Этими словами собрание завершилось. Молодые люди беззвучно поднялись со своих мест и удалились в комнаты, которые Андропов по одним ему известным причинам назвал «номерами». Видимо, затем, чтобы ученые хоть на мгновение почувствовали себя постояльцами старой доброй советской гостиницы. И на это мгновение, когда хоть что-то, происходящее с ними напомнит о далеком доме, сердца их хоть на чуть-чуть сбросят с себя тяжесть свалившихся на них темных дум и первых размышлений.
Встав со своего места, Ким, слегка пододвинув стул к столу, почти не подняв ни на кого взгляд, повернулся к стене, находящейся за ним. При этом, как это произошло и у его товарищей, мягким белым свечением проявились на стене, до этого казавшейся сплошной, контуры дверного проема. По приближении к ним Кима в этих контурах исчезли, словно растворясь в воздухе, волокна таинственных нитей, и юноша ступил сквозь открывшийся проход, оставив в одиночестве полумрак помещения собрания, где даже столы и стулья были сделаны из того же самого загадочного материала, которым было отделано всё вокруг.
Помещение номера, как это ни странно, совсем не походило своим дизайном на предыдущее. Напротив, ласковый свет привычной, самой обыкновенной лампы мягко, заботливо отражался от теплых древесных тонов, царящих в комнатах. Комнаты, кстати, оказалось две: одна из них вмещала в себя прихожую и кабинет, в ней даже камин оказался настоящий. А во второй была спальня, тоже с камином. И, правда, всё как в советской гостинице самого высшего класса, и даже чуть лучше. Кухня, ванная и туалет были скрыты за дверями, на этот раз совсем обыкновенными, резными, деревянными. Все-таки, как может соскучиться человек, погруженный в иное окружение, по своему старому, привычному, тому, что в жизненной суете он даже не замечает. Даже в том случае, если погружение это длится немногим более часа. Вот по истечении этого маленького, едва заметного срока, совершенно неважного и краткого на фоне всей человеческой жизни, как раз и замечает он истинную цену того, что всю жизнь было с ним ранее. Истинную цену привычного. Того, что на самом деле более всего дорого. И, хотя Ким старался по возможности прогнать от себя это окутавшее его чувство, новое ощущение, оно не уходило. Как не уходили от него и мысли от сказанного Андроповым на минувшем собрании.
Ведь все, что было сказано на нём, было сродни этим чувствам. Наше государство, наш советский образ жизни, всё, ради чего живем. И вот, ты узнаешь, что всего этого скоро не будет. И узнаешь ты это от властей твоей собственной страны. Это… не укладывается ни в какие разумные рамки. Получается, что некоторая малая группа людей знает обо всём. А теперь и он, Ким, и его товарищи, которых, возможно, посещают те же самые чувства. Остальное же население социалистического мира словно живет во сне.
Но ведь не всё потеряно. И еще можно все изменить, сдвинув вектор исторического хода, задать ему направление более положительное. Ведь именно для этого наука и существует. Для этого Ким и другие молодые люди находятся здесь. Так вперед! Отбросив пораженческие идеи, дать бой сложившемуся положению!
С этим бодрым расположением духа Ким радостно схватил со стола листы бумаги и хотел было занять место за столом, но тут взгляд его остановился на уютном кресле, расположенном у камина. «С детства мечтал!..» – пронеслось в мыслях юноши, и он в тот же миг счастливо расположился посреди роскоши невиданного доселе уюта.
Документ представлял собой не что иное, как более развернутое, детальное и подробное изложение последней речи Андропова. Всё было написано в нём удивительно простым языком, без всякой тени бюрократизма. Даже с некоторыми дополнениями: «В пути до Чумикана вас ждет необычный сюрприз, товарищи. Вам понравится».
План был вполне логичен: Ким и так знал, что без 4-месячной стоянки в окрестностях Чумикана экспедиции не обойтись – ни один из ее участников никогда толком не был в условиях настоящей тундры. А место исследований все-таки, несмотря на южное его расположение, находится в границах Крайнего Севера. Поэтому очень важно, чтобы организм исследователя максимально адаптировался к природным условиям этих мест. А Чумикан как раз располагается на той же широте, да и природа там практически идеально идентична той, которая ожидается на территории непосредственных исследований. И к тому же отправляться в экспедицию зимой или весной в слабоизученные горные районы невозможно. Необходимо ждать лета.
Ознакомившись с документом, Ким заглянул в шкаф. Все инструменты, карты, экипировка и новая одежда уже были разложены по сумкам. Всё готово, можно смело принять душ, перекусить и готовиться ко сну. После душа Ким переоделся. Ту одежду, в которой он приехал, предписывалось оставить здесь, в номере, и переодеться полностью в новую, которая, как сразу смог убедиться Ким, заботливо покоилась в шкафах. На отдельной полке красовались на деревянном постаменте новенькие сверкающие «Штурманские» наручные часы. Их юноша надел последними. «Вот бы позволили их оставить навсегда, ведь я никогда даже не видел таких», – подумал Ким.
Затем юноша прошел на кухню, где его ждал восхитительнейший по своему размаху ужин. Или скорее завтрак, учитывая, что за окном было утро. Здесь стоит отметить, что в номере были окна, но были они, по всей видимости, не совсем настоящими и выходили вовсе не в Хабаровск. Откинув занавеску, можно было насладиться темнотой, словно за окном 10 часов вечера. Скорее всего, это была какая-то хитрая проекция, созданная гением советской научной мысли. Так что, поскольку предстоял отдых и долгий сон, руководство старалось создать атмосферу вечера, и ждал на кухне Кима все-таки ужин, вкуснейший в его жизни. Роскошно запеченный глухарь с фруктами покоился на красивом столе, слева располагалась ваза с нежнейшей черной икрой. Не было только вина. Отведав эти лакомства, Ким почувствовал себя таким счастливым. Вино же заменил чай, о котором рассказывал Андропов. И поистине более вкусного напитка никогда не пробовал юноша. Он отвлек его ото всех сложных мыслей, подарив телу и душе необычайную легкость.
Это были, возможно, первые часы за много лет, когда разум Кима не был устремлен к науке. И, отправившись ко сну, юноша пребывал во власти вожделенной неги, и лишь одна мысль звучала в его сердце: «Как же прекрасна эта девушка, генетик, которая отправляется в экспедицию с нами, Анна Файн…»