Хорошие все Дни
“Осенний дождь, осенний ветер, заставляют умирать от грусти.”
— Цю Цзинь
В каждом возрасте и части мира, мы слышим скорбные сетования “жизнь была проще и лучше в те дни”. Для возвращающихся к исходным, радостно ценимым геометрическим функциям, используемым для оценки человека, птицы и животного, сведения прошлого должны обогатить современные обстоятельства для развития замысла человечества. Но, античность рассматривается сквозь выражение блестящих умов самых глубоких моментов, наполненных сильными заблуждениями. Ораторское великолепие может находиться на слуху у историков и быть кратко записано на стене с привнесением желаемого. Для религиозных структур и монархов, массовая печать, критическое суждение доказательств, а также пути и средства для выискивания обманщиков — первородные грехи человеческого рода.
Я испытывал судьбу с историей одиннадцать раз, и природа уступала, мать природа преклонялась на одно колено, и каждый раз у Европы неуклонно складывался достойный ответ. Это мог быть результат космического вмешательства в мой мыслительный процесс или котел выплескивающегося, ранее подавляемого гнева. Панорама хронического изложения событий человечества делает Европу очевидной отправной точкой центральных тенденций. Европейцы украсили фольклор и народные обычаи, что в наше время вызывают зависть и почитание у целого мира.
Было время, когда причуды этой большой площади земли между Азией и Атлантическим океаном были частично дикими и частично глуповатыми. Живые особи расчленялись для исследования функций человеческого тела. Зловонный запах, как полагали, вызывал хламидию. Знахари-шарлатаны приобретали богатство и почести, утверждая, что владеют скрытым пониманием и мастерством сверхъестественных явлений. Европейские мужчины выучивали назубок магические заклинания, чтобы вызывать похотливые мысли у своих будущих спутниц. Мужчина похищал, осквернял, и досаждал той, которая, по его предположению, станет светом его жизни, пока она не начинала верить в его иллюзии и не уступала, чтобы стать его. Это были общепринятые средства связать себя узами брака. Предшествующие любовники матери, как полагали, передавали свои черты ее детям не путем оплодотворения. Невежды были безукоризненными созданиями. Предсказывание судьбы по лицевым уродствам считали точной наукой. Бесчеловечность была великодушным жестом в превосходной степени. Население обвиняло мигрантов в том, что они приносят болезни и преступления. Публичное зрелище разрывания человека на части было кисло-сладким удовольствием.
В период времени, когда господство империи или цивилизации достигало наивысшей критической точки, традиции максимально деградировали, и это было привычным стечением обстоятельств. У каждой цивилизации есть свое специфическое моральное разложение. Месопотамским невестам приказывали заниматься сексом со случайными незнакомцами, прежде чем их мужья касались товара. Не было исключений в несправедливом отношении к бедным и побежденным у Египтян, Ацтеков и Чжоу. В Чжун Го воспевались мерзкие рецепты пыток, а “Убийство Цыплят, чтобы Потрясти Обезьяну” было общепринятой тактикой. Персы дошли до кастрации сыновей своих врагов, в то время как ирокезы просто стерли с лица земли Нейтральную Конфедерацию. Каждое общественное празднество непримиримого триумфа сражения, образцово включало массовое изнасилование жен и дочерей побежденных. У Маори был другой подход, они держали на пляже в клетке захваченных женщин и детей, пока те умирали в невыносимой боли, а мужчин съедали.
Некоторые безнравственные поступки переступали границу, используя те же оправдания, что и самая старая социальная структура, и асимметричное разделение труда — рабство. Во многом, рабство соткали в единую ткань, в равной степени богатство империй и психоз обществ. Люди захватывали людей по наиболее прискорбным причинам, которую только можно вообразить: зверская феерия, принудительный труд или предметы потребления. Викинги совершали набеги на английские побережья из-за легкой добычи. Королевство Ойо усовершенствовало нападение конницы, чтобы захватывать рабов быстро и ловко. Везде под солнцем, дети рабов должны были стать не чем иным как рабами. По большей части рабы были прислугой. Местные сообщества не обостряли их навыки охоты, исключительно, чтобы сделать их жизни легче. Некоторых похищенных ждал зверский конец, чтобы потворствовать кровожадным богам.
