как было отмечено, Notitia dignitatum указывает, что существовал главный спальничий Запада, как и Востока; известно, что в 454 году Валентиниан III (425–455) убил военачальника Аэтия с помощью своего главного евнуха[398]. Менее драматично упоминание об Аколии, praepositus sacri cubiculi при Валентиниане III[399]. Даже после падения Западной Римской империи традиционная должность главного спальничего и придворного евнуха сохранялась в VI веке при романизированном дворе остготского короля Теодориха (493–526), базировавшемся в Равенне на севере Италии[400]. Одна надпись свидетельствует о существовании Седы, евнуха и кувикулария Теодориха[401]. Известен также praepositus cubiculi Теодориха Тривила[402].

Зачем нужны евнухи при дворе?

В первой части настоящей главы речь шла о том важном положении, которое евнухи занимали и сохраняли при поздних римских императорах. Теперь же перейдем к рассмотрению того, почему дело обстояло именно так. Этот вопрос имеет универсальное значение для феномена использования евнухов при царских и императорских дворах, и историки предлагали для него различные объяснения. Одна из простейших теорий использования евнухов монархами состоит в их роли охранителей женщин[403]. Поскольку евнухи считались безопасными партнерами для женщин (или, по крайней мере, было понятно, что те от них не могут забеременеть), эта функция считалась для них подходящей. Примечательно, что те дворы, при которых существовали гаремы, можно было отличить и по более широкому использованию евнухов, например китайский или османский[404]. Даже в римском обществе встречается представление о том, что евнухи – подходящие слуги для женщин. В комедии Теренция «Евнух» (161 год до н. э.) изображен евнух Дор, которого дарят в дом куртизанки Фаиды[405]. Место Дора занимает неевнух Херея, сумевший таким образом получить доступ к молодой девушке Памфиле, чьей любви он в конце концов добивается. В императорский период Плавтиан, префект претория при Септимии Севере (193–211), по рассказам, кастрировал 100 знатных римских граждан, чтобы они служили его дочери Плавтилле слугами и учителями[406]. В поздней Римской империи представительницы элиты, включая императриц, обычно находились в обществе евнухов[407]. В знаменитом 22-м письме Иеронима к Евстохию о девственности упоминается римская матрона, раздававшая деньги нищим в храме святого Петра, и указывается, что ее сопровождали евнухи (semiviris – «полумужчины»)[408]. Мать Юлиана Василина обучалась у евнуха Мардония, а императрица Евсевия общалась с Юлианом через своих евнухов[409]. Впрочем, можно спорить о том, стали ли евнухи выполнять роли слуг и чиновников при мужчинах и действовать на мужской политической арене просто из-за расширения своих обязанностей за пределы женской сферы[410]. Их значение для правителей-мужчин было так велико, что маловероятно, чтобы они получили эту должность не напрямую. Весьма показательно, что в поздней Римской империи императрица обзавелась собственным главным спальничим только в V веке, – направление заимствования было от мужчин к женщинам[411].

Даже если евнухи и появились впервые при дворе и во дворце, чтобы ухаживать за женщинами, ясно, что цари и императоры считали их незаменимыми по другим причинам. Альтернативная точка зрения, что только «слабые» правители-мужчины зависели от евнухов, тогда как «сильные» могли обходиться без них, имела своих последователей в прошлом и была убедительно опровергнута[412]. «Сильные» императоры использовали евнухов с такой же вероятностью, а власть евнухов была скорее институциональной, а не просто зависела от особенностей характера монарха.

Конечно, историки искали альтернативные объяснения использованию монархами евнухов. В своем исследовании о евнухах в исламе Аялон утверждает, что именно преданность евнухов делала их столь ценными для правителей[413]. Он пишет, что как раз это качество и «составляло саму основу их успеха в исламской и в других цивилизациях». Интересно, что к такому выводу его привели не только источники о деятельности евнухов в исламском мире, но и наблюдения древнегреческих авторов, в частности Геродота, а также Ксенофонта. Геродот примечателен своей высокой оценкой значения евнухов для персидских царей как верных и преданных слуг. Рассказывая о мести евнуха Гермотима человеку, который его кастрировал, он отмечает, что «варвары» считают евнухов особенно заслуживающими доверия[414]. Аялон цитирует также рассказ Ксенофонта о мотивах Кира Великого (560/59–530 годы до н. э.) использовать евнухов на своей службе[415]. Их верность была здесь решающим фактором, но, в отличие от Геродота, Ксенофонт объясняет, почему считалось, что евнухи обладают этим свойством[416]. Они были преданы царю потому, что у них не было других связей (например, с детьми или женщинами), в которые можно было бы вкладывать деньги, а также потому, что другие члены общества относились к ним враждебно, так как они были евнухами[417]. Царь предложил им награду и защиту, и они отплатили ему абсолютной лояльностью.

Доверие к евнухам проявляется и в более современных контекстах: так, было высказано предположение, что популярность хиджр в качестве депутатов заключается в «отсутствии у них семейных связей», то есть в решении обычной проблемы «кумовства и коррупции»[418]. Для поздней Римской империи вера в лояльность евнухов привела к появлению альтернативной этимологии слова «евнух», приведенной Епифанием Кипрским в его «Панарионе», трактате против ересей, написанном в конце IV века[419]. Прочные отношения между поздними римскими императорами и их главными евнухами действительно существовали, как показывают примеры Констанция II и Евсевия, Аркадия и Евтропия, Феодосия II и Хрисафия, Юстиниана и Каллиника. Тот факт, что некоторые евнухи были казнены следующим правителем после смерти «своего» императора, еще раз свидетельствует о единении, которое могло существовать между правителем и слугой[420]. Возможно, следует отметить, что даже певцы-кастраты могли выполнять некие миссии для важных лиц и приобретать политический вес. Например, Атто Мелани стал королевским камергером в Париже, будучи секретным агентом кардинала Мазарини, а Фаринелли не только пел при испанском дворе, но и выполнял политические и административные функции и был удостоен звания командора ордена Калатравы[421]. Впрочем, как указывает Ксенофонт, лояльность евнухов правителям была в значительной степени обусловлена их социальной изоляцией: фактически у них не было другого выбора. Таким образом, проявляемая ими преданность была скорее рациональной реакцией на собственную ситуацию, чем присущим им положительным качеством.