Дьявольским образом, каждая нация продемонстрировала осведомленность, что инвестиции рикошетом отображаются на производительности и увеличении занятости. Конфуций яростно боролся, чтобы сохранить китайские институты рабства, поскольку они шли на спад.
Рабство долго не базировалось на цветовых оттенках. Африканские злодеи, как король Дайого, открыли дух африканизации в работорговли. Султанат Омана играл основную роль в окрашивание в черный этой зловещей торговли. Их действия в конечном итоге приводят к исчезновению понятия, что черные были людьми. Аппетит конкистадоров и страсть к рабской торговле было чудовищем иного вида. Чтобы избежать смещения лаконичности и увеличить понимание, я должен упомянуть, что много испанских мудрецов противились использовать вероломный термин торговля. Тем не менее, они не чувствовали раскаяние, когда европейцы покупали африканцев, которых держали в клетке и продали другие африканцы, или ребенка, назойливо предлагаемого его родителями.
Вариации явного сумасшествия в истории указывают на универсальность массового проявления идиотизма и его распространения. Во всех уголках мира восхищались тиранами и социопатами. В случае предоставления возможности решить, кто должен диктовать общественный строй, старое общество неизменно выбирало абсолютных психопатов. Мазохистские наклонности превозносили самых беспощадных в правителей, мудрецов и пророков. Подвергать сомнению осознание просвещенных философов или выдвигать на первый план провинциализм в их литературной работе, не лишено достоинства. Доброта и угрызения совести, как основные признаки правителя, серьезно не рассматривались.
По всему миру не было никакого различия в стандартах бесчеловечности. Эссеисты связывали события, в которых они принимали участие, приукрашивая правду и совпадения. Угнетатели и угнетаемые рассматривали бесклассовость как абсурдный социальный идеал. Если у одной страны было больше золота, чем у другой, то она неминуемо была более состоятельной, или была разбита и ее золото, разворовывалось терроризирующей ее империей. Наилучшим путем к национальному процветанию, было накопление рабов, а также золотых и серебряных слитков. Исходя из этого, все наши предки, кажутся, откровенно жадными садистами.
“Я получил приказ от своего Бога, вести людей к Богу, Наивысшему. Те, кто хочет прокладывать этот путь просто должны следовать за мной”
Шейх Амаду Бамба
Аниций Манлий Северин Боэций задался вопросом: “Если существует Бог, то откуда зло? И откуда добро? Если никакого Бога нет”. Если золото — корень всего зла, действительно ли оно идеальный предлог, для нищих, осуществлять злые деяния? Теизм вынужден использовать внушительную рациональную основу для своих божественных ценностей, по сравнению с чем-либо еще. Трусливый ханжеский разговор о том, как стать резко всеведущим. Их логика жизненного подчинения сообществ всемогущему существу, увязла в шутовстве с самого начала. Смертные не были осведомлены, что благоразумие не является предметом замысловатых способностей, требующих быть показанным в тонкости материи. Разжигающие войны империи и жестокие группы, избивали и порабощали сообщества обвиняемые в нравственном вырождении. Это виденье было больше, чем вера. Это было распоряжение с небес. Если Вы совершили злодеяния, чтобы выиграть сражение, то Бог был на Вашей стороне, и он хотел именно этого. Идеальная логика победителя.
Пылко написанные проповеди использующие яркие образы, очаровывают всех, кто их слышит. Яркие жизненные моменты и импровизированные рассуждения, произнесенные во время стихийных бедствий, были повторены священниками и шарлатанами, используя тот же самый драматический тон, чтобы загипнотизировать наивное стадо. Голос рокового могущества был в словах, составляющих добро и зло. Типичные отправные точки теологии определили новые божественные границы и поменяли местами характеристику святых и дураков. Во все времена в религиозном послании идеологическая чистота была центром усилий. Массам было сказано, где должна находится мудрая лояльность. Духовенство шло вне противоборствующих сторон. Вас осуждали как атеиста, если выражали сомнения касательно правдоподобности древних священных писаний. Было невозможно избежать старческих религиозных догм, которые приводили к преувеличению достоинств божества.
Благовидные причины оправдывали сильное влияние богословия на диалектическое мастерство. Наука о медицине была бы бесполезна среди людей, избавленных от болезней. Религия, как сатира, подпитывалась нагнетанием ситуации о естественных недостатках и неудачах общества. Длительные периоды процветания также были ее попутным ветром. Когда общество было в стадии изменений, она сияла с еще большим блеском. Отчаяние из-за которого убегают от реального времени и пространства, угроз апокалиптической ярости и страха перед сверхъестественным, подавляет естественный разум. В Шангри-ла, лишенном преступлений, волнений, и беспорядков, все еще были пророки и богословие. Теизм включил в себя космическую область и горизонт обучения.
Развитие городов и расширение торговли разрушили чары язычества. Вердикт не физической механики человеческого существования заявил преимущество своей идиосинкразической интерпретации Создателя или Создателей и сверхъестественных сигналов. Не было ни малейшего чувства меры в разуме религии бытия “d’être” и нелепых манифестах. Слова заслуживали порицания, как средство передачи уполномоченного богами кровопролития. Приверженность к безумному и циничному объяснению намеков богов требовала или абсолютный самообман, или отсутствие юмора. Высмеивание их несуразного руководства или инакомыслие, не допускалось. Духовные картели загипнотизировали крестьян на уровне желаний и заменили непокорных правителей благородными уступчивыми лакеями.
Богословие насыщало атмосферу этого времени. Человечество поверило в фальшь и легенды по— детски искренне. Поиск естественной причины был отчаянным. Безрезультативная критика исторических работ была настолько же аматорской, как и медицинская практика. Время от времени религиозные интриги действительно объединяли утешающие позиции, благоприятствующие уравновешенному представлению о спорных вопросах. Только те, кто достиг предусмотренной степени чистоты, смогут избежать мучений загробной жизни, по большей части, было их движущим теологическим требованием. Одинаково непомерное требование “Бог на моей стороне” способствовало и подстрекало неразумных в их рационализации унижения своих врагов путем обезглавливания, эвисцерации, сожжения и иных креативных бесчеловечных методов. Так же, как в любом доминирующем сегменте древнего образа жизни, религиозные институты полагались на насилие и принуждение для своего существования.
“История — мелодрама на теме паразитизма, характеризуемая сценами, которые или захватывающие, или унылые, в зависимости от обстоятельств и многих внезапных сценических трюков.”
Макс Симон Нордау
Портретная живопись или ловушка ведического напева. Поза, голос и жестикуляция, могут быть утеряны навсегда, если не следить достаточно за выражением намерения. Напряжение апатии человекообразных останавливает развитие, связанное с беспокойством. Просыпаясь со ртом полным крошечных пальцев, мы волнуемся больше о нашей кончине, чем о боли, которую мы причинили. Наука, которая не может достигнуть соответствующей функциональности, заслуживает того, чтобы быть списанной как псевдонаука. Горькая правда заключается в отсутствии специальных средств проверки социальных и политических ответов и выпадов, ожесточающих мир. Аппетит рода людского к страданиям других и разделыванию акта чистого альтруизма, так же старо как сама жизнь.
Слабовольные учения нашли счастье в своих православных мыслительных процессах и темах. Ранние идеалисты стремились уничтожить несовершенные принципы, считавшиеся человеческой натурой. Смелое исследование стимулировало характер и благосостояние стран, и было нацелено на разрушение апатии. Научные труды Лаффема Бартелеми, убеждающие процветающих французов заботиться о бедных, выдержали резкую цензуру и обвинения. Также, в период этой эпохи везде популяризировались философские аспекты идей социального и политического реформирования. Смелые осуждения Осман дан Фодио обращения с крестьянами гнусных правителей, изменили субконтинент. В призыве к совести богатых или убийстве деспотов, они подталкивали наивные души к невероятному вздору.
Конфликты между и в пределах профессии так же стары как мир. В то время как весь мир менялся с течением восемнадцатого века, ссоры фанатиков производства и поборников сельского хозяйства происходили из-за положительной дискриминации могущественных правителей Европы и их философских обязательств. Среди свирепых философских сражений, моральным чувством изгнания несправедливости, ни больше, ни меньше, пренебрегали. До тех пор, пока доктрина науки не была четко сформулирована, справедливый вердикт был невозможен. Политическая экономика Адама Смита для политиков — способ заботится об обществе или помогать индивидуумам в обогащении. Стюарт Милль позже добавил предложение. Бесцеремонная правда встряхнула западные конгрегации того времени. Их работы остаются неисчерпаемым кладезем знаний.