Кроме того, существовал и противоположный взгляд на евнухов. Вероломные евнухи фигурируют в рассказе Ктесия об истории Персии наряду с преданными[422]. Особенно памятен заговор евнуха Артоксареса с целью заменить собой Дария II (423–405/4 годы до н. э.) на престоле, для чего он изготовил себе фальшивую бороду и усы, чтобы сойти за полноценного мужчину[423]. Правдива эта история или нет, но она указывает на тот факт, что сосуществовали противоположные представления о евнухах: их могли идеализировать как верных слуг, но и демонизировать как вероломных предателей[424]. Последняя характеристика может быть крайностью, но очевидно, что придворные евнухи могли преследовать и свои собственные цели. Драматичный пример этого – случай араба Самоны, главного евнуха византийского императора Льва VI (886–912), который попытался покинуть империю и убежать на родину[425]. Даже у Геродота есть пример евнуха, который заботится о своих собственных интересах, ухватившись за возможность сбежать с сокровищами[426]. Пример из эллинистического времени представляет Филетер, которому Лисимах доверил Пергам и свою сокровищницу, но он продолжал создавать базу для собственной власти[427]. Несмотря на то, что Аялон настаивал на преданности придворных евнухов, чтобы объяснить их значение, он понимал, что действия некоторых исламских евнухов не подтверждают такой вывод[428]. Однако он предпочитал считать, что нарушение преданности происходило редко.

Как указывает Ксенофонт, важным фактором предполагаемой преданности евнухов было то, что у них не было собственных жен, любовниц или детей. Историки отмечали еще один элемент, способствующий социальной изоляции придворных евнухов: они были рабами или слугами иноземного происхождения[429]. Это наиболее очевидно для исламских придворных евнухов, особенно в Османской империи. Поскольку Пророк запретил кастрацию, единственным возможным источником поставки евнухов стали немусульманские земли. Яснее всего это видно по использованию османскими султанами черных евнухов, получивших дурную славу из-за ориенталистских картин гарема, которые способствовали формированию образа евнуха в представлении широких масс[430]. Менее известно то, что при османском дворе использовались и белые евнухи[431]. Казус Османской империи иллюстрирует тот общий момент, что в исламских государствах придворные евнухи, как правило, были этническими чужаками[432]. Учитывая важность получения иноземных евнухов, Аялон отмечает, что они не могли иметь своих собственных семей (таким образом, их преданность не разделялась) и не могли создать свою собственную династию[433]. Точно так же и в поздней Римской империи существовало отвращение к кастрации собственных граждан, но допускалось, чтобы иностранцы выполняли роль придворного евнуха. Константин I (306–337) постановил, что евнухов не должно создавать в Римской империи, а Лев I (457–474) позже определил единственный допустимый источник евнухов – импорт кастрированных варваров[434]. В IV веке римский грамматик Элий Донат утверждал, что на Востоке евнухи происходили из Армении, а в VI веке Прокопий Кесарийский заявлял, что во время правления Юстиниана I большинство евнухов при императорском дворе в Константинополе происходили из Абасгии на восточном берегу Черного моря[435]. Евнухи-иностранцы встречались и при китайском дворе. Цай отмечает, что при династии Мин они поставлялись из Вьетнама и Кореи, и отмечает, что существовали «веские причины для назначения евнухов из других рас и племен на должности, заслуживающие доверия, так как одной из главных забот императора была безопасность императорской династии. Лучшим способом сберечь ее и сохранить придворную тайну было использование евнухов иностранного происхождения»[436]. На первый взгляд кажется, что правители ценили придворных евнухов из иностранцев, поскольку это обстоятельство усиливало их социальную изоляцию и, следовательно, их преданность. Однако не каждая империя, в которой были придворные евнухи, использовала исключительно иностранцев. В Китае кастрированные чужеземцы, вероятно, служили при дворе, но евнухов было много и внутри страны[437]. Византийская империя – также образец использования местных евнухов[438]. Например, Константин Пафлагонянин, главный евнух при дворе в начале Х века, – явный пример типичного предложения местного рынка[439]. Даже в исламских государствах можно было найти евнухов-мусульман, а регулярное повторение римского закона против кастрации римлян наводит на мысль, что воля императора не всегда исполнялась[440]. Примечательно, что Элий Донат в своем комментарии к комедии Теренция «Евнух» утверждает, что большинство евнухов на Западе происходили из Галлии[441]. Преобладание иностранных евнухов в Риме и мусульманских странах связано, скорее с запретом кастрации местных уроженцев, чем с предпочтением придворных евнухов из чужеземцев. Кастрация ассоциировалась с рабством и потерей мужской силы. Враждебный образ придворных евнухов, который встречается в позднеантичных источниках, был связан с их идентичностью как рабов[442].

Представление о том, что придворные евнухи были социально изолированы, также требует дальнейшего осмысления. На самом деле для некоторых евнухов брак был возможен. Это наиболее очевидно в случае китайских евнухов[443]

Загрузка...