Дети подражают своим старшим братьям и сестрам. Что на земле вдохновляет отпрысков политической экономики, экономистов, действовать, так как будто их предшественники были дезориентированы своей сверхчувствительной осведомлённостью свойственной их периоду времени и обстановке? Ничто не происходит внезапно. Что казалось естественным и захватывающим постепенно было захвачено корыстолюбивыми существами. Политическая экономика стала свидетелем вспышки скептицизма. Они нарушили строй начиная с армии наивно сочувствующих, которые приветствовали иные каноны и школы мысли, чтобы издать законы против политического и этического регресса, несмотря на плату внушительной цены за ограниченность интересов. Начинающие, отвергали сочувствие в своей фальшивой философии, что капиталистами рассматривалось как подвиг. Убедительным аргументом было то, что чистое предательство продлевало отчаяние бедных.
В начале, для экономистов поиски признания и уважения не состояли из всего-навсего отшлифованного красноречия. Они были скорее заинтригованы, чем обязаны, искажать галантные просьбы политических экономистов и человеческий импульс, чтобы быть зачисленным в гангстерские группы. Призыв перехода к дикой аналитической стороне был желанием поддержать аутентичность в том, что Томас Карлайл и Джон Рескин порицали как мрачная наука, или, как они напрямую заявляли, наука геев. Ажиотаж или иллюзия дефицита были валютой, злоупотребляемой философами— мошенниками политической экономики. Считалось, что талантливые создания появлялись редко. Поэтому, люди не могли быть равными. Правда была так проста. Ради человечества исключительные и выносливые (некоторые) мужчины должны были постоянно править незрелой и беспомощной массой. Группы мудрецов прямо подтвердили, что базар не должен путем уловок синхронизировать ритм стоимости предметов потребления. Это должно быть ответственностью промышленных магнатов. Циничную и деградирующую идею на публике, клеймили как ложную. Однако, только, между нами, это была другая история. Даже учитывая, что они не получали похвалы или восторженных отзывов за распыления человеческих отходов на холсте, они получили странных сторонников.
Полное отступление сознания сбило ценность человекообразных к запасам мышц и ртам. Экономика, или то, что было коммерческой и торговой субкультурой, процветала за счет политической экономики, отклоняя уместность человеческой души. С этого момента, в экономике, празднование мозговой преждевременной эякуляции стало модой дня. Рукописи ранних веков, включенные в устные традиции, едва заслуживали доверия.
Действительно ли другие общества в любое из времен тщательно исследовали капризы людей, в то время как торговали их потребностями и желаниями? Дефицит сообществ в транскрипции или вечных текстах приводятся другими как доказательство их неспособности рассуждать. Потоки, прибывающие из западного полушария, производя рев и требуя от вновь прибывших лояльности к нефигуральному, чтобы поймать явление, выпущенное сложностью общественных действий, заполненных новым искусством, экономикой и жестокими ублюдками. Экономисты были более полны энтузиазма в своих отвратительных принципах, чем политические экономисты в благонравных желаниях. Когда деклассированные интеллектуалы уставились в прошлое своими серыми линзами, они утверждали, что наблюдают помахивание невидимой мягкой рукой Адама Смита. Это, вполне, мог быть средний палец Бартелеми де Лаффема.
“Культура порождает прогресс и без этого невозможно требовать от людей никакого нравственного поведения”.
— Хосе Васконселос Кальдерон
Оценивать если мир сегодня более абсурдный или глупый, чем он был раньше, не легкая задача. Печаль смертных грехов все время овладевает обычными душами. Простая истина — если Вам интересно прошлое, лучше всего обратить свой взгляд в историю. Коллекционеры редко применяли этот критический тест к своему материалу. Традиции должны быть разрушены. Помешательство древнего мира должно стать ярче с каждым исследованием как фактор, способствующий взлету и падению цивилизаций. Учитывая диалогическую природу истории человечества, интертекстуальность оправдана передавая осуждение прошедшим временам. Последовательное отвращение, гнев, расстройство, ненависть, амбивалентность и апатия в отношениях человечества с прошлым внушили полноценную ложь, вводящие в заблуждение факты и условность контекста. Это общее согласие заставляет прошлое предстать более миловидным и оживленным. Импульс приукрашивания старых времен был постоянно в моде. В некоторый момент истории, мы могли бы осознать, что утаиваем вызывающие отвращение идеологии, отказываясь бросить вызов нашей ностальгии. Да, Казанова был насильником!
Мы пришли к тому, чтобы стать свидетелями отчетливого перемещения жизни человечества в сторону философской интерпретации. Существует динамизм и дополнения между прошлым и настоящим, нежели просто неопределенные совпадения. Улучшение оценки прошлого позволит другим интонациям быть услышанными. Если суровая бедность, пандемические болезни, войны, невежество и духовная эксплуатация — основные параметры измерения человеческого прогресса, то был ли прогресс? Что есть такого в наше время, что не проявляет ощутимого влияния религии на нас? Барды и гриоты не нашли место среди великих историков мира. Милитаристы и жестокие психопаты, все еще являются образцами для подражания. Действительно ли мы готовы отступить назад и сделать неправильную вещь правильной?
Туата Де Данан появилась из ворот ада, преподавала учения ирландских Друидов и ушла в тот же самый земной проход. Сумасброды наводнили социальную и политическую экономику бессердечностью и преобразовались в невидимых монстров, живущих сегодня в нашей водопроводной воде. Их вроде бы свежие теории как монотеизм или разделение труда просто перестроенные, давнишние понятия или общественные предубеждения, а также чувства эпохи. Эти грабежи выжили или из-за склонности человеческого тела к невидимой, автоматической обработке информации, или потому что не было модной инновационной защиты для неясной социальной конструкции.
В эти дни, в научных кругах контекст и сочетание эмоций, времени и пространства получили дурную славу. Политические экономисты – прохвосты, построили великолепный мост от старых предрассудков к новым, который до сих пор является магистралью рассуждений и держится долгое время, даже после того, как любой идиотичный принцип времен давно превратился в руины. Закон невидимых форм наш глупый оптимизм. Меркантилизм — мальчик для битья в истории экономики. Из намерений создателей или общественных предрассудков эпохи, “caput mortuum” – это то, что показывают хитрые экономисты. Не то, чтобы запах и замаранные сущности, исчезли. Это мы стали аносматическими.
Все мы знаем истории о ком то, кто не хотел врать и был приговорен к сожжению. Акт великодушия приходит после предотвращения ужасов. Слезы катятся по бледным лицам, от восхищения мертвыми тиранами. Связь колонизации угнетаемых и угнетателей меркнет по сравнению с жестоким современным симбиозом оскорбленных и обидчиков и из-за паритета между жертвами и злодеями. Те, кто страстно стремится к свободе в поганых странах, выделяют колонизацию гордо, с вожделением.
До нынешнего тысячелетия, Чжун Го — нация географически дезориентированная, и не может разобраться, как преодолеть то, что является страной чуть ли не верховной на всей земле. Люди из поганых стран в поиске виз на Запад, поют мелодию “Mowhee” что хотят улучшить своих соотечественников, когда они всего лишь хотят жить в европейском обществе. Средний класс освобождает себя, в то время как продолжает двигаться по кругу к расистскому, женоненавистничеству, и ксенофобному порядку. Контроль взрослыми мужчинами чрезмерно значительной части власти все еще является само собой разумеющимся понятием. Каково наказание старых белых мужчин, незаконно присваивающих работу своих студентов, к которым сами предвзято относились? Нобелевские премии.
Поскольку мы завершаем эту главу, печальная мысль приходит к нам на ум, наша жажда беспрерывных злодеяний неутолима. В силу самой своей природы человеческая восприимчивость к сочувствию, приобретенная в результате бедствий, повторно и грубо уничтожена. Никто не смеет предавать солидарность или разоблачать временный застой в экономике, потому что это разрушит очарование невиновности. Мы еще не начали расхваливать новых героев для новых моральных принципов. Духовность скорее подчеркивает твердую приверженность шокирующим деталям, чем подражанию жизни. Публика издевается над мерзкими записями негодяев и обрушивает гнев на кратковременных божеств, которые давно признали себя побежденными и возвратились в ад. Консолидация богов, конечно, испытывает ностальгию по времени, когда земля не была населена людьми; Старые добрые времена.